Текст книги "Великая Отечественная война в современной историографии"

Горцы Северного Кавказа в Великой Отечественной войне 1941–1945: Проблемы истории, историографии и источниковедения. – М.: Центрполиграф, 2012. – 479 с.: ил.
(Реферат)

Безугольный А.Ю., Бугай Н.Ф., Кринко Е.Ф.

В монографии канд. ист. наук А.Ю. Безугольного, д-ра ист. наук Е.Ф. Кринко и д-ра ист наук Н.Ф. Бугая рассматривается одна из самых сложных проблем истории Отечественной войны 1941– 1945 гг. – судьба горских народов Северного Кавказа. Авторы попытались восстановить целостную, исторически достоверную картину взаимоотношений между горцами, советским государством и нацистской Германией, включая особенности службы горцев в Красной армии, их участие в боевых действиях, жизнь оккупированных районов, коллаборационизм и партизанское движение, наконец, депортации карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей в 1943–1944 гг. За рамками исследования остались такие темы, как «перестройка народного хозяйства автономных областей и республик Северного Кавказа на военный лад, социально-экономическое развитие региона, различные формы помощи населения фронту, ратные и трудовые достижения горцев» (с. 6–7), поскольку эти вопросы, не отягощенные памятью о сталинских репрессиях и не связанные с современными политическими баталиями, изучены уже достаточно подробно. Структура монографии выстроена по проблемно-тематическому принципу и включает предисловие, шесть частей (глав) и заключение. Поскольку изучение выбранной авторами проблематики до сих пор находится лишь на начальной стадии, в отдельной – второй – части книги детально анализируется комплекс доступных источников по истории горцев в годы войны. В первой части так же детально разбирается историография вопроса.

Авторы отмечают, что к настоящему времени наиболее глубоко исследованы не только социально-экономическая история северокавказских республик в рассматриваемый период, но и история национальных частей и соединений Красной армии, вклад горских народов в победу над Германией (включая число награжденных за героизм, погибших на фронте и т.д.). В постсоветский период, с отменой цензурных запретов, началось также активное изучение истории оккупации, коллаборационизма и сталинских депортаций. Продуктивному научному поиску способствуют расширение источниковой базы в результате «архивной революции», активизация международного научного диалога, применение новых методологических подходов (антропологическая история, социальная история, культурная история, история повседневности и др.). Как положительное явление авторы отмечают и эволюцию научной терминологии, отказ от пропагандистской стилистики советского времени в пользу более нейтрального академического языка.

Вместе с тем многие вопросы изучены еще далеко не полностью. Работы современных исследователей по истории Северного Кавказа в годы войны остаются чрезвычайно политизированными, слабо развито сотрудничество между историками, принадлежащими к разным этническим группам, корректный научный поиск нередко подменяется взаимными обвинениями: «Как признают современные чеченские исследователи, “когда чеченцу или калмыку говорят о том, что его деды сотрудничали с немецкими фашистами, он начинает искать данные об армии генерала Власова, о казачьих военных формированиях, воевавших на стороне немцев, т.е. начинаются поиски компромата и негатива”» (цит. по: с. 25). Ситуацию дополнительно усугубляют попытки таких авторов, как И.В. Пыхалов, оправдать сталинскую политику, представив депортации как якобы «справедливое» и даже «гуманное возмездие» (с. 63–64). По-прежнему ощущается дефицит источников (до сих пор, к примеру, почти не используются материалы устной истории), а недостаточное внимание к источниковедческим и методологическим вопросам не позволяет в полной мере использовать потенциал тех материалов, которые уже стали доступными. К числу малоизученных принадлежат и такие темы, как повседневность кавказских народов в годы войны, их духовная жизнь и др.

