Текст книги "Загадка завещания Ивана Калиты. Присоединение Галича, Углича и Белоозера к Московскому княжеству в XIV в"

Поэтому Л.А. Дмитриев, зная из родословцев о существовании Карголомского удела Белозерского княжества, предлагал читать в определении титула князя Глеба вместо «каргопольский» – «карголомский»⁵⁰⁰. Но согласиться с этим нельзя, хотя бы потому, что опубликованный исследователем текст «Сказания» по варианту Михайловского прямо указывает на принадлежность Каргополя к Белозерскому княжеству, когда сообщает, что вместе с белозерскими князьями к Дмитрию Донскому «приидоша белозерские и каргопольския силы»⁵⁰¹. Более того, в начале данной главы мы упомянули известие о том, что в 1378 г. на озеро Лаче был сослан некий поп, действовавший в интересах сына последнего московского тысяцкого Ивана Васильевича Вельяминова и захваченный перед сражением с татарами на реке Воже⁵⁰². Устюжский летописный свод уточняет, что узник был сослан именно в Каргополь⁵⁰³.

Эти свидетельства источников позволяют говорить о том, что в XIV в. Каргополь входил в состав Белозерского княжества и определение Глеба князем Каргопольским соответствует действительности. К сожалению, источники не указывают его отчества. Но, судя по времени жизни, а также тому, что он носил тот же титул князя Каргопольского, что и Федор Семенович, князя Глеба можно признать его братом и, соответственно, сыном князя Семена Михайловича.

«Сказание» именует Глеба князем «Каргопольским и Цыдонским». Но выше мы видели, что позднейшие переписчики памятника в определениях князей допускали описки. Вероятно, определение «цыдонский» является одной из них. В.А. Кучкин выяснил, что в ряде списков «Сказания» оно фиксируется как «ундонский»⁵⁰⁴. Это позволяет выяснить, что Глеб был удельным князем Каргопольским, а центр его владений располагался в сохранившемся до сих пор старинном Ундозерском погосте к западу от Каргополя (в современном Вытегорском районе Вологодской области, в 60 км от Вытегры). По соседству располагались владения андомских⁵⁰⁵ и кемских князей, последние из которых получили прозвание по реке Кема, вытекающей из Кемского озера и впадающей в Белое озеро.

Выявление еще одной ветви белозерского княжеского дома – князей Каргопольских позволяет нам составить полное родословие белозерских князей XIV в., которое представляется нам в следующем виде:

Приобретение Белоозера московскими князьями

Прежде чем решить вопрос о времени и способе приобретения Белоозера московскими князьями, мы должны выяснить – какой статус имело Белозерское княжество во времена Ивана Калиты?

Мы видели, что в последней четверти XIII в. сыновья Глеба Васильковича Белозерского теряют свои родовые владения и переходят на службу у великого князя Андрея Александровича в Новгороде и Пскове. Между тем в литературе существует мнение, что в начале XIV в. самостоятельность Белозерского княжества была восстановлена. Это утверждение основано на летописном известии под 1339 г. о князе Романе Михайловиче. По мнению В.А. Кучкина, упоминаемое летописцем прозвище князя Белозерский, а также сам факт его поездки в Орду позволяет говорить о том, что перед нами вполне суверенный правитель, который вел самостоятельную политику по отношению к Орде⁵⁰⁶. На взгляд историка, возобновление Белозерского княжества в XIV в. связано с тем, что князь Федор Михайлович женился в 1302 г. в Орде⁵⁰⁷, подкрепив свои отчинные права с ордынской помощью⁵⁰⁸.

Но так ли это было на самом деле, как полагает В.А. Кучкин? Мы видели, что и сын, и внук Федора Михайловича по-прежнему оставались лишенными своих белозерских владений, и поэтому связывать с его фигурой восстановление самостоятельного существования Белозерского княжества было бы весьма неосмотрительно. Для того чтобы решить вопрос – каким образом это произошло, мы должны возвратиться к событиям начала XIV в.

