Текст книги "Загадка завещания Ивана Калиты. Присоединение Галича, Углича и Белоозера к Московскому княжеству в XIV в"

Другой поток переселенцев с Ветлуги направился в противоположную сторону. Где могли осесть беженцы, спасавшиеся от голода? Разумеется, в таком большом мегаполисе того времени, каким уже тогда являлась Москва, где легче всего было найти пропитание, работу и кров (подобно тому как другая часть беженцев осела на окраинах Вятки, главного центра Вятской земли). Вятские историки XIX в. обратили внимание на то, что в Москве издавна известно урочище Хлыново, располагавшееся у Никитских ворот Белого города. Летописью оно впервые упоминается под 1514 г., когда «князь великий Василей другую церковь камену заложил Благовещение Святей Богородици за Неглинною на Старом Хлынове». Спустя два года она была освящена²⁶³.

Первоначально возникновение московского Хлынова возводили к рубежу XV–XVI вв., считая, что оно было основано выходцами из Вятки, «переведенными» сюда Иваном III после окончательного присоединения Вятской земли в 1489 г., аналогично тому, как в это же время в Москве оказались выходцы из Новгорода и Пскова. С этим не согласился А.С. Верещагин. В своей статье «Хлынов старше или Хлыново?» он обратил внимание на одну запись в митрополичьей копийной книге. Она рассказывает об истории села Большое Кудрино, располагавшегося в районе Пресни в Москве и принадлежавшего в начале XV в. князю Владимиру Андреевичу Серпуховскому. После смерти последнего его вдова княгиня Елена Ольгердовна «дала то село Кудрино и со всеми деревнями (среди которых видим Выпряжково. – К. А.) и с селищи по реку по Ходыню, да по Беседы, да по тверскую дорогу, да по Липы, да по Сущовскую межю, да по Хлыново, да по городцкое поле… Фотею митрополиту всеа Русии»²⁶⁴. Поскольку Хлыново упоминается уже в начале XV в., то, по мнению А.С. Верещагина, оно никак не могло быть основано переселенцами из Вятки при Иване III²⁶⁵.

По нашему предположению, Хлыново было основано переселенцами из Хлынова на Ветлуге, бежавшими в Москву после мора 1420 г. Но как быть с тем фактом, что князь Владимир Андреевич умер еще до этого события, в 1410 г.²⁶⁶? Вопрос этот проясняется тем, что сохранилась сама духовная грамота князя Владимира Андреевича начала XV в. В ней нет ни слова о Кудрине, зато упоминается Выпряжково на Студенце (ныне ручей Студенец, заключенный в трубу, по-прежнему протекает в районе Пресни), которое, очевидно, и было центром этой громадной вотчины в начале XV в. Его князь Владимир Андреевич завещал своему сыну князю Семену²⁶⁷. Последний скончался осенью 1426 г., не оставив детей²⁶⁸, следовательно, передача Кудрина его матерью княгиней Еленой Ольгердовной митрополиту Фотию не могла состояться ранее этой даты. Понятно, что и упоминание соседнего с Кудрином села Хлынова относится к тому же времени, то есть уже после мора 1420 г. Тем самым процесс оседания выходцев из ветлужского Хлынова в Москве хронологически сближается с аналогичным процессом оседания другой части переселенцев на Вятке²⁶⁹.

Главным же выводом после проведенного нами анализа известий, содержащихся в древнейшей части «Летописца Воскресенского монастыря» в Солигаличе, является то, что вряд ли можно согласиться с мнением С.А. Семячко, полагавшей, что перед нами не историческое сочинение, а чисто литературное произведение: в ней нашли свое отражение реальные события и лица, которые известны и по другим источникам. Изложенные в ней факты мы можем датировать временем между 1392 и 1420 гг.

