Текст книги "Загадка завещания Ивана Калиты. Присоединение Галича, Углича и Белоозера к Московскому княжеству в XIV в"

Князья Копорские

Изучение составленного по синодикам родословия белозерских князей ставит перед исследователем еще один вопрос – насколько полно это родословие и все ли белозерские князья XIV – начала XV в. включены в него? Ответ на него должен быть дан отрицательный.

В.Л. Янин, изучая систему кормлений в новгородских пригородах (они давались за службу князьям, в обязанность которых вменялась оборона границ), обратил внимание на известие летописца под 1393 г.: «Прииха князь Костянтин Белозерскыи в Новъгород, и прияша его»³⁵⁹. С этого времени имя князя Константина Ивановича Белозерского начинает мелькать в новгородских летописях. Подтем же 1393 г. рассказывается, что «новгородцы, охвочая рать, выехаша на княжи волости воевать, а с ними два князя, Роман Литовскыи, Костянтин Ивановичь Белозерскыи, и воеводы новгородцкиа»³⁶⁰. В 1394 г. «ходиша новгородци съ своими князи, съ княземъ Романомъ и съ княземь Костянтиномъ, къ Пскову ратью»³⁶¹. В 1395 г. «приходиша немци свея к новому городку к Яме, и поихаша прочь, и князь Костянтин с городцаны иных изби, а инии убежаша»³⁶². В 1396 г. «пришедше немци в Корельскую землю и повоеваша 2 погоста: Кюрьескыи и Кюлоласкыи, и церковь сожгоша; и князь Костянтин с Корелою гнася по них и язык изима и приела в Новъгород»³⁶³. Впоследствии князь Константин Иванович перешел во Псков, где упоминается под 1408 г.³⁶⁴

Кем был упомянутый князь Константин Иванович Белозерский? Вслед за А.В. Экземплярским В.Л. Янин считает его сыном погибшего на Куликовом поле князя Ивана Федоровича³⁶⁵. Но согласиться с этим утверждением нельзя. Родословцы называют князя Ивана Федоровича бездетным и, более того, особо подчеркивают, что «от тово род не пошел». Поэтому единственно возможным отцом князя Константина Ивановича Белозерского следует признать другого Ивана Федоровича (№ 5 нашей росписи).

Крайне важным для нас представляется другое наблюдение В.Л. Янина. Выясняется, что белозерские князья традиционно служили Новгороду, получая за это половину города Копорье, отчего в ряде источников именуются князьями Копорскими. Позднее один из них – Олисей Константинович, по предположению В.Л. Янина, сын Константина Ивановича Белозерского, стал новгородским тысяцким в первой четверти XV в.³⁶⁶, а под 1435 г. упоминается и сын Олисея Константиновича Антип³⁶⁷.

Встречаются ли в летописях и другие копорские князья? Под 1394 г. псковские летописи сообщают: «Того же лета, месяца августа в 1 день, приидоша новогородцы ко Пскову ратью в силе велице, и стоаша у Пскова 8 дней, и побегоша прочь нощью посрамлени, милостью святыа Троица; тогда и князя Копореиского убиша Ивана, под Олгиною горою, и иных бояр много на Выбуте избиша, а иных изымаша…»³⁶⁸

Кем был князь Иван Копорский, убитый в 1394 г. под Псковом? В.Л. Янин осторожно указывает, что согласно показаниям родословцев у Романа Юрьевича Белозерского имелся сын Иван³⁶⁹. Но подобная идентификация невозможна, ибо указанный князь Иван Романович должен был жить в XV в. и не мог быть убит в 1394 г. Можно предположить, что это был сын князя Константина Ивановича Копорского князь Иван Константинович, так же как и отец, носивший прозвище князь Копорский.

