Текст книги "Политическая наука №3 / 2014. Посткоммунистические трансформации: Политические институты и процессы"

С. Хантингтонв в свое время выделил три основные формы демократического транзита9292
  «Трансформация» (начинается как реформы «сверху»), «замена» (начинается под давлением «снизу») и «трансмена» (совместные действия правящей элиты и оппозиции) [Huntington, 1991].


[Закрыть], только одна из которых – «Замена»9393
  Замена у Хантингтона аналогична «разрыву / прорыву» Линца, «распаду / краху» Мэйнуоринга, «редемократизации через распад» Степана.


[Закрыть] – была напрямую связана с мобилизацией граждан. При этой форме транзита либерализация (первая фаза транзита) осуществляется «снизу», с мобилизации массового движения, оппозиционного режиму, и роль реформаторов внутри элиты не так важна, так как все призывы к демократизации исходят от оппозиционных сил в обществе. Энергичные действия масс могут спровоцировать ужесточение режима (откат), конфронтацию, которая может перейти в гражданскую войну и революционное свержение прежнего режима. Вариант замены типичен для персоналистских режимов, которые наименее склонны начинать демократические преобразования и осуществлять пактированный транзит, хотя в результате насильственного свержения диктатора не всегда на смену авторитаризму приходит демократия.

По Хантингтону, замена осуществляется в три стадии: борьба оппозиции; распад режима; борьба бывших оппозиционных сил после распада. Существенным отличием этой формы транзита является полный разрыв с прошлым, так как в результате уходят прежние лидеры, а новые лидеры не могут использовать механизмы «обратной легитимности», и им приходится начинать с чистого листа. Для успеха замены необходима стратегия, которая перемещает баланс сил в пользу оппозиции, позволяя ей набирать силу, одновременно ослабляя правящую элиту. Стратегически оппозиция должна быть сильнее, чем элита, и умеренные внутри оппозиции должны быть лидерами перемен. Для умеренных демократов в оппозиции, чтобы свергнуть авторитарный режим, рекомендуется использовать механизм «последующей легитимности». Инструкция Хантингтона по проведению замены включала действия, направленные на раскол режима через делегитимацию, рекрутирование сторонников, стратегию ненасилия, обеспечение единства оппозиции и контакты с зарубежными неправительственными акторами [Huntington, 1991, p. 149–151].

В исследовании Мунка и Леффа «реформа через распад»9494
  Главными акторами являются общественные группы и главной стратегией – конфронтация [Munck, Leff, 1997, р. 353–356]. Эта модель включает бархатную революцию в Чехословакии.


[Закрыть] представляет собой наименее проблемную модель транзита, так как радикальный разрыв с прошлым позволяет перейти к неограниченным выборам, но раскол контрэлиты и отсутствие консенсуса по основным правилам могут препятствовать демократии и / или демократической консолидации [Munck, Leff, 1997, р. 353–358].

Народное движение, по мнению Шмиттера и О’Доннелла, обычно распадается под воздействием многих факторов: селективных репрессий, кооптации, физической усталости от демонстраций и уличных театров, внутренних конфликтов относительно процедур и политики, разочарованности из-за компромиссных пактов или появления олигархического лидерства [O’Donnell, Schmitter, 1986, p. 55–56]. Поэтому народному движению в транзите отводилась второстепенная роль – заставить акторов в элите двигаться в сторону дальнейших перемен.

Если в третьей волне демократизации (1974–1991) «pactismo» был неотъемлемой частью оптимального транзита, благодаря чему достигался компромисс между частично совпадающими и одновременно частично конфликтующими интересами участников пакта, четвертой волне (термин Мак-Фола для обозначения транзитов после 1991 г.) была свойственна совершенно другая логика. В исследовании Мак-Фола «навязанные транзиты» («сверху») привели к диктатуре, «революционные транзиты» – к консолидированной демократии, а «патовые ситуации» и силовой паритет – к нестабильности как новых демократических, так и новых авторитарных режимов [McFaul, 2002]. В результате Мак-Фол предложил некооперативную модель перехода к демократии как игры с нулевой суммой, для успеха которой необходимы перевес сил в пользу демократов и массовая мобилизация демократического движения. Количественные исследования транзитов третьей и четвертой волн подтверждают выводы Мак-Фола. Отчет Freedom House «Как получают свободу: от гражданского сопротивления к стабильной демократии»9595
  Цветные революции не рассматривались в данном отчете.


