Текст книги "Кембриджская история капитализма. Том 2. Распространение капитализма: 1848 – наши дни"

Mueller, W. F. (1962). “The Origins of the Basic Inventions Underlying Du Pont’s Major Product and Process Innovations, 1920 to 1950,” in R. R.Nelson (ed.), The Rate and Direction of Inventive Activity. Princeton University Press, pp. 323–346.

National Resources Planning Board (1941). Research – A National Resource. Vol. 2: Industrial Research. Washington, DC: National Research Council for the National Resources Planning Board.

Needham, J. (1950–2004). Science and Civilisation in China, 24 vols. Cambridge University Press.

Nelson, R.R. (1959). “The Simple Economics of Basic Research,” Journal of Political Economy. 67 (3): 297–306.

Nelson, R.R. and G.Wright (1994). “The Erosion of U.S.Technological Leadership as a Factorin Postwar Economic Convergence,” in W. J. Baumol, R. R. Nelson, and E. N. Wolff(eds.), Convergence of Productivity. New York: Oxford University Press, pp. 129–163.

Odagiri, H. and A.Goto (1993). “The Japanese System of Innovation: Past, Present, and Future,” in R. R. Nelson (ed.), National Systems of Innovation. New York: Oxford University Press, pp. 76-114.

O’Rourke, K. H. and J. G. Williamson (1999). Globalization and History. Cambridge, MA: The MIT Press.

Reich, L. S. (1985). The Making of American Industrial Research. New York: Cambridge University Press.

Robertson, P. and L.Alston (1992). “Technological Choice and the Organisation of Work in Capitalist Firms,” Economic History Review, 45: 330-40.

Ruttan, V. (2001). Technology, Growth, and Development. New York: Oxford University Press.

Sandberg, L. (1979). “The Case of the Impoverished Sophisticate: Human Capital and Swedish Economic Growth Before World War I,” Journal of Economic History 39: 225–241.

Sanderson, M. (1972). “Research and the Firm in British Industry,” Science Studies 2: 107–151.

Sapolsky, H. M. (1990). Science and the Navy. Princeton University Press.

Scranton, P. (1997). Endless Novelty. Speciality Production and American Industrialization 1865–1925. Princeton University Press.

Schumpeter, J. A. (1943). Capitalism, Socialism, and Democracy. New York: Harper & Row. Smil, V. (2005). Creating the Twentieth Century. New York: Oxford University Press.

Stigler, G.J. (1968). “Monopoly and Oligopoly by Merger,” in G.J.Stigler (ed.), The Organization of Industry, Homewood, IL: Irwin, pp. 95-107.

Sutton, A. C. (1968–1973). Western Technology and Soviet Economic Development, 3 vols. Stanford, CA: Hoover Institution Press.

Thorelli, H.B. (1954). Federal Antitrust Policy. Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press.

Trebilcock, C. (1969). “‘Spin-Off’ in British Economic History: Armaments and Industry, 1760–1914,” Economic History Review 22: 474–490.

–. (1973). “British Armaments and European Industrialization, 1890–1914,” Economic History Review 26: 254–272.

Wade, N. (1990). Governing the Market: Economic Theory and the Role of the Government in East Asian Industrialization. Princeton University Press.

Whitehead, A. N. (1925). Science and the Modern World. New York: Macmillan.

Whitley, R. (2000). Divergent Capitalisms: The Social Structuring and Change of Business Systems. New York: Oxford University Press.

Wilkins, M. (2004). The History of Foreign Investment in the United States, 1914–1945. Cambridge, MA: Harvard University Press.

Williamson, O. E. (1975). Markets and Hierarchies. New York: Free Press.

World Bank (2008). Global Economic Prospects: 2008. Washington, DC: World Bank.

Yamamura, K. (1978). “The Industrialization of Japan: Entrepreneurship, Ownership, and Management,” in P. Mathias and M. Postan (eds.), The Cambridge Economic History of Europe. Vol. VII: The Industrial Economies: Capital, Labor, and Enterprise, Part II. New York: Cambridge University Press, pp. 215–264.

5. Распространение правовых нововведений, определяющих частную и публичную сферу
Рон Хэррис

Научная литература о роли права в подъеме и распространении капитализма в основном посвящена двум крупным дискуссиям. В первой спор идет между теми, кто признает право вторичным в процессе возвышения капитализма, и теми, кто считает право важным фактором капиталистического роста. Вторая дискуссия протекает между теми, кто считает, что по мере своего развития западное право все сильнее разделялось на две различные правовые традиции – английское общее право и римское гражданское право, – и теми, кто указывает на их соединение в единую правовую модель, благоприятствующую развитию капитализма. Настоящая глава строится вокруг второй дискуссии.

