Текст книги "Досье поэта-рецидивиста"

О судьбе настоящего художника

Талантливый может всё —

Даже пропить свой талант.

Творя новое,

Не за что ухватиться —

Хватайся за воздух.

Правила, понимание и подражание

Есть только мост в будущее,

Но не оно само.

Голосам тысяч крестьян

Не слиться в возглас Конфуция,

Тем более если ты он и есть.

Траву корова жуёт на лугу —

Всё делает, как мать научила,

Но тут появляется волк,

Съедает траву и корову.

Люди трусливы и осторожны,

Люди корыстны и невозможны.

Стоил ли жить ради них,

Может, весь мир только миф?!

Убийство Третьякова

Светил солнечный майский день, когда Виктору позвонил бывший одноклассник. С ним вместе Витя вычеркнул из жизни не одну тысячу школьных академических часов. Одноклассник пригласил Виктора посетить нехитрое зрелище, в котором десять лет назад они сами в бытность школярами участвовали, – пойти на последний звонок в их горячо любимую школу с номером шестьдесят два. Виктор без раздумий согласился. Делать двадцать пятого мая, да как и в любой другой день, ему всё равно нечего, да и друзей огорчать не любил, друзей он уважал за пунцовые кулаки и спортивные лица.

Все знают, что людей убивать нельзя. Но иногда очень хочется. Вот тогда и приходит на помощь юмор, способный убить не хуже кинжала или революционного нагана… Витя, надо сказать, владел кинжалом и наганом гораздо лучше, чем юмором, но всё же проблески таланта Ленки Воробей в нём иногда проскакивали.

Золотая школьная пора! Как она далеко. Иногда кажется, что школьные годы чудесные были вовсе в прошлой жизни или с кем-то другим. Виктор к школьному десятилетию относился как к сроку за убийство и никаких сантиментов по этому поводу не испытывал. Поэтому на последний звонок он накинул черную рубаху и с отнюдь не праздничной миной отправился поглазеть на тупые, тухлые школьные пародии и прочий недоношенный креатив.

Меценаты в России не переведутся, видимо, никогда. Странно только, что становятся меценатами они не на заре своей предпринимательской деятельности, а уже сколотив капитал, устремив взоры на политический Олимп. Воистину, политика пробуждает в людях все самые светлые чувства и эмоции, всё самое доброе и положительное, скрытые до поры чувства любви и сострадания к ближнему, и с превеликим усердием новоявленные меценаты-политики начинают заботиться о тех, кого раньше обманывали, обворовывали и попросту кидали с мыслью о положительном торговом сальдо. В один миг их жизнь меняется, и из воротил и акул бизнеса они превращаются в плюшевых медведей.

Третьяков был из них – из воротил бизнеса. Ко времени визита Витюши в свою когда-то родную школу он обратился в мецената и развернул в учебном заведении активную благотворительную деятельность. Проходя по школьным коридорам, Витя видел то там, то тут непонятные слова «Фонд “Третьяковские традиции”», «стипендии отличникам», «поддержка талантов». Даже Виктор, не ходя к гадалке, понял: вся эта бурная деятельность – не более чем показуха и кем-то проплачена. Этого «кого-то» он сразу невзлюбил.

– А вот и его фотка, – сказал он друзьям, увидев на стене облысевшую явно до срока физиономию.

– Похоже, умный очень – волосы все повылезали, – послышался из-за спины голос и тихий гогот, похожий больше на карканье бегемота или лай гиппопотама.

Витя с когортой стальных, несгибаемых ребят вошёл в актовый зал. Простояв с полчаса и ни разу не улыбнувшись, он уже хотел было уходить.

Зал полон. В первом ряду сидят учителя и директор. Полупьяная от счастья молодёжь что-то исполняет на сцене. Третьяков тут как тут и с видом неземного благодетеля сидит по центру в первом же ряду. В зале расселись не занятые в действе ученики и их родители. У задней стенки стоят те, кому не досталось сидячих мест. Некоторые из этих стоячих уже откупорили бутылки с шампанским и отмечают ещё де факто не состоявшийся, но уже грядущий последний символический звон колокольчика.

