Текст книги "Скандальная мумия"

45

Нежные воспоминания Хорейса Дакхауза о прошлой ночи были прерваны шагами, донесшимися из лаборатории. Он быстро запихнул свежекупленную коробку (дюжина профилактических средств с резервуарами на конце) в самую глубину ящика стола и посмотрел на часы. 8.20. Двери не откроются до десяти, сотрудники никогда раньше девяти не приходят, значит, это Платон Скоупс – явно снова сердитый, если судить по темпу шагов.

Главный научный сотрудник ворвался в кабинет, не здороваясь:

– Мой слон! Кто-то украл моего слона. Это вот тот уборщик с хитрой рожей, он здесь ночью убирал. Притаскивает с собой детишек, и один из этих мелких мерзавцев…

– Тпру-у-у! Что за слон?

Скоупс заходил из угла в угол, совершенно выведенный из себя.

– Игрушечный розовый слон, вот такого размера. – Он развел руки. – Для диорамы с мумией. Я нашел в этом городе сапожную ваксу правильного оттенка и отличную пару бивней и…

На краткий миг вместо раздражающего и физически не вдохновляющего Платона Скоупса перед взором директора явилось видение гологрудой Марии.

Он моргнул, и вместо Марии увидел Скоупса, рычащего насчет своего игрушечного слона.

Мысль о Платоне Скоупсе даже в мимолетной сексуальной близости с пылкой Марией была весьма огорчительной.

– Сядьте, ради Бога, – сказал Дакхауз. – Вы меня нервируете.

Скоупс сел.

– Кто-то из вороватого отродья этого уборщика…

– Отис, – с нарочитым спокойствием перебил его Дакхауз, – работает в музее более семнадцати лет. Его дети помогают ему бесплатно, и работа Отиса обходится нам дешево. У нас ни разу даже медный крючочек для пуговиц при нем не пропал. Вы, наверное, куда-то сами своего слона положили. И чем беспокоиться о вашей никчемной игрушке, вы бы лучше больше внимания уделяли своей драгоценной мумии.

– Мумии? А что с ней?

– Ваша мумия ушла отсюда сегодня ночью. -ЧТО?

Скоупс бросился из офиса прочь. Слышно было, как открылась и захлопнулась стальная дверь лаборатории.

Через тридцать секунд дверь снова клацнула, и Скоупс, отдуваясь, снова появился в кабинете.

– Мумия там, где я ее оставил, но эти чертовы дети простыни перепутали.

Дакхауз поправил:

– Мумия снова там, где вы ее оставили, и я уверен, что это не дети Отиса ее трогали. Как обычно, я вчера уходил последний. И считал, что мумия на столе, где вы ее оставили, когда уехал доктор Финкельштейн – кажется, в половине четвертого? – Скоупс кивнул, и директор продолжал: – Охранник проверил помещения и закрыл их в семнадцать тридцать. Я оставался здесь… – снова головокружительное видение Марии с дрожащими грудями, -…гм… где-то до после шести. Вчера вечером кто-то постучал в окно. Оказалось, что это помощник менеджера из Музея Библии Живой. Ваша мумия оказалась у него, и он был столь любезен, что ее привез.

– Что? Как она у него оказалась? Это невозможно!

– Тем не менее верно. Он ее нашел в багажнике музейного фургона. Очевидно, она туда попала в результате совместной доставки либо из склада сувениров на Ривер-Роуд, либо от их поставщика в Гатлинбурге. Мы тоже используем обе эти службы, и каким-то образом она попала отсюда в одну из этих компаний, а оттуда – в фургон музея Библии, не надо мне тут качать головой, молодой человек! Я сам вынес этот предмет из грузовика, и он был завернут в ваши простыни, и я его положил на тот стол у вас в лаборатории.

– Не может быть!

– Но было. Двери лаборатории были заперты. Ни следов взлома, ничего больше не тронуто. Это второй раз уже мумия исчезает и возвращается, почти чудом. Это, можно сказать, похоже на заявления тех религиозных фанатиков – что этот Дун был вознесен с земли и…

– Вы же человек науки, не говорите так!

