Текст книги "Скандальная мумия"

40

Шики Дун собирался помахать ручкой лимузину отеля «Кабул вандерленд», доставившему его в аэропорт, поймать такси, приехать на Стрип и пустить в игру эти пять кусков, выиграть себе на расплату с Тадеушем Траутом – ну и еще немножко.

Но не тут-то было. Томми Романо, начальник службы безопасности отеля, приставил к нему копа, который провел его через охрану, прямо в зал отлета и дальше, до самого сиденья первого класса в самолете, и только потом отдал волшебный конверт с сотней Бенов Франклинов. Как и было обещано, казино нарядило Шики в двухсотдолларовый костюм, а оставшиеся шмотки упаковало в новую сумку «Луис Вуттон». Водитель лимузина сдал ее в багаж по билету Шики прямо по прибытии в аэропорт Вегаса.

Шики тронул счастливый талисман в кармане с безмолвной молитвой, чтобы упаковали все его туалетные принадлежности. Его волновал не деликатный шампунь из «Кабул вандерленд», не французское мыло или шапочка для душа, не зубная щетка, зубная нить, паста, бритва, пена для бритья, стареющая головная щетка или аспирин, а пятикаратовое бриллиантовое кольцо, утопленное во флаконе крема для кожи с витамином Е. Кольцо Риты Рей. Кольцо, которое он купил на первый роковой заем от Тадеуша Траута. Которое он, улетая в Вегас, подменил на отличную циркониевую копию. Отплатил Рите Рей за то, что продала его лучшего друга в этом мире, малыша Гудини, четырехфунтового йоркширского терьера, – продала какой-то чужой тетке на улице Гатлинбурга.

Гудини. Друг куда лучше Фенстера, который родному брату подсыпал наркотик изнасилования на свидании. Выйдя из тюрьмы, Фенстер сразу позвонил Шики в Гатлинбург накануне отлета в Вегас. Шики неохотно согласился выслушать про мошенничество в Лос-Анджелесе – «шанс, который бывает один раз в жизни»: Фенстер продавал липовые кладбищенские участки нелегальным иммигрантам. Основная идея: «Смотрите, что вы получаете» – и документ на участок с надписью мелким шрифтом на юридическом жаргоне: «Лица, похороненные в США, получают гражданство автоматически».

– Загляни по дороге в Вегас, – сказал Шики, размягченный новым займом Тадеуша Траута. – Выпьем в «Мираже», посмотрим «шоу белых тигров», и если я смогу на тебя поставить, то поставлю.

Когда братья обняли друг друга в баре «Миража», собственная ставка Шики, как и его оптимизм, были сильно уже потрепаны. После первой же рюмки Фенстер предложил, чтобы наплевать на кошачье шоу и позвонить двум классным девочкам по вызову. Ключевым моментом плана было то, что Фенстер называл «по-настоящему крепкой дурью» – настолько крепкой, что можно будет с девушками поразвлечься, потом выкинуть их, а они «не вспомнят, как маму зовут», а не то что с кем и где они были и заплатили ли им.

– Без меня, – ответил Шики, как всегда отвечал на планы Фенстера, не зная еще, что «по-настоящему крепкая дурь» окажется в шампанском на столе предоставленного Шики номера в «Кабул вандерленд».

Шики собирался вовремя смыться от брата ради покера в «Цезаре» – последнего удара, избавляющего от финансовой зависимости от Траута. Но после нескольких рюмок он расхвастался о своем бесплатном номере, удаче и о выгодности своей церкви в Теннесси. Увидев жадный блеск в глазах Фенстера и его протянутую ладонь, Шики сдал назад, начал жаловаться на бедность и наконец дал брату пятьсот долларов. Фенстер в благодарность запустил ему в голову миску орехов с барной стойки, оставив Шики шишку на лбу и билеты на Зигфрида и Роя в кармане рубашки.

