Текст книги "Политическая наука №3 / 2014. Посткоммунистические трансформации: Политические институты и процессы"

«Тюремный скандал» потряс грузинское общество за несколько дней до выбор. 18 сентября два оппозиционных телеканала, «Маэстро» и «Девятый канал», продемонстрировали видео насилия над заключенными7171
  Видео «Девятого канала» доступно на YouTube [პატიმრების წამება გლდანის ციხეში, 2012].


[Закрыть]. В ночь появления этих видео тысячи людей вышли на улицы на спонтанные акции протеста, которые продолжались несколько дней [Students hit streets… 2012]. Министр по исполнению наказаний и министр внутренних дел ушли в отставку, некоторые представители власти были арестованы [Four more prison… 2012]. Обличенный произвол выставил напоказ многолетние системные проблемы тюремной сферы, негативно повлияв на имидж партии власти и склонив часть ее электората на сторону оппозиции7272
  См.: [Gelashvili, 2013] и авторские выводы, сделанные по наблюдениям за последними днями кампании и после разговоров с грузинскими политиками и активистами гражданского общества.


[Закрыть].

Абхазия

Парламентские выборы в Абхазии отличались большой соревновательностью; в 30 из 35 округов избиратели могли выбрать из списка от 3 до 10 кандидатов7373
  Данные предоставлены автору ЦИК Абхазии в марте 2012 г.


[Закрыть]. Основными вопросом предвыборного периода были социальная стабильность, особенно для ветеранов, вопросы молодежи и ее будущего и реформа здравоохранения7474
  Наблюдения автора за кампанией марта 2012 г.


[Закрыть]. Команды поддержки кандидатов и их штабы были многочисленны и хорошо организованы7575
  Автор следил за кампанией нескольких кандидатов в предвыборный период, в особенности: Ирина Агрба, Рита Лолуа, Марина Гумба, Батал Кобахиа, Амиран Лагилава, Валерий Агрба и Артур Миквабиа.


[Закрыть], каждый вечер проводились стратегические собрания. Связь с электоратом осуществлялась напрямую посредством визитов домохозяйств, публичных встреч; некоторые встречи были даже организованы для групп, состоящих менее чем из пяти человек7676
  Кампания А. Лагиловой и А. Миквабиа.


[Закрыть]. Непрямая коммуникация осуществлялась через распространение листовок и небольших плакатов, обычно в формате А4, часто содержащих в себе биографические данные кандидатов7777
  Плакаты А.В. Тужбы, И. Тарбы.


[Закрыть]. На русском и абхазском языках в прямом эфире транслировались оживленные теледебаты7878
  Например, дебаты в округе Сухуми № 6 с Ириной Агрбой, Артуром Миквабиа, Надиром Битиевым, Мариной Гумба и Астамуром Адлейбой.


[Закрыть] продолжительностью более 1 часа. Оплаченные кандидатами теледебаты показывались на частном канале Абаза-ТВV, однако не все кандидаты приняли в них участие [Agrba, 2012]. Кампания также велась интерактивно в Интернете на сайтах Facebook и YouTube7979
  Например, Б. Кобахиа, А. Лагилава.


[Закрыть].

Большое значение семейных связей, дружеских отношений и боевого братства подтверждалось в многочисленных интервью. Как отмечает Ирина Агрба, «самым негативным фактором для наших выборов были семейные связи. К примеру, мой оппонент, Адлейба − член очень большой семьи, представители которой заявили, что будут поддерживать его, несмотря на то что есть кандидаты лучше него» [Agrba, 2012]. Независимые аналитики и даже оппоненты президента Александра Анкваба отметили, что государственный аппарат не вмешивался в избирательный процесс, и административные ресурсы не использовались в первом туре выборов [Kvarchelia, 2012; Khadjimba, 2012]. Однако Рауль Хаджимба утверждал, что все ресурсы были активизированы перед вторым туром.

Итоги выборов, кандидаты-женщины и их результаты

Грузия

Октябрьские выборы 2012 г. завершились в Грузии первой ненасильственной сменой власти, в ходе которой ЕНД проиграла коалиции «Грузинская мечта». В общей сложности 2757 кандидатов, включая 783 женщины (28,4%), боролись за 150 мест по правилам смешанной избирательной системы [Georgia, parliamentary elections… 2012], в результате чего представление женщин в парламенте удвоилось с 6 до 12%.

Три женщины-депутата от ЕНД, вошедшие в парламент по партийному списку в 2008 г., были переизбраны на выборах 2012 г., хотя одна из них, Марика Верулашвили, переизбралась от округа Кварели8080
  Хатуна Гогоришвили и Чиора Тактакишвили были переизбраны по партийному списку.