Приобретение Галича московскими князьями

Каким способом и когда Галич стал московским владением? В поисках ответа на этот вопрос историки странным образом прошли мимо одного интересного и достаточно четкого свидетельства. П.В. Долгоруков, составляя генеалогию Березиных, отметил, что их родословие и других происходящих от галичских князей дворянских фамилий было извлечено им из выписки, сделанной П.Ф. Карабановым из так называемого «Хворостининского родословца». Увлечением П.Ф. Карабанова было собирание древностей и запись множества семейных преданий, имеющих большую ценность тем, что они сообщают такие подробности, которые не известны нам ни из каких других источников, и вместе с тем разъясняют некоторые неясности, черпаемые нами из других источников²⁷⁰. И действительно, в «Хворостининском родословце» мы находим любопытнейшие подробности: «Князь Федор Давыдович продал половину Галича великому князю Иоанну Даниловичу Калите, но владел другою половиною, равно как и сын его князь Иван Федорович. Сын сего последнего, князь Дмитрий Иванович, согнан был с удела великим князем Дмитрием Донским, присоединившим весь Галич к своему великому княжению»²⁷¹.

Что следует понимать под выражением «продал половину Галича»? Из предыдущей главы мы выяснили, что Дмитрий Донской «купил» Мещеру у своего тестя князя Дмитрия Константиновича Суздальского, а сама «купля» оказывается не чем иным, как приданым жены. Предположив, что в случае с Галичем была совершена аналогичная сделка, мы можем утверждать, что Иван Калита подобным образом «купил» половину Галича у своего тестя князя Федора Давыдовича Галичского и это приобретение является приданым его жены.

В завещании Ивана Калиты действительно упоминается его жена, которой вместе «с меншими детми» он отдает ряд волостей²⁷². Но по имени она здесь не названа. Впервые имя второй супруги Калиты фиксируется в духовной грамоте 1358 г. сына Калиты великого князя Ивана Ивановича Красного, где упоминается некая княгиня Ульяна, которая «по отца моего, князя великого, по грамоте по душевной ведаеть волости, и осмничье, и села до своего живота»²⁷³. Н.М. Карамзин полагал, что речь здесь идет о супруге младшего сына Калиты Андрея²⁷⁴. На это ему резонно возражал С.М. Соловьев: из летописи известно, что Андрей женился уже после смерти отца, и Калита просто физически не мог распоряжаться делами невестки, которой еще не было. Он же выяснил, что речь должна идти о второй жене Калиты Ульяне, которая приходилась мачехой Семену Гордому и Ивану Красному²⁷⁵.

Когда скончалась Ульяна? В завещании Ивана Красного относительно принадлежавших ей волостей предусматривалось, что после ее смерти они должны быть разделены между сыновьями Ивана Красного – Дмитрием (будущим Донским), Иваном, их двоюродным братом Владимиром Андреевичем Серпуховским и вдовой Ивана Красного Александрой²⁷⁶. Такой раздел действительно состоялся, но был произведен лишь между Дмитрием Донским и Владимиром Андреевичем Серпуховским, поскольку младший брат Дмитрия и его мать скончались в одном и том же 1364 г.²⁷⁷ Сама же княгиня Ульяна умерла в промежутке между 1366 и 1372 гг., о чем свидетельствуют московско-серпуховские докончания этого времени – в первом из них об Ульяне еще говорится как о живой²⁷⁸, а во втором уже зафиксирован раздел ее бывших владений²⁷⁹. Примечательно, что именно в последнем из них – договоре 1372 г. – впервые в качестве московского владения упоминается Галич.

До сих пор историками не было высказано мнений о возможном происхождении второй жены Ивана Калиты. Предположив, что Ульяна являлась дочерью галичского князя Федора Давыдовича, и зная, что она пережила своего мужа, нам становится понятным – почему «половина Галича», которая досталась Калите вместе с ее рукою, не упоминается в завещаниях его сыновей Семена Гордого и Ивана Красного – она юридически составляла собственность вдовы Калиты, представляя ее приданое, хотя фактически этим владением могли распоряжаться московские князья, о чем, в частности, свидетельствует приведенная нами выше запись на Галицком Евангелии 1357 г. о том, что в Галиче княжил Иван Красный²⁸⁰.