Источниковую базу исследования составили документы целого ряда центральных (ГАРФ, РГАСПИ, ЦАМО и др.) и местных архивов, а также германские документы, периодическая печать изучаемого периода (советская и оккупационной администрации), листовки, источники личного происхождения и т.д. Это позволило авторам проследить не только процесс выработки и принятия решений в Москве, но и ход их реализации на местах, реакцию населения. Как показано в книге, массив источников по истории горцев в годы войны имеет серьезные лакуны: до сих пор не завершено рассекречивание документов того времени, затруднен доступ историков в ведомственные архивы, под разными предлогами (включая расширительное толкование законодательства о персональных данных и неприкосновенности частной жизни) не выдаются исследователям целые категории документов, отражающих различные нелицеприятные стороны истории советского государства и Красной армии; утрачены или уничтожены многие документы 1941– 1942 гг., погибли во время боевых действий в 1994–1996 гг. архивы на территории Чечни, неясно, сохранились ли вообще какие-либо документы, возникшие при подготовке и обсуждении важнейших политических решений на уровне ближайшего окружения Сталина. Тем не менее авторы настаивают, что доступные на данный момент материалы довольно обширны и позволяют восстановить подробную и многостороннюю картину событий на Кавказе в рассматриваемый период, «при условии их более полного вовлечения в научный оборот, а также соответствующего источниковедческого анализа» (с. 106).

В межвоенное двадцатилетие представители народов Северного Кавказа в армию почти не призывались, поскольку военный бюджет был крайне ограниченным. Горскую молодежь начали направлять в войска лишь после принятия нового Закона о всеобщей воинской обязанности 1 сентября 1939 г. Летом 1941 г. в северо-кавказских автономиях, как и в других регионах СССР, была проведена всеобщая мобилизация, однако уже с осени призыв горцев в армию был постепенно свернут. Согласно целому ряду нормативных актов, изданных в конце 1941 и в 1942 г., призыву подлежали лишь представители «европейских национальностей» (в некоторых документах присутствует даже такая категория населения, как «европейские евреи», в противоположность горским евреям, также освобожденным от воинской повинности). Отчасти подобная практика стала продолжением довоенного курса, в рамках которого «неблагонадежными» признавались этнические группы, связанные с иностранными государствами – потенциальными противниками СССР. Кроме того, в определенной степени это была реакция на неспокойную обстановку в регионе, где в 1942 г. усилился бандитизм, широко распространилось уклонение от призыва и т.д. Авторы отмечают, однако, что и в 1943 г., когда указанные проблемы были в основном преодолены, призыв горцев в армию так и не возобновился. Вместо этого началась тщательно засекреченная подготовка к массовым депортациям.

«В то же время нельзя не отметить, – пишут авторы, – что кавказские национальные регионы внесли свой весомый исторический вклад в дело Великой Победы над фашизмом. В общей сложности они дали действующей армии почти 2 млн человек, включая лиц славянских и прочих национальностей» (с. 165). Несколько сотен чеченцев и ингушей приняли участие в обороне Брестской крепости. Отказ от призыва частично компенсировался вербовкой добровольцев (на практике она нередко принимала принудительный характер). Анализ национального состава отдельных соединений и объединений советских войск показывает также, что командование армий, воевавших в 1942 г. на территории северокавказских автономий, по-видимому, мобилизовало некоторое количество местных жителей в обход существовавших запретов.

Отдельно авторы останавливаются на таком болезненном вопросе, как уровень дезертирства в немногочисленных национальных формированиях, укомплектованных представителями горских народов. Он действительно был довольно высоким, выше средних показателей по Красной армии, и это, несомненно, провоцировало предвзятое отношение в целом к соответствующим этническим группам, хотя на самом деле ситуация в национальных частях была обусловлена общими факторами, прежде всего длительным пребыванием в тылу при недостаточном снабжении и к тому же вблизи тех мест, где постоянно проживало большинство бойцов. В подобных условиях число дезертиров возрастало во всех соединениях, независимо от их национального состава.

