Текст книги "Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях"

Неприятельские действия открылись на реке Дамуре, по большой дороге из Бейрута в Сайду{Вначале мая 1845 г. – Прим. ред.}. Там случилась обычная ссора между погонщиками-друзами и маронитами. Отголосок перестрелки поднял на ноги все южные округа. В этот раз христиане были готовы к наступательным действиям. Жители Джеззина, богатого и живописного округа, населенного почти исключительно маронитами, ворвались в соседний округ Шуф, сожгли много селений, разбили и рассеяли друзов и уже приступали к Мухтарскому замку, где защищался ненавистный им шейх Саид Джумблат. В то же время христиане Метена, пограничного округа между друзами и маронитами, поднимались массами на поселенных между ними друзов, жгли, грабили и умерщвляли безо всякой пощады.

В один и тот же день все свирепства, все ужасы злейшей междоусобной войны объяли южные округа Ливана. В каждом селении дрались христиане с друзами, а победители жгли дома побежденных. Была пора урожая шелковичных червей. Шейхи-друзы, чтобы отвлечь своих вассалов от занятий по хозяйству и заставить их идти на защиту своего племени, стали сами сожигать и шелковичных червей, и коконы. С другой стороны, они взывали о защите у пашей и у войска турецкого, занимавшего Бейт эд-Дин.

Около недели продолжалось торжество христиан. По всему Метену, в Джеззине и в половине селений округа Шуфа не осталось ни одного друза; одни пали, другие спасались в соседние округа, их имущество было разграблено, дома сожжены. Затем одолели друзы, в свою очередь стали и они губить христиан, грабить и сожигать, так что в промежуток двух недель этой неистовой оргии в семидесяти живописных, цветущих, богатых селениях Ливана не осталось ни одного дома. Из Бейрута можно было следить глазом за ходом войны, днем – по облакам дыма, клубившимся попеременно над вершинами гор, ночью – по пламени, бежавшему из одного селения в другое по скату гор. И это было среди весеннего праздника полуденной природы! Жизненные соки растительного царства, разогретые майским солнцем, покрывали изумрудом плантации и золотом зрелых жатв поля и пригорки, а в человеке свирепели страсти, и он метался хищным зверем среди благ, дарованных ему щедрой природой, и с зажженным факелом в руках, с бешенством в сердце жаждал только крови и истребления.

С одной стороны бейтэддинский гарнизон, а с другой – Веджиги-паша с войском и артиллерией выступали в горы между двух разъяренных племен, чтобы их разнять. Но турки шли ощупью по горам, опасаясь, чтобы оба племени вдруг не восстали противу них и чтобы междоусобие горцев не обратилось в общий бунт. Опасения эти были еще менее основательны теперь, чем в первую междоусобную войну, по мере сугубой злобы, которой в сей раз были одушевлены обе стороны одна против другой. Можно было опасаться, что если бы марониты восторжествовали, то анархические их стремления направились бы впоследствии противу правительства, подобно тому как друзы подняли оружие на пашу в 1842 г. вслед за своей победой над маронитами. По законам человеколюбия и здравой политики и по соображению всех внутренних и внешних обстоятельств туркам надлежало во всяком случае соблюсти строжайшее беспристрастие между двумя воюющими племенами. Достаточно было повелеть, чтобы все ватаги рассеялись по своим селениям под страхом наказания всякого горца, встреченного с оружием вне своего селения. Патрули регулярных войск могли бы обходить горы по всем направлениям и без труда рассеять обе партии. Но турки всего более опасались за свое войско. Опасения эти служили личиной коварного расчета. Они равно были озлоблены и на друзов, и на христиан ливанских. По их мнению, оба племени были не довольно истощены в залог своего повиновения.

Дивизионный генерал Дауд-паша объявил, что он не раздробит своих колонн по горам, где тропинки, и ущелья, и чувства жителей повсюду таили измену. Было положено в военном совете, чтобы каждая колонна была не менее полубатальона в комплекте и чтобы два лагеря с артиллерией оставались резервными центральными пунктами в Метене и в Бейт эд-Дине, куда могли опираться подвижные колонны. Эти стратегические предосторожности обнаружили горским племенам опасения турок и внушили им новую дерзость.