В первой ее части дается обзор существующих работ, из которого можно сделать вывод, что во многом они посвящены специфическим чертам той или иной европейской традиции, а также различному их влиянию на развитие капитализма. В последнее время все больше авторов склоняются на сторону общего права, полагая, что англоамериканская юриспруденция и британско-американская конституционная традиция способствовали более быстрому и устойчивому экономическому росту.

Далее коротко рассматривается, как развивалось право в главных капиталистических странах в четырех сферах, которые – если верить выводам экономической теории, – наиболее важны для экономического роста. А именно: принцип свободы контракта, земельные кадастры, патентное право и принцип акционирования предприятий. В общем и целом нормы права в этих четырех сферах приходили к капиталистическому виду вовсе не из-за каких-то особенностей той или иной правовой традиции. Страны, изначально имевшие схожие правовые системы, скажем Германия и Франция или Великобритания и Соединенные Штаты, в ряде случаев выработали разные способы для решения похожих проблем, тогда как страны с разной правовой «родословной» иногда приходили к сходным институционально-правовым выводам.

В последней части главы рассматривается, как капиталистические правовые нормы в этих четырех сферах распространились из Европы на остальной мир. Здесь, опять же, нельзя утверждать, будто право в своем расширении следовало границам юридических традиций. Иногда право метрополии переносилось в ее заморские колонии вместе с переселенцами или торговцами. Однако, распространяясь по империи таким образом, оно часто наталкивалось на местные условия и различные случайные обстоятельства.

Кроме того, периферийные территории империи часто попадали под перекрестное влияние нескольких метрополий, что вело к заимствованию правовых моделей империй-соперников. Те страны, которые формально не входили в состав ни одной из европейских империй, могли свободней заимствовать право любой из европейских стран – либо препятствовать ему, пусть и в отдельных областях, предпочитая местное право. Наконец, важным каналом распространения европейского капиталистического права стали международные организации, в деятельности которых, стремясь достичь правового единообразия, государства участвовали добровольно.

Вопрос первой дискуссии (о роли права в экономическом развитии) напрямую в настоящей главе не ставится. Однако разнообразие правовых моделей, которое проявилось во всех четырех сферах, наводит на мысль, что ни одна из моделей не выступала обязательным условием для перехода к капитализму. Конвергенции в пользу единой, самой эффективной, правовой модели не произошло. Добиться успехов в развитии смогли страны, воспринявшие в свое время довольно разные модели. Вопрос о том, ведут ли различия в правовых традициях или в отдельных институтах и нормах к различиям в темпах экономического роста или типе роста, – предмет ожесточенных споров. В заключении главы высказывается мысль о том, что, несмотря на разнообразие правовых форм, они, возможно, с равным успехом выполняли одни и те же функции. Следовательно, можно говорить о конвергенции второго порядка.

Закон и экономическое развитие

Одним из первых авторов, отметившим существенную роль права в возвышении капитализма, был Макс Вебер. Разрабатывали европейское право юристы, которые в качестве основы использовали общие нормы, уточнявшиеся с течением столетий, начиная с римских времен, и запечатленные в кодексах. На практике его применяли независимые судебные власти, юрисконсульты, связанные с университетскими кафедрами, и правоведы, составлявшие особую профессию. Их силами право было надежно отделено от других областей общественной жизни, вроде религии и политики. Европейскому праву были присущи значительная автономия, а также опора на старые нормы при принятии решений (Weber 1968: 641–901). Вебер утверждал, что право других цивилизаций, в особенности китайское, не было столь формализованным и рациональным, как европейское. Следовательно, право этих цивилизаций не способствовало подъему капитализма. Однако его аргументы не объясняют, почему именно Англия, страна, где право не было представлено на университетских кафедрах, а развивалось из судебных прецедентов, наименее формализованное и рациональное в Европе, стала родиной промышленной революции. Так называемая проблема Англии преследовала сторонников Вебера и породила новые объяснения, которые, наоборот, указывали на преимущества англосаксонского права (Likhovski 1999; Trubek 1972).