Витя уже чуть развернул плотный атлетический торс и направился было к выходной двери, как вдруг какой-то нетерпеливый папаша начал открывать очередную бутылку шампанского. Будучи уже навеселе, не удержал пробку. Громкое «тугггуууффф» разнеслось по залу. Звук напоминал выстрел революционного маузера, и Витя среагировал, как на тренировке, чётко и остро атаковав противника. Зал притих, и Виктор в этот момент истошно закричал: «Убийство! Убийство Третьякова!» Зал взорвался хохотом. Третьяков покраснел и, видимо, решил урезать финансирование школе на следующий год за такую хохму.

Урезал или нет – неизвестно, но больше Виктора никогда не пускали на последние звонки и даже на порог. Старый физкультурник, знающий его в лицо, всегда дежурил у входной двери и строго настрого наказывал охраннику «убийцу Третьякова» в школу больше не пускать.

Голый на столе

 
Трезвый в вытрезвителе
Невиновный в тюрьме
Безработный на работе
И голый мужчина на столе
 

(Давиду Бурлюку от Алега)

Рубщик

Как только рассвело, Валера поехал в лес на дальнюю делянку. На дворе распускался май – самое время для заработка. Умылся росой и, не завтракая, на своём старом грузовичке поехал по грунтовой дороге за село. Две ровные параллельные колеи резали то ещё голое чёрное поле, то густой сосновый лес, то не до конца одевшийся в зелёную накидку берёзовый. Иногда под колесо попадал куст шиповника, слишком далеко вышедший на дорожку из леса, или сухая ветка, тщетно пытающаяся преградить путь многотонной машине.

Работа спорилась. Бензопилой валил могучие деревья, ещё пять минут назад казавшиеся вечными. Обрубая сучья, думал о доме и семье, о детях, о корове Маньке и цыплятах, неделю назад вылупившихся из яиц и громко кричащих то ли от страха, то ли от постоянного голода и желания поскорей вырасти. Распиливая на ровные части длинные стволы, похожие на дубины великанов, мечтал о тепле очага и о горячем чае, что уже ждал дома.

Удовольствие и приятную усталость приносила работа Валере. Основная часть её была не видна окружающим. «Рубщик» – так его прозвали в деревне. Все видели, как он каждый день рубит у себя во дворе берёзовые чурки и продаёт уже колотые дрова в райцентре. Тем и зарабатывал на жизнь. Меж тем мало кто задумывался, как, обливаясь потом, валил вековые деревья в лесу, обрубал на них ветки, распиливал, с трудом складывал в кузов и вёз к себе домой, а уж потом только колол, оживляя округу гулкими, тупыми звуками, снова грузил и вёз в район, стоял на рынке в ожидании покупателей и часто, никого не дождавшись, вечером приезжал назад несолоно хлебавши.

Валера жил хорошо по деревенским меркам. Просторный дом, полный ребятишек, красавица жена, корова, свиньи, куры, гуси, недорогой, но почти новый автомобиль, на котором по выходным вся семья ездила за обновками. Многие в деревне ему завидовали, многие уважали за добрый нрав, тягу к труду и отсутствие страсти к спиртному. Жизнь его, да и всей деревни, текла, как ручей, ускоряясь по весне и осенью, успокаиваясь к лету и замирая в зимнюю стужу.

Были у Валеры две странности – он никому не одалживал денег, но так поступали многие в деревне. У большинства просто нечего было давать, другие не давали в долг, чтобы не потерять вместе с невозвращенными деньгами и немногочисленных друзей. А вторая его странность: по вечерам и зимой, и летом на дороге напротив своего дома, никому ничего не говоря и не объясняя, он выкладывал охапку колотых дров. Зачем это делал, никто не знал – никому он старался о своей причуде не рассказывать и, если спрашивали, только отшучивался.

Каждый вечер производил один и тот же ритуал: выходил во двор, умывался колодезной водой, набирал увесистую охапку рубленных днем поленьев, нёс за ограду, аккуратно оставлял под кустом смородины да спокойно ложился спать. Поутру он, как обычно, шел кормить скот и убирать сараи, носил воды на день в хату и баню, колол полкузова дров и к обеду привычно подмечал, что под кустом перед домом уж охапки и нет. Кто её забирал, он не смотрел и никогда не пытался узнать, карауля в ограде.