– Но жутковато, согласитесь сами. Вспомните, как мумия исчезла из пещеры, прямо из-под носа у вас и охраны парка? Теперь она снова это проделала. Пуф! – и нету, а потом вернулась. И вот что, Скоупс! – Дакхауз ткнул в его сторону костлявым пальцем. – Мне эта ваша мумия нравится все меньше и меньше. У нас из-за нее одни только неприятности. Эти исчезновения, индейцы, религиозные фанатики, судебно-медицинские эксперты и полиция, интересующиеся анализом ДНК, акулы из газет и телевидения. Я думаю, не будет ли мудрее от нее избавиться?

– Что? От научной находки века? Это же наш шанс вывести этот жалкий музей…

– Жалкий музей???

– Извините, неудачное слово – незаслуженно малоизвестный музей – на уста всей страны, всей научной общественности, на телевидение… и в «Нейшнл джеографик».

– Да, и это меня тоже беспокоит. Капитан Крюк завещал нам – напоминаю, если вы запамятовали, – «накапливать и распространять знания о крючках для пуговиц и их золотом веке». А не о каких-либо мумиях.

– Сэр, но нельзя же…

Дакхауз поставил локти на стол и подался вперед, положив подбородок на сплетенные пальцы. Посмотрел на Скоупса долгим ледяным взглядом.

– Никаких больше проблем с мумиями. Я ясно выразился?

– Мы наймем еще одного охранника, установим видеокамеры…

– Мы не можем себе позволить ни дополнительного охранника, ни видеокамер. Прикуйте свою мумию к столу, ночуйте рядом с ней. Делайте что хотите. Но чтобы больше никаких проблем с мумиями в музее капитана Крюка!

Дакхауз хлопнул ладонями по столу, скрестил руки на груди и принял суровый вид.

Скоупс покраснел, закусил губу, сжал зубы и впился ногтями в подлокотники кресла. Потом с шипением выпустил из легких воздух, полный горькой желчи, и выдавил из себя слова:

– Да, сэр. Проблем с мумией больше не будет.

– Хочешь отрубевых хлопьев? – спросила Рита Рей, протягивая коробку.

Орландо скривил губы:

– Отрубевые хлопья – это для maricónes.

Они сидели в кухне на полу, поскольку обеденный набор из стола и стульев был вместе с остальной мебелью из дома Дуна – не считая трех матрацев – вывезен и продан Тадеушем Траутом.

– Зато поддерживает бодрость.

– Если выпить достаточно кофе, то таких проблем не будет. – Орландо встал и со стуком поставил чашку на стойку.

Морщась, он огладил штанину, потом другую в тщетной попытке убрать морщины с ткани. – Если и дальше придется сидеть на полу, то мне придется полотняные брюки отправить в Майами и ходить в полиэстере, как местные.

– Черт побери, я стараюсь быть законопослушной! – Рита Рей вскочила и запустила в стену миской отрубевых хлопьев. Молоко расплескалось, размокшая коричневая масса поползла по стене вниз. Рита обернулась к Орландо, уперев руки в боки. – Когда эти копы позвонят? Ты его подбросил или нет? С запиской?

Орландо шагнул вперед, почувствовав, что взрыв Риты Рей направлен на него.

– Si. Когда настала ночь, под дверь этого policia [73]73
  копа (исп.).


[Закрыть]. – Он небрежно погладил Риту Рей по плечам и шее, отвлекаясь от темы. – А записку приколол к простыне, там говорится: «Это тело Шики Дуна». И я подписался: «Abajo comunismo! Libertád!» [74]74
  «Долой коммунизм! Свобода!» (исп.)


[Закрыть]Они просто estиpidos [75]75
  придурки (исп.).


[Закрыть], если не поймут.

Рита Рей отмахнулась от его авансов:

– Если там указано «Шики Дун», почему они не позвонили и не приехали? У них есть заявление о пропаже. Есть мой адрес и телефон. Как можно быть такими бессердечными?

Mиска от хлопьев остановилась у ее правой ноги, Рита Рей глянула на нее злобно и пнула, пустив через всю кухню. От этого движения она потеряла равновесие, трехдюймовый каблук скользнул восемь дюймов по мокрому полу. Рита завизжала, падая, потом хлопнулась со стуком и плеском в разлитое молоко.

Орландо помог ей встать, крепко держа под локти – чтобы она его не двинула. Наклонился поцеловать ее в шею, но Рита Рей вывернулась, злобно ругаясь.

Несколько успокоившись, Рита Рей отодвинулась, тыча пальцем в сторону Орландо, будто предупреждая его не подходить. Сорвав с себя мини-юбку, она бросила ее на стойку, налила в раковину воды с порошком и бросила юбку отмокать.