Планы оккупации Кавказа и Закавказья разрабатывались в Германии с самого начала подготовки операции «Барбаросса», однако различные группировки внутри нацистского руководства придерживались неодинаковых взглядов по этому вопросу. Фактически немцами в 1942 г. была занята лишь часть территории Северного Кавказа, продолжительность оккупации различалась от района к району, но не превышала пяти-шести месяцев. Предполагалось, что в целом оккупационный режим в регионе будет мягче, чем в европейской части СССР. Тем не менее население оккупированных территорий в полной мере испытало все ужасы нацистского вторжения, включая грабежи, изнасилования, произвол оккупационной администрации, угон местных жителей в Германию в качестве «восточных рабочих», карательные операции и т.д. Все эти обстоятельства, а также непоследовательность и несогласованность действий германского руководства привели к тому, что в полной мере задействовать имевшиеся возможности по привлечению местного населения на сторону Рейха нацисты так и не смогли. Не удалось сформировать и по-настоящему сильное коллаборационистское движение. В общей сложности на стороне Германии воевали около 28 000 выходцев с Северного Кавказа, коллаборационистские части комплектовались главным образом бывшими военнопленными и эмигрантами.

Развертывание партизанского движения на Северном Кавказе происходило с трудом, проводившиеся операции принесли лишь ограниченный результат. Сказались не только ошибки местной советской администрации, но и то, что театр военных действий, покрытый в основном степями, вообще довольно плохо подходил для партизанской войны. Успешным действиям в предгорьях мешало отсутствие у значительной части партизан необходимой подготовки и снаряжения.

Обстановка в прифронтовых районах, а также на вновь освобожденных территориях оставалась довольно напряженной, особенно в Чечено-Ингушетии, где в годы войны произошла определенная консолидация антисоветского подполья. Рост недовольства подогревался не только тяготами военного времени и просчетами местной администрации, но и воспоминаниями о событиях конца 1920-х – 1930-х годов, когда регион пережил коллективизацию (в горных районах она воспринималась особенно болезненно) и несколько волн репрессий. Советское руководство в этой ситуации прибегло к поголовному выселению «провинившихся» народов с мест их компактного проживания как к самому «простому» с бюрократической точки зрения решению. Уже в ноябре 1943 г. из Ставропольского края были депортированы около 70 тыс. карачаевцев, с упразднением Карачаевской автономной области. 23 февраля 1944 г., после многомесячной подготовки, началась операция «Чечевица» по переселению примерно 400 тыс. чеченцев и 90 тыс. ингушей; депортация продолжалась до конца марта, Чечено-Ингушская АССР была ликвидирована. В ходе выселения имели место жестокие расправы над населением ряда аулов. Параллельно из Кабардино-Балкарии были депортированы 37–38 тыс. балкарцев, республика переименована в Кабардинскую, часть ее территории передана Грузии. Репрессиям подверглись и некоторые другие этнические группы. Представители этих народностей, служившие в Красной армии, были демобилизованы и также переселены на восток. Розыску и переселению подлежали их соплеменники, проживавшие в других регионах Союза; исключение делалось лишь для лиц, состоявших в браке с представителями других национальностей. Из-за нечеловеческих условий переезда и проживания на новом месте смертность среди депортированных приняла катастрофические масштабы: только с 1944 по 1948 г. умерли свыше 144 704 человек, 23,7% всех выселенных с Северного Кавказа. Рождаемость в те же годы была на порядок ниже. Конфликты, основу для которых заложила эта варварская акция, продолжаются по сей день.

М.М. Минц

Земли, охваченные войной: Переселения и восстановление государственности на границах СССР с восточноевропейскими странами, 1945–1950
(Реферат)

Ref. ad op.: Warlands: Population resettlement and state reconstruction in the Soviet – East European borderlands, 1945–50 / Ed. by P. Gatrell and N. Baron. – Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2009. – XVI, 276 p.: ill.

Коллективная монография ученых из вузов Великобритании, США, Нидерландов и Польши, а также Украины, посвящена проблемам восстановления государственности народов Восточной Европы после Второй мировой войны и политике переселений различных наций региона. Книга состоит из введения и четырех частей.