Но Иван Калита распоряжался далеко не всей территорией Галичского княжения. Судя по показаниям Хворостининского родословца, другой «половиной» княжества продолжали владеть местные галичские князья – Федор Давыдович (ум. 1335), а затем его сын Иван Федорович. Кроме того, как мы выяснили выше, землями на востоке Галичского княжества, по реке Ветлуге, владели князья из ростовского княжеского дома.

То, что Калита владел лишь частью Галичского княжества, косвенно подтверждают свидетельства летописных сводов 1493 и 1495 гг. В них указывается, что в 1389 г. Дмитрий Донской передал своему сыну Юрию «город Галичь… а преже было Галичское княжение великое»²⁸¹. Известно, что галичские князья никогда не носили титул великих князей Владимирских, и поэтому Галичское княжество никогда не называлось «великим». Но почему же оно так определено в записях, сохранившихся в летописных сводах конца XV в.? В.А. Кучкин, столкнувшись с аналогичным случаем применительно к Белозерскому княжеству (о нем мы будем говорить в следующей главе), справедливо считал, что ответ может быть только один. Термин «княжение великое» по отношению к Галичу здесь означает не все княжество в целом, а лишь владения старшего, «великого» по отношению к местным удельным князьям, собственно галичского князя²⁸². Действительно, князья-совладельцы должны были проводить единую согласованную политику в пределах княжества – решать вопросы совместного судоустройства, налогообложения, сбора таможенных доходов, выплаты ордынской дани, держать в порядке городские укрепления и «осадные дворы» и т. п. Вполне понятно, что один из князей должен был координировать действия своих совладельцев, выступая по отношению к ним на территории княжества в качестве старшего, «великого» князя. Очевидно, что на территории Галича применительно к владениям своей дочери Ульяны эти функции выполнял князь Федор Давыдович, являвшийся по отношению к Ульяне «великим» князем, а после его смерти сын последнего князь Иван Федорович.

Но проникновение московских князей на территорию Галичского княжества не ограничилось одним лишь браком Калиты. Под 1345 г. «Рогожский летописец» помещает известие о браке младшего сына Ивана Калиты Андрея, который «женися оу князя Ивана оу Федоровича, поя княгиню Марию»²⁸³. Определяя, кем был упомянутый в этом сообщении Иван Федорович, В.А. Кучкин выяснил, что князь Андрей Иванович Серпуховской женился на дочери князя Ивана Федоровича Галичского²⁸⁴. Выше мы видели, что Калита вместе с рукой Ульяны получил «половину» Галича. Очевидно, определенные земельные владения в Галичском княжестве должен был получить и князь Андрей Иванович.

В этой связи мы должны вновь обратиться к цитированному нами в начале данной главы месту из договорной грамоты 1372 г. между Дмитрием Донским и князем Владимиром Андреевичем Серпуховским: «А рубежь Галичу и Дми… при Иване и при наших отцехъ при великих князехъ…»²⁸⁵ Реконструкцию В.А. Кучкина, считавшего, что фраза должна читаться: «А рубежь Галичю и Дмитрову как былъ при нашемь деде при великом князи] при Иване (Калите. – К. А.) и при наших отцехъ при великих князехъ…» – следует отвергнуть, ибо, как уже отмечалось выше, отец князя Владимира Андреевича Серпуховского не являлся великим князем. На наш взгляд, фраза должна быть реконструирована следующим образом: «А рубежь Галичю и Дмитрову как былъ при великом князи] при Иване (Галичском. – К. А.) и при наших отцехъ при великих князехъ…» При таком понимании текста все встает на свои места. В 1372 г. Дмитрий Донской и его двоюродный брат договариваются соблюдать уже утвердившееся положение дел внутри Галичского княжества в тех рамках, которые сложились при князе Иване Федоровиче Галичском и его князьях-совладельцах из московского княжеского дома.