– Если копы не хотят играть честно, – сказала она, – я сама им позвоню. Не могу выдержать этой неопределенности.

– Мне тоже тяжело, да. Позвони, будь добра.

Набрав номер, Рита Рей задержала дыхание и скривилась в горестной гримасе, чтобы создать настроение.

– Да… полиция? Я так беспокоюсь…

– Успокойтесь, мэм. Что у вас случилось?

– Это говорит миссис Шикльтон Дун. – Шмыганье носом. – Мой муж, преподобный Дун, пропал… – Еще один всхлипывающий шмыг. – Я подала заявление, но пока ничего. Эти «светляки» утверждают, что мумия в музее Пиджин-Форджа…

– Да-да, я читал про это. Говорят, вознесся и снова брошен на землю. Дун – это ваш муж?

– Да, преподобный Дун. Мне позвонил какой-то неизвестный и сказал так, как через тряпку: «Мы сегодня ночью тело твоего мужа подбросили в полицию».

– Его тело? Сюда? Ночью?

Ответ Риты Рей был подогрет хорошей каплей злости:

– Вы копы или куда я звоню?

– Хм… погодите минутку. – Очевидно, рука закрыла микрофон, потому что внешний шум стал тише. Рита Рей слышала далекие голоса, потом ее спросили: – Ваш муж был небольшого роста, худой?

– Да, он был не высокий. Да.

– У него длинный нос?

– Нос? Да, пожалуй, длинный.

– Цвет кожи розовый?

– Что вы имеете в виду? Что он белый? Да, он белый. Он у вас?

Снова рука на микрофоне и смех в несколько мужских глоток. Вернулся тот же голос, но почти не мог говорить и только сумел выдавить из себя:

– Кожа сухая?

И тут же снова фыркнул и захихикал.

Рита Рей прижала трубку к груди и сказала Орландо:

– Он точно у них, но что-то там не так.

Вернув трубку к уху, она услышала едва различимый голос:

– Уиллис, дайте мне телефон. Бедная женщина потеряла мужа, и ей это совсем не смешно. Вы слушаете, мэм? – спросил этот новый голос уже громче. – Вы подавали заявление о пропаже человека, Шикльтона Дуна?

– Да. Что там у вас творится? У вас мой Шики или нет?

– Мэм, иногда люди уходят из дому по своим причинам. Разбираются с этим причинами так или иначе и возвращаются. А насчет этой мумии – судебно-медицинский эксперт в курсе, и «Нейшнл джеографик» собирается провести анализы, чтобы определить ее возраст и так далее.

– Но она ведь у вас, мумия?

– У нас?

– У вас. Мне звонил какой-то аноним и сказал, что мой Шики у вас, он его вам подбросил в простыне.

– Мэм, в этом мире полно психов, которые любят издеваться над убитыми горем родственниками. Этот ваш аноним нам сегодня подбросил… игрушечного розового слона. Он сейчас передо мной на столе.

– Слона?

Рита Рей шмякнула трубку.

– Что за слон? – начал Орландо. – Que pasa?Они там…

Его прервала коробка хлопьев, влетевшая в холодильник.

Он едва успел уклониться от разлетевшейся о стену кофейной чашки.

– Que! Mi fiera!

И он выскочил из кухни, не дожидаясь, пока полетит остальная посуда.

46

Тадеуш Траут, переливаясь всеми цветами гневной радуги, ткнул пальцем в сторону Младшего:

– Подай мой шар для боулинга.

Младший, Ящик и Персик шагнули назад синхронно, как кордебалет.

– Сэр, не надо… – заныл Младший.

– Мы все сделали, что могли, – поддержал его Ящик.

Персик перестал жевать что там было у него во рту – что-то оранжевое, судя по пятнам на губах, и захныкал.

– Если хотите это сделать, то вот его, – попросил Младший, выталкивая перед собой Персика. – Это он виноват.

– Не!

Персик отшатнулся за спину Ящика, в спешке разжав кулак, и по полу склада раскатились с полдюжины леденцов.

– Что сделать? – спросил Траут у Младшего.

– Но вы же знаете… вы же хотели… это…

Траут шумно выдохнул:

– Я хотел поехать в боулинг. Если я еще с вами, кретинами, тут поторчу, у меня сосуды лопнут.

Он прижал к вискам пальцы, закрыл глаза и потер виски.