[Закрыть] (см. табл. 1).

Таблица 1

Число женщин-депутатов, избранных в парламент Грузии в 2012 г.

В выборах по мажоритарному принципу участвовали 444 кандидата в 73 избирательных округах. 59 из них (13,30%) были женщины, из которых семь были избраны (9,5% от мажоритарных кандидатов)8181
  В четырех округах были три кандидата-женщины; никто из них не был успешен; в девяти округах избирались две женщины – в двух из них (Поти и Ткибули) они были избраны. В 29 округах была один кандидат-женщина – в пяти она была успешна. В 31 округе женщины не избирались. Расчеты автора основаны на данных ЦИК [District, party nominating… 2012].


[Закрыть] (см. табл. 2).

Таблица 2

Список округов, где женщины были избраны по мажоритарному принципу

Центральная избирательная комиссия зарегистрировала 3 613 851 избирателя, из которых 2 215 661 (61,31%) принял участие в выборах; 5%-ный барьер был преодолен коалицией «Грузинская мечта» и ЕНД. Из доступных 77 мандатов 33 получила партия ЕНД (867 432 голоса, 40,34%) и 44 – «Грузинская мечта» (1 181 862 голоса, 54,97%). Только один партийный блок, который набрал 1% − Христинско-демократический союз, сумел удовлетворить гендерным требованиям, описанным в Законе о политических объединениях граждан (см. табл. 3).

Таблица 3

Результаты пропорционального соревнования, кандидаты-женщины по партийным спискам и обеспечение гендерных квот 8282
  Расчеты автора основаны на данных ЦИК [Information bulletin, 2012].


[Закрыть]

Абхазия

В парламентских выборах в марте 2012 г. участвовали 148 кандидатов, которые боролись за 35 мест в парламенте, 16 из них – женщины (10,8%). Число кандидатов на избирательный округ варьировалось от 2 до 10 – наибольшее число кандидатов соревновались в округе Сухуми № 3. Всего было два кандидата-женщины в трех избирательных округах: Сухуми № 3, № 6 и Беслети № 21; в десяти округах было по одной женщине-кандидату. Первый тур выборов в округе № 1 был признан недействительным, так как явка составила менее 25%, как и выборы в Беслети (округ № 21), где были отмечены нарушения в подсчете голосов. Три из четырех бывших депутатов-женщин пытались переизбраться, однако только одной удалось это сделать (см. табл. 4).

Таблица 4

Результаты выборов марта 2012 г. в Народное собрание – кандидаты-женщины

Заключение

Финансовые инициативы, введенные грузинским парламентом в 2012 г., чтобы поддержать более сбалансированное гендерное представительство, были неэффективны: три из четырех основных партий-кандидатов не обеспечили выполнение квоты. Тем не менее октябрьские выборы завершились избранием 18 парламентариев-женщин, что является 100%-ным увеличением их числа по сравнению с предыдущим избирательным сроком. В большей степени такое увеличение вызвано успешной кампанией кандидатов-женщин, соревновавшихся по мажоритарному принципу. В предыдущем составе парламента только 1 из 75 депутатов, избранных по мажоритарной системе, была женщиной (1,33%), в то время как сегодня женщинами являются 7 из 73 депутатов (9,5%). Также можно отметить увеличение числа депутатов-женщин, избранных по пропорциональной системе: от 8 из 75 в 2008 г. (10,6%) до 11 из 77 (14,3%) в 2012 г.

Есть явные свидетельства того, что пропорциональные системы / системы избрания по партийным спискам более благоприятны для обеспечения представительства женщин, чем мажоритарные [Norris, Krook, 2011; Griffith-Traversy, 2002; McAllister, Studlar, 2002; Moser, 2001; Rule, 1994]. Данная статья показывает, что влияние на законодательное представительство женщин существенно не различается в признанной Грузии и частично признанной Абхазии.

Женщины, которые пытались переизбраться, были в невыгодном положении как на грузинских, так и на абхазских выборах. Только одной из трех женщин удалось переизбираться в Абхазии, в Грузии – трем из 12.

Наконец, политические партии являются слабым механизмом для сбалансированного гендерного представительства, так как не имеют четких механизмов обеспечения гендерного равенства. Политические предпочтения партий, независимо от того, правые они или левые, не оказывают влияния на партийные действия в этом вопросе. Независимые кандидаты-женщины в Грузии практически не имели шансов быть избранными.