Вместо того чтобы соблюсти строгое беспристрастие, паши решились искать подпоры в одной из двух воюющих партий. Весы, очевидно, клонились опять на сторону друзов. Коренное олигархическое их устройство и даже народный их нрав представляли более надежные поруки, чем буйные страсти, господствовавшие в христианском лагере. Шейхи и эмиры были чужды этого народного стремления христиан, грозившего потопом всему феодальному дворянству и руководимого тайными происками маронитского духовенства и приверженцев отпадшего княжеского дома. Что же касается незрелой попытки шейх эш-шебабов, предводителей христианской молодежи, все это устройство рушилось при первой военной тревоге. Комитет дейрэлькамарский мог управлять происками, но не военными действиями. К тому же марониты под роковым влиянием безначалия не замедлили навлечь на себя гнев пашей. Между тем как сами они вопияли к туркам о защите, был ими захвачен провиант, отправленный под конвоем из Бейрута в лагерь Веджиги-паши, а в перестрелке с друзами в селении Курнайле убит ими вахмистр турецкого отряда, поспевшего туда, чтобы рассеять обе партии. Это преступление или, может быть, этот случай раздражил все войско турецкое противу христиан и обеспечил друзам сверх благосклонности паши, основанной на политическом расчете, сочувствие войска, основанное на религиозном негодовании против гяуров за измену войску, посланному с мирным словом.

Шейхи-друзы воспользовались ошибками своих соперников. Паша приглашал в лагерь всех шейхов и эмиров обоих враждебных племен. Марониты не являлись, одни – по недоверию к туркам, другие – по сочувствию собственного бессилия на массы своих единоверцев. Друзы, напротив того, предстали к паше и под благовидным предлогом содействия к прекращению междоусобий стали из турецкого лагеря направлять движения своего племени.

Обстоятельства эти поясняют странное явление этой эпохи – роковой для христиан союз турецких властей и войск с друзами, которые еще недавно восставали общим бунтом в горах противу османской власти, тогда как христиане, оказавшие усердие к султану в 1840 г., ничем иным, можно сказать, не провинились пред правительством, как разве легковерными речами и легковерными надеждами на сочувствие Европы. Притом же основная мысль, которая одушевляла массы христианского народонаселения, мысль об уничтожении феодальных прав, вполне согласовалась с видами османского правительства. Что же касается происков о восстановлении падшего владетельного дома, то всякий беспристрастный наблюдатель мог убедиться в том, что для народной массы, чуждой пронырствам партий, имя Шихабов, этих бичей ливанской олигархии, служило более знаменем ее стремления, чем целью.

Благоприятствуемые турками друзы продолжали повсюду карать злополучных христиан. Сайда и Бейрут наполнились жертвами ливанских междоусобий. Маронитский патриарх умер со страха при известии о приближении ватаги друзов к Кесруану. Между тем в знак своего беспристрастия и в удовлетворение жалоб консульств великих держав паша повелевал в один и тот же день казнить в Бейруте друза, пойманного в зажигательстве христианских домов, а на горах в лагере – христианина, обвиненного в упомянутом нами убийстве турецкого вахмистра. Виновника нельзя было отыскать в толпе сражающихся, но зрелище казни было необходимо для удовлетворения озлобленного войска. Казнили первого, кто попал.

Кровопролития ливанские отозвались и на Антиливане. Округа Рашеи и Хасбеи, населенные православными христианами и друзами, состоят и теперь, как в старину, под управлением младшей линии Шихабов, пребывающих в мусульманском законе. Эмир Саад эд-Дин в Хасбее и эмир Эфенди в Рашее, лишенные феодальных своих прав под египетским владычеством, были с того времени облечены властью муселимов, или окружных начальников, и в этом звании утверждены турками в награду их восстания противу египтян. В 1843 г. слабоумный Али-паша дамасский сменил хасбейского правителя и отдал округ на праве откупном какому-то курду. По поводу новой раскладки податей случилась распря между хасбейскими христианами. Шейхи-друзы из семейств Шамс и Кейс, которые здесь никогда не имели политического веса, как шейхи на Ливане, раздражали обе партии в надежде, подобно шейхам ливанским, подчинить своей власти цветущий христианский округ, обязанный своим благосостоянием отеческому правлению эмира Саад эд-Дина, но потрясенный переменой власти. Они призвали на помощь себе американских протестантских миссионеров, которых прозелитическая тактика в Сирии состоит преимущественно в том, чтобы порождать ссоры в общинах и в семействах, мутить воду и в ней рыбу ловить, по пословице.

Господин высшего происхождения. Рис. Де Ламборда.