После Вебера и вплоть до 1970-х годов право не рассматривалось как важный фактор экономического развития. Внимание историков главным образом привлекали технологии, накопление капитала, торговля и образование. Но были два исключения. В 1920-х и начале 1930-х годов две традиции, восходившие к Торстейну Веблену и Оливеру Уэнделлу Холмсу, – институциональная экономика и правовой реализм, – наконец слились в работах Джона Коммонса, Роберта Хейла и их современников, начавших рассматривать право в качестве предпосылки для функционирования рынка (Fried 1998; Hovenkamp 1990: 993-1058; Pearson 1997). В 1960-х и начале 1970-х годов убеждение, что право может дать ключ к экономическому росту, стало разделять все большее число юристов. Они полагали, что менее формализованное и автономное, более пластичное и отзывчивое к задачам экономической политики право могло бы помочь странам Латинской Америки и Азии ускорить развитие. Они сотрудничали в программах иностранной помощи, разрабатываемых на юридических факультетах, в агентствах помощи развитию, а также работали с Фондом Форда, продвигая реформу правовых норм и институтов, задачей которой было усилить исполняемость законов и упрочить легитимность правовых систем развивающихся стран (Trubek and Santos 2006).

В последние три десятилетия в общественных науках и, в частности, в экономике наметился институциональный поворот. Многие экономисты начали помещать в центр своего внимания не рынки, а институты, в том числе правовые институты. Этот институциональный поворот, совершившийся, в первую очередь, благодаря нобелевскому лауреату Дугласу Норту, привлек внимание авторов к нескольким темам. Во-первых, стали изучать, как в догосударственном состоянии возникает обезличенный обмен, во-вторых, – как зарождается государство, способное надежно гарантировать защиту прав собственности, в-третьих, – как эволюционирует рыночная инфраструктура. Этот поворот можно связать с теми новшествами, которые в неоклассическую парадигму экономической науки внесли концепции транзакционных издержек и прав собственности, впервые сформулированные на языке теоретической экономики в 1960-е годы Рональдом Коузом, а затем Оливером Уильямсоном и Арменом Алчианом, Гарольдом Демзецем и другими. В то же десятилетие такие авторы, как Джеймс Бьюкенен, Рональда Коуз, Гари Беккер и Ричард Познер, начали применять неоклассическую экономическую теорию к условиям, где нет рынка, в особенности к проблемам общественного выбора и для экономического анализа права. Вопросы коллективного действия были рассмотрены Кеннетом Эрроу, Манкуром Олсоном и другими авторами. Таким образом, поправляя и уточняя неоклассическую парадигму, а также распространяя ее на новые области, экономисты пришли к выводу, что необходимо изучать институты. В 1970-х и начале 1980-х годов волна интереса к институтам захлестнула экономическую историю и тот ее раздел, который изучает происхождение капитализма, что еще сильнее приковало внимание историков экономики к исследованию институтов по сравнению с рынками. Упрощая историческую картину, у этого институционального поворота можно выделить три фазы, на каждой из которых по-разному моделировалась взаимосвязь между институтами и экономикой. На первом этапе институты брались как нечто внешне данное для экономики и исследовалось, как они влияют на ее развитие. Далее в центре внимания оказался вопрос воздействия экономики на создание и преобразование институтов. На третьем этапе рассматривалось, как эндогенные институты влияют на экономическое развитие и как в его процессе видоизменяются, то есть изучались их двусторонние причинно-следственные связи (Harris 2003: 297–346).

Дуглас Норт, написавший свои ранние работы в соавторстве с Робертом Томасом, первым выдвинул тезис, что возвышение Запада можно объяснить его институтами. По их мнению, зародившиеся в Европе институты эффективней, чем институты других цивилизаций, снижали транзакционные издержки, защищали права собственности, обеспечивали исполнение контрактов, лучше способствовали рассредоточению рисков, управлению рисками, а также наблюдению за поведением агентов. В частности, Норт указал на такие институциональные новшества, как переводной вексель, патентное право, система страхования, принципы бухгалтерского учета и понятие акционерной компании (North 1990; Норт 1997; North and Thomas 1973).

Ричард Познер, принадлежавший к традиции юридических факультетов и применивший к этой традиции неоклассическую теорию цены, утверждал, что с каждым новым судебным процессом и каждым новым вердиктом судьи общее право развивалось, повышая свою эффективность и приближаясь к потребностям экономического роста, в отличие от континентальных правовых систем (Posner 2002; Познер 2004).