Литература

Распространенное грузинскими СМИ сообщение об отзыве Вануату официального признания Абхазии является не более чем фантазией Президента Грузии, – замминистра иностранных дел Ираклий Хинтба // Aпсныпресс. – Сухум, 2013. – 22 мая. – Режим доступа: http://apsnypress.info/news/9063.html (Дата посещения: 30.05.2013.)

Численность населения Абхазии составляет 240 705 человек // Aпсныпресс. – Сухум, 2011. – 28 декабря. – Режим доступа: http://apsnypress.info/news/5084.html (Дата посещения: 30.05.2013.)

Agrba I. Interview with the deputy speaker of the national assembly of Abkhazia. 2012. – Архив К. О’Бойхин Стефанчак.

Analysis of the State Audit Office monitoring service of political parties’ finance // Open Society Georgian Foundation. – Tbilisi, 2012. – Mode of access: http://www.osgf.ge/index.php?lang_id=ENG&sec_id=15&info_id=3062 (Дата посещения: 30.05.2013.)

Bader M. Party politics in Georgia and Ukraine and the failure of Western assistance // Democratization. – L., 2010. – Vol. 17, N 6. – P. 1085–1107.

Ballington J. Strengthening internal political party democracy: Candidate recruitment from a gender perspective. – Durban, South Africa. 2004. – 10 p. – Mode of access: http://www.idea.int/gender/upload/JB (Дата посещения: 30.05.2013.)

Bidzina Ivanishvili: Profile // Forbes. – N.Y., S.a. – Mode of access: http://www.forbes.com/profile/bidzina-ivanishvili/ (Дата посещения: 30.05.2013.)

Broers L. After the «revolution»: Civil society and the challenges of consolidating democracy in Georgia //Central Asian survey. – L., 2005. – Vol. 24, N 3. – P. 333–350.

Caspersen N. Unrecognised States. The struggle for sovereignty in the modern international system. – Cambridge: Polity press, 2011. – 224 p.

Caul M. Women's representation in parliament: The role of political parties // Party politics. – L., 1999. – Vol. 5, N 1. – P. 79–98.

De facto states: The quest for sovereignty / Bahcheli T., Bartmann B., Srebrnik H. (eds.). – L.: Routledge, 2004. – 273 p.

Democracy and state building in Georgia, 1918–2010: The first Georgian Republic and its successors / Ed. by S.F. Jones. – L.: Routledge, 2012. – 352 p.

District, party nominating the candidate, first name, second name // Georgian Central Election Commission. – Tbilisi, 2012. – 21 September. – 14 p. – Mode of access: http://cesko.ge/files/2012/reg_majoritarebi_ENG.pdf (Дата посещения: 30.05.2013.)

Electorally motivated public spending // Transparency international’s report. – 2012. – 20 July. – Mode of access: http://transparency.ge/en/post/report/new-report-electorally-motivated-spending (Дата посещения: 28.05.2013.)

Fall B. Conflict in the South Caucasus // Asian affairs. – L., 2006. – Vol. 37, N 2. – P. 198–209.

Four more prison officials arrested // Civil Georgia. – Tbilisi, 2012. – 27 September. – Mode of access: http://civil.ge/eng/article.php?id=25265 (Дата посещения: 30.05.2013.)

Galligan Y., Clavero S. Prospects for women's legislative representation in postsocialist Europe. The views of female politicians // Gender and society. – L., 2008. – Vol. 22, N 2. – P. 149–171.

Galligan Y., Tremblay M. Sharing power: Women, parliament, democracy. – Aldershot, Hants; Burlington, VT: Ashgate, 2005. – 271 p.

Gelashvili Z. Interview with campaign manager of Eka Beselia. – 2013. – Архив К. О’Бойхин Стефанчак.

Gel'man V. Party politics in Russia: From competition to hierarchy // Europe-Asia studies. – L., 2008. – Vol. 60, N 6. – P. 913–930.

Gender politics and post-communism: Reflections from Eastern Europe and the former Soviet Union / Funk N., Mueller M. (eds.). – N.Y.: Routledge, 1993. – 349 p.

Georgia, parliamentary elections, 1 October 2012: Final report // OSCE/ODIHR. – 2012. – Mode of access: http://www.osce.org/odihr/elections/98399 (Дата посещения: 30.05.2013.)

Governing party MP to head the controversial state audit service in Georgia // Caucasus elections watch. – 2012. – 30 July. – Mode of access: http://electionswatch.org/2012/07/30/governing-party-mp-to-head-the-controversial-state-audit-service-in-georgia/#more-539 (Дата посещения: 30.05.2013.)