Последний раз Шики видел своего брата в тот роковой момент перед отключкой на плюшевом ковре своего номера.

Сейчас он смотрел, как тает в пустынном тумане международный аэропорт Мак-Каррана. Когда прозвучал звоночек, разрешающий включать электронику, он взял со спинки сиденья телефон и позвонил матери.

Обычно он звонил маме на ее день рождения и на Рождество, ни разу не пропустив. День рождения был уже два дня назад. Мамочка Дун бывала женщиной суровой и упущенные сроки могла так же не простить, как Тадеуш Траут, так что Шики уже ожидал тяжелой нотации сиплым голосом. Но позвонить все равно надо было. Не только поздравить с днем рождения, но еще выйти на след Фенстера – засранца этого, который брату подсыпал наркотик и обчистил – бумажник, «ролекс», остаток денег, бриллиантовое кольцо, билет на самолет и почти всю одежду.

Кредитной карты не было, Шики позвонил за счет абонента.

Первое слово из уст матери было такое:

– За мой счет?

– Прости, ма, – сказал Шики и, пока оператор не успел прервать, добавил: – С днем рождения тебя.

Она повесила трубку.

В Атланту самолет прилетел с получасовым опозданием – Шики едва успел пересесть на Ноксвиль. Приземлившись в Теннесси, он поспешил за багажом – проверить, запаковали ли крем для кожи.

Сумку он открыл на пеленальном столике в первом же попавшемся туалете, быстро перебрал содержимое.

В «Кабул вандерленде» флакон все-таки уложили. Кольцо было на месте. Шики Дун произнес короткую молитву за святого покровителя путешественников, хозяина гостиницы, и поволок свой чемодан в газетный киоск за мелочью, а оттуда – к платному телефону – узнать, может ли он выпросить еще время у Тадеуша Траута. Он попросил оператора соединить его с «Грейт-Смоки фудз». Ожидая соединения, он репетировал фразу: «У меня сейчас столько нет, но давайте я отдам частями?»

Ответил писклявый голос – мальчишка какой-то. Шики прокашлялся:

– Не соедините меня с мистером Траутом?

– Может, и соединю. Это кто?

– Шики Дун.

– Понимаю.

Очевидно, мальчишка прикрыл микрофон рукой, потому что Шики услышал приглушенный голос: «Па, это кто-то звонит насчет Дуна», – а потом далекий, но вполне узнаваемый голос Тадеуша Траута: «Это Молот»?

У Шики перехватило дыхание. Молот. Наемный убийца, о котором Траут его предупреждал, когда он брал вторую ссуду. Эта жаба уже заказала его!

«Откуда я знаю? – сказал мальчишка отцу. – Мне спросить?»

«Нет-нет. Дай мне трубку».

Шики услышал более ясный, хотя и нерешительный голос:

– Молот?

Шики сумел прохрипеть:

– Нет.

– А кто? Вы из музея?

– Я… я… – Шики почувствовал, что заикается.

– Говорите прямо. Если вы добыли тело Дуна, я вам плачу за него пять штук.

Шики повесил трубку и привалился к кабине, вцепившись руками себе в лицо. И что теперь? Быстро забежать в «Маяк» за скромной припасенной заначкой, попрощаться с некоторыми из любимых «светляков», а потом… Мексика? Подумав о своем невезении, он вспомнил женщину, которая запустила этот черный шар. Мамочка. День рождения. Два дня тому назад.

Он запихнул в телефон порцию монет:

– Ma?

– На этот раз ты хотя бы сам за разговор платишь.

Он не успел ответить, как лед в ее голосе растаял:

– Слава богу, что ты все еще жив.

– Он до меня еще не добрался, – сказал Шики, имея в виду Молота. Но откуда она могла про это знать? Траут пытался ее трясти? Мамочку? Крыса он подлая.

– Кто «он»? – спросила она.