Зачем он это делал? Трудно сказать. Жена несколько раз спрашивала.

– Надо людям помогать, – отвечал Валера. – Меня от охапки не убудет, а человеку помощь. Господь дал мне силу, значит, я обязан с кем-то ею поделиться. Вот так.

– Чудак человек! – говорили ему соседи, крутя у виска. – Зачем тебе это надо? Мир хочешь изменить?

– А что тут плохого? Мир подправить не мешало бы чутка, – шутя, отвечал Валера и не обращал внимания на досужие разговоры, на насмешки и советы окружающих, лишь дальше продолжал рубить берёзовые чурки, а они, раскалываясь, отвечали ему то приятным хлёстким раскатистым щелчком, то треском не до конца поддавшейся древесины.

Никогда у Валеры не было собаки. Не на кого ей было лаять, да и не любил он шума – всё делал размеренно и спокойно. И забор оставался ещё советский – метр от земли и весь в решето. Меж тем соседи повыстраивали двухметровые кто кирпичные, кто железные, заводили по несколько собак, чтобы уберечься от воров, покупали ружья и вешали там и тут огромные амбарные замки, по утрам звеня ключами, то запирая, то отпирая двери и засовы.

– Валер, почему ты себе забор ладный не сделаешь? – спрашивали его. – Да и собака не помешала бы от воров.

– А у меня не воруют. Зачем мне всё это? – отвечал он и со свистом вновь и вновь опускал тяжёлый колун на ровный берёзовый срез. А вечером в тишине, в одиночестве, стараясь, чтобы его никто не видел, вновь нёс под смородиновый куст охапочку, которая к утру бесследно растворялась в деревенской тиши, даруя взамен покой, умиротворение, веру в себя и людей.

Как приходит любовь

 
Меня все любят, обожают.
Я свет, лампада, я – кумир.
Я вожделен, я почитаем,
И жизнь моя – ориентир.
 
 
Я на коне, я в люди вышел,
В печать, в века, в народ и клир.
И не скрывают восхищенья,
Кто хаял, обливал, чернил.
 
 
От пионера до генсека
Мне каждый что-нибудь принёс:
Юнец мне лобик чмокнул тихо,
Генсек – отеческий засос.
 
 
И музыка играет в доме,
Не устаёт идти народ,
Цветы несёт, венки и водку
Без устали с ухмылкой пьёт.
 

Рубщик-2

Весна и осень – странные, переменчивые, очень нестабильные времена года. В эту пору птицы совершают свои многодневные перелеты, деревья радикальным образом меняют внешний, да, наверное, и внутренний облик, ось земная, круто отворачиваясь от солнца, будто налетает на невидимую небесную ось, а у людей обостряются хронические заболевания, в особенности психические.

Знали его все не иначе как Вася. Ни фамилию свою, ни отчество он старался не афишировать, потому что были они не слишком печатны. Полное ФИО этого скромного парня звучало смешно – Василий Венедиктович Писебреев. Обычный компьютерщик. Ходил по горам и долам да чинил занемогшие эвээмы. Брал недорого, а выполнял работу быстро и качественно, поэтому клиентов у Василия было хоть отбавляй, но от новых он всё же никогда не отказывался.

Телефон привычно прожужжал патриотичную мелодию гимна СССР, и Василий нажал на пошарпанном «Алкателе» протёртую до дыры кнопку.

– Алё, алё…

– Привет, Василий, – донеслось с противоположного берега.

– А, привет, привет, – ответил без налёта удивления Вася, хотя и не узнал звонящего по голосу.

– Это я, Олег, – пробурчал динамик.

– Здарова, Олег, – ответил ему Василёк.

– Вася! Знакомым нужно компьютер починить. Ну как обычно всё: больные люди приобрели, чтобы был. Надо настроить, все дела…

– Конечно, давай, сделаем! Говори адрес!