Griffith-Traversy M.A. Gender equality and electoral systems // Democracy, parliament and electoral systems / Ed. by M.A. Griffith-Traversy. – L.; Sterling. Va.: Pluto press, 2002. – P. 89–97.

Gross E., Juncos A. EU conflict prevention and crisis management: Roles, institutions, and policies. – L.: Routledge, 2010. – 178 p.

GYLA deems fining of Ivanishvili and Kaladze unlawful // Georgian young lawyers’ association. – Tbilisi, 2012. – 17 August. – Mode of access: http://gyla.ge/eng/news?info=1300&print=1 (Дата посещения: 30.05.2013.)

Hopmann T.P. Managing conflict in post-Cold War Eurasia: The role of the OSCE in Europe's security «architecture» // International politics. – Dordrecht, 2003. – Vol. 40, N 1. – P. 75–100.

Information bulletin // Georgian Central Election Commission. – Tbilisi, 2012. – 2 October. – Mode of access: http://cesko.ge/index.php?lang_id=GEO&sec_id=142&info_id=9745 (Дата посещения: 30.05.2013.)

Ivanishvili fined with USD 90.9 Million // Civil Georgia. – Tbilisi, 2012. – 11 June. – Mode of access: http://www.civil.ge/eng/article.php?id=24876 (Дата посещения: 30.05.2013.)

Jawad P. Conflict resolution through democracy promotion? The Role of the OSCE in Georgia // Democratization. – L., 2008. – Vol. 15, N 3. – P. 611–629.

Khadjimba R. Interview with the Presidential candidate. – 2012. – Архив К. О’Бойхин Стефанчак.

King C. A rose among thorns: Georgia makes good // Foreign affairs. – N.Y., 2004. – Vol. 83, N 2. – P. 13–18.

Krook M.L. Women's representation in parliament: A qualitative comparative analysis // Political studies. – Oxford, 2010. – Vol. 58, N 5. – Р. 886–908.

Kunovich S., Paxton P. Pathways to power: The role of political parties in women’s national political representation // American journal of sociology. – Chicago, 2005. – Vol. 111, N 2. – Р. 505–552.

Kvarchelia L. Interview. – 2012. – Архив К. О’Бойхин Стефанчак.

Lewis P. Political parties in post-communist Eastern Europe. – L.; N.Y.: Routledge, 2000. – 202 p.

Lovenduski J., Norris P. Gender and party politics. – L.; Thousand Oaks, Calif.: Sage, 1993. – 358 p.

Lynch D. Engaging Eurasia's separatist states: Unresolved conflicts and de facto states. – Washington, DC: US Institute of peace press, 2004. – xvii, 170 p.

Matland R.E. Women's representation in national legislatures: Developed and developing countries // Legislative studies quarterly. – Iowa City, Iow, 1998. – Vol. 23, N 1. – P. 109–125.

McAllister I., Studlar D.T. Electoral systems and women's representation: A long‐term perspective // Representation. – L., 2002. – Vol. 39, N 1. – Р. 3–14.

Millard F. Elections, parties, and representation in post-communist Europe. – N.Y.: Palgrave MacMillan, 2004. – xxiii, 350 p.

Mitchell L.A. Compromising democracy: State building in Saakashvili's Georgia // Central Asian survey. – L., 2009. – Vol. 28, N 2. – Р. 171–183.

Mitchell L.A. Democracy in Georgia since the rose revolution // Orbis. – Philadelphia, PA, 2006. – Vol. 50, N 4. – Р. 669–676.

Mitchell L.A. Uncertain democracy: U.S. foreign policy and Georgia's rose revolution. – Philadelphia, PA: Univ. of Pennsylvania press, 2008. – 180 p.

Moser R.G. The effects of electoral systems on women's representation in post-communist states // Electoral studies. – Oxford, 2001. – Vol. 20, N 3. – Р. 353–369.

Nechemias C. Politics in post-Soviet Russia: Where are the women? // Demokratizatsiya. – L., 2000. – Vol. 8, N 2. – Р. 199–218.

New head of state audit service appointed // Civil Georgia. – Tbilisi, 2012. – 25 July. – Mode of access: http://civil.ge/eng/article.php?id=25040 (Дата посещения: 30.05.2013.)

Nodia G., Scholtbach A.P. The political landscape of Georgia: Political parties: Achievements, challenges and prospects. – Delft: Eburon, 2007. – 268 p.

Norris P., Krook M.L. Gender equality in elected office: A six-step action plan. – Warsaw: OSCE Office for Democratic Institutions and Human Rights, 2011. – 79 p.