Во введении, написанном профессором экономической истории П. Гэтреллом (Университет Манчестера), раскрывается актуальность темы сборника и определяется цель исследования. Автор пишет, что переселения после Второй мировой войны были масштабными и являлись частью исторического этапа, который характеризовался насилием и переделом территорий. Цель книги – исследование части этого процесса, а именно политических, социальных и экономических событий в СССР и Восточной Европе по окончании Второй мировой войны. Изучаемые территории были свидетелями масштабных перемещений населения в результате коллективизации 1929–1932 гг. и сталинских депортаций национальных меньшинств между 1936 и 1944 гг., нацистских переселений и истребления еврейского населения. В годы Второй мировой войны этнические немцы из балтийских государств и восточных районов Польши были приглашены на родину, а жители Польши, Украины и Прибалтики вывозились в качестве рабочей силы в Германию, где трудились вплоть до капитуляции Рейха. В 1945 г. ситуация усложнилась в связи с решениями стран-победительниц по территориальным вопросам. В частности, границы Польши были отодвинуты на запад за счет немецких земель как компенсация за уступку Польшей своего восточного пограничья Советскому Союзу. Союзники санкционировали также изгнание этнических немцев из их фермерских хозяйств в Польше, Чехословакии и Венгрии, одобрили обмен населением между Украиной и Польшей и «обсудили, что делать с выжившим еврейским населением и с несколькими миллионами переселенных людей» (с. 1).

Озвученные в год Победы территориальные изменения и переселения не ограничивались СССР и Восточной Европой, так как война велась на нескольких континентах. В ходе войны были переселены 20 млн китайцев, а 2 млн корейцев вынуждены были поселиться в Японии. Многие европейские евреи, а также еврейское население арабских стран, попытались начать новую жизнь в Израиле.

Однако в данном труде в центре исследования находятся СССР и Восточная Европа – территории, на которых Россия, Германия и Австро-Венгрия сражались по 1918 год. Здесь после Первой мировой войны были созданы независимые государства: Эстония, Латвия, Литва, Польша. Короткие периоды независимого государственного существования пережили Украина, Белоруссия, Армения, Грузия и Азербайджан. Во время Второй мировой войны весь исследуемый регион подвергся нацистской эксплуатации и колонизации. Одной из главных целей нацистов было уничтожение евреев путем массовых убийств и помещения еврейского населения в городские гетто и лагеря смерти. Депортации, заключения и убийства приняли более масштабный характер, чем в годы Первой мировой войны и в межвоенный период.

В конце Второй мировой войны в связи с Ялтинской и Потсдамской конференциями стало очевидным, что карта мира будет вновь перекраиваться. Союзники позволили СССР аннексировать балтийские государства. На советско-финской границе случились передвижения карел, которые пожелали жить в Финляндии. Болгары «настаивали на выселении 160 000 этнических турок в Турцию» (с. 3). Победа коммунистов в Югославии заставила сотни беженцев переместиться в западном направлении.

Массовые миграции имели место в конце войны. В декабре 1944 г. У. Черчилль в своей речи в Палате общин заявил о необходимости «очистить» Польшу от этнических немцев. Данное предложение было представлено как средство по налаживанию «дружбы» между народами, а в качестве примера приводились результаты греко-турецкого обмена населением в 1923 г. Летом 1945 г. поляки и чехи взяли в свои руки проблему «очистки» Польши и Чехословакии от германского населения и стали выживать немцев из их домов (с. 3–4).

Решение союзников передвинуть восточную границу Польши сопровождалось переселениями поляков и украинцев. «Национальные коммунисты» Литвы вынудили поляков покинуть Виленский регион, чтобы создать мононациональное государство. А красноармейцы забрали из Верхней Силезии 100 тыс. здоровых мужчин для работы в советских трудовых лагерях. Некоторые офицеры из союзнических армий полагали, что бывшие солдаты и рабочие по принуждению вернутся домой, а перемещенные лица думали, что «западные державы заставят Советы отступить» (с. 4).

Однако эти ожидания не оправдались. До 1950-х годов в советских лагерях оставались сотни тысяч немецких военнопленных. Многие жители Восточной Европы не хотели быть репатриированными из-за того, что в балтийских государствах и бывшей Восточной Польше была установлена советская власть. Организация обмена населения между Украиной и Польшей «стала хаотичным, поспешным и жестоким делом…» (с. 4).

Авторы монографии проливают свет на организацию жизни в лагерях для переселенцев и управление ими. П. Гэтрелл подчеркивает, что в лагерях «изолировали и содержали беженцев, как в тюрьме» (с. 15). В то же время переселенцы, не имея политически разрешенных связей с родиной, старались держаться за свои диаспоры.

