Текст книги "Туристы"

Как-то вечером она шла по улице Ван-Остаден-страат, возвращаясь в гостиницу. Одной рукой она вела велосипед, в другой держала надкушенный перезрелый персик. Недавно прошел дождь, следующий еще только собирался, и в этот короткий промежуток капало только с деревьев. Под красным щитом стояла черная фигура. Это был Баз, он поджидал ее, засунув руки в карманы длинного черного пальто.

– Мне скучно, – сказал Баз.

Юлианна остановилась, глядя на него, и доела персик.

– Откуда ты узнал, где я живу? – спросила она.

– Позвонил твоему отцу. Хороший мужик. Мы с ним вволю поболтали.

– Не мог позвонить в справочное? У меня же есть мобильник.

– Хотел сделать тебе сюрприз, – сказал Баз, ощипывая колючки с придорожного куста можжевельника.

– У меня с собой бутылка вина, – сказала она. – Хочешь выпить?

Баз кивнул. Она заперла на замок свой велосипед и набрала код входной двери. В столовой, где подавали завтрак, царил полумрак, столы были уже накрыты к завтрашней утренней трапезе. Юлианна устроилась у стенки. Она зажгла свечу на столе и разлила вино в молочные стаканы, подумав мельком о фильме, который собиралась посмотреть по телевизору, прикинула, начался он уже или нет.

– А я-то думала, что таким людям, как ты, никогда не приходится скучать, – сказала она. – Вот я бы никогда не скучала, если бы у меня на все были деньги.

Баз закурил сигарету и придвинул поближе пепельницу.

– Все правильно, – согласился он. – С деньгами жить куда веселей.

Но на лице его веселья не наблюдалось. Вообще он был сегодня на редкость неразговорчив. Юлианна отхлебнула вина большим глотком, чтобы побыстрее допить свой бокал. Баз беспокойными пальцами отковыривал кусочки оплавленного стеарина.

– Я уже был принят в Лондонскую консерваторию, – вырвалось у него внезапно. – Мне дали стипендию.

– А ты вдруг взял и стал кондитером. Что же случилось?

Баз собрал в кучку стеариновые крошки. Пальцы его блестели от воска. Они слегка дрожали. Кончив одну сигарету, он прикурил от нее новую.

– Помнишь, как называла меня хозяйка пансионата в Севилье?

– Да, – улыбнулась Юлианна. – Бочонком.

Баз хохотнул коротким, равнодушным смешком.

– Понимаешь, я так любил пирожные! И давай уж скажем начистоту – я был очень упитанным. Да что там – толстым! Ты не подумай – в школе меня не дразнили, да и вообще никто меня не мучил и не доводил. У меня не было прозвищ, и никто не высказывался по поводу моей внешности. В сущности, на меня никто не обращал внимания, ни в том, ни в другом смысле.

– Я помню, ты говорил, что у тебя не много друзей.

– Пирожные! – сказал он. – Я дружил с пирожными.

Юлианна отставила свой бокал, немного придвинулась к Базу.

– Когда мне исполнилось восемнадцать, я поехал в Лондон, – сказал Баз. – Я весил сто тридцать килограммов. Я жил в двенадцатиметровой комнате. Я был девственником. В консерватории было полно способной молодежи. Я тоже был способный, но ничем особенно не выделялся. А потом я заболел. Подцепил какую-то заразу, и, можешь мне поверить, мне было так худо, как никогда в жизни. И тут случилось чудо. Как будто Бог услышал мои молитвы. Два месяца я безвылазно провалялся в постели в своей комнатенке на воде и овсянке. Кормил меня хозяин, у которого я снимал жилье, сухопарый мужик с татуировкой на обеих руках, который целыми днями с рассвета до заката напевал песни из репертуара Уитни Хьюстон. Прожив месяц на диете из овсянки и «The Greatest Love of All»,[21]21
  «Самая величайшая любовь» (англ.).


[Закрыть] я выздоровел. Мало того! Вдобавок я стал таким же сухопарым, как тот мужик, который меня кормил. Лишний вес испарился, пока я лежал в кровати. Я стал тонким.

Баз вновь наполнил свой бокал. Он непрерывно курил, нервно зажигая сигарету за сигаретой дрожащими руками. Юлианна слушала, не смея пошелохнуться. На ее глазах Баз крушил собственный миф, возвращая себя в детство. Это было странное, болезненное зрелище.