Norton P., Olson D.M. Legislatures in democratic transition // The journal of legislative studies. – L., 1996 a. – Vol. 2, N 1. – Р. 1–15.

Norton P., Olson D.M. Parliaments in adolescence // The journal of legislative studies. – L., 1996 b. – Vol. 2, N 1. – Р. 231–43.

Norton P., Olson D.M. Post-communist and post-Soviet legislatures: Beyond transition // The journal of legislative studies. – L., 2007. – Vol. 13, N 1.–Р. 1–11.

Number of voters // Georgian Central Election Commission. – Tbilisi, 2012. – Mode of access: http://cesko.ge/files/TEA/Number_of_voters1.pdf (Дата посещения: 23.05.2013.)

Ó Beacháin D. Roses and tulips: Dynamics of regime change in Georgia and Kyrgyzstan // Journal of communist studies and transition politics. – L., 2009. – Vol. 25, N 2–3. – Р. 199–226.

Ó Beacháin D. The dynamics of electoral politics in Abkhazia // Journal of communist studies and transition politics. – L., 2012. – Vol. 45, N 1–2. – P. 165–174.

O’Loughlin J., Kolossov V., Toal G. Inside Abkhazia: Survey of attitudes in a de facto state // Post-Soviet affairs. – Silver Spring, MD, 2011. – Vol. 27, N 1. – P. 1–36.

Paxton P. Women in national legislatures: A cross-national analysis // Social science research. – San Diego, CA, 1997. – Vol. 26, N 4. – P. 442–464.

Political parties’ funding in 2011 // Civil Georgia. – Tbilisi, 2012. – 9 February. – Mode of access: http://www.civil.ge/eng/article.php?id=24426 (Дата посещения: 30.05.2013.)

Popescu N. Democracy in secessionism: Transnistria and Abkhazia’s domestic policies. – Budapest, 2006. – Mode of access: http://www.policy.hu/npopescu/ipf%20info/IPF%204%20democracy%20in%20secessionism.pdf (Дата посещения: 30.05.2013.)

Popescu N. EU foreign policy and post-Soviet conflicts: Stealth intervention. – L.; N.Y.: Routledge, 2011. – 157 p.

Population / GEOSTAT: National statistics office of Georgia. – S.a. – Mode of access: http://www.geostat.ge/index.php?action=page&p_id=152&lang=eng (Дата посещения: 23.05.2013.)

Post-Soviet women: From the Baltic to Central Asia / Ed by M. Buckley. – Cambridge: Cambridge univ. press, 1997. – 316 p.

Public attitudes in Georgia / National democratic institute. – Tbilisi, 2012 b. – August.–50 p. – Mode of access: https://www.ndi.org/files/Georgia-Aug-2012-Survey.pdf (Дата посещения: 23.05.2013.)

Public attitudes in Georgia / National democratic institute. – Tbilisi, 2012 a. – June.–114 p. – Mode of access: https://www.ndi.org/files/Georgia-NDI-survey-update-June2012-ENG.pdf (Дата посещения: 23.05.2013.)

Racioppi L., O'Sullivan See K. Organizing women before and after the fall: Women's politics in the Soviet Union and post-Soviet Russia // Signs. – Chicago, 1995. – Vol. 20, N 4. – Р. 818–850.

Report on the elections of the parliament of Georgia 2012 // Georgian Central Election Commission. – Tbilisi, 2012. – 64 p. – Mode of access: http://cesko.ge/files/2012/ REPORT_2012_-NEW.pdf (Дата посещения: 23.05.2013.)

Rose R., Munro N. Parties and elections in new European democracies. – Wivenhoe Park, Colchester: ECPR Press, 2009. – xii, 275 p.

Rule W. Women's underrepresentation and electoral systems // PS: Political science and politics. – Washington, D.C., 1994. – Vol. 27, N 4. – P. 689–692.

Saakashvili meets Vanuatu's PM, thanks for revoking Abkhaz recognition // Civil Georgia. – 2013. – 20 May. – Mode of access: http://www.civil.ge/eng/article.php?id=24876 (Дата посещения: 30.05.2013.)

Shalva Natelashvili // Civil Georgia. – Tbilisi, 2007. – 21 December. – Mode of access: http://www.civil.ge/eng/article.php?id=16635 (Дата посещения: 23.05.2013.)

Siroky D.S., Aprasidze D. Guns, roses and democratization: Huntington's secret admirer in the Caucasus // Democratization. – L., 2011. – Vol. 18, N 6. – P. 1227–1245.

Students hit streets to protest prison abuse // Civil Georgia. – Tbilisi, 2012. – 20 September. – Mode of access: http://civil.ge/eng/article.php?id=25232 (Дата посещения: 30.05.2013.)