Каким же было распределение владений внутри Галичского княжества? Судя по показаниям «Хворостининского родословца», одной «половиной» Галича владела вдова Калиты Ульяна, второй «половиной» распоряжались собственно галичские князья. После брака князя Андрея с дочерью князя Ивана Федоровича часть второй «половины» Галича должна была достаться серпуховскому князю. По аналогии с подобным московским материалом можно предположить, что раздел второй «половины» Галича мог быть произведен по «годам» – последовательно один год ею мог управлять галичский князь, следующий – князь Андрей²⁸⁶.

Но подобный раздел второй «половины» Галича (назовем ее условно «великокняжеской», поскольку с ней были связаны функции старшего из галичских князей-совладельцев) если и существовал, то очень непродолжительное время. «Половина» Галича по своей доходности не шла ни в какое сравнение с московскими «третями», делить по большому счету было нечего, и к тому же «смесное» владение с галичским князем могло вызывать ненужные трения. Поэтому московские князья предпочли осуществить взаимовыгодную сделку – князю Ивану Федоровичу Галичскому был выделен более богатый Дмитров, а князю Андрею Ивановичу досталась целиком вся вторая «великокняжеская половина» Галича, и поэтому в договоре 1372 г. находим припоминание о нем как «великом князе».

То, что князь Иван Федорович получил Дмитров, подтверждается довольно любопытным источником, остававшимся до сих пор вне поля зрения историков, занимающихся XIV в. В московском Новоспасском монастыре на сводах паперти соборной церкви Преображения Господня до сих пор сохранилось написанное в XVII в. масляными красками «Родословное древо российских государей». Оно начинается с первых русских князей и заканчивается сыновьями Ивана IV – Федором и царевичем Дмитрием. Родословие представлено в виде дерева (а в Средневековье именно так изображались генеалогические таблицы), которое своими ветвями покрывает свод. Среди ветвей находятся круги, в которых изображены великие и удельные князья и цари. Все портреты написаны одним стилем, и лица различаются более возрастом, чем индивидуальными чертами. Изображенные здесь персонажи были взяты, очевидно, из монастырского синодика. По склонам свода, с правой стороны, среди прочих изображены: Иоанн Дмитровский, Феодор Каргопольский, Василий Михайлович, Петр Дмитриевич²⁸⁷.

Указанные лица были связаны тесными узами родства и свойства с московскими великими князьями. Петр Дмитриевич – это один из сыновей Дмитрия Донского, сидевший на уделе в Дмитрове. Василий Михайлович – кашинский князь, внук Семена Гордого от его дочери Василисы, вышедшей замуж за кашинского князя Михаила. О князе Феодоре Каргопольском мы будем подробно говорить в следующей главе нашего исследования. Что же касается Иоанна Дмитровского, то им мог быть только князь Иван Федорович Галичский, на дочери которого женился князь Андрей, младший сын Калиты.

Очевидно, именно перемещением князя Ивана Федоровича на стол в Дмитрове попытался воспользоваться в начале 60-х гг. XIV в. князь Дмитрий Борисович из «дмитровской» ветви рода, когда постарался получить ярлык на Галич. Но его попытка оказалась безуспешной. (Подробнее о князьях из «дмитровской» ветви рода мы будем говорить чуть ниже, в разделе о Дмитрове.)

У местных галичских князей если и остались владения на территории Галича, то, очевидно, лишь в форме отдельных сел. Вместе с «великокняжеской» половиной Галича князю Андрею Ивановичу досталась и роль старшего князя внутри Галича, и поэтому неудивительно, что в грамоте 1372 г. он упоминается как «великий князь» применительно к территории Галичского княжества.

Князь Андрей Иванович Серпуховской скончался в 1353 г. У него остался сын Владимир Андреевич, родившийся на сороковой день после кончины отца²⁸⁸. Понятно, что звание «великого галичского князя» перешло к его дяде – великому князю Владимирскому Ивану Ивановичу Красному. Очевидно, именно этот факт и имел в виду переписчик Галицкого Евангелия, когда записал, что книга была составлена в 1357 г. «въ граде в Галиче при княженьи великого князя Ивана Ивановича».