Мы уже имели случай видеть участие, принятое миссионерами в волнении народных страстей на Ливане. Опираясь на влияние английского имени и на сочувствие английских агентов, суля своим последователям всякие блага, льготу от податей, денежные пособия, они успели привлечь к себе недовольных в числе 500 душ, открыли школы и стали проповедовать свое учение. В Турции духовное начальство подвластных племен участвует в делах по управлению. Ссора за раскладку податей весьма легко обратилась по проискам друзов и миссионеров в ссору с церковью. Произошли смятения; народные страсти, призвавшие раскол, злее разгорались под его влиянием. Миссионеры, которые уже двадцать пять лет подвизаются на всем Востоке и другого успеха не обретают, кроме раздоров в племенах и в семействах других христианских вероисповеданий, торжествовали мнимым обращением ста с лишком православных семейств. Правда, семейства эти перестали посещать свою церковь, но миссионерам предстояло еще обращение прозелитов строгим надзором, чтобы лампада не зажигалась пред домашними образами и чтобы не соблюдались посты; а прозелиты исполняли втайне от своих учителей все обряды отцовской веры. Престарелый Антиохийский патриарх Мефодий успел ходатайством у правительства отменить те финансовые меры, которые породили распрю в его пастве, и возвратить правление любимому народом эмиру. Сам престарелый владыка среди зимы переехал чрез снежный хребет Анти-ливана и успел, наконец, примирить обе партии, над которыми начинало тяготеть корыстное влияние шейхов-друзов. Протестантские миссионеры, принужденные укрыться от негодования народа, покинули Хасбею. Отступление это необходимо для пояснения тех бедствий, которые постигли злополучную Хасбею по поводу ливанских междоусобий. Знакомый читателю шейх Насиф Абу Накид, палач дейрэлькамарских христиан, бежавший затем из-под ареста, был исключен, по настоянию консульств великих держав, от амнистии, дарованной Эсад-пашой друзам. С того времени он рыскал в Хауране и в кочевьях бедуинов. Как только открылись новые ливанские междоусобия, друзы антиливанские призвали к себе этого знаменитого злодея и обещали ему свое пособие на Ливане с тем, чтобы он им предварительно помог казнить хасбейских христиан и подчинить их власти шейхов. Свирепый Абу Накид набрал шайку более 3 тыс. друзов хауранских, курдов, бедуинов и всякого сброда. Он обнародовал султанский поддельный фирман, которым повелевалось всем правоверным восстать на побиение христиан. Предшествуемый ужасом своего имени, налетел он, как коршун, на Хасбею. Эмир Саад эд-Дин посоветовал христианам спасаться бегством. Они отступили со своими семействами по дороге в Дамаск, чтобы просить защиты у паши, но друзы хасбейские, присоединившись к ватаге Абу Накида, обступили христиан в одной из антиливанских долин, где были они расположены на ночлег, отрезали им дорогу в Дамаск и ударили на них. Отчаяние вселило храбрость в несчастных, они долго защищались, несколько сот пали, другие успели спастись в Захле. Неподалеку оттуда был расположен лагерь Веджиги-паши. Абу Накид со своей ватагой и с хасбейскими друзами, насытившись грабежом в покинутом христианами городе и в целом округе, осквернили церкви, закололи священников у алтарей, превзошли свирепствами ливанских своих единоверцев.

Господин высшего происхождения. Рис. Де Ламборда.

Что же, после всех этих злодейств Абу Накид был ласково принят Веджиги-пашой, одет в почетный кафтан и, будто загладивши новыми своими преступлениями те преступления, за которые Эсад-паша два с половиной года не дозволял ему ступить ногой на Ливан, получил теперь всепрощение от преемника правосудного Эсада. Приписать ли это ослеплению паши или, может быть, дележу хасбейской добычи? Всем своим поведением в междоусобиях ливанских племен наместник Порты оправдал самые черные предположения народной молвы, а что еще хуже – внушил убеждение, что и Порта радовалась бедствиям горцев. Порта оправдывалась пред посольствами великих держав, слагая всю вину на происки Шихабов. Чтобы разрушить влияние старого эмира Бешира, который из столицы путал ливанские дела и наводил на правительство новые хлопоты, отправляли его в ссылку со всем семейством в Кастан-Болу, в Малую Азию. Тогда-то сыновья и внуки эмира, и прежде всех эмир Эмин (Эмин значит Верный), на которого преимущественно возлагали свои упования приверженцы Шихабова дома, один за другим отреклись от новой своей веры, в которой даже иные из них были рождены. Шихабы возвращались теперь к вере своих предков, чтобы тем угодить правительству, точно так как лет за тридцать пред тем принимали они в горах крещение, чтобы обрести в христианских племенах Ливана опору противу своих буйных вассалов. Кчести старого эмира Бешира скажем, что он не осквернил своих седин отступничеством. Он доселе пребывает в христианском законе и смиренно живет в Бурсе, куда он был впоследствии переведен для перемены климата{Эмир Бешир умер в христианской вере в Бурсе [29 декабря 1850 г.].}.