Tatum J.D. Democratic transition in Georgia: Post-rose revolution internal pressures on leadership // Caucasian review of international affairs. – Frankfurt a. M., 2009. – Vol. 3, N 2. – P. 156–171.

Tremblay M. Democracy, representation, and women: A comparative analysis // Democratisation. – L., 2007. – Vol. 14, N 4. – P. 533–553.

Unrecognized states in the international system / Caspersen N., Stansfield G. (eds.) – N.Y.: Routledge, 2010. – 253 p.

Usha K.B. Political empowerment of women in Soviet Union and Russia ideology and implementation // International studies. – Bombay, 2005. – Vol. 42, N 2. – P. 141–165.

Women's access to political power in post-communist Europe / Matland R., Montgomery K. (eds.). – Oxford; N.Y.: Oxford univ. press, 2003. – 369 p.

პატიმრების წამება გლდანის ციხეში = [Пытки заключенных в тюрьме в Тбилиси] // YouTube. – Tbilisi, 2012. – Mode of access: http://www.youtube.com/watch?v=ozecFhW3SH4 (Дата посещения: 30.05.2013.)

Перевод А.А. Новикова

Идеи и практика

Цветные революции в контексте теорий демократизации 8383
  Статья написана в рамках проекта «Transit versus transformation: comparing paths to democratic change in the former USSR using case study based evidence from civil society, international aid and domestic politics» (PIRSES-GA-2011–295232).


[Закрыть]

О.Г. Харитонова

После третьей волны демократизации (1974–1991) значительно увеличилось количество «революций с прилагательными»: революция гвоздик, желтая революция, бархатная, электоральная, шафрановая, революция бульдозеров, кедровая революция, оранжевая, революция роз, революция тюльпанов, твиттер-революция и т.д. Но не все революции, имеющие цвет, будут цветными революциями. В данной статье цветными революциями называются постэлекторальные широкие движения оппозиции, направленные на восстановление провозглашенных режимом институциональных основ демократии, нарушенных в ходе выборов8484
  Такое определение, хотя и исключает результаты цветных революций, сокращает число казусов до пяти: Филиппины (1986), Сербия (2000), Грузия (2003), Украина (2004) и Кыргызстан (2005).


[Закрыть]. В статье предпринята попытка рассмотреть роль и место цветных революций через призму теорий демократического транзита и основных подходов к демократизации.

Революции и цветные революции

Революции, социальные революции, бархатные революции и цветные революции представляют собой свержение правящей элиты, получившее легитимацию благодаря широкой поддержке населения. Являются ли все они революциями в классическом понимании и можно ли говорить о «революциях с прилагательными» как подвидах революций?

Классические определения дают следующую характеристику революциям: «…быстрая, фундаментальная и насильственная смена доминирующих ценностей и мифов в обществе, в политических институтах, социальных структурах, лидерстве и политике государства» [Huntington, 1968, p. 264]. Теоретики социальных революций (Т. Скочпол, Б. Мур, К. Маркс), выявляющие с точки зрения структурного подхода социальные причины революций, включают в определение классовый конфликт и изменения в классовой структуре общества. В «революции с прилагательным» Т. Скочпол сохраняются обязательные и достаточные признаки революций (ядро концепта) и появляется признак второго уровня (социальная), тем самым расширяется содержание (интенсионал, совокупность признаков) и уменьшается объем (экстенсионал, совокупность обозначаемых предметов)8585
  «Концепт + прилагательное» является вариантом классического концептообразования в терминологии Колье и Левицкого, когда к концепту добавляются характеристики, либо усеченным подвидом, когда у концепта отнимаются характеристики. Изменение характеристик позволяет перемещаться по лестнице абстракции, меняя объем (экстенсионал) концепта, избежав тем самым «концептных натяжек» [Сартори, 2003].


[Закрыть].

Бархатные революции третьей волны, разрушившие посттоталитарные режимы и начавшие демократические транзиты в странах Восточной Европы, можно считать революциями с точки зрения результата (смена элиты, трансформация политической системы, изменение политики), поэтому многие авторы называют их ненасильственными вариантами революций. В данном случае «революция с прилагательным» означает усечение концепта через изменение одного из ключевых признаков – «использование насилия». То есть усеченный подвид представляет собой «неполную революцию», и прилагательное указывает на отсутствующую (в данном случае отличающую данный подвид) характеристику8686
  Этой же логикой руководствовались при создании «демократий с прилагательными», когда демократии не хватало соревновательности (несоревновательная), либерализма (нелиберальная), свободы от вмешательства невыборных властей (опекунская) и пр. Однако многие авторы считают, что «демократии с прилагательными» представляют собой разновидности другого концепта – авторитаризма.