Вопрос смутил Шики, и потому он не ответил. Факт тот, что во всей Калифорнии одна Рита Рей знала, что у Шики есть мать, а Шики не мог себе представить, чтобы Рита Рей сказала об этом Трауту, даже если он на нее нажал, пытаясь вернуть долг.

– …я до смерти переволновалась, – говорила мамочка, – когда тут во всех газетах, по телевизору говорят, что ты был Вознесен и найден мертвым в пещере – да как ты смел меня заставить такое переживать?! Я звонила, тебя не нашла. Ты не перезвонил. Вижу я, что ты меня в могилу свести хочешь…

– Я? Вознесен? Мертвым?

– Эти твои «светляки» говорят, что мумия – это ты.

– Мумия?

– Я видела фотографию, и она куда больше похожа на тебя, чем твой гламурный портрет. Слава богу, что они ошиб…

– Когда это было, мама?

– Вчера. Ты газет не читаешь? Телевизор не смотришь? Где ты вообще? Эта твоя жуликоватая жена, охотница до денег, тоже звонила, тебя искала. Наверное, деньги ей нужны на украшения. Если бы ты тогда меня послушал…

– Мам, хватит…

– Рита Рей Дивер! Ха! Я тебе точно скажу, что никакая она

не нефтяная вдова.

– Мам, Фенстер последние дни не проявлялся?

– Ну ты и брат! Как ты мог забыть, что Фенстер снова в каталажке? Он звонит первого числа каждого месяца – не то что другой мой сын, который, хотя и на свободе, даже в мой день рождения забывает поздравить.

– Фенстера выпустили, ма.

– Уже? И он тоже не позвонил? Господи Боже, чем прогневала я Тебя, что Ты проклял меня двумя неблагодарными сыновьями?

Шики показалось, что он слышит скрежет зубов. Потом мама сказала:

– Фенстер всегда звонит, когда его выпускают. Ему было сидеть еще три месяца. Ты уверен…

Фенстер! Шики вспомнил, как хвастался своими гатлинбургскими доходами, шикарным домом. Фенстер украл у него билет на самолет и все остальное. Если Фенстер поехал в Теннесси…

Шики вспомнил упоминание Траута о «теле», мамины слова о мумии, очень на него похожей… М-да…

Очевидно, мамочка пришла к тому же заключению.

– Иисус, Мария и Иосиф! – взвыла она. – Это был не ты, это он! Мой мальчик, мой младенец! Они из него сделали мумию. Ты, негодяй… как ты это допустил?

– Ma, когда я видел Фенстера последний раз, он был жив и здоров.

Здоров меня надуть, добавил он про себя, одновременно гадая, почему это Фенстер оказался мумией… и как это получилось? Наверняка это какое-то жульничество. Чтобы…

Но мамочка прервала ход его мыслей:

– Господь наш небесный! Мое дитя! И ты, его старший брат, позволил им…

– Ma, Фенстер жив и здоров. Это его очередное жульничество.

– Если ты хочешь еще когда-нибудь услышать мой голос, ты найдешь мое дитя и…

– Я его найду, мам. Клянусь.

Шики услышал ее хриплое сопение – как бывало всегда, когда она заводилась. Еще, наверное, сейчас дергает себя за волосы.

Мамаша Дун сумела взять себя в руки, и голос ее прозвучал холодной сталью:

– Очень тебе советую постараться.

41

Рита Рей наморщила нос:

– Это что так воняет?

– Вареная венская сосиска, – пояснил Орландо. – Уже пора закрываться, а эта штука все еще отравляет воздух. Обидно, что ты осталась без almuerzo [62]62
  завтрак (исп.).


[Закрыть]. Американские хот-доги откладывают симпатичный жирок у тебя на culo, guajira [63]63
  заднице, детка (исп.).


[Закрыть], – добавил он, выдав ей игривый шлепок. – Ay, Dios mio, я уже в этом тоскливом museo торчу… – он глянул на тонкие золотые часы, – вечность.