На Ливане между тем друзы продолжали губить христиан в глазах пашей и войска, а Веджиги делал в своем лагере артиллерийское учение, чтобы громом холостых зарядов разогнать их полчища. На горькие упреки и на настойчивые жалобы генеральных консулов он отвечал напыщенной исповедью о своем беспристрастии, о своем человеколюбии, о чистоте своих намерений. Он обвинял христианских старшин и самого каймакама в том, что они не соглашались явиться к нему в лагерь для переговоров с друзами, и потому предлагал консульствам великих держав быть посредниками и дать свое поручительство в безопасности и неприкосновенности старшин христиан и друзов для съезда их в Бейрут на заключение перемирия.

Таким образом открылись переговоры в Бейруте при поручительстве агентов великих держав в конце мая, и мало-помалу были уняты неистовства в горах. Но основной вопрос об управлении так называемых смешанных округов, два раза бывших театром междоусобий, не мог быть решен. По крайней мере все согласились остаться в покое и ждать новых распоряжений Порты.

Едва прекратились междоусобия друзов с маронитами в южных округах Ливана, произошли смятения в северных округах по поводу избрания нового патриарха маронитского. Смятения эти служили выражением внутренней борьбы между олигархическими притязаниями шейхов и новыми наклонностями в народе.

Аристократия домогалась в пользу кандидата своего племени сана маронитского патриарха, дабы затем все прибыльные должности по управлению церковным имуществом достались на долю духовным лицам из дворянского рода и послужили бы источником обогащения ленивых шейхов. Церковь маронитская богата, но масса духовенства пребывает в нищенстве и, обрабатывая собственными руками монастырские угодья, едва снискивает себе насущный хлеб{В одном донесении от 2 сентября 1845 г. Базили описывает положение низшего маронитского духовенства в Ливане: «…злоупотребления маронитской олигархии в отношении монастырей и имущества церкви были кричащие… Маронитские монахи были тружениками, в поте лица они создавали виноградники, растили шелковицы и оливки. Они своими собственными руками заставляли не обрабатываемые ранее земли приносить доходы. Пожертвования увеличивали богатства церкви. Однако эти богатства проматывались небольшим числом епископов, аббатов, а низшее духовенство, обрабатывающее землю, одевалось в грубую шерстяную ткань и питалось только ячменным хлебом. Масса маронитского духовенства находится в нищете, тогда как маронитская церковь является без преувеличения наиболее богатой христианской церковью в Сирии» (АВПР. Ф. «Посольство в Константинополе». Д. 799. Л. 234). – Прим. ред.}. Злоупотребления эти всегда существовали, они сделались ощутительнее по мере политического влияния, приобретенного духовенством в последовательных переворотах горских племен. Все лето бушевали марониты, духовенство и миряне. Собор епископов выдерживал осады противу мирян и монахов, вооруженных дубинами, пока, наконец, олигархия успела провозгласить своего кандидата из рода шейхов Хазен при содействии французских агентов и римских булл. Не менее того нанесен этой борьбой сильный удар патриархально-аристократическим преданиям маронитов, подобно тому как междоусобия южных округов, несмотря на торжество шейхов-друзов в 1841 и 1845 гг., служат предзнаменованием неминуемого их падения.

Господин высшего происхождения. Рис. Де Ламборда.