– Все переменилось, – продолжал он. – Другие студенты стали относиться ко мне иначе. Ребята хлопали по плечу, девушки проводили пальчиком по затылку и поздравляли с удачной переменой. Кое-кто показывал, что не прочь заняться со мной сексом. В то же время что-то произошло с моим голосом, после болезни он так и не восстановился. Вместе с лишним весом пропал и голос. Профессора уговаривали меня немного поправиться, они говорили, что я стал слишком уж худощав. Эта фраза засела у меня в голове. «Слишком худощав. Слишком худощав», – для меня это звучало как похвала. Это было успехом. И я решил, что никогда в жизни не съем больше ни одного пирожного.

– Но ты же их сам печешь, – сказала Юлианна – Причем в телевизоре.

– Правильно, – сказал Баз. – Пеку. Но не ем. Бросив консерваторию, я вернулся домой и жил на одних супчиках и анаше. Я столько думал о том, чего мне нельзя есть, что для других мыслей почти не оставалось места. Я начал читать кулинарные книги. Смотрел кулинарные программы по телевизору. Начал сочинять разные кушанья и угощать ими родителей и соседей. Сам же ограничивал себя супчиком из сельдерея, и так продолжалось, пока я однажды не посмотрел программу, посвященную кухне для гурманов. Еды хоть завались, но нет времени, чтобы есть. Для меня это было как зов свыше. – Баз затушил окурок в пепельнице. – В девяностом году я поехал в Амстердам. Единственное место, где можно было спокойно курить дурь. А где ты была в это время, Юлианна? Что ты тогда делала?

– Жила в Осло, – сказала она. – После того как вернулась из Парижа.

Опустив глаза, она собирала на скатерти крупинки соли. Ей не хотелось больше ничего говорить. Но Баз и не спрашивал. Бутылка опустела. Стрелки часов на стене показывали десять минут третьего. Они улыбнулись друг другу, взяли пиджаки и вышли на улицу. Шел дождь. Они спрятались под каким-то красным балконом. Баз закурил косяк.

– Так эта штука и правда помогает? – спросила Юлианна.

– Да, – сказал Баз. – От грусти. От страха. От одиночества. От всего такого прочего.

Он стряхнул пепел на плитки тротуара. Его смыло водой.

– Иногда погрустить не мешает, – сказала она.

– Только не мне, – сказал он. – Я же богатый и выступаю по телевизору. Мне нельзя быть грустным. От грусти надо лечиться. Таблетками и терапией. Иногда помогает хорошая затяжка.

Он помолчал, пережидая, когда проедет случайный велосипедист. Тучи нависли над крышами, будто сделанная из папье-маше упаковка, в которую уложили весь город.

– Мне надо возвращаться в гостиницу, – сказала Юлианна. Улыбнувшись, она нащупала кнопки у двери и набрала код. Дверь приотворилась.

– Кстати, я видела твои шоколадные скульптуры, – сказала она. – Здорово сделаны.

– Спасибо! – сказал Баз. – Открытие выставки через два дня. Может, придешь?

– Может быть.

Баз прикоснулся холодной ладонью к ее щеке. Это был неловкий жест, а улыбка, которой он его сопроводил, – словно бы извиняющейся.

– Спокойной ночи, Юлианна, – только и сказал он.

Она быстро пожала его руку и ответила:

– Спокойной ночи, Гаррет.

Стоя босыми ногами на ковре в накинутом на плечи халате, Баз смотрел в окно на двор «Гранд-отеля Амстердам». Там внизу было сухо. Баз чувствовал себя хорошо отдохнувшим. Он давно не спал так хорошо и крепко, как в эту ночь. Он спал так глубоко, что даже видел сны, настоящие сны при закрытых глазах, а не фантастические картины, возникавшие в мысленных монологах, как обычно. Но сейчас он ощущал беспокойство. Очень уж он вчера дал волю языку и, разболтавшись, открыл свои уязвимые места, отбросив защитную броню. В первую минуту он испытал огромное облегчение, затем оно сменилось тревогой. Теперь эта Юлианна все про него знает. Нет, не все! Одно, самое главное, то, что он таскал с собой в чемоданчике с кодовым замком, все-таки осталось при нем. До этого она не добралась. Возможно, он и без того уже сказал слишком много и бесповоротно оттолкнул ее от себя. А вдруг она теперь не придет? Вдруг она, проснувшись, подумала про него: «Ну и барахло!», несмотря на все его благополучие? В этом нет ничего невозможного. Такое с ним уже бывало. Баз начал делать зарядку. Он уже не улыбался, напротив, на лице у него проступало беспокойство. Расплатой за испытанное облегчение было неприятное чувство, привкус стыда.