[Закрыть] анализирует транзиты в 67 странах по трем параметрам: истоки насилия, степень влияния на политический процесс («сверху» или «снизу») и сила ненасильственной гражданской коалиции [Karatnycky, 2005]. Показывая, что гражданское ненасильственное сопротивление стало движущей силой транзита в 50 странах, авторы заключают, что сила и сплоченность оппозиции до транзита приводят к глубоким трансформациям в направлении свободы и демократии, причем перспективы транзита усиливаются, когда оппозиция не использует насилие [ibid.].

Теории ненасильственного протеста

Теории ненасильственных протестных действий развивались отдельно от теорий переходов к демократии, так как авторы фокусировались на разных зависимых переменных. Теории демократического транзита рассматривали насильственные и ненасильственные формы переходов к демократии, теории ненасильственного протеста – способы свержения диктаторов. Теории транзита изучали способы разрешения конфликта через введение демократических процедур, теории ненасильственных протестных действий анализировали способы разжигания конфликта.

Томас Шеллинг писал: «Тиран и его подчиненные находятся в симметричном положении… Они могут отказаться сотрудничать, если у них есть дисциплинированная организация. Он может использовать силу… Они могут отказать ему в удовольствии управлять дисциплинированной страной, он может отказать им в удовольствии самоуправления» [цит. по: Stephan, 2008, р. 44]. В этом гражданском отказе и заключается суть протестных ненасильственных действий. Причем «успех применения ненасильственных действий при смене режимов – не импровизация в ответ на события, а стратегия борьбы с диктатурой [Ackerman, Rodal, 2008, p. 116]. Стратег борьбы с диктатурой Джин Шарп, исходящий из того, что диктатор не может сохранять свою власть без согласия и повиновения своих граждан, в 1973 г. предложил практикам 198 методов ненасильственных действий9696
  Эти методы были разделены на три категории в зависимости от стратегической функции: 54 метода ненасильственного протеста и убеждения, 103 метода отказа от социального, политического и экономического сотрудничества и 41 метод ненасильственного вмешательства.


[Закрыть] [Шарп, 2003, с. 64–70].

Ненасильственное гражданское сопротивление представляет собой метод ведения конфликта через социальные, психологические, экономические и политические средства [Schock, 2013]. Мирный характер ненасильственного сопротивления отличается от «принципиального ненасилия М. Ганди или М. Лютера Кинга, основанного на религиозных и этических принципах» [Stephan, Chenoweth, 2008, р. 10], так как ненасильственные действия не исключают применения насилия. По мнению Шарпа, «в некоторых случаях ограниченное насилие может оказаться неизбежным» [Шарп, 2003, с. 31]. Однако большинство исследователей подчеркивают, что смешение ненасильственных технологий с насильственной тактикой подрывает эффективность сопротивления.

В отличие от теорий пактированных транзитов, практическое руководство Шарпа предполагало уничтожение режима «снизу» и исключало любой компромисс с диктатурой. Шарп считал, что диктатор может начать процессы демократизации и без переговоров, а переговоры не позволят «устранить сильную диктатуру при отсутствии мощной демократической оппозиции» [Шарп, 2003, с. 15].

С 2003 г.9797
  Летом 2000 г. в журнале «Политическая наука и политика» были опубликованы материалы симпозиума, посвященного ненасильственным протестным действиям, в котором приняли участие Т. Гурр, П. Акерман, С. Тэрроу, Дж. ДюВаль, и др. [см.: Symposium, 2003].


[Закрыть] сильное дисциплинированное движение сопротивления с технологиями ненасильственного протеста стало рассматриваться в качестве стратегии замены недемократических режимов демократическими. Если теоретики транзита выделяли две стратегии переходов к демократии (насильственную и ненасильственную), то теоретики ненасильственных протестов предлагали отказаться от данной дихотомии и анализировать ненасильственные действия как набор методов, отличающихся и от насильственной, и от институционализированной политики. Главными отличительными чертами таких движений являются проактивная направленность на смену режима и неинституционализированность (в том плане, что борьба ведется за пределами существующих институтов) [Schock, 2013].