Поход новгородцев на Псков нашел, естественно, свое отражение и на страницах новгородских летописей: «Того же лета ходиша новгородци ко Пьскову ратью и стояша под городом неделю; и в то время учинися бои в заизде новгородцам с пьсковици, и убиша ту князя Ивана Копореискаго и Василья Федоровича, а иных паде с обе стороны бог весть; и отъидоша новгородци от города…»³⁷⁰ Как видим, новгородская летопись, помимо князя Ивана Копорского, упоминает еще и его современника Василия Федоровича – лицо, очевидно, достаточно значительное, если летописец счел нужным упомянуть о его гибели. Его идентификация облегчается составленным нами по синодикам родословием белозерских князей. Им, видимо, был князь Василий Федорович Сугорский (№ 4 нашей росписи). Тем самым подтверждаются показания родословцев, называющих его Федоровичем, а не Романовичем, как полагали позднейшие генеалоги.

Самое же раннее свидетельство о копорских князьях содержится в летописях под 1386 г. в рассказе о походе на Новгород Дмитрия Донского: «И тогда поставиша новогородци острог, по спу хоромы, а князь Патрекей Наримантович да князь Роман Юрьевич, и с копорьскими князи бяше в городе»³⁷¹.

Сведения летописей подтверждаются и данными сфрагистики. Так, в 1969 г. на Городище под Новгородом был найден обломок свинцовой печати, на одной из сторон которой имеется поясное изображение святого Василия Кесарийского в окружении двустрочной надписи: «[Печа]те великого [князя Василия] Дмитриевича]…», а на обороте шестистрочная надпись: «Печ[ать] Кост[янти]на Ива[новича] и Ва[силья Д]мит[рие]вич[а]». По предположению В.Л. Янина, эта булла принадлежала князю Константину Ивановичу Белозерскому, современнику великого и новгородского князя Василия Дмитриевича³⁷². Сохранилась также печать его сына Олисея Константиновича³⁷³. Возможно предположить, что сыном Константина Ивановича был новгородский тысяцкий Онанья Константинович, деятель конца XIV – начала XV в., две печати которого дошли до нас³⁷⁴, а сыном Олисея Константиновича был Федор Олисеевич, действовавший в 1430—1440-х гг. в должностях новгородских тысяцкого и посадника, от которого сохранились две буллы³⁷⁵. Наконец, в 1986 г. при раскопках в Пскове была обнаружена печать некоего Афанасия Константиновича. Его имя встречено впервые и в других источниках не фигурирует. Зная, что в 1408 г. князь Константин Иванович Белозерский действовал в Пскове, можно осторожно предположить, что Афанасий Константинович был его сыном³⁷⁶.

Итак, мы видим, что в последней четверти XIV в. потомки князя Ивана Федоровича Белозерского активно оседают в Новгороде и именуются здесь князьями Копорскими по половине города Копорья, которым владели в качестве слуг Великого Новгорода. В Ростовском синодике белозерских князей князья Копорские отсутствуют. Это объясняется тем, что к моменту составления синодика в XV в. эта ветвь белозерских князей по сути уже выделилась в особый род и, более того, как мы уже видели, даже получила самостоятельную родовую фамилию.

Но связано ли начало службы белозерских князей в Новгороде со временами Дмитрия Донского или же относится к более ранней эпохе? Каким образом они оказались в Новгороде? Отвечая на этот вопрос, В.Л. Янин обратил внимание на одну из грамот Великого Новгорода, адресованную великому князю Михаилу Ярославину Тверскому и датируемую 1305–1307 гг. В ней новгородцы жаловались на недостойное поведение князей, служивших в Пскове и Кореле, и требовали их официального отзыва. Из этого документа выясняется, что «город стольный Пльсков» был дан еще предшественником Михаила на великом княжении великим князем Андреем и новгородцами некоему князю Федору Михайловичу³⁷⁷. По предположению историка, появление последнего в Пскове могло состояться не ранее кончины псковского князя Довмонта в 1299 г. К какому княжескому роду принадлежал Федор Михайлович? По мнению В.Л. Янина, псковский кормленщик идентифицируется с белозерским князем Федором Михайловичем, упоминаемым летописью в начале XIV в.³⁷⁸ Таким образом, данные наблюдения В.Л. Янина позволяют отнести появление белозерских князей на службе в Новгороде к самому началу XIV в. Однако он не выяснил причину того, почему они появились здесь.