Великий князь Андрей Александрович скончался в июле 1304 г. и был похоронен в своем стольном городе Городце. Ряд летописей, говоря о кончине Андрея, сообщает важное дополнение: «А бояре его ехаша во Тверь»⁵⁰⁹. Очевидно, среди них был и Федор Михайлович Белозерский. Думать так позволяет известие о его втором браке на дочери Дмитрия Жидимирича в 1314 г.⁵¹⁰ А.В. Экземплярский, указывая на отчество тестя белозерского князя и не зная, кем он был, осторожно предположил, что он, возможно, был новгородским боярином⁵¹¹. Однако имя Дмитрия Жидимирича встречается в источниках. Он принадлежал к роду тверских бояр XIV в. Бибиковых⁵¹². Их родословие сообщает: «Приехал во Тверь к великому князю Михаилу Тверскому из Синие Орды татарин служите, а имя ему Жидимер, а сказывается он, что был сродичь Синия Орды царем, а Жидимера сын Дмитрий…»⁵¹³ Таким образом выясняется, что в начале XIV в. князь Федор Михайлович Белозерский был самым тесным образом связан с Тверью.

Следующее по времени известие о белозерских князьях встречается под 1339 г., когда упоминается брат Федора – Роман Михайлович Белозерский. В этом году он ездил в Орду с князьями Александром Михайловичем Тверским и Василием Давыдовичем Ярославским. Рогожский летописец поместил лишь краткое сообщение об этой поездке: «Тако же пошли въ Орду князь Василеи Давыдович Ярославский, князь Романчюкъ Белозерскыи»⁵¹⁴. Но другие летописи добавляют любопытные подробности.

Весной 1339 г. в Орду прибыл московский великий князь Иван Калита, где от хана Узбека, по выражению летописца, «честь велию приимшу». Подобное радушие татар, судя по всему, объяснялось огромными суммами серебра, которое Калита раздавал в Орде. Очевидно, «думою» Калиты хан приказал послать за тверским князем, а также Василием Ярославским «и по иныхъ князей». Получив ханский вызов и зная, что в Орде находился его злейший противник, Александр Михайлович Тверской не спешил ехать к хану, а послал вместо себя сына Федора, чтобы тот узнал о положении дел. Известия от него пришли самые неутешительные: следуя наущениям Калиты, Узбек затаил гнев на тверского князя. Между тем выбор у Александра Михайловича был невелик – или ехать в Орду на верную смерть, или снова бежать из родного города, но при этом подвергнуть Тверь опасности татарского нашествия.

Тем временем Калита успел возвратиться на Русь, и только тогда Александр Михайлович решился ехать, очевидно надеясь на то, что в отсутствие московского князя сумеет оправдаться. Вместе с ним отправились Василий Ярославский и Роман Белозерский. А.И. Копанев видел в спутниках тверского князя участников антимосковской коалиции. Поводом для такого утверждения послужило то, что Калита, узнав о поездке ярославского князя, распорядился послать отряд из 500 человек, чтобы перехватить Василия. Но последний сумел отбиться и прибыл в Орду. Туда же приехал и тверской князь. В ханской ставке его уже ожидали. Почти два месяца он пробыл в Орде, а 28 октября с сыном был казнен⁵¹⁵.

После 1339 г., то есть поездки к хану, никаких упоминаний о Романе Михайловиче нет. Это дало основание исследователям полагать, что и белозерский князь мог поплатиться жизнью, как поплатились Александр Михайлович Тверской и его сын Федор. «Не погиб ли он вместе с тверским князем?» – спрашивал А.И. Копанев⁵¹⁶. Зная, что брат Романа – Федор Михайлович вторым браком был женат на представительнице тверского боярского рода, предположение о близости Романа к тверскому князю может выглядеть довольно убедительно, как и последующий логический вывод А.И. Копанева о том, что московский князь, одержав победу над своими врагами, постарался закрепить ее браком своей дочери с молодым княжичем еще недавно враждебного княжества. И действительно, мы видим, что сын Романа Федор был женат на дочери Калиты.

Правда, позднейшие историки отметили, что недостаток исторических свидетельств не дает оснований для каких-либо категорических утверждений о возможной гибели Романа в Орде. Поскольку ездивший с ним Василий Ярославский прожил после этой поездки еще несколько лет (он был двоюродным братом Романа по женской линии), можно полагать, что Роман Михайлович все же избежал участи тверских князей. Впрочем, не исключена вероятность и того, что Роман Белозерский был настолько малозаметной фигурой, что просто мог не привлечь внимания летописца⁵¹⁷.

Но в действительности дело обстоит иначе. В предисловии мы говорили, что при скудости имеющейся Источниковой базы всего лишь один новый факт может перечеркнуть все казавшиеся логически оправданными прежние умозаключения. Именно это мы видим и в случае поездки белозерского князя в Орду в 1339 г.