Большое число сравнительных качественных [см., например: Ackerman, DuVal, 2000; Schock, 2003; Schock, 2013] и количественных [Karatnycky, Ackerman 2005; Stephan, Chenoweth 2008] исследований анализируют эффективность ненасильственной борьбы с действующим режимом. Казусно-ориентированные исследования демонстрируют, как ненасильственные акции протеста могут дестабилизировать авторитарные режимы и привести к смене власти (часто к перевороту) и способствовать переходу к демократии. Аккерман и Дювал говорят о наличии «естественной связи» между ненасильственными действиями и демократическим потенциалом, утверждая, что «мобилизация и ненасильственные действия народных движений» ведут к «формированию гражданского общества и укреплению демократии» [Ackerman, DuVal, 2000, p. 148]. Глобальные количественные исследования подтверждают эти предположения. М. Стефан и Э. Ченоуэт на основе анализа основных насильственных и ненасильственных кампаний, проведенных негосударственными акторами с 1900 по 2006 г., продемонстрировали, что ненасильственные кампании были в два раза более успешными, чем насильственные, независимо от типа политического режима и уровня репрессий [Stephan, Chenoweth, 2008]. Исследование Гледича и Селестино показало, что ненасильственные действия играют важную роль, подрывая автократии, и чаще приводят к переходу к демократии, чем к откату к новому авторитаризму, причем вероятность отката выше при отсутствии демократических «соседей» [Celestino, Gleditsch, 2013].

Условия и структурные факторы цветных революций

Согласно Банс и Уолчику, для электоральных революций важны «структура, агенты и процесс» [Bunce, Wolchik, 2009, p. 70]. Структурный подход9898
  Структурный подход рассматривает объективные (т.е. не зависящие от решений и действий политических акторов) причины, условия, предпосылки, способствующие цветным революциям.


[Закрыть] не может полностью объяснить распады и сохранение посткоммунистических режимов [Way, 2009; Bunce, Wolchick, 2006; 2009; 2011; McFaul, 2002; 2005 и др.], однако некоторые факторы могут способствовать проведению цветных революций. Как писал С. Тэрроу, «рациональные люди редко нападают на хорошо укрепленные крепости при отсутствии возможностей» [цит. по: Way, 2009, p. 95]. К таким возможностям обычно относят нарушения при проведении выборов, наличие оппозиционных партий и независимых источников распространения оппозиционной информации, сильное гражданское общество и западную помощь9999
  Хотя многие авторы говорят об отсутствии ресурсов как о структурном факторе, препятствующем авторитарной стабильности (Уэй, Росс и др.), С. Уайт не нашел эмпирических подтверждений тому, что для цветных революций необходимы какие-либо социально-экономические структурные условия [White, 2009, p. 399–401]. Даже по индексу неравенства страны, в которых произошли цветные революции, отличались большим равенством, чем страны, где революций не было: индекс Джини (2000) на Украине составил 0,29, в Грузии – 0,37, в Кыргызстане – 0,35 [White, 2009, p. 403].


[Закрыть]. Цветные революции представляют собой «попытку оппозиции использовать соревновательные выборы для свержения диктаторов» [Bunce, 2010, р. 36], поэтому они могут произойти только в гибридных режимах100100
  По мнению Банс и Уолчика, называть гибридные режимы «режимами – значит заморозить их во времени», так как они курсируют между авторитаризмом и демократией [Bunce, Wolchik, 2011, p. 343].


[Закрыть], сочетающих авторитарные и демократические институты и практики.

Гибридные режимы («соревновательный авторитаризм» Левицкого и Уэя или «электоральный авторитаризм» Шедлера) представляют собой полудемократии разного типа: от систем, приближающихся к электоральным демократиям по уровню плюрализма, конкурентности и соблюдения гражданских прав, с доминирующей партией, широко использующей любые средства для превращения оппозиции во второстепенную силу, до персоналистских режимов, а также целый ряд промежуточных вариантов. Главное отличие подобных режимов от настоящих автократий – это готовность толерантно относиться к функционированию (но не победе) оппозиционных партий, существованию независимых СМИ и негосударственных организаций. Однако даже это, по мнению Л. Даймонда, создает условия для будущего прорыва к электоральной демократии [Diamond, 2002].