Как известно, князь Глеб Василькович, родоначальник белозерских князей, происходил из ростовского княжеского дома. После смерти своего старшего брата Бориса в 1277 г. он стал ростовским князем³⁷⁹. Владельческая история Белоозера в этот период довольно туманна. Можно предположить, что, перебравшись в Ростов, Глеб Василькович отдал Белозерский удел своему сыну Михаилу Глебовичу. Но закрепиться тому на отцовском столе не удалось. Глеб Василькович, прокняжив в Ростове чуть более года, скончался 13 декабря 1278 г.³⁸⁰ Сразу же после его кончины в Ростове начались раздоры. Дело дошло до того, что немногим более двух месяцев после смерти Глеба ростовский епископ Игнатий, очевидно по наущению сына Бориса Ростовского князя Дмитрия Борисовича, осуществил неслыханное дотоле дело: «Неправо творяще, не по правиломъ осудилъ бо бе своего князя Глеба, уже по смерти за 9 недель, и изрину князя изъ соборныа церкве въ полунощи, и повеле его погрести у святого Спаса въ Княгинине манастыре», Этот первый, но, к сожалению, далеко не последний в отечественной истории пример мщения своим уже покойным политическим противникам был настолько вопиющим, что им пришлось специально заниматься митрополиту Кириллу сразу после его приезда в Северо-Восточную Русь из Киева³⁸¹.

Результатом этой ссоры между внуками Василька Ростовского явилось то, что в 1279 г. старший сын Бориса Ростовского Дмитрий отнял у Михаила Глебовича Бело-озеро: «князь Дмитреи Борисовичь отъимал волости у князя Михаила Глебовичя съ грехомъ и съ неправдою, абы ему Бог пробавилъ»³⁸². В итоге Михаил Глебович навсегда оказался лишенным отцовского удела. Под 1286 г. Устюжская летопись сообщает о разделе Ростовского княжества между Дмитрием Борисовичем и его младшим братом Константином: «И паде жеребей болшему князю Дмитрею Углеч Поле да Белоозеро, а меншему брату князю Констянътину Ростов да Устюг»³⁸³. Правда, Никоновская летопись, сообщив о разделе Ростова и Углича между ростовскими князьями, тут же добавляет: «А брат ихъ изъ двуродныхъ князь Михайло Глебовичь, внук Василковъ, сяде на Белеозере»³⁸⁴. А.В. Экземплярский, комментируя это известие, спрашивает: «Но и в этом случае является вопрос, где же до этого времени Михаил Глебович был?»³⁸⁵ Кроме этого указания Никоновской летописи у нас нет ни единого свидетельства о том, что Михаил Глебович княжил на Белоозере. Возможно предположить, что за этим уточнением Никоновской летописи стоит стремление ее позднейшего составителя как-то объяснить то, что в XIV в. мы снова видим потомков Глеба Васильковича на белозерском столе. Что же касается самого Михаила, то он скончался в 1293 г. в Орде и был похоронен не в своем отчинном городе, а в Ростове³⁸⁶.