– Только себя я должен винить, что поручил вам настоящее дело.

С таким глубоким выдохом, что задергался покрасневший подбородок, он добавил:

– А может, оно и к лучшему. Если бы вы украли мумию, а Молот об этом узнал… он ненавидит обманщиков. И вскорости от нас всех отстреливал бы кусочки.

Ребята нервно переглянулись.

Тяжелые веки Траута раскрылись, он сел прямо. Резиноватая кожа начала, как у спрута, менять цвета на все более холодные и наконец стала бледно-серой. Пигментные пятна, скрытые предыдущим приливом крови, появились снова. Толстые губы задрожали:

– Минуту… минуту…

Опасаясь Большого Припадка, Младший подбежал к отцу:

– Папа, тебе нехорошо?

Траут махнул рукой, чтобы отошел.

– Если бы вы сперли эту мумию так, чтобы Молот не знал, я бы должен был ее уничтожить, так? Мумии нет – денег тоже нет. Неплохо, но мумия бы исчезла навсегда. А так, как сейчас – Молот ее мне привозит, я выплачиваю остаток…

– Это дело чести, – пояснил Младший своим спутникам.

– К хренам честь, – нетерпеливо бросил Траут.

– Реклама? – предположил Персик.

Траут усмехнулся:

– Очко в пользу юноши с оранжевыми губами.

– Понял! – сказал Младший. – Мы ее сохраним показывать бездельникам!

– Тоже неплохо, – согласился Траут, – но у меня планы более серьезные. – Сколько, как вы думаете, берут телевизионщики за тридцатисекундный ролик во время новостей прайм-тайма? Умножьте это на… сколько там они раз говорили про Дуна после того, как Молот сделал из него мумию и эти яйцеголовые его нашли? И чем больше шуму поднимают манифестанты, тем больше эффект. Вот вы мне скажите, почему эти туристы стадом прут в этот занюханный музей капитана Крюка? Увидеть высушенный труп?

– А ведь верно, – сказал Младший.

– Это нам дает чистый сплит семь-десять. В музеях мумий полно, а посетителей ноль. Вся деревенщина прет посмотреть на Шикльтона Дуна, Князя Света, первого человека, вознесенного на небо добрым Господом и возвращенного на землю – за вычетом стопятидесятифунтовой души. Вот что их туда манит. Это чудо, понимаете? Как та плащаница, или кровоточащий глаз, или чудотворные источники в Европе. А теперь скажите, каким мы бизнесом занимаемся? Посмотрим, сумеете ли этот сплит взять.

– Акульи ссуды?

– Десять кеглей свалил, семь осталось стоять.

– Угонами? – попытался угадать Персик.

– Кегли качаются, но не падают. Попробуй еще.

Младший неохотно сказал:

– Музей Библии Живой?

– Бинго! Дун в качестве экспоната переплюнет и Ноев ковчег, и кита Ионы. Наш двухтысячелетнего возраста человек все угрожает уволиться – кому он теперь будет нужен? Мы будем открыты до полуночи, и туристы увидят машущих факелами «светляков» в облаках – нам это ни пенни стоить не будет. Мы сделаем инсценировку Вознесения, будем продавать светящиеся в темноте цепи мумии и Ризы Вознесения, набор для выживания в Конце Времен – мясо вакуумной сушки, пока оно у нас есть. Устроим пугательные поездки по Пещере Мумии, только они будут не вниз, как на русских горках, а вверх. Может, даже отщипывать будем кусочки от мумии и продавать фундаменталистским церквям. Ребята, тут от возможностей глаза разбегаются.

– Так ты доволен, – спросил Младший, спеша отоварить доброе настроение отца, – что мы не доставили мумию?

– Доволен я буду, когда Молот сгрузит товар у нашего порога.

Рита Рей стояла рядом с матрацем, оттирая с себя арахисовое масло и шоколадный сироп «Херши» банным полотенцем. Пальцы нашли какой-то твердый сгусток, бросили его в мусорное ведро со звоном и продолжили поиск.

– Вот тебе и приключение с ореховой помадкой. Надо было мне знать, что нельзя тебя посылать в магазин.

Орландо, лежа на спине и морщась на опадающую эрекцию, возразил:

– Ты меня не посылала. Я пошел, потому что мне нужны были cigarillos.

Она бросила полотенце ему в голову.

– Не могу поверить, что ты купил кусковой. Ты этикетку не прочел, что ли?