Гибридные режимы, по мнению многих политологов, нестабильны и могут двигаться как в демократическом, так и в авторитарном направлении (Bunce, McFaul, Hale), и многие события (выборы, смена инкубмента, изменение конституции, цветные революции) могут привести к смене вектора. Для Х. Гейла ключевым условием для смены режима является срок полномочий и его соблюдение президентами. Если лидеры ограничены сроками и готовы их соблюдать, это создает неопределенность для дальнейшего функционирования режима. По мнению Гейла, революции возникают в момент перехода власти: непопулярный президент становится «хромой уткой… неспособной сохранить единство внутри команды» [Hale, 2006, p. 308], поэтому потенциальный уход лидера «открывает ящик Пандоры политической борьбы» [ibid., p. 309]. С одной стороны, может произойти раскол внутри элиты, ведущий к появлению альтернативных кандидатов. С другой стороны, увеличиваются шансы оппозиции, так как, согласно эмпирическим исследованиям, при участии в выборах действующего президента у оппозиции практически нет шансов, а при участии преемника шансы оппозиции и власти примерно равны [подробнее см.: Maltz, 2007].

По мнению А. Пшеворского, «авторитарным режимам угрожает организация контргегемонии: коллективные проекты альтернативного будущего. Только наличие коллективных альтернатив дает отдельным личностям возможность политического выбора» [Przeworski, 1991, p. 54–55]. Таким образом, главная задача оппозиции – формирование альтернативного проекта – в случае цветных революций достигается определением плана свержения действующего президента. Примером демонстрации этой альтернативы является показанный грузинской телевизионной станцией «Рустави 2» документальный фильм С. Йорка «Свержение диктатора» о действиях сербского «Отпора».

Для свержения режима и легитимации протестного движения необходима дискредитация режима и его лидеров. Гибридные режимы по определению нарушают демократические нормы и процедуры, представляя возможности для делегитимации режима. Дискредитировать режим будет проще, если лидер не обладает популярностью, поэтому многие авторы (М. Мак-Фол, Л. Уэй) выделяют непопулярность лидера в качестве необходимого условия успеха цветной революции101101
  Так, рейтинг Л. Кучмы перед цветной революцией по 10-балльной шкале составлял 3,2 балла [Панина, 2006].


[Закрыть]. Авторитарные лидеры «стремятся к популярности, поскольку при опоре на репрессии они могут стать заложниками репрессивного аппарата»; если авторитарные лидеры популярны, они «могут себе позволить проведение честных выборов» [Пшеворский, 2013, p. 411].

Лидер может получить или продемонстрировать популярность и тем самым обеспечить стабильность режиму благодаря популистским социально-экономическим проектам и национал-патриотической риторике. Для подобной политики нужны определенные структурные факторы: высокий уровень благосостояния и роста, наличие ресурсов, определенная политическая культура и изоляция со стороны Запада (Л. Уэй). Уэй говорит о сильном государственном потенциале, который если не предотвращает, то значительно усложняет задачу смены режима без сильных протестных движений и позволяет сохранить единство внутри элиты102102
  Уэй операционализирует потенциал государства следующим образом: наличие единой сильной правящей партии, эффективный аппарат насилия, победа в крупном насильственном конфликте и дискреционный государственный контроль над экономикой (возможный вследствие отсутствия широкой приватизации или наличия ресурсов) [подробнее см.: Way, 2008, p. 65].


[Закрыть] [Way, 2008, p. 62]. С точки зрения Димитрова, «сложно свергнуть популярный авторитарный режим, независимо от того, является ли эта популярность истинной или продуктом СМИ» [Dimitrov, 2009, р. 78], так как лидер, контролирующий СМИ, не только обеспечивает «верное» освещение политики, но и препятствует распространению оппозиционных взглядов.

По мнению большинства исследователей, структурные факторы «могут сформировать карту возможностей для стратегического и тактического планирования, но они не определяют успеха ненасильственных кампаний» [Ackerman, Rodal, 2008, p. 116]. Гибридные режимы могут быть «эффективными не из-за структурного потенциала и способности спрятать свою слабость, а из-за расколотой оппозиции и разобщенности граждан» [Bunce, Wolchik, 2009, р. 71–72]. Эти факторы находятся в фокусе исследований процедурного подхода.