Совместное владение московского и серпуховского князей в Галиче продолжалось до начала 1389 г. К этому времени относится запись московского летописца о том, что «розмирье бысть великому князю Дмитрею Ивановичю со князем Володимером Андреевичемъ, и поимани быша бояре старейший княжи Володимеровы и розведени вей разно по городомъ и седеша вей в нятьи у приставовъ»²⁸⁹. В характерной для себя манере летописец ничего не говорит об истоках вражды между прежде верными союзниками, которые вместе пролили немало крови на Куликовом поле и в других походах. Конфликт между двоюродными братьями продолжался до 25 марта 1389 г., когда «на Благовещенье князь великии Дмитреи Иванович взя миръ и прощение и любовь съ княземъ Володимеромъ Андреевичем»²⁹⁰. Сохранилась составленная по этому поводу договорная грамота между Дмитрием Донским и князем Владимиром Андреевичем. Но из ее текста также совершенно неясно, чем было вызвано это розмирье²⁹¹.

Между тем причина столь острой вражды выясняется при знакомстве с описью Посольского приказа 1626 г., в которой содержится краткая характеристика данной грамоты: «Грамота докончалная великого князя Дмитрея Ивановича з братом ево, со князем Володимером Ондреевичем, писана на листу, у ней были 3 печати, испорчены. При Пимине митрополите всеа Русии, а в котором году, того не написано, ветха, истлела вся, исклеена харатьею, а на харатье подписано: со князем Володимером докончалная тое зимы, коли князь великий отнел за себя Галичь до Дмитров от брата»²⁹².

Отсюда становится понятным, что вражда разгорелась из-за того, что Дмитрий Донской, видимо предчувствуя близкую кончину и не имея достаточно земель для наделения своих сыновей, не нашел лучшего, чем отнять у своего двоюродного брата Дмитров и «половину» Галича. Действовал московский князь быстро и решительно, и серпуховскому князю не оставалось ничего иного, как хотя бы внешне примириться со своим двоюродным братом. Но примирение это было чистой формальностью: Владимир Андреевич так и не смог согласиться с тем, что у него без всякой компенсации были изъяты достаточно значительные владения.

Между тем дальнейшие события разворачивались достаточно бурно: 19 мая 1389 г. скончался Дмитрий Донской²⁹³, 15 августа во Владимире торжественно вокняжился его сын Василий Дмитриевич. Сразу же после известия об этом событии летописец записал: «Того же лета князю великому Василью бысть розмирье съ княземъ Володимеромъ Андреевичемъ, и поиде князь Володимеръ съ сыномъ своим княземъ Иваномъ и с бояры старейшими въ свои град Серпоховъ и оттуду в Торжекъ, и тамо пребысть неколико время в Теребеньском, донде же умиришася»²⁹⁴. Как видим, по сравнению с началом года князь Владимир Андреевич действовал более основательно и его двоюродному племяннику великому князю Василию I не оставалось ничего иного, как в самом начале следующего 1390 г. согласиться на компромисс: «По крещении смирися князь великим Василеи съ князем Володимеромъ Андреевичемъ». Но цена этого соглашения была довольно высокой. Владимир Андреевич соглашался примириться с потерей своих галичских и дмитровских владений только на условиях равнозначной замены. Поэтому Василий I был вынужден уступить: «И дасть ему кь его отчине Волокъ да Ржеву»²⁹⁵. Галич же, согласно завещанию Дмитрия Донского, оставался в руках второго сына Дмитрия Юрия.

Вопрос о Дмитрове

Поскольку галичские князья конца XIII–XIV в. одновременно занимали и княжеский стол в подмосковном Дмитрове, а последний галичский князь Дмитрий Борисович, предпринявший в начале 60-х гг. XIV в. попытку захватить Галич, принадлежал к «дмитровской» ветви рода, становится ясным, что историю присоединения Галича к Москве необходимо рассматривать в самой тесной связи с аналогичным процессом вхождения Дмитрова в состав Московского княжества.

В литературе имеются различные точки зрения по поводу того, когда и, самое главное, каким образом Дмитров стал московским владением.