Через час Василий был на месте. На улице грохотала, посылая молнии в непокорных людишек, поздняя весна, и Васе очень хотелось побыть на улице, но долг звал, звал в прямом смысле – незнакомый мужчина кричал из окна: «Вася, заходи! Второй этаж, дверь направо». Первые нехорошие предчувствия поселились в душе Василия.

Приличная входная дверь, как крокодилья приоткрытая пасть, зазывала войти. Вася ступил за порог. Ничего необычного: кафель, обои, люстра. «Следов потёков крови не видно – можно смело проходить», – сказал себе Вася и немного успокоился.

Вошёл в небольшой коридорчик. Его с улыбкой на лице встретил парень лет тридцати пяти. Широко улыбаясь, пригласил снять обувь и пройти в залу. Вася нагнулся и начал расшнуровывать свои бежевые «катерпиллеры». Вязка непростая, и за пару, минут пока снимал обувь, Вася успел оглядеть пространство вокруг себя. Всё было чинно-благородно, за исключением одной детали: в тёмном углу Васин взгляд выхватил старый монитор, в народе прозванный «телевизор». То, что был он стар морально, не вызвало удивления Васи. Его удивила дыра-щель в кинескопе. «Может быть, упал со стола», – подумал Василий, успокаивая себя, и прошёл далее.

– Наконец-то! Мы вас уже заждались! – сказала сидевшая за компьютером полная женщина с лицом, не обезображенным интеллектом. Она привстала и жестом просителя призвала Васю заняться делом.

Уже с первого взгляда Василий понял, что дело плохо. Вместо рабочего стола на мониторе красовалось чёрное пятно, системный блок лихо завывал, как одинокий казак во степи.

– Уж мы его и так, и эдак, – начала явно разгорячённая и раздосадованная своими неудачами женщина, – а он ни в какую. Никак не хочет работать!

– Я уже хотел его выкинуть, – вклинился мужчина, – достал меня этот гад уже порядком!

Вася принялся за дело. Прошло два часа. Результата не было.

«Что за чертовщина! – думал Василий. – Уже всё перебрал, а что не так – не пойму». Прошло ещё два часа. Хозяева начали нервничать и предложили закончить заниматься мазохизмом, но в Василии проснулся азарт, и он с удвоенной силой стал бороться с непокорной машиной. Прошло ещё два часа, но ЭВМ так и не оживала. Хозяев начало поколачивать, но Вася не придал этому значения.

– Да бросайте вы его, – почти кричал хозяин дома.

Вася уверенным жестом дал понять, что не все ещё потеряно. Прошло ещё два безрезультатных часа, уверенность Василия почти не обмелела как вдруг что-то сверкнуло позади спины.

Краем глаза Вася увидел стальной блеск. Звериный рык огласил комнату. Вася резко обернулся, и в этот момент огромный топор пронёсся над его головой и, чудом не зацепив, вонзился в жидкокристаллический монитор. Тот заискрил, из швов повалил дым, и Вася, закрыв голову руками, кинулся на ковёр под стол. Вне себя от ярости кто-то ещё и ещё раз опускал заострённый кусок металла на вычислительную машину. На Васю летели какие-то обломки, пол под ним ходил ходуном.

Вскоре всё стихло. Вася открыл глаза. По комнате там и тут валялись детали и механизмы. Корпус изрешечён, как кольчуга боровшегося с половцами русского богатыря, провода изрублены, как Гордиев узел.

Вася выполз из-под стола, встал, отряхнулся. Перед ним с увесистым топором в руке стоял довольный хозяин дома.

– Ну вот и починили, – уже добродушно сказал тот.

– Ага, – промямлил Вася и на этом завершил работу.

Вася с трудом оделся, женская рука сунула в нагрудный карман тёмно-розовую купюру, мужской голос произнес неоконченную фразу: «Вы уж извините что…» – и Вася выплыл на улицу.

Ночью снились кошмары. Викинги и варвары атаковали его скромное жилище, ирокезы осыпали окна дождём стрел, кувалдами кто-то стучал во входную дверь. Проснулся наутро Вася абсолютно разбитым. Лёжа в постели, услышал знакомое жужжание.