В 1970—1980-х гг. в Новгороде было найдено несколько печатей, содержащих на одной стороне конное изображение святого Георгия, а на другой надпись о своей принадлежности: «Печать Романова Михайловича». По весьма обоснованному предположению В.Л. Янина, ее следует связать с князем Романом Михайловичем Белозерским, который при великом князе Юрии Даниловиче Московском был связан службой с Новгородом⁵¹⁸.

Тем самым выясняется, что Роман Михайлович Белозерский по своим служебным интересам теснейшим образом контактировал не с Тверью, как можно было бы думать, а с ее злейшей соперницей Москвой. Более того, эта связь белозерских князей с Москвой возникла еще до того, как Калита получил великое княжение в 1328 г. – во времена старшего брата Калиты Юрия, а следовательно, вхождение Белоозера в сферу московского влияния следует относить к промежутку между 1314 г., когда Федор Михайлович Белозерский женился вторым браком на дочери тверского боярина, и 1325 г., в котором Юрий Московский погиб в Орде. Очевидно, эту датировку можно сузить. Видимо, после гибели в Орде осенью 1318 г. тверского князя Михаила часть белозерских князей, среди которых был и Роман Михайлович, переходят на службу к новому великому князю, которым стал Юрий Данилович Московский.

Этот вывод подтверждается другой находкой, сделанной приблизительно в то же время. Выше мы говорили о находке печати, на одной стороне которой имеется аналогичное конное изображение святого Георгия, а на другой надпись: «Печать княжа Васильева». Принцип оформления буллы позволил В.Л. Янину отнести данную печать к периоду новгородского княжения великого князя Юрия Даниловича Московского (1318–1322)⁵¹⁹. Оказалось, что она принадлежала родному дяде Романа Михайловича – князю Василию Глебовичу.

После выяснения данных обстоятельств становятся более понятными некоторые детали поездки тверского князя в Орду в 1339 г. Вероятно, выждав, когда Калита возвратится из Орды, Александр Михайлович пригласил ехать с собой к хану Василия Ярославского, женатого на дочери Калиты Евдокии, и его сородича Романа Белозерского, служившего московскому князю. Брат последнего, как мы помним, занимал достаточно видное место при тверском дворе. Именно на их заступничество, вероятно, и надеялся тверской князь. Разумеется, это не могло понравиться Калите, и он отправил ратников перехватить по дороге своего ярославского зятя и ехавшего с ним Романа Михайловича. Возможно, Калита опасался того, что, зная изнутри о различных, иногда нелицеприятных сторонах жизни московского двора, князья ненароком могли сообщить хану довольно любопытные подробности о его московском любимце. Но Александру Михайловичу так и не удалось противопоставить московскому серебру в Орде достойной замены. Вмешательство же приехавших с ним двух князей лишь отложило неизбежную развязку: Александр Михайлович был казнен не сразу по своем прибытии к хану, а лишь после долгих споров в Орде.

При анализе известия о поездке белозерского князя в Орду в 1339 г. и факта его службы московским князьям еще в первой половине 20-х гг. XIV в. при Юрии Даниловиче для нас представляется важным другой вывод: «куплю» Белоозера, очевидно, следует отнести к тому времени, когда белозерские князья переходят на московскую службу, то есть к промежутку между 1318 и 1322 гг.

Всякая сделка (а «купля» Белоозера таковой именно и являлась) предусматривает как минимум две стороны – продавца и покупателя. Кто из белозерских князей мог «продать» Белоозеро? В.Л. Янин, поставив этот вопрос, по сути выбирал всего лишь из двух известных по родословцам белозерских князей, живших в первой трети XIV в. Ему надо было найти современника Калиты. Поскольку Федор в последний раз упомянут летописью под 1314 г., то есть задолго до вокняжения в Москве Ивана Калиты, оставалась возможной лишь фигура его брата Романа Михайловича, как раз являвшегося современником московского князя⁵²⁰. Отодвинув же время «купли» Белоозера на более раннее время – к 1318–1325 гг., мы нарушаем логичность выводов В.Л. Янина.