Относительно присоединения Дмитрова к Москве С.М. Соловьев лишь отметил, что «летописи не говорят, каким образом был примышлен Дмитров; мы знаем только, что этот город вместе с Галичем находился во владении потомков Константина Ярославича. Галич был куплен Калитою, но князь его окончательно изгнан из своей волости Димитрием Донским; вероятно, в то же время приобретен был и Дмитров»²⁹⁶.

Автор «Исторического очерка города Дмитрова» также полагал, что город достался Дмитрию Донскому от последнего удельного князя Дмитрия, которого московский великий князь «согнал с удела» в начале 60-х гг. XIV в. Правда, он не исключал возможности и того, что Дмитров вместе с Галичем был куплен еще Иваном Калитой у кого-то из наследников князя Константина Ярославина²⁹⁷. И.Ф. Токмаков считал, что эта покупка если и имела место, то только в 1360-х гг. при Дмитрии Донском, который, впрочем, мог завладеть этим городом и другим способом²⁹⁸. А.В. Экземплярский затруднялся в решении этого вопроса. Он лишь указал на тесную связь Дмитрова с Галичем и полагал, что разрешить эту проблему можно лишь после выяснения другого вопроса – о так называемых «отъездных» волостях, к числу которых можно было бы отнести и Дмитров, «тянувший» к Галичу²⁹⁹.

А.Е. Пресняков отметил, что «судьбы Дмитрова тесно связаны с историей Галича, но слабо отразились в наших источниках; летописные своды дают о Дмитрове лишь случайные упоминания». По мнению ученого, говорить о самостоятельном Дмитровском княжении в первой половине XIV в. не приходится: «По-видимому, Дмитров только однажды имел особого князя Бориса Давыдовича, который в Никоновской летописи назван в известии о его кончине под 1334 г. князем Дмитровским, в отличие от его галицкого брата Федора, умершего в 1335 г.³⁰⁰ Если это и так, то все-таки у нас нет оснований представлять себе Дмитров стольным городом особого княжества; такое значение за ним не закрепилось, и он остается галицкой волостью». В подтверждение этой связи он приводит докончание 1372 г. Дмитрия Донского и князя Владимира Андреевича Серпуховского, указывающее на тесную связь Дмитрова с Галичем³⁰¹, и то, что даже в XV в. сын Дмитрия Донского князь Юрий Дмитриевич, владевший Галичем, сохранял притязания на Дмитров. Что же касается времени присоединения Дмитрова к Москве, то А.Е. Пресняков полагал, что «в московские руки он должен был попасть после того, как Дмитрий Донской согнал с Галича последнего галицкого князя»³⁰².

М.Н. Тихомиров полагал, что вхождение этого города в состав Московского княжества произошло ранее эпохи Дмитрия Донского. Он отметил, что вблизи Дмитрова на реке Яхроме стояло не сохранившееся до наших дней село Гавшино. Его название он сближал с Гавшиным двором в

Москве, упоминаемым в ряде летописных сводов под 1368 г.³⁰³ Кремлевский Гавшин двор был назван так по уменьшительному имени своего владельца, Гавриила Андреевича, сына московского боярина Андрея Ивановича Кобылы. Наличие села московского боярина в Дмитрове уже в 60-х гг. XIV в. может свидетельствовать о принадлежности города в этот период московским князьям. Таким образом, Дмитров, вероятно, стал московским владением уже в предшествующее время.

Но период этот крайне скуден источниками. В своей работе, посвященной истории Дмитрова, М.Н. Тихомиров с глубочайшим сожалением писал, что «первая половина XIV в. – самое глухое время в истории Дмитрова». По его мнению, «географическое положение Дмитрова ставило его в центре трех соперничавших княжеств – Переславля, Твери и Москвы, и кругом него развертывается ряд событий». Далее, анализируя летописные упоминания города в последней четверти XIII – самом начале XIV в., он приходит к осторожному выводу, что Дмитров, будучи тесно связанным с Переславлем, мог отойти московским князьям вместе с последним в самом начале XIV в., хотя и признавал, что «летопись мимоходом упоминает об одном дмитровском князе, умершем в Орде в середине XIV в.»³⁰⁴.