Дуглас Норт и Барри Вайнгаст утверждали, что британцы первыми сумели решить проблему надежных гарантий прав собственности. Эта проблема заключается в том, что государство, с его неограниченными властными полномочиями, не может дать подданным достаточно убедительные гарантии, что не отнимет у них собственность. Но Славная революция 1688 года, в ходе которой был принят Билль о правах, парламент получил верховную власть в вопросах налогообложения и расходов казны и был основан Банк Англии, создала атмосферу, в которой инвесторы могли доверять финансовым обязательствам государства. Успешно решив проблему надежных гарантий прав собственности, Великобритания обеспечила себе возможность щедрых займов, более низкой процентной ставки по ним, более обширному рынку государственных ценных бумаг, что позволило ей связать воедино фискальные и военные ресурсы[57]57
  Термин «фискально-военное государство» (fiscal-military state) изобрел американский историк Джон Брюер, чтобы подчеркнуть роль государственных заимствований в военном и политическом усилении Англии в XVIII веке. См.: Brewer John. The Sinews of Power: War, Money and the English State, 1688–1783. Harvard University Press, ¹990. – Прим. пер.


[Закрыть] (North and Weingast 1989)[58]58
  Критику этих рассуждений см. в: Munro 2003: 505–562; Sussman and Yafeh 2006.


[Закрыть]. Найденное решение открыло перед Британией эпоху непрерывного и беспрецедентно быстрого экономического роста. Те же страны, которым не удалось решить эту проблему, например Франция, отстали в развитии. Норт и Вайнгаст не утверждали превосходства европейских институтов вообще, они лишь утверждали, что некоторые европейские страны, а именно Великобритания, выработали более совершенную институциональную основу для развития капитализма, чем другие. Эта институциональная основа была связана с правом, но не с общим, а с конституционным правом Англии.

Группа из четырех авторов – Рафаэль ла Порта, Флоренсио Лопес-де-Силанес, Андрей Шлейфер и Роберт Вишни – рассмотрели юридические нормы, призванные защитить интересы внешних инвесторов акционерного общества, и придумали способ их классифицировать и измерить. Они показали, что в разных правовых традициях или системах наблюдается разный уровень защиты инвесторов. В странах англосаксонского права уровень защиты самый высокий, в странах с правом германского или скандинавского типа уровень защиты средний, в странах французской гражданско-правовой традиции он самый низкий (La Porta et al. 1997). Затем они выявили статистическую связь между уровнем защиты и экономическими показателями. Они выяснили, что принадлежность к той или иной правовой традиции способна объяснить структуру собственности в корпорациях, принципы финансовой оценки фирм, размер и ликвидность рынка акций и, наконец, уровень экономического развития. Авторам более ранних эконометрических исследований не вполне удавалось развязать клубок причинно-следственных связей, в частности определить, является ли право причиной более совершенного функционирования экономики или, наоборот, с переходом на более высокий уровень экономического развития у стран совершенствуется право. Согласно гипотезе этой группы авторов, направление причинно-следственной связи очевидно, поскольку в большинство стран право было перенесено из стран-метрополий (La Porta et al. 1998). Тип права был привнесен извне на этапе колонизации и не был «эндогенным» результатом взаимодействия законов и экономического развития. Нет таких стран, которые, став развитыми, переняли бы англосаксонское право. Наоборот: страны, обладавшие им, усовершенствовали экономику благодаря своей правовой традиции. И исследователям, не специализирующимся на юридических вопросах, аргументы этой группы авторов показались убедительными.

Еще одна группа экономистов, состоявшая из Дарона Аджемоглу, Саймона Джонсона и Джеймса Робинсона, подошла к вопросу о причинно-следственной связи иначе. Они выдвинули теорию, в которой важную роль играл уровень смертности среди первых европейских поселенцев (солдат, миссионеров и моряков). Он определял, насколько в той или иной колонии было легко основать долговременное поселение и привить на раннем этапе колонизации тот или иной тип институтов, а эти факторы, в свою очередь, определили черты современных институтов, воздействующих на функционирование экономики. В тех колониях, где европейцам не удалось обосноваться из-за высокого уровня смертности, возникли институты по извлечению ренты (extractive institutions). А там, где «белые люди» поселялись в больших количествах, возникли институты, сходные с европейскими. Они защищали право частной собственности и обеспечивали систему сдержек и противовесов против возможной государственной экспроприации. Эта теория хорошо подтверждается эмпирическими свидетельствами: высокая степень корреляции обнаруживается, с одной стороны, между уровнем смертности и институтами, а с другой – между институтами и экономическими переменными (Acemoglu, Johnson, and Robinson 2001; Acemoglu and Robinson 2012; Аджемоглу и Робинсон 2016). При этом уровень смертности можно рассматривать как экзогенную переменную по отношению к процессу экономического развития. Кроме того, корреляция сохраняется, даже если в состав контрольных переменных включить первоначальные запасы ресурсов и другие переменные. Вывод состоит в том, что именно институты и, в первую очередь те из них, что защищают права собственности, определяют экономическое развитие.