[Закрыть]. Некоторые авторы вносят изменения в классическое определение и вместо использования насилия говорят об угрозе использования насилия. Для Ч. Фейрбанкса8787
  Для него основные признаки революций – это дискредитация старого порядка, быстрая смена правящего класса от имени и посредством всего общества, идеологическое обоснование и легитимации новой власти, дальнейшие широкие изменения и использование насилия или угрозы насилия [Fairbanks, 2007, p. 42–43].


[Закрыть] восточноевропейские революции являются революциями в классическом понимании, и их можно сравнивать с другими политическими революциями. Дж. Голдстоун говорит о новой типологии революций: цветные (ненасильственные) и радикальные [Goldstone, 2009].

Действует ли логика усечения концепта в определении цветных революций? Если результатом бархатных революций стали распады недемократических режимов и начало демократических транзитов, то цветные революции привели к смене власти, но не стали поворотным этапом на пути к демократии. Цветные революции дискредитируют и в итоге свергают не режим, систему и институты, а действующую политическую элиту с ее методами, нарушающими основы существующего режима. В названиях акторов «Отпор», «Кмара» (достаточно), «Пора!», «КелКел» (возрождение) проявляется дух революционного времени (ленинское «вчера было рано, а завтра будет поздно»), но акторы революций говорят только о замене политических лидеров и их сторонников и не имеют идеологически обоснованных планов революционного переустройства общества. Главная задекларированная цель цветных революций – смена лидерства (внутри режима) для восстановления институциональных основ режима (в данном случае демократии), нарушенных режимом в ходе выборов. Цветная революция не требует осуществления широкой общественной и политической трансформации, и ее легитимация осуществляется благодаря дискредитации прежней власти и широкой массовой мобилизации. По мнению многих авторов, в цветных революциях было больше преемственности, чем изменений [Hale, 2006, p. 306; Cheterian, 2009], что не позволяет говорить о каком-либо демократизационном и, тем более, революционном эффекте. Таким образом, цветные революции не являются революциями в классическом понимании.

М. Томпсон вводит термин «демократические революции», которые он понимает как спонтанные мирные, городские и межклассовые народные выступления, свергающие диктаторов и приводящие к консолидации демократии [Thompson, 2004, p. 1]8888
  В данную категорию попадают все народные восстания, инициированные «снизу» и не всегда приводящие к началу транзита или к его завершению: Филиппины (1986), Южная Корея (1987), Пакистан (1988), Бирма (1988), Китай (1989), ГДР (1989), Чехословакия (1989), Румыния (1989), Непал (1990), Индонезия (1998), Сербия (2000) и др. [Thompson, 2004, p. 2].


[Закрыть]. Действительно, результатом бархатных революций стали распады недемократических режимов и демократические транзиты, но цветные революции привели лишь к смене власти и не стали поворотным этапом на пути к демократии. Единственный признак, объединяющий революции и цветные революции, – широкая мобилизация, которая в обоих случаях была межклассовой, общим мотивом для участия стали лозунги изменений (системы – в первом случае и элиты – во втором), а не принадлежность к определенным социальным группам / классам.

В. Банс и С. Уолчик используют термин «электоральные революции», объединяющий все смены власти в результате выборов, сопровождаемых массовыми выступлениями до, в ходе или после выборов. Поэтому они приходят к выводу, что волна электоральных революций в посткоммунистических странах является «не только региональной по своему охвату, но такой же сильной в плане демократизационного эффекта, как первая волна революций в 1988–1992 гг.»8989
  Согласно Банс и Уолчику, в первую волну революций попадают восточноевропейские бархатные революции третьей волны демократизации, во вторую – электоральные революции, причем под электоральными революциями понимаются все факты перехода власти в руки оппозиции.


[Закрыть] [Bunce, Wolchik, 2006, p. 5]. По мнению Силицкого, термин «электоральные революции» включает три категории политических изменений в посткоммунистическом мире: «трансформационные выборы», «электоральные революции» и «постэлекторальные народные выступления» [Silitski, 2009, р. 86]9090
  Трансформационные выборы приводят к смене режима в результате выборов (Словакия и Хорватия), электоральные революции произошли в Сербии, Грузии и на Украине, в категорию «постэлекторальных выступлений» попадает Кыргызстан, где парламентские выборы стали причиной выступлений, не связанных с выборами [Silitski, 2009, р. 86].