Она ждала у стойки портье, одетая в светлое вельветовое пальто. Черные распущенные волосы свободно падали на спину. На шее был повязан желтый шарфик. Она улыбнулась, увидя выходящего из лифта База. Он с облегчением вздохнул. Они вышли из отеля и направились по Аудезейдс-Форбургвал в сторону Девяти улиц. По обе стороны канала тянулись непрерывные ряды домов. Базу вспомнилось, как они по сентябрьской жаре гуляли вдоль Гвадалквивира в Севилье, когда им было пятнадцать. Юлианна показывала ему достопримечательности и обо всем рассказывала. Теперь она больше ничего не показывала и не объясняла увиденное. Должно быть, приберегает объяснения для книг, подумал он. Наверное, все это она уже видела раньше.

Юлианна купила короткую дубленку в «Леди Лей» на улице Хартенстраат. Баз купил четыре халата, все из натурального шелка и с роскошными воротниками.

– Шикарная шмотка – халат, – завел разговор Баз, когда они присели за столик в кафе «Гудиз», чтобы подкрепиться. – Как было бы здорово, если бы можно было ходить в халате целый день. Вообрази только: все гуляют по улице в ярких халатах. Как тебе такая картина?

Юлианна не ответила, она была занята изучением меню. Все бутерброды назывались в честь каких-нибудь знаменитых парочек.

– Я беру «Кена и Барби», – сказала Юлианна.

– А я «Эла и Пегги»,[22]22
  Эл и Пегги Банди – супруги, главные герои телесериала «Женаты и с детьми» (1987–1997).


[Закрыть] – решил Баз.

Официантка записала заказ, не глядя в блокнот. Она все время ела глазами База и удалилась со смущенной улыбкой.

– Надо было мне купить платье, – вздохнула Юлианна. – Завтра мне нечего будет надеть на открытие выставки.

– Господи, о чем речь! – сказал Баз. – Давай я тебя выручу.

Бутерброды принесли в круглых пластиковых мисочках. Баз принялся ножом соскребать майонез. Пробегая взглядом по именам в ресторанном меню, он думал о своем, и постепенно в голове у него зародилась новая мысль. Сначала он подумал о завтрашнем открытии выставки. О знаменитых парах. Об опасности, грозящей от бутерброда, которую он сейчас стремился нейтрализовать. И вдруг он поднял глаза и посмотрел на Юлианну.

– Хочешь жить у меня? – спросил он.

– Что? – растерялась от неожиданности Юлианна, как раз подносившая к губам салфетку, чтобы отереть рот.

– Я давно, очень давно пытался подыскать себе партнера. Я перебрал весь список самых красивых в мире людей. Искал в адресной книге моего агента. Искал в «Мет-баре». И все безрезультатно. И только сейчас мне вдруг пришло в голову, что ты – как раз то, что надо. Ты знаешь меня. Тебе известна вся моя история. Ты мне просто нужна. И я думаю, что из нас получится хорошая команда.

Юлианна улыбнулась во весь рот:

– Так, значит, я тебе по-прежнему нравлюсь.

– Разумеется, ты мне нравишься. Но я спросил тебя не только поэтому. Понимаешь, я давно подумывал о том, что для передачи мне нужен партнер. Программу требуется как-то очеловечить, внести в нее оттенок будничной жизни. Мне нужен человек, который жил бы со мной в квартире и который может составить мне компанию на кухне, кто будет болтать со мной, пока я занят готовкой, в общем, быть моим ассистентом. Сначала я думал, что мне нужен кто-то с известным именем, но потом вдруг понял, что ты была бы идеальным вариантом. Ты миловидна, бегло говоришь по-английски, и, что важнее, мы отлично сочетаемся друг с другом. Конечно, у тебя нет опыта работы на телевидении, но, по-моему, это не проблема. Я тоже начинал с чистого нуля. Ну как, Юль? Что ты на это скажешь?