Суммируя все сказанное, за последние три десятилетия все большее число авторов приходило к выводу, что право – это важный фактор в возвышении и распространении капитализма. Сегодня экономисты уделяют праву больше внимания. Многие из них указывают на принадлежность к той или иной юридической традиции или системе как на канал воздействия закона на экономическое развитие. Иными словами, многие авторы полагают, что система общего права и англо-американская конституционная традиция дают исчисляемое преимущество. Воздействие правовых условий на развитие сегодня занимает важное место в научных исследованиях (Dam 2006; Milhaupt and Pistor 2008).

Зарождение капиталистического права в Европе

В конце XVIII века, когда начался бурный рост капитализма, в правовом отношении европейские страны делились на две группы. В континентальных странах главным источником гражданского права было римское право. Центральное место в нем занимал гражданский кодекс Юстиниана. Уточняя, комментируя и истолковывая кодекс, университетские юристы постепенно развивали и приспосабливали его к новым условиям. Судопроизводство велось по следственной и заочной модели. Коллегии присяжных и адвокаты не играли в ней большой роли. Правовое образование давалось в стенах университетов. Судьи, как правило, назначались властями, были лишены независимости и обычно выбирали сторону правителя. Гражданское право развивалось в отрыве от конституционного права, которое, как правило, оставляло за государством неограниченные полномочия.

В раннее Новое время страны континентальной Европы постепенно отдалились от общего правового источника jus commune (лат. общее право) и в них образовались собственные национальные системы права в границах складывающихся национальных государств. На протяжении XVIII столетия в праве все больше росло влияние Просвещения и секулярных идей естественного закона. В результате изменений, произошедших в начале XIX века под влиянием Французской революции и кодекса Наполеона, континентальное право стало лучше отвечать задачам развития капитализма.

В Англии общее право и право справедливости в том виде, в котором они были представлены в «Комментариях к законам Англии» Блекберна (1765–1769), продолжали во многом опираться на институты, процедуры и исковые формуляры, разработанные в эпоху созревания общего права, приблизительно в XIII веке. Римское право и трактаты университетских юристов за закон не признавались. Право создавали судьи, имевшие за плечами большой багаж адвокатской практики и пользовавшиеся высокой степенью независимости. Судебный процесс велся состязательно, ведущую роль в нем играли барристеры (адвокаты высокого ранга). Коллегия присяжных должна была вычленить в аргументах сторон факты. Правовое образование осуществлялось в форме ученичества в стенах одной из адвокатских коллегий (иннов). Частное право и конституционное право, воплотившее сначала представительные, а затем и либеральные элементы, развивались в тесной связи.

Позднее, в XVIII веке, граф Мэнсфилд, занимавший в 1756–1788 годы должность лорда – главного судьи, осуществил юридическую реформу, главным образом в коммерческом праве, создав необходимые для этого судебные прецеденты. Продолжили законодательную реформу последователи Бентама. Обе реформы приблизили английское право к потребностям капитализма.

Задача данного параграфа – показать, как право приобрело вид, более соответствующий задачам капиталистического развития. При этом я сосредоточусь на четырех сферах, которые ученые признают важнейшими для экономического роста. Я рассмотрю, как эволюционировала концепция свободы контракта, как создавались земельные кадастры, патентное право и корпорации. Эти институты, соответственно, облегчали рыночные транзакции, гарантировали защиту права собственности, упрощали технологические нововведения и объединение капиталов для их вложения в предприятия[59]59
  Ни в коем случае нельзя сказать, что только эти четыре области важны для функционирования экономики. К ним можно было бы добавить и другие, например конституционное право, право о банкротстве, деликтное право, банковское право и вексельное право. Даже ограничиваясь этими четырьмя областями, можно было бы рассматривать иные доктрины, скажем, вместо земельных кадастров – законодательство об экспроприации, вместо свободы заключения контракта – механизмы обеспечения исполнения контрактов, вместо акционерной формы финансирования корпораций – долговое финансирование. В своем выборе я руководствовался как ограничениями объема главы, так и личными предпочтениями. Здесь я упомяну лишь два наиболее примечательных исследования того, как взаимосвязаны правовая традиция и показатели функционирования экономики, на примере областей, мною не рассмотренных, а именно права о банкротстве (Sgard 2006) и права о долговых обязательствах акционерных обществ (см.: Musacchio 2008).


[Закрыть].