Недолго спустя по усмирении Ливана скончался Али-паша дамасский. Уверяют, что бедствия хасбейских христиан отравили последние его дни и ускорили его смерть. При всех своих пороках и при своей глупой лени Али-паша имел сердце доброе и человеколюбивое. Как бы то ни было, он до конца более заботился о своей кухне, чем о целом пашалыке, и охотнее рассуждал со своим поваром о приправах к соусам, чем со своими чиновниками об устройстве запущенных дел по управлению. Господствующие страсти наместника Порты в Дамаске были вино и индейки. Вину он посвящал свои ночи, к великому соблазну правоверных жителей святого града, Шам-эш-Шерифа, предместья и запаха Мухаммедова рая; а утро проводил среди своих трехсот отборных индеек, не доверяя никому, разве своему начальнику штаба, присмотра за этим любимым стадом. Меж тем хасбейские христиане скитались без хлеба и без крова, а в Хомсе, одном из городов Дамасского пашалыка, свирепый муселим терзал на распятии христианина, окружного казначея, ограбленного нерегулярным войском паши, и допрашивал архиерея, какие еще другие истязания терпел мессия от иудеев. Так-то соблюдались наместниками султана в областях торжественные обязательства Гюльханейского манифеста пред подвластными племенами и пред Европой.

Назарет. Гравюра XIX в.

За исключением Халебского пашалыка, где в это время стоял Аравийский военный корпус, вся остальная Сирия томилась в анархическом омуте под влиянием ливанской бури. Племена мутуалиев в Баальбекской долине раздирались семейной враждой древнего владетельного их дома эмиров Харфуш. Их повиновение пашам ограничивалось платежом подати, а платеж был только тем обеспечен, что эмиры, разделенные на две враждебные партии, поочередно являлись в Дамаск искать друг против друга покровительства у паши. Другие племена мутуалиев, населяющие живописные долины и покатости последних отраслей [отрогов] Ливана между Сайдой и Суром, заразились духом своих ливанских соседей и составили между собой конфедерацию, с условием платить пашам положенную подать, но не допускать никакого вмешательства во внутренние свои дела. Никогда их шейхи, потомки знаменитого Насифа Нассара, о котором мы упоминали в эпоху Джаззарову, не являлись в города; никогда не принимали они внутрь своего округа ни чиновников Порты, ни турецкого войска. Многочисленные шайки разбойников обегали Галилею. Изуверство мусульман заставляло все христианское народонаселение Назарета бежать в Акку. Мехмет-паша Кюпрузли, комендант крепости, воспитанный в Париже, до того уронил правительственную власть, что собственные его наездники, вместо того чтобы укрощать разбои в подведомственном округе, отказались от службы, стали грабить селения, а когда паша успел захватить и посадить в тюрьму некоторых из них, остальные среди дня бросились в крепость и их выручили.

Бедуин. Рис. Де Ламборда.

В Самарии (в горах Набулусских) междоусобная война Абд эль-Хади и Токанов продолжалась с 1841 г. и становилась с каждым годом злее и кровопролитнее. В Иудейских горах классическая вражда древних партий кейси и иемени имела своих представителей в шейхах Самхан и Абу Гош. Шейх Мустафа Абу Гош, знакомый всем нашим [российским] поклонникам страж ущелий, ведущих в Иерусалим, бунтовался и умерщвлял двух муселимов, назначенных от иерусалимского паши. В Великой пустыне была засуха; несметные рои бедуинов прилетели искать пастбищ у южных пределов Палестины и там дрались между собой и прерывали сухопутные сообщения Сирии с Египтом, пока, наконец, Мухаммед Али египетский принял меры для их удаления. С восточной стороны Сирии по всему пространству Великой пустыни от Хомса до Галилеи прикочевали на рубеж населенных округов другие племена бедуинов, вытесненные засухой от берегов Евфрата и от Аравийских степей. За два года перед тем турецкий паша, который вел караван в Мекку, поправши законы гостеприимства, вероломно умертвил в своем лагере шейха одного кочевья. С того времени вся пустыня кипела негодованием на турок и грозила пресечь сообщения между Дамаском и Меккой. Затем турки успели посеять раздоры между кочевыми племенами и выставить молодого и предприимчивого шейха Мухаммеда Духхи и конфедерацию многих племен, признавших его своим главой, против другого шейха, стошестнадцатилетнего Насифа Шилаан, который до того времени был облечен правом конвоя над караваном Мекки. Враждебные племена расположились в числе, может быть, полумиллиона душ по соседству Дамаска и там воевали между собой, грабили селения и питались сами и их стада недозрелыми жатвами.

Таково было состояние Сирии под турецкими пашами после пятилетнего бесспорного владычества. Повсюду отзывалось пагубное влияние ливанских смут и бессильных или коварных попыток Порты к устройству правления горских племен.