Баз откинулся на спинку стула, устремив на нее взгляд. Веселое нетерпение в нем сменилось сомнением. Улыбка на ее лице постепенно поблекла. Его выражение в общем и целом нельзя было назвать радостным.

– Разве тебе не хочется попасть в телевизор? – спросил он.

– Вообще-то нет, – сказала она, не глядя ему в глаза.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Сначала ты вроде бы приняла это с большим энтузиазмом.

Она покачала головой, отбросила рукой челку со лба:

– Ты имеешь в виду, что мы будем изображать любовников? Баз кивнул:

– Мне кажется, это сильно повысило бы рейтинг передачи.

Взгляд Юлианны помрачнел. Баз решил, что она, кажется, обиделась.

– Ну, пойдем, Юлианна, – сказал Баз.

Он положил на стол тридцать гульденов и взял пакеты. Они пошли, провожаемые десятками глаз. Баз взял Юлианну за руку, и они двинулись в сторону улицы Принсенграхт. Перейдя через дорогу, они подошли к скамейке. У зеленой ограды стояли прислоненные велосипеды. Голуби что-то клевали на асфальте. Баз составил сумки себе под ноги, искоса посмотрел на Юлианну.

– Ты сердишься, – сказал он.

– Нет, – ответила она. – Ты сделал мне очень хорошее предложение. Но я думала, что ты приглашаешь меня переехать к тебе, потому что хочешь, чтобы я была с тобой. А не для телевидения.

– Конечно же, я хочу, чтобы ты была со мной, – сказал он. – Иначе просто ничего не получится. – Он придвинулся к ней ближе. – Ты же не влюблена в меня, правда?

– Нет! – Она улыбнулась.

– Может быть, ты подумала, что я в тебя влюблен?

Она опустила глаза:

– Может быть. Но я была неправа. У тебя точно такой же взгляд, ну как у одного человека, которого я знаю.

Голос замер, и оброненные слова упали в канал и канули на дно.

– Юлианна, мне не нравятся девушки.

Она резко повернула голову. Он спокойно кивнул, положил руки ладонями на колени.

– Мне нравятся парни. Я всегда был такой.

– Это правда? Всегда? Но как же мы с тобой, тогда? Мы же только и делали, что тискались?

– Да, но сначала, увидев тебя в первый раз, я думал, что ты – мальчик.

– Ну, спасибо, – пробормотала она.

Баз расхохотался и обнял ее одной рукой.

– Поэтому я тебе и не писал. Я был в смятении, как ты можешь понять. Я еще долго, долго не мог оправиться от смятения.

Оба умолкли. Сзади проехал трамвай. Баз чувствовал, что он сбросил с плеч тяжесть. Он рассказал ей все и не чувствовал раскаяния. Было даже приятно, что кто-то знает его теперь с этой стороны.

– А мне нельзя просто жить у тебя без всякого телевизора? – спросила она.

– Можно, – сказал Баз. – Но это будет не то.

Она взяла его руку и приложила к своей. Когда-то она сказала, что у него красивые руки. Теперь они были изуродованы шрамами от порезов и ожогов – знаками страданий и боли.

– Итак, ты отказываешься, – сказал Баз.

– Да, – подтвердила Юлианна.

– Жаль, – сказал Баз. – Я подумал, что из нас получился бы отличный бутерброд.