А.В. Экземплярский оставлял открытым вопрос – где находился в последней четверти XIII в. лишенный своих родовых владений князь Михаил Глебович? Между тем все та же Никоновская летопись позволяет ответить на него. Под 1293 г. она дает перечень русских князей, отправившихся в Орду с жалобой на великого князя Дмитрия Александровича. Приведем его полностью: «Въ лето 6801. Идоша во Орду ко царю князи русьстии жаловатися на великого князя Дмитрея Александровичя Владимерскаго, внука Ярославля, правнука Всеволожа: братъ его меншой князь Андрей Александровичь Городецкий, князь Дмитрей Борисовичь Ростовский, да братъ его князь Констянтинъ Борисовичь Углечский, да из двуродныхъ братъ ихъ князь Михайло Глебовичь Городецкий, да тесть князя Михаила Глебовичя Белозерскаго князь Феодоръ Ростиславичь Ярославский и Смоленский, да князь Иванъ Дмитреевичь Ростовскаго, да епископъ Тарасий Ростовский»³⁸⁷. В данном отрывке обращает на себя внимание определение «Городецкий» применительно к Михаилу Глебовичу. То, что речь идет именно о сыне Глеба Белозерского, подтверждается указанием летописца, что он приходился двоюродным братом ростовским князьям. Но выше мы видели, что городецким князем именуется и Андрей Александрович, вскоре получивший великое княжение. Судя по летописям, он княжил в Городце вплоть до своей кончины в 1304 г.³⁸⁸ То, что князю Михаилу Глебовичу дается определение «Городецкий», можно объяснить лишь тем, что к тому времени он служил великому князю Андрею Александровичу и был наместником в его стольном городе Городце. В скобках заметим, что определение «Городецкий» применительно к Михаилу Глебовичу нельзя считать опиской летописца – тот же перечень князей имелся в не дошедшем до нас варианте Никоновской летописи, который использовал В.Н. Татищев³⁸⁹.

В этой связи крайне любопытными представляются находки в 1980-х гг. двух идентичных печатей. На их лицевой стороне помещено изображение святого Андрея в полный рост, с крестом в правой руке, а на оборотной – изображение княжеской тамги. Одна из них была найдена на месте древнерусского Белоозера (в 15 км к востоку от современного Белозерска), а другая – пятью годами позже – в Городце на Волге³⁹⁰. Эти две находки могут свидетельствовать о том, что в 1286 г. Михаилу Глебовичу, возможно, все же удалось возвратить какую-то часть своих владений на Белоозере, как об этом говорит Никоновская летопись. Но после того, как он перешел на службу к великому князю Андрею Александровичу и получил от него Городец, прежние его владения на Белоозере должны были стать собственностью Андрея, а бывший их владелец распоряжался лишь остатками своих суверенных прав.

Отчасти это подтверждается тем, что после смерти Михаила Глебовича в 1293 г. его сын Федор Михайлович продолжал служить Андрею Александровичу. Как отмечал В.А. Кучкин, у нас нет сведений о пребывании на Белоозере Федора³⁹¹. Но, как говорилось выше, по наблюдениям В.Л. Янина, Федор Михайлович на рубеже XIII–XIV вв. оказывается великокняжеским наместником во Пскове, посаженным «из руки» Андрея Александровича.

Итак, мы видим, что Михаил Глебович и его сын Федор, лишившись в результате политической борьбы последней четверти XIII в. своих родовых вотчин, вынуждены были искать новых мест приложения своей службы и оказались у великого князя Андрея Александровича.

По данным Ростовского соборного синодика, Иван Федорович, первый из князей Копорских, являлся сыном Федора Михайловича Белозерского, сидевшего, как мы видели, в начале XIV в. в Пскове. Из грамоты Великого Новгорода 1305–1307 гг., адресованной великому князю Михаилу Ярославичу Тверскому, мы узнаем, что новгородцы жаловались на недостойное поведение князя Федора Михайловича в Пскове и требовали его официального отзыва³⁹². Несомненно, это требование горожан было удовлетворено. Но в связи с этим встает вполне закономерный вопрос – кто же сменил Федора Михайловича на псковском столе? Для ответа на этот вопрос необходимо обратиться к уже упоминавшейся нами записи писца об окончании работы над книгой в Псковском Апостоле. Судя по ней, переписка этой книги была закончена около 1310 г. «при архиепископе новгородьскомь Давыде, при великомь князи новгородьскомь Михаиле, а пльскомь Иване Федоровици, а посадниче Борисе…». Кто же был наместником великого князя Михаила Тверского в 1310 г. во Пскове? Им, судя по всему, являлся как раз сын Федора Михайловича Белозерского князь Иван Федорович, ставший впоследствии родоначальником князей Копорских³⁹³.