[Закрыть]. А. Картер использует термин «критические выборы» для обозначения выборов, которым предшествует мобилизация, а случаи, когда выборы сопровождаются постэлекторальными выступлениями, называет «электоральными революциями» [Carter, 2012, p. 126].

Использование прилагательных не снимает классической проблемы «растяжения концепта», когда «объем понятия возрастает за счет размывания содержания» [Сартори, 2003, с. 153], так как прилагательные не позволяют зафиксировать основные признаки концепта. Однако проблема заключается не в атрибутивных характеристиках, а в самом предмете (предикате), который не является революцией, и было бы правильнее назвать цветные революции псевдореволюциями, движениями или восстаниям и в хантингтоновском понимании. Согласно Хантингтону, «восстания могут привести к изменению политики, лидерства и политических институтов, но не социальной структуры и ценностей» [Huntington, 1968, p. 264].

Д. Лейн называет цветные революции революционными переворотами, так как высокий уровень участия элиты и контрэлиты, а также массового участия (в качестве аудитории) ведут к обновлению элиты, но не к широким политическим и социально-экономическим изменениям [Lane, 2008, p. 529]. Это определение показывает одновременно нелегальность смены лидерства в ходе цветных революций и ограниченность революционных результатов для общества. Т. Эш отмечает стирание границы между реформой и революцией, что позволяет ему говорить о «нереволюционной революции», которая может иметь форму «рефолюции» (refolution) или «ревовыборов» (revelection) [Tudoroiu, 2007, p. 317].

Большинство исследователей считают целью цветных революций попытки установления «демократии снизу», так как они сопровождались призывами не только к смене режима, но и к введению гражданских свобод [Lane, 2008]. Однако согласно В. Четеряну, волна цветных революций «привела к революции в единственном смысле – перевернула парадигму транзита» [Cheterian, 2009, p. 130].

Демократические транзиты и революции «снизу»

Исследователи демократических транзитов (Ф. Шмиттер, Т. Карл, Л. Морлино, К. Стоунер-Вайс) говорят об эквифинальности транзитов и множестве траекторий. Они признают, что отсутствие единого пути не позволяет создать единую теорию транзита, – переменные и их сочетания, применимые в одних случаях, могут не работать в других.

Классики транзитологии Гильермо О’Доннелл и Филипп Шмиттер считали, что выбор революционного пути (viarevolucionaria) уменьшает перспективы политической демократии. Мобилизация может выйти из-под контроля, что будет препятствовать переговорному, пактированному транзиту, поэтому результатом будут либо жестокое подавление движения сторонниками жесткой линии, либо насильственная победа революционно настроенных радикалов. По их мнению, было бы «желательно, чтобы политическая демократия достигалась без мобилизованного насилия и драматической непоследовательности. Передача власти группе своих сторонников и отказ от власти после переговоров с умеренно настроенными оппонентами обладают большим потенциалом для установления или консолидации демократии, чем “свержение” непримиримыми антагонистами» [O’Donnell, Schmitter, 1986, p. 11]. Оптимальная модель транзита (начиная с модели Д. Растоу) включала пакт – соглашение между отдельными акторами, определяющее (или переопределяющее) правила игры на основе взаимных гарантий соблюдения «жизненных интересов» сторон [ibid., p. 37], наличие которого увеличивало вероятность перехода к демократии.

Чтобы транзит был пактированным, необходимо было выполнение двух предварительных условий: раскол правящего режима и существование организованной оппозиции. При этом степень организованности оппозиции оценивалась не по количеству уличных беспорядков, демонстраций протеста, а по наличию формально структурированных организаций, которые в состоянии мобилизовать ресурсы и объединиться в единое сильное движение при угрозе со стороны режима. Там, где эти условия соблюдались, путь к демократии осуществлялся через переговоры между режимом и оппозицией (Польша и Венгрия). Там, где оппозиция была достаточно сильна, но не организованна, режимы распадались без переговоров (ГДР и Чехословакия). Общее скептическое отношение транзитологов к результату революционных транзитов выразила Т.Л. Карл9191
  Карл выделяет две формы транзита, в которых важную роль играют массы: «революционный транзит» – насильственное крушение прежнего режима, начатое массами «снизу», и «реформистский транзит», при котором реформы осуществляются благодаря существенному давлению оппозиции на элиту (Чехословакия, Филиппины), причем оппозиция навязывает компромиссный ненасильственный исход [Karl, 1991].


[Закрыть]: «На настоящий момент ни одна стабильная демократия не появилась в результате транзита, в котором массы захватили контроль, пусть и временный, над правящими классами» [Karl, 1991, p. 8].