– Лапушка, красота требует времени. Я поменяла цвет ногтей на ногах, пока мне доделывали прическу. Как она тебе?

Масса жестких белокурых волос, бросая вызов тяготению, взметалась гребнем волны с затылка и падала каскадом застывших кудрей, зависших в дюйме от лба.

– Миу bonita, сото siempre [64]64
  Очень красивая, как всегда (исп.).


[Закрыть], – сказал Орландо. – Ты слышала, что я говорил? Скоро закроют двери.

– Расскажи, как тут чего.

Орландо объяснил про запертую дверь, про мумию – то, что рассказала билетерша, – лежащую под белой простыней на стальном столе в лаборатории.

– Кроме сторожа, ключ есть у двоих, которые уходят при закрытии… – еще взгляд на часы, – через десять минут. Ученый, который уходил несколько часов назад, и директор, который сейчас у себя кабинете, в середине коридора – вон там. – Он показал пальцем. – Остальные скоро уходят.

– Значит, нам только надо попасть в лабораторию, взять нашего любимого сушеного Шики, выйти через заднюю дверь и подбросить его в полицейский участок. У копов есть мое заявление о пропаже, и они его идентифицируют, как должны были еще несколько дней тому назад, когда его нашли бойскауты. Законное свидетельство о смерти убедит страховую компанию заплатить мне – бедной неутешной вдове – то, что я по справедливости заслужила. Все просто.

– У тебя всегда все просто. Но как мы попадем туда, одни, всего за десять минут?

Рита Рей задумчиво постучала ногтями по подбородку.

– Ты спрячешься в сортире, пока все не уйдут. Я выдурю у директора ключ, задержу его после закрытия, передам ключ тебе, а ты сунешь нашего Шики в багажник.

– Может быть.

– Никаких «может быть». На что он похож, этот директор?

– Ничего, кроме крючков для пуговиц, в жизни не видит. Мешковатый костюм, из моды вышел много лет назад. Желтые зубы. Дыхание наверняка отдает гнилым мясом. Древний и уродливый, как vampiros [65]65
  вампир (исп.).


[Закрыть], что выходят по ночам из могилы сосать кровь девственниц.

– Фу! – скривилась Рита Рей. Оправила короткую кожаную юбку, пробежалась рукой по налаченным волосам, глянула в карманное зеркальце проверить помаду на губах. – И что ты думаешь?

– Я думаю, тебе ничего не грозит. По крайней мере в смысле сосать кровь девственниц.

– Очень остроумно. Давай теперь в сортир и появись в кабинете точно в пять сорок пять. – Она посмотрела на часы, сверяя их с часами Орландо. – Я его отвлеку и брошу тебе ключи. Ты отопрешь дверь лаборатории, оставишь ее открытой, вернешь мне ключи и выйдешь через заднюю дверь, унося моего бедного мужа. Должно занять не больше двух-трех минут. Я прощаюсь и выхожу через переднюю дверь, встречаемся в машине. Годится?

– А если это не получится, у меня есть план «Б», oistel В руке Орландо вдруг возник выкидной нож.

– Нет. Должно быть все чисто. Мой пропавший любимый Шики оказывается в полицейском участке. Точка.

Орландо пожал плечами и сунул нож в карман. Когда из динамиков прозвучало «десять минут до закрытия», он спрятался в кабинке мужского туалета. Рита Рей осталась в кафетерии, выглянула в коридор, никого не увидела и быстро прошагала к кабинету Хорейса Дакхауза. Перед тем как войти, она расстегнула верхнюю пуговицу шелковой блузки и осмотрела свое отражение в стекле темной витрины с французскими крючками для пуговиц. Подмигнув своему зеркальному двойнику, она открыла дверь и шагнула внутрь.

При виде Дакхауза, нависшего над бухгалтерской книгой как гуль над кладбищенской падалью, Рита Рей поднесла руку ко рту и прикусила палец. Страховка, напомнила она себе. Миллион баксов. «Маргариты» на солнышке. Орландо мне будет ноги массировать на пляже.