Напомним, что в предыдущих двух главах мы выяснили, что под «куплей» Мещеры и Галича следует понимать передачу тестем своему зятю приданого. Все это должно было сопровождаться заключением брака московского князя с представительницей белозерского княжеского дома. Попытаемся определить, кто же из известных нам белозерских князей, живших в первой трети XIV в., мог стать тестем московского князя? Роман Михайлович Белозерский родился до 1293 г. (его отец умер в указанном году). Следует полагать, что его рождение произошло незадолго до этой даты, поскольку его сын Федор Романович участвует в Куликовской битве 1380 г. Понятно, что к первой половине 20-х гг. XIV в. у него не могло быть достаточно взрослой дочери, которую можно было бы выдать замуж. Относительно его брата Федора мы знаем о двух браках последнего в 1302 и 1314 гг. От первого брака к указанному нами времени у Федора Михайловича вполне могла иметься взрослая дочь.

Но кто же в данном случае «купил» Белоозеро? До сих пор, говоря о приобретении Галича, Белоозера и Углича, мы подразумевали под «покупателем» Ивана Калиту. Но применительно к Белоозеру он быть им не может. Первым браком московский князь был женат на Елене. Время заключения этого союза не известно, но произошло это конечно же раньше 1318 г., поскольку двумя годами ранее у Калиты родился Семен, будущий Гордый⁵²¹.

Здесь мы вступаем в определенное противоречие с указанием духовной грамоты 1389 г. Дмитрия Донского, в которой он называет Белоозеро «куплею же деда своего»⁵²². Но никакого разногласия здесь нет – Дмитрий Донской нигде в своем завещании не говорит именно о Калите, а упоминает лишь «деда своего». Под этим определением мог пониматься как сам Калита, так и его братья. Для Дмитрия все они были дедами. Таким образом, нам следует искать одного из братьев Калиты, который во время великого княжения Юрия Даниловича Московского в 1318–1322 гг. женился на дочери одного из белозерских князей.

Кандидатура самого Юрия в данном случае также исключается: нам известно, что он был женат дважды – с 1297 г. на неизвестной по имени ростовской княжне, а затем сестре хана Узбека Кончаке (в крещении Агафьи), погибшей в 1318 г. в Твери. Из числа возможных отпадает и фигура их брата Александра Даниловича, умершего в 1308 г. Таким образом, из известных по летописям сыновей Даниила Александровича Московского остаются лишь братья Калиты – Борис (ум. 1320) и Афанасий (ум. 1322) Даниловичи⁵²³. Один из них действительно мог в промежуток времени между 1318 и 1322 гг. жениться на белозерской княжне и в качестве приданого за ней получить земли на Белоозере. Однако ситуация затрудняется тем, что летописи не дают известий о браках Бориса и Афанасия Даниловичей и мы точно не знаем, были ли они женаты.

Тем не менее у нас все же есть возможность выяснить имя белозерской княжны. Обратившись к уже знакомому нам Череповецкому синодику белозерских князей, видим, что после перечисления мужских имен в нем далее следует список из пяти женских, начинающийся именами «княгини Анны, Феодосьи». А.И. Копанев установил, что упомянутая второй Феодосия есть не кто иная, как жена Федора Романовича Белозерского, погибшего на Куликовом поле в 1380 г., и младшая дочь Ивана Калиты. Но кем была названная первой «княгиня Анна»? Поскольку ее имя названо впереди Феодосии, следует полагать, что по времени она жила раньше последней. Можно осторожно предположить, что ею была как раз та самая белозерская княжна, которая между 1318 и 1322 гг. вышла замуж за одного из московских князей.

Данное предположение получает серьезное подтверждение в тот момент, когда мы находим имя Анны в духовных и договорных грамотах московских князей XIV в. Впервые она упоминается в договорной грамоте 1348 г. Семена Гордого с братьями: «Или что мя благословила которыми волостьми тетка моя, княгини Анна, Заячковым…»⁵²⁴ Второй раз ее имя встречается в завещании Семена Гордого 1353 г., где читаем: «…Заячков, что мя благословила тетка моя, княгини Анна, и Гордошевичи…»⁵²⁵

Н.М. Карамзин и С.М. Соловьев, отмечая сам факт наличия у Семена Гордого «тетки Анны», не решались прокомментировать это место из его духовной грамоты⁵²⁶. Лишь только М.Д. Хмыровым было высказано предположение, что Анна являлась женой брата Калиты князя Афанасия Даниловича.