– Алё, алё…

– Привет, это Олег. Тут мне сегодня твои клиенты вчерашние звонили, – залепетал голос, – спрашивают, какой им компьютер лучше купить. Что посоветуешь?

После приличной паузы Вася выпалил: «Пусть берут попрочнее», завершил звонок, лег опять в постель и решил устроиться таксистом.

Цена стихов любви

 
Цены стихов любви
Не оплатить мне форой —
Мечтательною сворой
Мне лают вслед они.
 

Асгард Ирийский.

16 октября 7520 от С. М. З. Х.

Спасём Поднебесную!

Китайцы – нормальные мужики и бабы, хоть слегка и не похожи на нас. Они придумали бумагу, чтобы нам было комфортно ходить в гальюн, фарфор, чтобы цивилизованно напиваться в уматину рисовым саке, порох, дабы не бегать, крича, как горилла, с мечом, а спокойно отстреливаться из укрытия от орды мужиков в кимоно и иногда ходить в тир на ярмарках выиграть чего-нибудь плюшевого да в армии пострелять пару раз, если повезёт и дедушка попадется душевный.

Китайцы вообще постоянно что-то придумывают – то третью транспортную Стену выстроят, то Терракотовую армию вместо профессиональной, то Конфуция и Лао-цзы придумают, чтобы было кому объяснить, как же надо жить да сочинять афоризмы.

В общем, китайцы молодцы! Нам до них как до Пекина.

Но вот скоро Кит-ай может исчезнуть, как и Кит-ы, некогда активно бороздившие просторы океана. Скоро все пагоды в Пекине снесут и построят на их месте небоскрёбы. Потом возьмутся за панд и всех их пересадят в зоопарки. Летающие горы Улинъюань частично собьют, частично приземлят, снесут и построят на их месте скоростную магистраль из Химок в Тайвань. Китай лишится своих отличительных черт и станет похож на московский Китай-город или Домодедово.

Всё это произойдёт, если мы не вмешаемся и не придём на помощь сестринской Поднебесной.

Однажды мы уже вытащили Китай из небытия, подарив ему коммунизм, проверенный на себе и оказавшийся несмертельным. Обучили ему целого кормчего, нелегально переправили через границу, и Великий Мао повёл желтолицых братьев к экономической нищете и духовному изобилию. Но они отвергли наш подарок и вновь пустились во все тяжкие.

Так что, друзья, нужно снова помочь им по-соседски.

Если не перестанем покупать у поднебесных товарищей все их «Джили», «СанЁнги», выплавленные из ржавых «КРАЗов», «Армани», «Габбаны» и «Адидасы» по сто рублей за кубометр, «Айфоны» и «Атпады» по двести рэ за тонну, синие и черные пластиковые тапки, со временем срастающиеся с ногой, то Китай погибнет. Только отказавшись от продукции, загоняющей Китай в клоаку цивилизации, мы можем спасти наших товарищей, великую нацию и страну, ведь, производя всё это для нас, они губят свою уникальную природу и историю в угоду сомнительным материальным благам вроде биде или железного коня. Пусть лучше продолжают кушать рис, научатся делать суси и созерцать красоту Хуанхэ.

А когда спасем Китай, получим Нобелевскую мира, то подумаем уже и о других братьях – Америке, Европе… Главное, очередной раз спасая мир, как всегда, не забыть о родной стране.

Турция и Египет

Турция и Египет – классные, замечательные страны, где любят отдыхать уморившие себя за год работой в полях и коровниках дорогие россияне. Если бы не арабо-африканской внешности персонал гостиниц, то вновь прибывший, скажем, в Мармарис из Алупки, подумал бы, что прилетел в Анапу или Гагры – только по этикеткам на бутылках и догадался бы, что бухтит не на родине.

Турки прославились на весь мир тем, что вывели настурцию, изобрели терцию и шахматную туру, а египтяне гордятся Мухаммедом аль-Барадеи и тем, что каждый день их собственный Ра проплывает по небосводу на подводной лодке и освещает землю, лихо орудуя веслом.