Динамическая модель цветной революции

Представители процедурного подхода изучают цветные революции как результат определенных решений, их последовательности и взаимообусловленности, выбора стратегии и тактики ключевыми акторами процесса. Сторонники процедурного подхода («волюнтаристы») исходят из посылки, что никакие «объективные» институциональные, социально-экономические, культурные существующие (или отсутствующие) условия не в состоянии ни объяснить, ни предопределить решения политических акторов. Фокусирование на процессе позволяет представить динамическую модель цветной революции, которая разворачивается в относительно небольшой промежуток времени между объявлением результатов и инаугурацией (президентские выборы).

Динамическая модель цветной революции включает следующие фазы103103
  Подробнее см.: [McFaul, 2007; McFaul, 2005, р. 7; Bunce, Wolchik, 2006, p. 6].


[Закрыть].

1. Подготовительная: гибридный режим с непопулярным президентом, объединенной оппозицией и внешней поддержкой местных демократических акторов, организация протестных действий для уменьшения популярности лидера и делегитимации режима, успешная предвыборная кампания оппозиционного кандидата, направленная на стимулирование политического участия граждан в выборах.

2. Мобилизационная: фальсификация результатов выборов, способность оппозиции выявить факты (независимый внешний и внутренний мониторинг выборов) и заявить о них, протестная информационная кампания (независимые СМИ), широкая мобилизация против результатов, раскол режима (и аппарата безопасности режима) и присоединение части элиты к оппозиционному движению, внешнее дипломатическое давление.

3. Революционная: признание режимом поражения, переход власти к революционным лидерам, новые выборы.

Согласно Пшеворскому, для смены режима необходимы раскол элиты и движение «снизу», причем оба признака взаимно дополняют друг друга, так как раскол в элите будет стимулировать массовое оппозиционное движение «снизу», которое приведет к расколу в элите. Динамика распада режима представляет собой спираль из внутренних расколов и народной мобилизации [Пшеворский, 2013, с. 426]. Динамическая модель цветной революции является результатом расчетов (и просчетов) акторов внутри режима и оппозиции при достижении противоположных целей: действия режима направлены на кооптирование и разделение оппозиции, которая, в свою очередь, стремится расколоть режим и лишить его источников поддержки.

Для некоторых исследователей распад режима является результатом скорее слабости авторитаризма, чем силы оппозиции [Way, 2008, р. 62], другие считают, что силу автократии следует рассматривать относительно силы оппонентов [McFaul, 2007, p. 52], третьи говорят о необходимости достижения дисбаланса сил и перевеса в сторону массовой мобилизации [Beissinger, 2009]. Роберт Даль писал, что вероятность становления полиархии тем выше, чем больше цена толерантности превышает цену репрессий. Если цена репрессий будет увеличиваться с ростом протестного движения, значит, у массовых движений снизу будет больше шансов на осуществление смены режима. Цену репрессий увеличат конфронтация внутри элиты и переход части элиты на сторону оппозиции. Лояльность же президенту со стороны элит и внутренних сил безопасности может привести к спаду протестного движения без широкомасштабных репрессий [D’Anieri, 2009], поэтому «критическая масса» протестного движения должна достигаться через раскол элиты. Основными организационными факторами, усиливающими оппозицию, являются уровень мобилизации, единство оппозиционного движения, степень поддержки оппозиции, наличие эффективного руководства и методы.

Выборы – главная фаза электоральной модели смены режима, и так как выборы происходят с регулярными интервалами, оппозиция может эффективно спланировать подготовительную работу. С точки зрения Дж. Браунли, «выборы являются симптомами, а не причинами режимных изменений» [Brownlee, 2007, p. 10], но в случае цветных революций соревновательные выборы становятся необходимым условием для их осуществления. Проводя выборы, авторитарные лидеры надеются «сорвать плоды электоральной легитимности без риска демократической неопределенности» [Schedler, 2002, p. 37]. Б. Магалони утверждает, что авторитарные выборы нужны для сохранения режима, так как предотвращают объединение оппозиции, только часть которой будет участвовать в таких выборах, а также демонстрируют силу власти [Magaloni, 2006, p. 8–10]. По мнению Пшеворского, «победа даже на несоревновательных выборах создает автономный источник власти» [Пшеворский, 2013, с. 424], автономный от других лояльных режиму невыборных сил, не обладающих легитимностью. В авторитарных режимах всегда «оппозиционные партии проигрывают выборы» [Schedler, 2002, p. 47], поэтому оппозиция, участвуя в выборах, обрекает себя на поддержку существующего режима, а не на его насильственное свержение. В случае цветных революций оппозиция соглашается «играть по правилам» режима, но в случае нарушения режимом этих правил стремится восстановить справедливость.