Его имя и позднее связано со Псковом. Под 1343 г. псковские летописи сообщают, что «псковичи со изборяны подъемше всю свою область и поехаша воевати земли немецькия о князи Иване и о князи Остафии и о посаднице Володцы, и воеваша около Медвежин голове пять дней и пять нощей, не слазя с конь, где то не бывали ни отцы, ни деди»³⁹⁴. Очевидно, что упоминающимся здесь князем Иваном был все тот же Иван Федорович, сын Федора Михайловича³⁹⁵.

Таким образом, у нас выстраивается схема родословия князей Копорских. Они происходили от белозерского князя Михаила Глебовича, лишившегося в конце XIII в. своих родовых владений. Его сын Федор Михайлович, внук Иван Федорович и правнук Константин Иванович на протяжении более чем столетия вынуждены были находиться на службе в Новгороде и Пскове.

Белозерские князья «Сказания о Мамаевом побоище»

Мы видим, что Ростовский соборный синодик называет далеко не всех князей белозерского княжеского дома. Пропущенной оказывается ветвь князей Копорских, которая к моменту составления синодика отделилась от главной ветви белозерских князей и по сути представляла собой уже отдельный самостоятельный род.

После того как мы выяснили родословие этой ветви рода, необходимо снова задать все тот же вопрос – все ли белозерские князья XIV в., включая и Копорскую ветвь, выявлены нами? Ответ на него может быть только отрицательным.

Думать так нас заставляют несколько мест из Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище». В рассказе о Куликовской битве 1380 г. они передают следующие подробности. Узнав об угрозе нашествия Мамая, на помощь к Дмитрию Донскому в Москву пришли белозерские князья: «И приидоша князи белозерстии, крепцы суще и мужествени на брань, съ воинствы своими: князь Федоръ Семеновичь, князь Семенъ Михайловичь, князь Андрей Кемский, князь Глебъ Каргопольский и Цыдонский; приидоша же и Андомскиа князи…»³⁹⁶ По пути к Коломне рати Дмитрия Донского пошли тремя путями, при этом белозерские князья пошли «Болвановскою дорогою съ воиньствы ихъ», а во время смотра полков на Девичьем поле под Коломной Дмитрий Донской распорядился включить их в великокняжеский полк³⁹⁷. Далее рассказывается о том, что после завершения битвы князь Владимир Андреевич Серпуховской послал искать раненого великого князя Дмитрия Ивановича. На этот призыв откликнулись многие из оставшихся в живых русских ратников: «И разсыпашася вси всюду и начаша искати». Но поиски сначала оказались неудачными: «Инии наидоша князя Феодора Семеновича Белозерьскаго, чающе его великимъ княземъ, понеже приличенъ ему беаше»³⁹⁸. И только двоим воинам, отклонившимся в сторону от основного места поисков, в итоге удалось обнаружить лежащего без сознания Дмитрия. Едва оправившись от ран, он вместе с князем Владимиром Андреевичем отправился объезжать поле сражения, прощаясь с убитыми боевыми товарищами: «И наеха место, идеже лежаху вкупе восмь князей белозерскихъ убиеныхъ, бе же сии мужествени и крепки зело, яко нарочитые и славнии удалци, и яко едина ради умре, и со множьствомъ бояръ ихъ»³⁹⁹. Далее перечисляются имена наиболее знатных или проявивших особую отвагу из числа погибших: «Ихъ же имена суть сиа: князь Феодоръ Романовичь Белозерьский и сынъ его князь Иванъ, князь Феодоръ Семеновичь…»⁴⁰⁰

В.Н. Татищев, добросовестно пересказав летопись, внес только незначительные уточнения. Полагая, что в текст летописца могли вкрасться небольшие неточности и описки, он лишь исправил определение Глеба как князя «каргопольского и цыдонского» на «каргопольского и кубенского»⁴⁰¹.