Первая часть книги, написанная Т. Бэлкелисом (Школа искусств, истории и культуры Университета Манчестера), Э. Парсом (Вашингтонский университет) и Дж. Кэрсоном (Школа искусств, истории и культуры Университета Манчестера), посвящена ситуации в лагерях послевоенного времени. В конце Второй мировой войны беженцы были везде: на дорогах и улицах, в бомбоубежищах, на железнодорожных станциях и в армейских бараках. Т. Бэлкелис касается в связи с этим литовского вопроса. В ходе войны 250 тыс. литовцев покинули свою родину. По предложению союзников, более 60 тыс. из них могли поселиться в трех западных зонах оккупации в Германии, Австрии и Италии. Большая часть литовских беженцев оказалась в годы войны в 113 лагерях для переселенцев. Что представляли собой такие лагеря? Изначально это были места для получения временной помощи, но они существовали также «для изоляции беженцев от внешнего мира» (с. 26). Решение об отделении переселенцев не германского происхождения от немцев и размещении их в специальных лагерях было принято союзниками в июне 1944 г. В лагерях беженцы регистрировались, им оказывалась разносторонняя помощь, в том числе медицинская. Западные официальные лица выразили пожелание составлять личные биографии переселенцев и выяснять их политические взгляды. Численность беженцев значительно превышала количество персонала в лагерях, который желал ощущать свое превосходство над переселенцами и осуществлять полный контроль над ними. Так появилась «социальная дистанция между двумя группами» (с. 26).

Как пишет Т. Бэлкелис, попадание в лагерь для переселенцев не только лишало человека личной свободы, но и создавало опасность для жизни. По словам одного из современников, переселенец «должен был подвергнуться коллективизации, превратиться в материальный объект и быть помещенным в лагерь» (цит. по: с. 32). Условия жизни в лагере были весьма стесненными. Ветхие кровати переселенцев были размещены так, что между ними трудно было протиснуться, а под ними и на них находились картофель, капуста, морковь, обувь и т.п. Кроме того, в лагерях для беженцев были толстые, холодные стены, маленькие окна и узкие, плохо освещенные коридоры. Как заметил один из переселенцев, «мы живем жизнью, в которой никто не заинтересован» (с. 32).

Лагеря были также местами, где велась политическая пропаганда. По идеологическим причинам в октябре 1946 г. прибалтийские переселенцы, которые до 1 сентября 1939 г. не являлись советскими гражданами, были исключены из советских списков репатриантов. Литовцы, в частности, проходили так называемые «просеивания» путем заполнения идентификационных карт. Они испытывали советское давление и в виде физического насилия в ответ на петиции и голодовки.

Э. Парс пишет о перемещениях латышей. В связи с этим он отмечает, что латвийская проблема была частью европейского феномена массовых переселений (с. 48). Латвийские переселенцы, так же как и представители других национальностей, в годы Второй мировой войны находились в лагерях для беженцев. В их среде преобладали националистические настроения, но после 1945 г. у них не было такого государства, в которое они хотели бы вернуться.

Латвийские переселенцы делились на три группы: 1) насильственно выселенные из своих домов; 2) добровольно покинувшие родину; 3) солдаты, завершившие войну в составе американских или британских вооруженных сил. После войны Центральный совет Латвии пытался воссоздать независимое государство на базе Конституции 1922 г. Однако политические силы республики не смогли договориться между собой о восстановлении государственности. В то же время латыши достигли успехов в лагерной политике. В местных лагерях для переселенцев была представлена вся система образования – от детского сада до университета, имелись «театральные труппы, хоры, кружки изобразительного искусства и даже опера и балет» (с. 64).