Для осуществления электоральной модели смены режима необходима эффективная предвыборная кампания с единым кандидатом от оппозиции и протестная кампания против коррупции / неэффективности / недемократичности режима с использованием позитивного (например, оранжевого) цвета и юмора. Причем президентские выборы скорее обеспечат единство оппозиции, чем парламентские. Так как критике подвергается не режим, а нарушения, связанные с конкретным руководством, «революционеры» могут использовать механизм «обратной легитимности» (в понимании Хантингтона), что позволяет получить дополнительную легитимацию их лозунгам и действиям. Предвыборная фаза также включает определенный набор действий, направленных на увеличение шансов оппозиции на выборах и предотвращение фальсификаций, включая объединение оппозиции, работу с неправительственными организациями и гражданским обществом, мобилизацию широкой явки избирателей, давление на режим с целью обеспечения прозрачности выборов через мониторинг и параллельные подсчеты результатов [подробнее см.: Bunce, Wolchik, 2009, р. 70]. В результате подготовительной работы происходит «критический поворот в сознании граждан… что является необходимым условием для широкомасштабных общественных протестов» [Bunce, Wolchik, 2011, p. 333].

Выборы для авторитарных лидеров – «ключевой элемент персональной стратегии выживания» [Geddes, 2005], так как они разделяют оппозицию, обеспечивая селективную кооптацию лояльных фракций (партий), и предотвращают появление объединенного оппозиционного фронта, поэтому важной задачей для оппозиции является достижение единства. Единая оппозиция (Банс, Уолчик, Бейсинджер) или хотя бы «ощущение единства» (МакФол) – главное условие успеха оппозиции.

Искрой для цветной революции, стимулирующей массовую мобилизацию протеста, является объявление результатов выборов в пользу инкумбента или преемника и обвинения в широкомасштабной фальсификации. Обычно искажение результатов выборов в пользу инкумбента свидетельствует о недостаточной поддержке режима гражданами или о силе оппозиции. Однако для цветной революции главное – не факт фальсификации, а «обвинения режима в фальсификациях со стороны оппозиции… и достаточное число сторонников для объявления оппозиционного кандидата победителем» [Cheterian, 2009, р. 146]. «Оппозиция рассматривает поражение режима в институциональных рамках как признак слабости и требует большего на улицах» [Пшеворский, 2013, с. 418–419], причем «единственной реалистичной альтернативой протестам для оппозиции является только признание поражения» [Way, 2008, р. 57].

С точки зрения П. Аккермана, для успеха гражданского ненасильственного сопротивления необходимы три элемента: во‐первых, движение должно быть представительным (включать население всех регионов, слоев, партий); во‐вторых, для обеспечения широкой мобилизации сопротивление должно быть хорошо спланировано; в‐третьих, оно должно использовать ненасильственную стратегию [Ackerman, Rodal, 2008, p. 117–118]. Представительство, численный состав и ненасильственные методы обеспечивают легитимацию движения и увеличивают «цену репрессий». Как отмечает Уэй, и использование насилия, и готовность к использованию насилия – «стержень стратегии оппозиции» [Way, 2008, р. 58], хотя использование насилия уменьшает шанс дезертирства сторонников режима и их вступление в ряды оппозиции, сохраняя их лояльность режиму [Ackerman, Rodal, 2008, p. 117–118].