Стол директора стоял лицом не к двери, а к окну, выходящему на парковку. Не поднимая глаз от своих расчетов, Дакхауз махнул рукой:

– Служебный кабинет. Музей закрывается. Выход через переднюю дверь.

Рита Рей как следует вдохнула, набираясь мужества, и подошла к директору. Присев на угол стола, она положила ногу на ногу, обнажив загорелые бедра.

– Ах, я в таком восторге от ваших крючков! А вы, наверное, тут главный?

Дакхауз прокашлялся, отъехал с креслом на фут и поднял подбородок. Он старался смотреть в лицо Риты Рей, чтобы не видеть голых ног, покачивающейся икры, красных открытых туфелек.

– Э-гм… могу я быть чем-нибудь вам полезен?

– Очень на это надеюсь. Я школьная учительница – преподаю историю. Какая у вас чудесная коллекция!

– Да, мы стараемся…

– А вы сам директор? Это как президент большой корпорации? А какое это чувство – такая большая власть? Нанимать и увольнять, подписывать чеки, а вам все говорят «сэр»?

– Я вообще-то не думал…

В дверях возник толстый сторож:

– Закрываем, сэр. Джинни осталась последняя, сейчас уходит. Проверю кафетерий и туалеты и закрою, уходя, переднюю дверь. Мистер Скоупс уехал в город, вряд ли вернется. Вы сигнализацию включите?

Рита Рей при упоминании туалетов напряглась. Выпуклые шрамы на лице сторожа и почти исчезнувший синяк под глазом говорили, что он пусть не очень скор, но вполне горазд подраться. И в руках у него была металлическая дубинка полицейского.

Дакхауз развернулся лицом к сторожу:

– Да, конечно, Кларенс. Эта молодая дама сейчас уходит.

Рита Рей потерла медальон на шее, подняла его к губам и едва заметно поцеловала. Потом затрепетала ресницами:

– Ой, а можно мне? – Сидя спиной к сторожу, она наклонилась вперед, открывая вырез без лифчика. Ритмично задвигала плечами – остальное сделает гравитация. – Я так надеялась задать вам несколько вопросов насчет крючков…

Дакхауз заморгал на округлости, покачивающиеся в двух футах от его лица.

– Н-ну, я думаю… да. – Он снова прокашлялся, довольно громко. – Я ее провожу, Кларенс. До завтра. Приятного вам вечера.

– И вам тоже, сэр. – Он сумел подчеркнуть слово «тоже» так, что Дакхауз покраснел. Сторож, пятясь, вышел.

Рита Рей прислушалась к удаляющимся шагам, надеясь, что судьба не подстроит подлянку встречи Орландо и сторожа. Тем временем она оглядывала стол в поисках ключей и продолжала разговор:

– Он вам дважды сказал «сэр». – Она протянула руку к плечу директора, лениво царапнула красными длинными ногтями мятый рукав пиджака. – Меня зовут Мария. Такие сильные, властные мужчины – я просто преклоняюсь перед ними!

Дакхауз уставился на собственный рукав, будто тот обратился в камень.

– Я… гм… что именно вы хотели?

– Да вот, про крючки для пуговиц. – Она расстегнула еще одну пуговицу, над солнечным сплетением. – Типа зачем нужен крючок на ручке, если можно сделать просто пальцами? – Она спрыгнула с края стола, смела в сторону бухгалтерскую книгу и заняла ее место. При этом она едва заметным движением взяла директора за запястье, так что его пальцы задели перламутровую пуговицу.

Указательный палец Дакхауза дернулся, но не отодвинулся. Директор забормотал:

– Понимаете, гм… в XIX веке, ботинки и…

– А вы посмотрите, – настаивала она. – Проверьте сами, что пальцами куда приятнее.

Он вытянул шею в сторону коридора – конечно, прислушиваясь к затихающим шагам охранника. Рита Рей помахала на себя ладошкой.