Вопрос о времени присоединения Дмитрова к Москве затронул и А.Н. Насонов. Поскольку этот город самым тесным образом был связан с Галичем, являвшимся «куплей» Калиты, ряд историков, как мы видели выше, не исключал того, что им же был «куплен» и Дмитров. Но ученый отверг саму эту возможность, указав, что Дмитров не назван в числе «куплей деда», хотя и упомянут в духовной грамоте 1389 г. Дмитрия Донского³⁰⁵. Отверг он и датировку присоединения города к Москве временем до эпохи Дмитрия Донского. Указав на неясность причин гибели дмитровского князя в Орде в 1334 г.: «Не известно, чем была вызвана смерть дмитровского князя Бориса. „Выиде князь великии Иванъ [Калита] изо Орды, – читаем в «Рогожском летописце» под 1334 г., – а князь Борись Дмитровскыи въ Орде мертвъ“»³⁰⁶, он все же считал, что город «не остался без князя после 1334 г. (и, во всяком случае, к московскому князю не перешел); там, можно думать, был посажен выехавший из Литвы князь Иван Друцкий (в 1339 г. он ходил вместе с татарами и войсками других князей Северо-Востока на Смоленск); в духовной грамоте Семена Ивановича, по крайней мере, мы читаем, что Семен купил „село въ Дмитрове… оу Ивана у Дрюцьского“»³⁰⁷.

Свою точку зрения на эту проблему высказал В.А. Кучкин. Он обратил внимание на летописную статью 1368 г., которая, повествуя о первом походе литовского великого князя Ольгерда на Москву, наряду с московской и коломенской упоминает и дмитровскую рать. Все они были в распоряжении Дмитрия Донского³⁰⁸, а следовательно, к 1368 г. Дмитров был уже в руках Москвы. Этот вывод подтверждается и тем, что в 1372 г. враждовавший с Дмитрием Донским тверской князь Михаил Александрович взял штурмом и сжег Дмитров³⁰⁹. В то же время в духовной грамоте великого князя Ивана Ивановича Красного

1359 г. Дмитров еще не упоминается в составе московских владений³¹⁰. Отсюда В.А. Кучкин делает вывод, что присоединение Дмитрова к Москве произошло между 1359 и 1368 гг. Именно на этот промежуток падает известная нам попытка посажения дмитровского князя в Галиче в 1360 г. Она оказалась неудачной. Князь Дмитрий Борисович из «дмитровской» ветви галичских князей был выгнан москвичами, его супруга взята победителями, а сам он отъехал в Нижний Новгород к князю Дмитрию Константиновичу Суздальскому, «скорбяще о княжениахъ своихъ», по выражению летописца³¹¹. Таким образом, датой присоединения Дмитрова к Москве, по В.А. Кучкину, оказывается

1360 г.: «Очевидно, что московский великий князь, за которого по причине его малолетства действовали его бояре, лишившись в первой половине 1360 г. владимирского стола и оказавшись обладателем весьма скромных по размерам территорий в собственно Московском княжестве, компенсировал это захватом соседнего с Москвой небольшого Дмитровского княжества. Захват совершился, видимо, без особых потрясений. Дмитровские князья были слабы, а в самом Дмитровском княжестве уже ряд лет существовали владения князей московского дома и распространялось их влияние»³¹².

Однако, несмотря на внешнюю логичность и кажущуюся проработанность аргументов, в гипотезе В.А. Кучкина о присоединении Дмитрова к Московскому княжеству в 1360 г. есть определенные изъяны. Московские владения в Дмитрове существовали уже до этой даты, о чем недвусмысленно говорит завещание 1353 г. Семена Гордого³¹³. Если же вспомнить, что одним из постоянно повторяющихся условий междукняжеских соглашений на протяжении всего XIV в. являлся запрет князьям и их боярам приобретать села в чужих уделах³¹⁴ и требование «блюсти» их территориальную целостность, становится понятным, что объяснить наличие в Дмитрове сел как самого московского князя, так и его бояр «слабостью» дмитровских князей становится просто невозможным. Не выяснил В.А. Кучкин и другого обстоятельства – почему в 1372 г. Дмитров оказывается не в собственности Дмитрия Донского, как можно было бы предположить, а в руках его двоюродного брата князя Владимира Андреевича Серпуховского.