Журналисты заговорили о ренессансе халата. Они подчеркивали его универсальность, его пластическую форму, его свойство украшать любую фигуру. База без конца превозносили как кудесника моды, фотографировали по всему свету, где только возможно, облаченного в разноцветные халаты. Рядом с ним шествовала Юлианна, уставя несколько нервный взгляд в объектив, как будто перед ней был наставленный пистолет. Юлианна тоже была в халате. Халат и туфли на высоких каблуках от Гуччи, купленные ей Базом в «П. Ц. Гофстраат». Он привычно провел ее мимо выстроившегося хора фотовспышек и сунул ей в руку бокал с шампанским. Внутри было спокойнее. Приглашенные гости вереницей тянулись вдоль выставленных скульптур, угощаясь на ходу клубникой в шоколадной глазури. Чувствуя обращенные на себя взгляды, Юлианна расправила плечи и заулыбалась. Эти взгляды были ей непривычны, хотя, в сущности, в них не было ничего страшного. Возможно, они ей даже понравились, и ей было приятно. Фотографы запечатлевали ее рядом с Базом, журналисты подходили с вопросами. Откуда она? Как они встретились с Базом? Любовники ли они? Умеет ли она тоже печь? Баз привычно улыбался, отвечал, что они с Юлианной друзья. Весь вечер он называл ее Юль. Может быть, нет смысла с этим спорить, подумала Юлианна. Для всех окружающих они уже превратились в устойчивый образ.

В эту ночь она возвращалась к себе одна по улице Фердинанд-Больсстраат. База она посадила на такси и отправила в его отель, он был совсем пьян. На лице у нее блуждала смутная улыбка. Моросил мелкий дождик. Рядом по асфальту бежали трамвайные рельсы. Она остановилась, чтобы снять туфли, и пошла дальше в одних подследниках. Какой-то собачник, вышедший прогулять своего пса, проводил удивленным взглядом ее шелковое пальто. Завтра об этом наряде будет напечатано в газетах. Юлианна еще не знала, что скоро ее будут показывать по телевизору на пятьдесят стран, что люди будут называть ее Юль, что при каждом ее походе в магазин все будут вытягивать шеи, стараясь заглянуть к ней в корзинку. Не знала она еще и того, что обращенных на нее глаз будет становиться все больше, что она поневоле выучится врать журналистам, которые будут брать у нее интервью, и что в «Хеннес и Моритц» будут продаваться вечерние халаты для светских приемов по цене двести девяносто крон. Ни о чем таком Юлианна еще не догадывалась сейчас, когда шла и улыбалась под дождем. Была ночь. Никакого согласия она еще никому не давала. А завтра соберет чемодан и поедет в Осло.

На всякий случай она включила телевизор. От выпитого шампанского ее клонило в сон, и она остро чувствовала тишину вокруг, мысли разбегались во все стороны. Юлианна подошла к раковине, сняла косметику и наскоро почистила зубы. Сброшенная одежда кучкой лежала на полу. Она забралась под одеяло и начала механически прыгать с канала на канал. Внезапно она остановилась. Сверху на нее глядело с экрана знакомое лицо. Лицо, которое она обхватывала ладонями, которое целовала, которому улыбалась сотни раз. Это был он – Шон Хегарти, в сшитом по фигуре пиджаке, на фоне мерцающих картинок мировых событий. Его голос заполнил всю комнату, оживил все, что она давно похоронила. Он смотрел на нее сосредоточенным, серьезным взглядом. На нее и на миллионы других людей. Она резко убрала его, подняла пульт и нажала на красную кнопку. Легкий щелчок, и он исчез. Юлианна снова очутилась в темноте. Она лежала в постели, тяжело дыша. Вот и сегодня она опять не сможет уснуть! Я со всех сторон окружена призраками, подумала Юлианна, они всюду находят меня, являясь с телеэкрана. Она долго лежала, вспоминая людей, с которыми когда-то была знакома, людей, которые, может быть, тоже сейчас не спят. Себастьяна Оливара. Шона Хегарти. Сиобхан. Месье и мадам Жилу. И маленького мальчика, которому сейчас уже не три года. Сколько ж ему теперь? Десять. Да. Наверняка и он тоже смотрит телевизор.

Телефон лежал на ночном столике. Она взяла его и отправила послание Базу. Потом улыбнулась и закрыла глаза. Она приняла решение. Она готова.

* * *

Юлианна гуляет в Стене-парке с соседской собачкой. На улице холодно. В скупом свете зимнего дня тянутся голые ветки кленов. Кое-где видны на земле бурые полумесяцы листьев. Соседская собачка весело семенит по снегу. Она не торопится. Маленькие лапки бегут быстро-быстро, но собачка совсем крошечная. Юлианне так и хочется подхватить ее на руки. Ее одолевает нетерпение. Она замерзла. Но собачке нравится бегать самой. По одной и той же дорожке: туда-сюда, туда-сюда. Собачке это никогда не надоедает.