Дж. Кэрсон пишет о деятельности американских и других квакеров в лагерях для перемещенных лиц. Для того чтобы помогать беженцам, квакеры использовали даже давление на правительства. Их движение было в основе своей христианским. Они считали, что им воздастся за оказываемую помощь, так как «каждый индивидуум – дитя Божие…» (с. 68). Квакерское движение вылилось в создание большого количества гуманитарных организаций, которые оказывали помощь нуждающимся, в том числе и переселенцам в годы Второй мировой войны. Так, в 1945 г. в Германии работало Британское религиозное общество друзей. Свою работу они рассматривали как долг, а не как профессию. Их деятельность в германских лагерях, выражавшаяся в христианских принципах «накормить голодного, напоить того, кого мучает жажда, одеть обнаженного, посетить больного» (цит. по: с. 72) и т.п., позволила им проявить себя настоящими христианами и настоящими квакерами.

Во второй части, написанной Н. Бэроном (Университет Ноттингема), С. Пилингом (Университет Ноттингема) и Дж. Лэйкок (Университет Манчестера), анализируется советская практика переселений и управления населением. Как пишет Н. Бэрон, конец Второй мировой войны принес свободу от нацистской оккупации миллионам советских граждан. Многие были вывезены в военное время в Германию как военнопленные или рабочая сила. Гораздо меньшее число присоединилось к армии врага. В последующие годы большинство советских переселенцев вернулись на родину, но вынуждены были пройти фильтрацию.

Последствия войны дали возможность сталинскому руководству проверить многих своих граждан, особенно тех, которые жили в пограничных регионах. Советские власти верили в то, что среди репатриантов скрываются враги, которые обнаружили себя своими действиями во время войны. Выявить их и должна была фильтрация – «операция массового характера, но ее процедуры были чисто индивидуальными» (с. 90).

В то же время большая часть репатриантов прибыла в страну для того, чтобы заново обустроиться в родных местах, и только меньшинство подверглось репрессиям. Н. Бэрон задается вопросом о том, что вынудило советские власти развернуть такую масштабную и длительную кампанию. Он полагает, что бесконтрольные передвижения населения в годы войны представлялись руководителям СССР угрозой общественному порядку в стране (с. 90).

С. Пилинг пишет о перемещениях населения в послевоенном Ленинграде. В сентябре 1947 г. в газете «Ленинградская правда» было опубликовано письмо одного из местных жителей, в котором выражалось беспокойство по поводу отсутствия чистоты и порядка на улицах города. Некультурность была проявлением массовых переселений населения. В резолюции, принятой по Ленинграду в феврале 1946 г., подчёркивалась необходимость улучшить уборку улиц, создать порядок в работе общественных бань, улучшить санитарную ситуацию в жилых домах, принять меры по предотвращению различных эпидемий. Санитарный контроль над поездками людей в Ленинград осуществлялся в 1943–1948 гг. Тех граждан, которые приехали в город в военное время из Ленинградской области, Карелии и прибалтийских республик, после войны выселяли и депортировали на родину, поскольку самим ленинградцам не хватало жизненного пространства.

Дж. Лэйкок пишет о репатриации армян в 1945–1949 гг. Еще в конце войны армяне выдвигали территориальные претензии к Турции. Весной 1945 г. организации армянской диаспоры на конференции в Сан-Франциско потребовали воссоединить с Арменией Карс и Ардаган. Однако им не удалось достичь желаемого. Между тем судьба армянского народа в годы Второй мировой войны была драматической: из 500 тыс. армянских солдат 174 тыс. не вернулись домой (с. 144). В послевоенное время многих армян, особенно из тех районов, которые после Первой мировой войны вошли в состав Турции, ждала репатриация. Не все хотели жить в Советской Армении. Тем не менее после 1945 г. организации армянской диаспоры во всем мире стали представлять Армянскую ССР как свою родину. В то же время несколько тысяч репатриантов были вынуждены эмигрировать из Армении, где была установлена советская власть.

Третья часть, написанная К. Стадник (НАН Украины), К. Зелинским (Люблинский университет им. М. Склодовской-Кюри) и Э. Охман (Университет Манчестера), посвящена политике по восстановлению государственности ряда стран Восточной Европы. Вскоре после того, как летом 1944 г. Красная армия вошла в Западную Украину и восточные районы Польши, состоялась встреча представителей Советской Украины и Польши в Люблине, на которой было согласовано выселение поляков из Советской Украины и этнических украинцев из Польши. Последствия этого решения были далеко идущими. Спонтанную миграцию сопровождало жестокое насилие. Переселения заняли гораздо больше времени, чем планировалось. В межвоенный период спорными территориями считались Холм, Подлесье и Пшемысл (Перемышль), где украинцы составляли почти ⅔ населения. В марте 1921 г. они отошли к Польше по Рижскому договору.