Н.М. Карамзин, описывая Куликовскую битву, заметил, что большинство из упомянутых «Сказанием о Мамаевом побоище» белозерских князей не встречается в уже опубликованном к тому времени их родословии, помещенном в «Бархатной книге». Все это привело историографа к оценке «Сказания о Мамаевом побоище» как источника в высшей степени недостоверного и во многом баснословного: «Не говоря о сказочном слоге, заметим явную ложь… Там сказано, что… в Донском сражении убито восемь или даже пятнадцать князей Белозерских, но… князь Федор Романович Белозерский, убитый на Дону вместе с сыном, не имел иных родственников, кроме брата, именем Василия, коего сыновья сделались, уже гораздо после, родоначальниками князей Андомских, Кемских, Белосельских и других». И далее, приводя пересказ Никоновской летописи о том, что «явились мужественные князья Белозерские с полками своими, князь Федор Симеонович, князь Симеон Михайлович, князь Андрей Кемский, князь Глеб Каргопольский (Карголомский?) и Цыдонский (?), князья Андомские», он делает вывод, что «князья Кемские, Андомские… принадлежат к новейшим временам»⁴⁰².

С.М. Соловьев в целом поддержал точку зрения Н.М. Карамзина на «Сказание о Мамаевом побоище» как на источник крайне недостоверный. По его мнению, значение Куликовской битвы было настолько велико, «что одним сказанием не могли ограничиться. О подобных событиях обыкновенно обращается в народе много разных подробностей, верных и неверных: подробности верные с течением времени, переходя из уст в уста, искажаются, перемешиваются имена лиц, порядок событий; но так как важность события не уменьшается, то является потребность собрать все эти подробности и составить из них новое украшенное сказание; при переписывании его вносятся новые подробности. Это второго рода сказание отличается от первого преимущественно большими подробностями, вероятными, подозрительными, явно неверными»⁴⁰³.

Этот взгляд, подкрепленный авторитетом Н.М. Карамзина и С.М. Соловьева, привел к тому, что практически все дальнейшие исследователи, касаясь вопроса о генеалогии белозерских князей, полагали, что упомянутые «Сказанием о Мамаевом побоище» лица из этого рода являются фигурами недостоверными. Единственное исключение из этого было сделано лишь для князя Федора Романовича и его сына Ивана, погибших на Куликовом поле. За это говорило и прямое указание родословцев, что «князя Федора и съ сыномъ со княземъ Иваномъ убили на Дону в Мамаев приходъ».

Пожалуй, лишь один Д.И. Иловайский пытался противостоять этой тенденции. Анализируя текст «Сказания», он обратил внимание на то, что в эпизоде прихода белозерских князей в Москву первым упоминается Федор Семенович, а за ним Семен Михайлович. Очевидно, это были родственники, скорее всего отец и сын. Поэтому он предположил, что упомянутый сказанием князь Федор Семенович Белозерский мог являться племянником убитого в 1380 г. Федора Романовича, то есть внуком Михаила Глебовича⁴⁰⁴. Но родословцам эти князья не были известны, и поэтому его мнение, не подкрепленное источниками, не было поддержано другими исследователями.

Так, А.В. Экземплярский, специально разбирая генеалогию белозерских князей, полностью поддержал точку зрения Н.М. Карамзина и С.М. Соловьева, отметив, что рассказ Никоновской летописи о Куликовской битве «заключает в себе много нелепостей, как, например, участие в этом походе каких-то баснословных князей Цыдонских и Каргопольских»⁴⁰⁵.