– Ой, как здесь жарко. Ну что же девушке сделать, чтобы остыть?

У Дакхауза открылся рот, бледный язык лизнул верхнюю губу. Он сглотнул слюну, сморгнул три раза подряд. Сперва осторожно, потом поспешно его первые три пальца расстегнули пуговицу.

Последнюю пуговицу Рита Рей расстегнула сама. Подняв болтающийся в ложбине медальон, она закинула его за спину, освободившись для дальнейших действий, и препроводила руку Дакхауза на свою обнаженную правую грудь. Пальцы его судорожно сжались. Рита Рей положила руку ему на плечо, наклонилась к нему и застонала.

Вторая рука Дакхауза сама поползла к левой груди. Он отвел шелк неуклюжим движением руки и вытаращил глаза.

– Лапонька, они не сломаются, – сказала она, поверх лысины директора выглядывая в коридор.

Дакхауз сперва осторожно погладил, потом стал мять грудь как тестомес.

У Риты Рей позвоночник выпрямился как палка, когда она услыхала приглушенный расстоянием одинокий стук где-то у выхода из музея. Барабанные перепонки напряглась, но других звуков слышно не было.

Дакхауз явно ничего не слышал, но в ответ на движение Риты Рей застыл:

– Я тебе сделал больно?

– Нет, детка, нет. У тебя волшебные руки.

Еще тридцать секунд усердного тисканья – и никаких признаков сторожа или Орландо. Рита Рей слегка хлопнула его по макушке.

– Ой, как хорошо, – сказала она. – Отлично я разогрелась. Теперь будем по справедливости.

Она спрыгнула со стола на пол, нырнула под стол, глядя на Дверь между директорских ног – куда, к черту Орландо запропастился? Запустив руку вверх по бедру Дакхауза, она ослабила ему ремень.

Директор закинул голову назад, задрал подбородок, закрыв глаза. Колени его разошлись в стороны.

Рита Рей расстегнула пуговицу штанов. Пока левая рука расстегивала молнию, правая проверила левый карман пиджака и брюк на предмет ключей.

С левой стороны не нашлось ничего, и потому ее руки поменялись ролями: левая ощупывала одежду, правая нырнула в открытую ширинку трусов, сомкнулась на слабой эрекции и сжала.

– Ого, какой ты большой!

Дакхауз содрогнулся. Дыхание его стало прерывистым. Он попытался скинуть с себя брюки и трусы, но Рита Рей шлепнула его по рукам. Он тут же послушно их убрал. Бедра его задергались в такт движению полусжатого кулака Риты Рей.

– Вот так, большой мой мальчик, – сказала она, когда левая рука наконец нащупала ускользающие ключи на тощей ляжке. Но положение не позволяло засунуть руку в этот карман. Она повернулась, досадливо пробормотав:

– Блин!

– Блин! – отозвался Дакхауз. – Блин, блин, блин!

На каждое движение кулака Риты Рей он вскидывал бедра, и ключи отзванивали ритм.

– Что это за шум? – сказала она между его ног.

Дакхауз открыл глаза.

– А? Что? А… монеты, ключи. В кармане. Ерунда.

Рука Риты Рей застыла.

– Не останавливайся!

– Такой звон, будто вся армия спасения стучит надо мной в бубны. Убери это.

Дакхауз вытащил два клочка бумаги, кольцо с пятью ключами и семьдесят шесть центов мелочью и хлопнул все это на стол. Монеты скатились на пол.

– Вот. Давай… быстрее…

Ориентируясь на звук извлеченного металла над головой, Рита Рей изменила позу, чтобы оказаться сверху. По дороге она потеряла равновесие, качнулась, и пышная прическа со стуком ударила по столу снизу.

– А, нах!… – выругалась она.

– Да, да! Иди на него, иди!

Она ответила автоматически:

– Да иди туда сам! – Но тут же овладела собой: – Ты за кого меня принимаешь?