Сведений о последнем сохранилось немного. В 10-х гг. XIV в. он являлся наместником своего старшего брата Юрия в Великом Новгороде. Здесь он упоминается начиная с 1316 г.: «Тон же зимы, пред великим заговениемь, приеха князь Юрьи в Новъгород на стол с братомь Афанасьемь; и ради быта новгородци своему хотению… Поиде князь великыи Юрьи из Новагорода, позван в Орду от цесаря, марта 15, в суботу Лазореву, оставив в Новегороде брата своего Афанасья…» В отсутствие Юрия начался военный конфликт новгородцев с великим князем Михаилом Тверским, вылившийся в новоторжское разорение. Борьбу новгородцев с Михаилом возглавил Афанасий Данилович. В 1318 г. «уби цесарь в Орде князя Тферьского Михаила, а великое княжение дасть Юрью… и приела князь Юрьи в Новгород брата Афанасья». Правление его здесь продолжалось до 1322 г., когда «преставися князь Афанасии, брат Юрьев, постригъся в черньци, и положиша и у святого Спаса на Городищи»⁶²⁷. Данные летописей о пребывании Афанасия в Новгороде подтверждаются материалами сфрагистики – здесь были обнаружены печати, на одной из сторон которых – изображение святого Георгия на коне, а на другой – надпись: «Афанасия князя печять»⁵²⁸.

М.Д. Хмыров обратил внимание на известия новгородских летописей. Под 6835 (1326) г. Первая Новгородская летопись сообщала: «Того же лета постави церковь святой Богородицы Рожество архиепископ Моисии, в Десятине»⁵²⁹. Но при более детальном изучении материалов новгородского летописания выясняется, что владыка не являлся храмоздателем, а лишь освятил храм. Вторая Новгородская летопись годом раньше, под 6834 (1325) г. помещает известие о смерти прежнего новгородского архиепископа Давыда и поставлении Моисея. Далее под этим годом были записаны и другие события, так или иначе связанные с деятельностью нового владыки, взятые без разбора из последующих лет. Наше внимание привлекает первое из подобных известий: «Того лета постави княгиня Анна святую Богородицу на Торгу»⁵³⁰. Это указание и позволило М.Д. Хмырову соотнести княгиню Анну, поставившую храм в Новгороде, с женой правившего здесь князя Афанасия Даниловича⁵³¹. Очевидно, после смерти супруга она по-прежнему оставалась в Новгороде, занимаясь делами благочестия, и в память о покойном муже поставила церковь.

Являясь женой брата Калиты, Анна, соответственно, приходилась и теткой Семену Гордому.

Мнение М.Д. Хмырова достаточно прочно утвердилось в литературе⁵³², но позднее было подвергнуто критике со стороны В.А. Кучкина, посвятившего особую статью выяснению вопроса о происхождении тетки Семена Гордого. Историка смутило известие Четвертой Новгородской летописи, сообщающей под 1327 г., что не названная по имени «княгиня Святославля» поставила «церковь святоую Богородицу» в Рождественском монастыре на Десятине⁵³³. Данным определением, на взгляд В.А. Кучкина, исключается всякая возможность того, что эта княгиня была вдовой князя Афанасия Даниловича. Пытаясь выяснить, кем являлась упомянутая летописью «княгиня Святославля», он предположил, что речь должна идти о вдове великого князя Тверского Святослава Ярославина, которую, возможно, также звали Анной⁵³⁴.

Но если новгородская княгиня Анна не имеет отношения к московскому княжескому дому, то кем тогда была тетка Семена Гордого Анна? По мнению В.А. Кучкина, в ней следует видеть «не упоминаемую источниками дочь первого московского князя Даниила Александровича, родную сестру Ивана Калиты, бывшую замужем за одним из рязанских князей»⁵³⁵.

Однако утверждение это не выдерживает критики. Предположение, что «княгиня Святославля» могла быть вдовой тверского князя Святослава Ярославина, крайне маловероятно по хронологическим соображениям. Известно, что Святослав Ярославин княжил в Твери в начале последней четверти XIII в. Летопись не сохранила известия о его кончине, но уже в середине 80-х гг. XIII в. на тверском столе сидит его брат и преемник князь Михаил Ярославин⁵³⁶. Реальность того, что его вдова (о существовании которой нет никаких данных ни в летописях, ни в родословцах) могла через четыре с лишним десятилетия после смерти мужа поставить церковь, оказывается чрезвычайно ничтожной.