Как видим, исследователи не пришли к единому взгляду на время и способ присоединения Дмитрова к Москве. Это нашло свое отражение и в краеведческой литературе. Так, И.В. Кишкин в сборнике хронологических известий о Дмитрове под 1302 г. сообщает, что «по завещанию князя Переяславского и Дмитровского Ивана Дмитриевича княжество, а вместе с ним и Дмитров отошли к Москве», а на следующей странице, под 1363 г. пишет, что «великий князь Дмитрий Иванович (Донской) купил Дмитров и присоединил его к Москве»³¹⁵.

Пытаясь выяснить действительное время присоединения Дмитрова к Москве, мы должны обратиться к интересному наблюдению В.А. Кучкина о записи писца, содержащейся на «Псковском паремейнике» 1313 г.: «…кончаны быша книгы си месяца майя въ 17 день… при архиепископе Давыде Новгородьскомь, при великомь князи Михаиле, при князи Борисоу при Пльсковьскомь, том же лете въшел въ Пльсков…»³¹⁶ Он установил, что речь здесь идет о князе Борисе Давыдовиче из «дмитровской» ветви рода, который в 1313 г. сидел в качестве наместника великого князя Михаила Ярославича Тверского. Это говорит о том, что уже в начале XIV в. представители дмитровской ветви рода, в лице князя Бориса Давыдовича, находились на положении «слуг» у тверских великих князей³¹⁷. Если это так, то мы можем утверждать, что в начале XIV в. Дмитров являлся тверским владением.

Наше предположение подтверждает тверской летописец. Под 1317 г. он сообщает о приходе на Русь московского князя Юрия Даниловича, вернувшегося из Орды с ярлыком на великое княжение от хана Узбека и татарским послом Кавгадыем. Михаил Тверской, еще не зная о планах Юрия и полномочиях Кавгадыя, собрал союзных ему князей и выступил навстречу Юрию к Костроме. Здесь князья расположились на противоположных берегах Волги и начали переговоры, в которых активное участие принял и татарский посол.

Тем не менее дипломатические усилия сторон не увенчались успехом. Спустя некоторое время Михаил прекратил споры и ушел обратно в Тверь, где начал готовиться к войне, спешно начав постройку новых городских укреплений. Юрий, между тем, еще несколько недель стоял под Костромой, вербуя новых сторонников и собирая силы для предстоящей схватки.

Лишь осенью 1317 г. он двинулся из Костромы на Тверь. Летописец дает описание его маршрута. Путь Юрия лежал «съ Костромы къ Ростову, а отъ Ростова к Переяславлю и много зла творяху христианомъ; а ис Переяславля въ Дмитровъ, а изъ Дмитрова въ Клинъ»³¹⁸. Вместе с Юрием двигались и татары Кавгадыя. Там, где проходили ордынские «послы», обычно оставались пепелища. Не был исключением и данный поход, о чем говорит ремарка летописца о «многом зле христианомъ». Понятно, что в данных условиях Юрий старался вести свое войско по территории противника. Одним из первых городов на пути татар и московской рати стал Переславль.

Комментируя известие летописца о маршруте Юрия, В.А. Кучкин выяснил, что Переславль-Залесский в это время управлялся Михаилом Тверским³¹⁹, что же касается Клина, то он был тверским владением. Путь московской рати, таким образом, лежал по землям, принадлежавшим тверским князьям. Очевидно, тверским был и Дмитров, поскольку его жители также испытали «много зла». Такого, естественно, не произошло бы, будь Дмитров владением не тверского, а другого самостоятельного князя³²⁰.