По мнению Дж. Такера, фальсифицированные выборы могут решить две главные проблемы коллективных действий, и участие в коллективном протесте будет иметь больше шансов на успех. Во‐первых, проблема «безбилетника» практически исчезает вследствие фальсифицированных выборов и ненасильственных стратегий. Цена бездействия будет намного выше, так как бездействие может привести к провалу и потере возможности свержения режима, а ненасильственные практики уменьшают вероятность большого числа жертв, что должно стимулировать участие. Во‐вторых, проблема координации может быть решена еще перед выборами, если оппозиция мобилизуется вокруг единого кандидата [Tucker, 2007, р. 542].

Широкие протестные движения не имеют общей идеологии. М. Жеребкин указывает на то, что именно «универсальность политических целей позволила создать широкий альянс различных социальных сил» [Zherebkin, 2009, р. 201]. Главное, что их объединило, – критика действующего президента, позиционирование оппозиции в качестве «антитезы прежним лидерам», т.е. «не идеология – а уверенность, что они будут более искренне следовать общей демократической цели, которая не была достигнута свергаемым режимом» [Ó Beacháin, 2009, p. 219]. Мобилизация с целью обеспечения демократии также придает внутреннюю и международную легитимность цветному протестному движению. Мобилизация протестов может привести к различным реакциям со стороны режима – репрессиям, пересчету результатов, отставке или новым выборам. Большую роль при этом играют альтернативные средства массовой информации, демонстрирующие слабость действующего лидера и широкую поддержку оппозиции, и позиция внешних акторов.

Роль внешних факторов

Исследователи электоральных революций часто говорят о диффузии, импорте технологий, цветной волне и процессах имитации, заражения, демонстрации и трансплантации модели. Для одних исследователей (Уэй) цветные революции представляют собой ряд отдельных не связанных между собой казусов, так как каждая революция произошла в соответствии со своим электоральным циклом независимо от успеха других революций в регионе [Way, 2008, р. 56], для других – все цветные революции связаны между собой в одну волну [Beissinger, 2009]. Действительно, по многим параметрам они определяются логикой внутренних процессов, однако как успешные, так и неудавшиеся попытки электоральной смены власти испытывали существенное влияние внешних, международных факторов.

Банс и Уолчик считают, что мобилизация против режима является вариантом диффузии, которую они понимают как «процесс, в ходе которого распространяются новые идеи, институты, политика, модели и репертуар поведения». По их мнению, «диффузия всегда включает сознательное решение местных акторов, часто в сотрудничестве с международными союзниками, скопировать инновации, использованные акторами в других контекстах, – решение, которое исходит из их ценностей и интересов и учитывает стимулы, возможности и потенциал» [Bunce, 2010, р. 34]. Таким образом, демонстрационный эффект позитивных примеров в других странах объясняет похожие формы протестов и следование общей электоральной модели смены власти.

По мнению М. Бейсинджера, хотя ключевые акторы и заинтересованы объяснять революции внутренними причинами, они уделяли большое значение кросснациональным связям и программам транснационального гражданского общества, заимствуя тактики, лозунги и даже логотипы [Beissinger, 2009, p. 76]. Каждая успешная революция поставляла «новые кадры революционеров для распространения идей и подготовки оппозиционеров из Румынии и Словакии в Сербию, из Сербии – в Грузию и потом на Украину» [Way, 2008, p. 55].

Продвижение демократии работает только в странах, граничащих с демократиями, где регулярно проводятся в какой‐то степени соревновательные выборы, есть партии и развитое гражданское общество, наблюдаются демократизационные тренды [Bunce, Wolchik, 2006, p. 14]. Уэй также считает, что внешние факторы играли большую роль в восточноевропейских электоральных революциях, а внутренние факторы были в центре постсоветских режимных изменений [Way, 2008, р. 60]. Для восточноевропейских стран открывалась перспектива членства в ЕС, что создавало препятствия для сохранения авторитарных режимов. Согласно Фенгеру, революцию можно импортировать только в странах, открытых для международного влияния, в которых внешние организации выполняют роль «пусковых механизмов демократизации» [Fenger, 2007, р. 20]. С. Левицки и Л. Уэй выделили два критерия, влияющих на траектории режимных изменений: «рычаги» (давление Запада) и «узы» (связь с Западом). Связи с Западом, возможные только в открытых авторитарных режимах, увеличивают затраты лидеров по поддержанию режима, во‐первых, демонстрируя Западу все нарушения, во‐вторых, увеличивая вероятность ответных мер («рычагов»), в‐третьих, поддерживая демократически ориентированных акторов, и, в‐четвертых, изменяя баланс сил в пользу демократии. По мнению авторов, использование Западом «рычагов» при слабых «узах» приводит к появлению новых авторитарных режимов, низкое давление при слабых связях ведет к установлению соревновательного авторитаризма, а наиболее успешно использование «рычагов» в странах, имеющих сильные связи с Западом [Levitsky, Way, 2005].