Юлианна садится на скамейку и закуривает сигарету. Собачка обегает скамейку и справляет у Юлианны за спиной свои собачьи дела. Юлианна смотрит на Фагерборгскую церковь. В ней венчались ее родители более тридцати лет тому назад. Зеленый шпиль тянется к небесам.

Рядом на скамейке сидит мужчина. Он смотрит в ту же сторону. Похоже, что он сидит здесь довольно давно. Юлианне это кажется странным. Сегодня слишком холодно, чтобы рассиживаться на скамейках. Она собралась уже идти, как тут вдруг он обернулся к ней с улыбкой. Она тоже улыбнулась и тут заметила его руку. Его ладонь раскрыта. На ней лежит какой-то предмет. Кораблик викингов. Сувенир.

Юлианна никогда не любила сувениров. У нее нет ни одного; сувенир для нее скорее символ безвкусицы, чем вещица на память о путешествии. Она не понимает, зачем человеку альпийские шапочки, шлемы викингов или андалусские головные платки. Тем более – вышедшие из употребления монеты, кораблики под стеклянным колпаком или полуметровые копии Эйфелевой башни.

Человек, сидящий на скамейке, разорился на кораблик викингов. Они бывают десяти разных размеров, этот относится к третьему или четвертому классу. Незнакомец погладил свой кораблик. Я могла бы при желании всучить ему настенную тарелку, подумала Юлианна. И тут он протянул к ней руку. Она немного отпрянула. В первый миг ей показалось, что он хочет подарить ей кораблик. Она испугалась. Не надо ей никакого кораблика!

Но он только показал рукой на статую Сигрид Унсет. У ее подножия играют несколько ребятишек.

– Вот здесь я ее встретил, – говорит он. – Было лето, она лежала на траве и читала книжку, а я проезжал мимо на прокатном велосипеде. Я завихлял рулем. До сих пор помню, во что она была одета. На ней была клетчатая юбка и белая блузка. Казалось, она никуда не торопится. Тогда я заговорил с ней, остановился передохнуть, потому что я порядком устал. Мы проговорили несколько часов. Я рассказал ей, что служу на американском военном флоте, что наш корабль пришел в Осло и мне дали увольнительную на несколько дней. Она была еще совсем девочка, школьница. Потом я увидел, что мне пора ехать. Я достал из кармана мешочек, мне очень захотелось что-нибудь ей подарить. У меня не оказалось с собой ничего, кроме кораблика викингов, который я только сегодня купил. Она рассмеялась, когда увидела мой подарок, не хотела брать. Но согласилась встретиться со мной еще раз. Потом я несколько лет плавал, и каждый раз, как мы заходили в Осло, я ее навещал. Однажды она сказала, что хочет уехать со мной туда, где я живу. Я ответил, что живу очень далеко и не знаю, понравится ли ей Флорида. Она все равно поехала со мной. Мы поженились и прожили вместе тридцать шесть лет.

Юлианна смотрела, как он сжал в руке кораблик, как он баюкал его на ладони.

– Кораблик она все-таки приняла, – сказал он. – Я привез его с собой. Со временем она его полюбила. Он стоял на телевизоре, и она вытирала с него пыль чаще, чем со всего остального.

Потом мы переехали. Часть вещей, которые были нам не нужны, мы отдали на хранение. Сувениры. Разные дорогие нам вещицы. Склад сгорел вместе со всеми сувенирами, которые я собрал на память за годы военно-морской службы. Кораблик пропал. И, вот видишь, пришлось купить новый.

Юлианна медленно наклонила голову. Сосед по скамейке посмотрел на церковь.

– Она была тогда такая юная. Гораздо моложе меня. Она лежала на траве, читала и ни о чем не догадывалась. А тут вдруг приехал я на велосипеде и все изменил. Чужой и незнакомый.

– А она не приехала с вами? – спросила Юлианна.

Он помотал головой:

– В этот раз она не поехала. Она любила путешествовать, так что это тут ни при чем. Но мы с ней отправились в Мексику, и там у нее обнаружили опухоль. После этого она прожила еще только шесть месяцев.

Собачка прибежала обратно. Она обнюхала ноги незнакомца. Он погладил ее по головке голой ладонью. Юлианна боялась встать первая. Потом незнакомец улыбнулся и простился. Юлианна с собачкой пошли домой.