В.А. Кучкин, анализируя состав волостей, которые упоминаются в духовных и договорных грамотах московских князей в одном контексте с княгиней Анной, приходит к выводу, что речь должна идти о рязанских владениях. Возможно, это и так, но в XIV в. эти земли входили в состав Можайского княжества. Это хорошо видно на примере волости Гордошевичи. По завещанию 1389 г. Дмитрий Донской отдавал своему сыну Андрею, помимо Белоозера, и Можайск «с отъездными волостми». «А се волости отъездные: Верея, Рудь, Гордошевичи…» – читаем в документе⁵³⁷. В этой связи важно одно место из «Истории» В.Н. Татищева, использовавшего не дошедший до нас список Никоновской летописи. Под 1322 г., говоря о смерти Афанасия Даниловича, он делает важное для нас уточнение: «Того ж лета преставися князь Афонасей Данилович Можайский в Великом Новеграде»⁵³⁸. Таким образом, тетка Семена Гордого Анна являлась, как справедливо полагал М.Д. Хмыров, женой князя Афанасия Даниловича.

Нам остается лишь объяснить непонятное на первый взгляд известие Четвертой Новгородской летописи, что храм в Новгороде поставила некая «княгиня Святославля». Очевидно, брак с Афанасием был для Анны не первым, а первоначально она была замужем за князем, носившим имя Святослав. Определяя, кто из русских князей, носивших это имя, мог быть первым мужем Анны, среди владельцев Можайского удела мы действительно находим Святослава. Речь идет о князе Можайском и Брянском Святославе Глебовиче, сыне Глеба Ростиславича Смоленского. В 1310 г. он был убит своим племянником Василием Александровичем⁵³⁹. От первого брака Анна имела дочь, носившую то же имя и вышедшую впоследствии за князя Александра Михайловича Тверского⁵⁴⁰. С учетом сказанного становится понятным, почему новгородский летописец именовал ее не вдовой князя Афанасия, а назвал «княгиней Святославлей» – по ее первому браку, от которого она имела дочь. Отсюда вытекает и то, что ее второй брак являлся достаточно недолгим и был заключен сравнительно незадолго до смерти Афанасия Даниловича. Очевидно, вместе с рукой невесты Афанасий получил и определенные земельные владения на Белоозере, которые его внук Дмитрий Донской в 1389 г. назовет «куплями деда своего».

Но тот факт, что Анна в первом браке была замужем за князем Святославом Глебовичем (ум. 1310) и имела от него дочь, делает невозможным предположение, что она являлась дочерью князя Федора Михайловича Белозерского, первый брак которого был заключен, как мы помним, в 1302 г. Но вместе с тем данное утверждение приводит нас к довольно категоричному выводу, что ни Федор Михайлович, ни его брат Роман не мог быть отцом Анны, жены Афанасия Даниловича.

Дочерью какого из белозерских князей являлась Анна? Очевидно, им был один из князей каргопольской ветви белозерского княжеского дома. Думать так нас заставляют два наблюдения. Касаясь в предыдущей главе «Родословного древа российских государей», нарисованного на сводах паперти соборной церкви московского Новоспасского монастыря, мы установили, что изображенные на нем Иоанн Дмитровский, Василий Михайлович и Петр Дмитриевич были связаны родственными связями с московским княжеским домом. (Петр Дмитриевич – сын Дмитрия Донского, сидевший на уделе в Дмитрове. Василий Михайлович – кашинский князь, внук Семена Гордого от его дочери Василисы. Иоанн Дмитровский – князь Иван Федорович Галичский, на дочери которого женился князь Андрей, младший сын Калиты.) Очевидно, и Феодор Каргопольский, который отождествляется с князем Федором Семеновичем, также находился в родственных отношениях с московскими князьями.

Зная родословие каргопольской ветви белозерских князей, можно установить, что отцом Анны, вышедшей замуж за князя Афанасия Даниловича, был не кто иной, как прадед Федора Семеновича – князь Василий Глебович. Отсюда становится понятным, с чем был связан его переход в первой четверти XIV в. на московскую службу вместе с племянником Романом Михайловичем. С рукой Анны Афанасий Данилович получил в приданое и владения в Каргополе. Тем самым объясняется показание Устюжской летописи о том, что в Каргополь был сослан поп, действовавший в интересах сына последнего московского тысяцкого Ивана Васильевича Вельяминова и захваченный перед сражением с татарами на реке Воже в 1378 г.⁵⁴¹ Как мы уже говорили, политических противников обычно ссылали не на вновь присоединенные территории, а на земли, которые принадлежали князьям достаточно давно. Именно таковым и был Каргополь, который ко временам Дмитрия Донского был московским владением уже несколько десятилетий.