В конце Второй мировой войны победители признали присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР. Взамен Сталин признал за поляками право восстановить их западную границу. После этого возникла проблема переселений населения и перемещения имущества. Переселенцами были названы украинцы, русские, белорусы и русины как «украинское население», а также поляки, польские евреи, проживавшие на территории СССР, которые были названы «польскими гражданами» (с. 171). Особо обсуждался вопрос об эвакуации церковного имущества и культурных объектов.

К. Стадник заключает, что перемещения населения Украины и Польши «внесли свой вклад в продолжающуюся вражду между Польшей и Украиной» (с. 181). Они имели прямое влияние на экономическую и культурную жизнь двух обществ. К этому следует добавить, что люди перемещались в какие-то определенные места и делали всё для того, чтобы выжить в пути и по прибытии. В частности, переселенные поляки старались перебраться туда, где они «в крайнем случае могли получить поддержку родственников» (с. 181).

К. Зелинский подчеркивает, что Вторая мировая война «изменила государственные границы Польши и ее демографическую и этнонациональную структуру» (с. 188). Автор отмечает также, что представители национальных меньшинств Польши, пережившие переселения, вплоть до падения коммунизма не могли опубликовать свои воспоминания о послевоенном опыте. А научные исследования данной проблематики сделались возможными в Польше только после 1989 г.

Межвоенная Польша была многонациональным государством. В 1931 г. национальные меньшинства составляли 31,1% ее населения. Основными национальными меньшинствами были украинцы (13,9%), евреи (8,9%), белорусы (3,1%) и немцы (2,3%). Этнические поляки «были сконцентрированы в центральной и северо-восточной Польше, а в восточных регионах преобладали украинцы и белорусы» (с. 189). Некоторые национальные меньшинства, особенно немцы и украинцы, были недовольны своим статусом. Они претендовали на территории, на которых жили веками, как, например, галицийские украинцы, стремившиеся создать в Галиции свое национальное государство. А после прихода к власти в Германии Гитлера многие немцы Польши «поддерживали нацистский режим и его экспансионистские амбиции» (с. 190).

В феврале 1946 г. из общего населения Польши в 23 млн 930 тыс. человек 2 млн составляли немцы и 162 тыс. – украинцы. До этого из Польши были переселены 482 тыс. украинцев и лемков, 36 тыс. белорусов и тысяча литовцев. Около 4 млн поляков вернулись в Польшу (с. 191).

Э. Охман отмечает, что насильственные переселения были одним из ключевых экспериментов над польскими гражданами в годы Второй мировой войны. Еще в сентябре 1939 г. польское и еврейское население западных польских территорий, аннексированных Рейхом, было насильственно переселено в Центральную Польшу. По данным Э. Охман, приблизительно 985 тыс. поляков и евреев были заменены на 840 тыс. немцев. Между 1942 и 1943 гг. более 100 тыс. поляков, главным образом из Замойской земли в восточной Польше, были вынуждены строить жилье для немецких поселенцев. Около 2 млн поляков были вывезены в Германию как рабочая сила. А советские власти в феврале 1940 – июне 1941 г. депортировали приблизительно 380 тыс. поляков и евреев (с. 210).

В январе 1945 г. Верхняя Силезия была занята войсками 1-го Украинского фронта под командованием маршала Конева. Подразделения НКВД и СМЕРШ начали осуществлять контроль над населением. Новая польская администрация была просоветской. Эти организации имели отношение к переселениям. Путь переселенцев занимал обычно несколько недель; в один вагон, часто неотапливаемый, обычно помещали более 100 человек. Некоторые замерзали, не доехав до места назначения, другие заболевали. Еды и медикаментов не хватало. Э. Охман считает, что «коллективное осуществление религиозных культов помогло многим депортированным выжить в пути» (с. 214).