По мнению Банс и Уолчика, между структурными факторами и электоральными изменениями в посткоммунистическом регионе находился «специфический набор стратегий для победы на выборах, который разрабатывался, применялся и передавался через транснациональную сеть западных, региональных и местных демократически ориентированных активистов» [Bunce, Wolchik, 2009, р. 72]. В упрощенном виде логику международных акторов, продвигающих демократию в недемократических и гибридных режимах, Т. Карозерс объединил в «парадигму транзита»104104
  По мнению Т. Карозерса, в основе этой «парадигмы» лежат следующие посылки: 1) страна, отходящая от диктаторского правления, движется к демократии; 2) демократизация предполагает совокупность последовательных стадий, ведущих к консолидации; 3) ключевым элементом перехода к демократии являются выборы; 4) структурные характеристики гораздо меньше влияют на исход транзита, чем процедурные; 5) демократизация осуществляется в рамках дееспособных государств [Карозерс, 2003, с. 44–47].


[Закрыть]. Ключевым звеном в «парадигме» выступает проведение выборов в качестве «прорыва к демократии» независимо от структурного и культурного контекстов105105
  Необходимо отметить, что директор программы «Демократия и управление» Агентства США по международному развитию назвал парадигму Карозерса «соломенным чучелом», а президент Национального института демократии заметил, что нет «свидетельств, что неправильная парадигма подорвала все предприятие» [подробнее см.: Wollack, 2002, p. 20–25; Hyman, 2002, p. 31].


[Закрыть]. Это объясняется в первую очередь управленческим циклом, при котором эффективность использованных ресурсов оценивается с помощью определенных индикаторов успеха. Эффективность подготовки и проведения выборов операционализирована лучше, чем другие элементы политики продвижения демократии.

В плане продвижения демократии Банс и Уолчик обозначили пять сфер специализации США: во‐первых, свободные и честные выборы106106
  Сравнительный анализ показывает, что присутствие наблюдателей уменьшает нарушения на выборах на 60% [Asunka, 2013].


[Закрыть], во‐вторых, увеличение представительства меньшинств, в‐третьих, работа с оппозиционными партиями, в‐четвертых, развитие и применение электоральной модели и, в‐пятых, поддержка гражданского общества [Bunce, Wolchik, 2011, p. 337].

Подтверждения фактам западной помощи можно увидеть в казусах цветных революций. Так, Грузия в период между 1995 и 2000 гг. получила более 700 млн долл. США107107
  В 2002–2003 гг. Грузия занимала 4-е место по помощи (на душу населения) Агентства США по международному развитию (в Грузии на душу населения было потрачено 200 долл., в России – 1,25 долл.) [Tudoroiu, 2007, p. 323].


[Закрыть] и 42 млн евро от Евросоюза в период между 1992 и 2004 гг., большая часть которых была направлена на развитие демократии и управления, включая избирательную и судебную реформы, развитие местного самоуправления и гражданского общества [Tudoroiu, 2007, p. 323]. На реформы «снизу» и апробацию сербской модели мирной смены режима были направлены программы Института «Открытое общество», который в том числе финансировал независимый канал «Рустави 2» и газету «24 саати» (24 часа) и поездки активистов «Кмары» в Белград [White, 2009; Tudoroiu, 2007; Ó Beacháin, 2009]. За 13 лет (1992–2000) Кыргызстан получил более 120 млн долл. в форме грантов для НПО, а за год до революции на программы в поддержку демократии было потрачено 12 млн из общего пакета помощи в 50,8 млн. Правительство США потратило 170 тыс. долл. на оборудование для 1300 избирательных участков, 320 тыс. – на подготовку членов комиссии, 100 тыс. – на подготовку наблюдателей и 300 тыс. – на информационное сопровождение [Ó Beacháin, 2009, p. 209].