Впервые вопрос о степени достоверности упомянутых в «Сказании» белозерских князей был поставлен Л.А. Дмитриевым. По его мнению, в том, что в «Сказании» названы князья Кемские, Андомские, Каргопольские, упоминается о смерти восьми белозерских князей, есть все основания видеть отражение реальных фактов, по иным источникам нам неизвестным, а не ошибки или выдумки автора «Сказания», Все эти уделы – Кемский, Каргопольский (на взгляд Л.А. Дмитриева, искаженное название Карголомского), Андомский – образуются в составе Белозерского княжения в годы с конца XIV – начала XV в. и уже в том же XV в. все они прекращают свое существование. Это были настолько мелкие, незначительные и кратковременно существовавшие уделы, что упоминание их как самостоятельных единиц в «Сказании» говорит о том, что оно было написано в начале XV в., когда эти уделы еще имели какое-то значение⁴⁰⁶. При этом он, очевидно, опирался на мнение П.Н. Петрова, полагавшего, что основатели мелких белозерских уделов – сыновья Василия Сугорского, являясь двоюродными братьями погибшего в 1380 г. Ивана Федоровича, по времени жили в эпоху Куликовской битвы⁴⁰⁷.

Попытку выяснить время возникновения этих уделов предпринял Ю.К. Бегунов. Остановившись на эпизоде сбора войска в Москве, где упоминаются белозерские князья Федор Семенович, Семен Михайлович, Андрей Кемский, Глеб Каргопольский и андомские князья, он предположил, что первым из них назван князь Федор Романович, который вместе с сыном Иваном, как известно по родословцам, действительно участвовал и пал в Куликовской битве. То, что он именуется Федором Семеновичем, по мнению исследователя, является ошибкой «Сказания».

Относительно следующего из названных в этом эпизоде лиц, князя Семена Михайловича, встретилось, правда, небольшое затруднение. Выяснилось, что его имя упоминают синодики в числе убитых от Мамая⁴⁰⁸. Как известно, синодики являются достаточно достоверным источником, поскольку представляют собой поминальный список, составителю которого вряд ли был какой-то смысл вносить в свой список выдуманных лиц. По предположению Ю.К. Бегунова, здесь мы имеем дело с ошибкой, допущенной еще в конце XIV в. В русских летописях упоминается некий князь Семен Михайлович, убитый в битве с татарами на реке Пьяне в 1377 г.⁴⁰⁹ В поминальные списки павших на Куликовом поле имя этого князя могло попасть ошибочно: точно так же в списки погибших в 1380 г. попадает имя московского боярина Дмитрия Монастырева, в действительности павшего в битве с татарами на реке Воже в 1378 г.⁴¹⁰

Что касается Андрея Кемского, то такого имени родословцы не знают, а в 1380 г. Кемского удела еще не существовало – он образовался не ранее 30-х гг. XV в. Следующим назван Глеб Каргопольский. Но по мнению Ю.К. Бегунова, в данном случае здесь описка, так как в Каргополе своих князей не было, а следует читать – Карголомский. Такой удел в Белозерском княжестве действительно был, но в 1380 г. его еще не было. О существовании Карголомского удела известно лишь с первой четверти XV в. В «Сказании» названы и Андомские (или Андожские) князья. Их удела в 1380 г. также не имелось, поскольку он возникает лишь в 20—30-х гг. XV в.

Таким образом, Ю.К. Бегунов делает вывод, что проверка имен, названных в «Сказании», приводит к убеждению, что этот памятник мог возникнуть не ранее середины XV в., поскольку в нем названы кемские, карголомские, андомские князья, которых в эпоху, современную Куликовской битве, еще не существовало. Тем самым, по его мнению, опровергается утверждение Л.А. Дмитриева, что эти уделы уже появились «в конце XIV – начале XV в.». На взгляд Ю.К. Бегунова, то, что эти князья упомянуты памятником, может свидетельствовать лишь о том, что его автор являлся выходцем из Белоозера⁴¹¹. Некоторые уточнения в позицию Ю.К. Бегунова внес В.А. Кучкин, использовавший дополнительный актовый материал XIV–XV вв. из монастырских актов белозерских монастырей и опубликованные позднее родословцы. По его мнению, Кемский и Карголомский уделы сформировались все же в конце XIV в., что же касается Андожского княжества, то оно образовалось около 20-х гг. XV в. Поэтому, несмотря на некоторое удревнение истории мелких белозерских уделов, В.А. Кучкин, как и большинство других исследователей, по-прежнему считал, что сведения «Сказания» о белозерских князьях являются неверными. Ошибочны, по его мнению, и конкретные их имена⁴¹².