Она вывернулась из-под стола, встала рядом с Дакхаузом:

– Подтяни штаны и молнию застегни.

– Застегнуть… я… извините, если я…

Он краснел и отворачивался от ее взгляда.

– Ты же не хочешь, чтобы я залетела?

– О боже, нет, конечно. – Дакхауз дрожащими пальцами подтягивал штаны. – Я прошу прощения, у меня нет… предохранительных средств…

– Я девственница, – пояснила Рита Рей. – Я обет приняла вместе с моими ученицами. Полное воздержание до брака. Пол-но-е.

– Я не знал…

– Я надеюсь, что ты отнесешься к обету с уважением.

– Да, конечно, – согласился Дакхауз, заправляя увядающую полуэрекцию в штаны и застегивая молнию.

– Это хорошо. Но это же не значит, что я так уж совсем не могу себя порадовать.

Она задрала юбку до пояса. Не снимая трусов, она оседлала Дакхауза, сидящего на стуле, охватила его руками за шею и начала медленный танец нажимов и трений, хлопок на полиэстере.

– Да, да, да! – стонал Дакхауз.

Она выгнула спину, вытянула руки, одна рука держится за стол, другая по нему шарит. Глядя в потолок, она произнесла:

– Боже, прости меня, не могу устоять перед сильными мужчинами.

Наконец-то пальцы ее нашарили ключи.

Свет мигнул в коридоре, у дальней стены легла приближающаяся тень. Рита Рей наклонилась и потрясла грудями, отвлекая Дакхауза, глядя при этом на его мотающуюся лысую макушку. А директор уже вовсю распелся:

– У-у-у…

Тень была слишком массивна для Орландо. Рита Рей отдула с лица упавшую прядь волос.

Если это тот охранник, и я все это зря…

Из-за угла выглянул Орландо.

– Слава богу! – вслух произнесла Рита Рей.

Дакхауз открыл глаза:

– Это ты… да?

– Уже четвертый раз, детка. А ну, поехали по пятому кругу!

– О да… Хотя я… гм… еще не… возраст… но… но еще немного можно…

Орландо стоял в дверях. Увидев танец лобка Риты Рей, он театрально хлопнул себя рукой по лбу, прикрывая глаза. Потом расставил пальцы, чтобы видеть. И глаза вытаращил.

Она бросила ему ключи.

Он их поймал в дюйме от собственного лица и исчез.

Минуты, решила Рита Рей, должно ему хватить, чтобы открыть дверь в коридор, найти мумию, заклинить дверь и вернуть ключи. Еще минута – смыться с товаром. Еще сто двадцать секунд тяжкого труда. Она посмотрела на часы – но без очков не могла увидеть секундную стрелку. И потому стала считать: тысяча и один, тысяча и два, – в такт елозя бедрами по костистому паху Дакхауза.

На сорок пятой секунде она простонала:

– Детка, не прекращай! Не прекращай!

Дакхауз кивнул, не открывая глаз, сильнее ухватил ее за бедра, чтобы усилить трение, и начал вопить более экспрессивно:

– Киска! Киска! Киска!

– Мя-я-я-яу! – ответила Рита Рей, закатывая глаза.

Через двадцать секунд появился Орландо, показывая большой палец. Он скользнул в кабинет, толкнул ключи по столу к Рите Рей и пошел доделывать работу.

Орландо подошел прямо к куче простыней на столе посередине комнаты, в точности как описала билетерша. Нашел моток скоча, перевязал узел крест-накрест, чтобы не рассыпался, сгреб в охапку, отметив, насколько узел легок, и поспешил

к выходу.

Убедившись, что снаружи зрителей нет, он зашагал по асфальту к машине Риты Рей.

Не успела еще захлопнуться стальная дверь музея, как голос директора взлетел до крика: «Да, да, ДА!», потом дикий вопль – и удовлетворенное молчание.