Орландо снял с лица полотенце и бросил на ковер.

– Ты говоришь «арахисовое масло», я покупаю арахисовое масло. Ты думаешь, я буду этикетки читать, как какой-то maricón? – Он сбросил ноги с матраса и встал. – Пойди в душ. Я знаю и другие игры.

Рита Рей вздохнула.

– Я не в настроении. Все думаю о Шики. – Она посмотрела на Орландо долгим прищуренным взглядом и добавила: – Вот Шики ни за что не купил бы кусковой.

Орландо пожал плечами:

– Ну и что? Твой муж был maricón.

Рита Рей подобрала полотенце, стерла мазок шоколада на бедре и фыркнула:

– Вся работа – ради игрушечного слона. – Скомкав шоколадно-арахисовое полотенце, она снова кинула его в Орландо: – Почему ты не проверил?

Орландо поймал полотенце и сел на край матраса.

– Я все это уже говорил. Receptionista мне сказала, где мумия: в белой простыне, посередине комнаты, на стальном столе Я пошел в laboratorio, пока ты там развлекала этого хилого дурака-директора. – Он подскочил, имитируя ее движения. – Я вижу эту белую материю, – он намотал полотенце Риты Рей себе на кулак, – и думаю, это мумия, точно как она говорила. Ничего рядом не лежит. Nada. Я ее поднимаю – она легкая, как те ceramicas с белыми серединками, которые я из Колумбии вожу, – он приподнял обернутый полотенцем кулак другой рукой, – и несу в машину. – Свернутое полотенце он прижал к животу и описал небольшой круг. – Как-то они нас обманули. – Он бросил полотенце в стену. – Ручаюсь, твой муж в этом museo, oiste?

Рита Рей закурила почти посткоитальную сигарету и глубоко затянулась. Потом выдохнула дым в сторону Пиджин-Форджа тонкой длинной струйкой.

– И мы его достанем. Как только они утром откроются, я еще раз поболтаю с этим старым блядуном.

47

Джимми мог бы проспать весь свой выходной день или шататься по дому, лелея собственное похмелье. Он мог бы прибегнуть к проверенному лекарству, чтобы утишить горе новой Утраты своего предка. Но мысль о друзьях из АДС, протестующих сейчас без него возле этого музея (где его стараниями, однако, уже нет мумии), давила на совесть тяжким грузом. Джимми решил поехать к ним, и к черту все последствия.

Когда дедуля напялил свой фальшивый индейский костюм с убором из перьев индейки и уехал заманивать туристов с хайвея в траутов магазин «Мокасины! Мокасины!», Джимми выволок себя из кровати и полез под обжигающий холодный душ. Потом вытерся и в первый раз после приезда в Теннесси натянул свой индейский костюм. Он надел черные габардиновые брюки, просторную бирюзовую рубаху навахо, шайенский жилет с бахромой с вышитым красным бисером узором из птиц грома, ремень племени зуни с серебряной пряжкой, сапоги сиу из оленьей кожи, гуронскую наплечную сумку с бисерной вышивкой и наголовную повязку кайова, тоже с бисером. Из твердой картонной коробки он достал величественное, хотя и запрещенное, перо золотого орла – подарок приятеля-навахо – и заткнул за головную повязку.

Он не мог не отметить иронию этого ассорти, отражавшего неуверенность Джимми в своем происхождении, неизвестность племени отца его, Вождя. Вопреки данному деду обещанию держаться подальше от демонстрантов – не говоря уже о будущих неприятностях от мистера Траута, – Джимми проведет этот день как воин АДС, участвуя в пикете.

Он проклинал судьбу своего предка, представлял себе, как тот лежит на холодном мраморном столе морга, а вокруг толпятся копы. Если в это дело вмешаются индейские племена и их адвокаты, то затеется долгая судебная битва, и даже если хорошие победят, все равно предка не получить. Он скорее всего достанется чероки. Если победят ученые, они его разрежут и фотографии напечатают у себя в книгах. Если предка получит Джинджер Родджерс, его поместят на витрине в стеклянном гробу. А если предок никому не достанется, власти графства бросят его в могилу для нищих. В любом случае бедняга-воин не упокоится в земле предков.

Джимми, похожий на статиста из вестерна Джона Уэйна, оседлал своего верного «юго» (без орлиного пера, чтобы оно не попало в заголовки) и поехал в город к великой битве у музея капитана Крюка.