Мало кому известно, что в Египте давно нет египтян, а в Турции – турок. Все турки давно выехали на ПМЖ в Египет, а египтяне в Турцию, потому что первые хотели мыть сапоги в Красном море, а вторые в Чёрном. Вот так и живут на чужбине оба народа. Чуть позже турки из Египта уехали в Москву на стройки и на рынки жарить шаурму, потому что некому в Москве строить и кушать готовить тоже некому, да и дороги, если честно, ни к чёрту тоже, поэтому все москвичи давно осели на пляжах Хургады и Алании и там жарят свои зады под палящим солнцем Сети Первого, Тутанхамона и Сельджука.

Вот поэтому в Египте сейчас живут одни наши узбеки да туркмены и работают за маленькую зарплату.

Турки, как известно, очень любят плюнуть в салат, перед тем как подать клиенту. Но вы не бойтесь – все турки давно в Египте и Москве, так что на отдых в Турцию можно ехать смело.

Египтяне – отличные дайверы. В Сахаре они тысячелетиями оттачивали свои умения. Так что дайвинг в Турции замечательный – лучшие египетские аквалангисты обеспечат вашу безопасность.

Мало кто знает, что пирамиды в Гизе – это подделка. Их построили американцы, когда снимали «Трансформеров», и продали по дешёвке туркам, живущим в Египте. Если обойти пирамиды сзади, то можно увидеть горы мусора, помойку и неприкрытые строительные леса да деревянный Каракас. У нас с мавзолеем Ленина, заметьте, всё пока в порядке – мрамор, штукатурка, подсветка, живые солдаты, все дела.

Помните, что египетские и турецкие рынки заколдованы. Если продавец не обманет вас и не вс**ит какое-нибудь го*но за десять долларов, он тут же умирает и его даже хоронить нельзя, поэтому все обманывают доверчивых туристов, и совесть никого не мучает – умирать никому неохота. И вы не жидьтесь – берите за сколько отдают магнитики, чтобы потом всю жизнь не ощущать вину за лишившуюся кормильца семью.

В Египте и Турции все компьютеры и банкоматы живые. Они пишут на дисплеях не «Вы уверены y/n», а «Вы уверены y/n? Вы точно уверены? Я же переживаю!»

Каждый египтянин считает себя потомком фараона Рамзеса или, на худой конец, Тутмоса, а каждый турок – Кемаля Ататюрка, поэтому, если вы не уверены, как обратиться к гиду, то «эй, Тутмос, дорогой» или «уважаемый товарищ Кемаль» вполне подойдёт.

Турки в старые добрые времена перекрывали цепями Босфор и Дарданеллы. Это они делали, чтобы убить наш туристический бизнес, так как не выдерживали открытой конкуренции, – чтобы греки и римляне не ехали на «всё включено» в Крым, Ливадию и на курорты Краснодарского края. Ведь это русские ещё в стародавние времена придумали выставлять для гостей таз бигоса и ведро медовухи – это и называли «всё включено». Наш бизнес туркам всё же удалось подточить, и лишь поэтому туризм у нас по всей стране не развит. Если бы не турецкие хамы, то турки бы сейчас качали нефть и продавали в Европу да ехали к нам в Сочи на таз бигоса и ведро спирта. А мы совсем ничего бы не делали.

Египтяне – единственный народ, которому удалось сделать рабами евреев; теперь те в отместку пытаются сделать то же самое со всем миром, поэтому осторожнее с египтянами – желание обладать и иметь белолицего раба живёт в них до сих пор.

Турки очень верующие и при этом экономные люди. Пристроили минареты к старинному византийскому софийскому собору – вот тебе и мечеть. Также они частенько пристраиваются к одиноким отдыхающим русским женщинам, от коих веет стариной, чтобы не тратиться на свадьбу и приданое.

Всемирно известный за пределами нашей страны писатель с замечательной русской фамилией Данилевский называл турок «цепными псами Европы» – так что будьте внимательны, чтобы не укусили, а египтян никак не называл. Так и называл – «Никак».

И еще!

Когда в следующий раз поедете в Турцию или Египет, помните: солнце греет бесплатно только дома, а патриотизм начинается с малого – с места, где ты живёшь.