В.С. Мингалев обратил внимание на то, что имена белозерских князей встречаются не только в «Сказании о Мамаевом побоище», но и в более ранней «Задонщине», где названы «князи белозерстии Федор Семеновичь, да Семен Михайловичь»⁴¹³. Но он не стал рассматривать данный факт в плане проблемы достоверности «Сказания». По его мнению, это говорит лишь о том, что «в „Сказании“ заметно выделяются белозерские мотивы повествования, местный белозерский патриотизм его создателя, что выдает белозерское происхождение памятника… Здесь, в Кирилло-Белозерском монастыре в 1470–1480 гг., рукою Ефросина был сделан известный в науке список „Задонщины“, близкий к которому вариант был использован автором „Сказания“»⁴¹⁴. Но тем самым осталось невыясненным крайне важное обстоятельство – почему прекрасно знакомый с белозерскими реалиями составитель этого памятника так упорно упоминал неизвестных нам по родословцам белозерских князей?

Л.А. Демин, занимавшийся историей древнего Белоозера, попытался отыскать компромисс между двумя взаимоисключающими утверждениями: о том, что в основе «Сказания» лежат все же достоверные факты, неизвестные нам по другим источникам, и тем, что целый ряд известий «Сказания» является не более чем выдумкой, сочиненной много десятилетий спустя после событий 1380 г., в угоду тому или иному заказчику.

Исходя из мысли, что в основе «Сказания» лежит достоверное летописное повествование, он полагал, что сведения его вполне достоверны, соответствуют летописным или дополняют их. Вместе с тем в нем можно найти и исторические искажения. Они появились за счет того, что позднейший составитель, переписывая текст и встретив в нем незнакомые ему определения, исправил их по своему разумению. Так, вместо определения «князь Каргаломский» он поместил «князь Каргопольский», поскольку в XVI в. Каргополь являлся одним из крупнейших городов Русского Севера. Встречающиеся в одной из редакций «Сказания» «князья Ваньдомские» получились в результате неверного прочтения «князья Андожские и Вадбальские», которые действительно владели небольшими уделами на территории Белоозера. Вместе с тем, соглашаясь, что эти уделы возникли уже после сражения с Мамаем, он предлагал свое объяснение того, как они появились в тексте.

По его мнению, белозерский полк, как и другие княжеские полки того времени, состоял из княжеской дружины, то есть воинов-профессионалов, и ополчения, которое набиралось по волостям. Эти отдельные волостные отряды, например кемский, вадбольский и др., составляли подразделения в составе белозерского полка во главе либо с членами семьи Глебовичей, либо другими близкими к князю лицами, например старшими дружинниками, волостными управляющими и т. и. «Упоминание в летописном источнике о каких-то неведомых нам князьях Кемском, Каргопольском, и Ваньдомских или Андомских отражает, по-видимому, деление белозерского войска на более мелкие волостные подразделения, возглавляемые своими военачальниками. Их летописец мог ошибочно называть „князьями^»⁴¹⁵.

Итак, в литературе были высказаны диаметрально противоположные точки зрения по поводу реальности белозерских князей, упоминаемых в «Сказании о Мамаевом побоище». В более широком плане эти разногласия можно свести к проблеме достоверности исторического источника, в какой степени могут быть признаны соответствующими действительности конкретные факты, о которых сообщает «Сказание»⁴¹⁶?