* * *

За счет любезности нанимателя команда Младшего набивала себе брюхо в гатлинбургском буфете завтраков: фрукты, тосты, варенье, яйца, овсянка, рубленое мясо и – не без прикола – фирменное гатлибургское блюдо, жареная форель. Задание у них было – разозлить демонстрантов возле музея крючков для пуговиц. Уже был сделан анонимный звонок на телевидение. Мистер Траут хотел публичности. «Расшевелите их, но не попадитесь, понятно?»

Всего в квартале вниз по главной гатлинбургской дороге Персик ударил по тормозам. Машина остановилась юзом, поврежденный багажник распахнулся настежь. Ехавший следом «камри» чуть не врезался в них и сам получил сзади от пикапа.

Младшего, не уважавшего ремни безопасности, бросило на приборную доску. Ящик на заднем сиденье, тоже не пристегнутый, столкнулся с отскочившим от приборной доски Младшим.

Не замечая ругани изнутри и клаксонов снаружи, Персик вылетел из машины, пробежал мимо сцепившихся «камри» и пикапа. Через пару секунд он вернулся, таща с собой трехфутовый блин раздавленного розового пластика. С глазами, полными страдания, он потряс этим перед окнами «монте-карло»:

– Смотрите, что этот старик с Анджелиной сделал!

– Да ну тебя, Персик, – сказал Младший, все еще потирая череп. – Валим отсюда, накачаешь ее потом. Если мы завяжемся с копами, папочка нас всех кегельным шаром огладит.

Автобус Детей Света подъехал к стоянке музея капитана Крюка без четверти десять. Как и было отрепетировано, «светляки» выгрузились и построились в линию. Крили Пэтч, прижимая к груди Библию в кожаном переплете, поддерживаемый с флангов двумя самыми большими Джонсами, потрясая внушительным плакатом «Верните Князя», возглавил строй. Две коренастые дамы клана Джонсов встали за Пэтчем, ведя между собой Джинджер Родджерс, Свидетеля. Остальная масса «светляков» в белых ризах и суковатых Джонсов выстроились за ними по три в ряд.

В десять ровно Пэтч дал свисток, и строй двинулся ко входу музея.

Директор Хорейс Дакхауз выглядывал из окна своего кабинета, мечтая о недавней, единственной своей возлюбленной Марии.

Трель свистка привлекла его внимание к фаланге Детей Света. Кувалды в руках двух Полов Баньянов в передней шеренге ясно говорили об их намерении. Дакхауз набрал номер охранника.

– Кларенс, беспорядки на парковке. Заприте входную дверь, если она уже открыта. Я звоню в полицию.

Джимми Перо в полной боевой раскраске вел демонстрантов АДС – четверых молодых людей и одну женщину. Они маршировали по кругу возле входной двери под плакатами «Верните нашего предка!» и распевали постоянно: «Те-йе-йе-йа, те-йе-йе-йа!» под звуки тамтама в руках у шестого пикетчика.

Орландо Соса-и-Кастро и Рита Рей Дивер, несколько семейных пар с детьми и трое крепких футболистов из Университета Теннесси крутились неподалеку, ожидая открытия дверей музея.

Маленькая девочка дергала мать за юбку, показывая на женщину в пикете АДС, одетую в оленьи шкуры:

– Ma, а это Тигровая Лилия? А крокодила нам покажут? А Чинь-Чинь у них в клетке сидит?

Один из студентов передал приятелю дешевый фотоаппарат:

– Я хочу улучить момент, схватить эту мумию и поцеловать ее в ягодицу. Ты меня сними по-быстрому, пока не заметят.

Рита Рей это услышала.

– Присматривай за этими качками, – шепнула она Орландо. – Если они найдут Шики, я им суну двадцатку, чтобы вынесли его нам к парковке.

* * *

Мори сидел в своем «линкольне» на дальнем краю стоянки подагрическими пальцами барабаня по баранке, надеясь, что эти негодники вернутся на место преступления.

С другой стороны парковки, сидя в своем ржавом пикапе и попивая кофе, разглядывал музей Шики Дун в наряде амиша. Ночью в припадке разбуженной алкоголем совести он решил, что до того, как взять заначку в «Маяке» и уехать в преисподнюю этой планеты, он должен хотя бы как полагается попрощаться с братом Фенстером, сволочью этой, который его опоил и ограбил.