По дороге она засунула руку в карман.

Она потрогала ключ, руке от него стало тепло.

So Last Century

Лондон, 2000

Весной того года, когда Себастьяну Оливару исполнилось тридцать три, он купил себе квартиру в Челси. Квартира располагалась в доме с викторианским двориком и колоннами у входа, рядом был сад, заросший непокорными вьющимися растениями; дом стоял неподалеку от особняка, в котором некогда Габриэль Россетти[23]23
  Россетти Данте Габриэль (1828–1882) – английский живописец и поэт, основатель «Братства прерафаэлитов».


[Закрыть] проводил свои знаменитые собрания. За новую квартиру Себастьян заплатил полмиллиона фунтов. Вообще-то говоря, эта трата выходила за пределы того, что может позволить себе человек молодой, но Себастьян в последние годы хорошо зарабатывал. Теперь он уже не стоял на углах, подстерегая, когда покажется объект фотоохоты; знаменитости сами приглашали его на свои мероприятия: вручение призов, закрытые концерты, презентации и открытия ресторанов. Пиарщики звонили ему по телефону и присылали с курьером пригласительный билет. Почему Себастьяну? Да потому что он был невидимкой. Он не афишировал свое присутствие, никому не навязывал своего общества. Его снимки никого не унижали, как это часто бывает у многих папарацци, он показывал звезд в самом выгодном ракурсе даже тогда, когда его, казалось бы, невозможно найти. Благодаря этому он снимал такие кадры, какими не мог похвастать ни один другой фотограф, и затем они распространялись через таблоиды по всему свету, его работы публиковали «Сан», «Нешнл инквайрер», «Штерн» и «Бильд». Родители Себастьяна пытались привыкнуть к тому, что их сын неожиданно стал богачом, и в основном им как-то удавалось уживаться со своим новым положением, чему немало способствовал переезд в новый загородный дом – завидный подарок, полученный от сына. Сам он обзавелся новой фотоаппаратурой, автомобилем «ауди TT» и «Нокией-Коммуникатором». И вот последнее приобретение – квартира в Челси.

В квартире было четыре спальни, две ванные и терраса на крыше. Для одинокого человека квартира большая. Вечера Себастьян, как правило, проводил за камерой, а когда был свободен, питался в пабе, например в «Фин-Армз», пил «мартовское» пиво и смотрел по телевизору футбол. Часто он ловил себя на том, что скучает по Элис. Ему не хватало ее домашних звуков: скрипа открываемых шкафов, текущей воды, шлепанья босых ног по паркету. Иногда они встречались за чашкой кофе на Кингс-роуд, но это не спасало. Даже сидя вместе за столиком, он чувствовал, гак ему ее не хватает. Это чувство прикрывало другую, более глубокую тоску, ту пустоту, которая возникла после смерти Дианы. Себастьян еще долго плакал, вспоминая принцессу Уэльскую. Не от стыда или чувства раскаяния за прежнее преследование, не от ощущения вины. Нет, он плакал по ней от любви, по былому очарованию, плакал от утраты милых привычек жизни. Дианы не стало. Восторженные поклонники залюбили ее до смерти. Сколько часов он провел, ожидая ее? Сотни! Тысячи! И вот охота закончилась. Запретов становилось все больше. Он проскользнул через них, ему открылся доступ туда, куда прежде не было, но главный азарт ушел. Жизнь делалась скучнее.

Он вспоминал двери в севильской квартире, эти заслоны между помещениями, которыми никогда не пользовались. Он вспоминал свободно перетекающий из комнаты в комнату смех, звуки, говорящие о том, что рядом есть люди. Он вспоминал, как люди заходили туда с улицы без приглашения и, побыв немного, опять уходили. Все чаще он возвращался к этим воспоминаниям. Он начал вглядываться во встречные лица – молоденьких девушек на скамейках, продавщиц на стоянке такси. У него появилось желание остановиться и открыто полюбоваться ими, щелкнуть кадр, завести разговор. Но он ни разу не решился. Общение с женщинами давалось ему с трудом. Последние пятнадцать лет Себастьян потратил на то, чтобы спрятаться от людей. Все эти часы, проведенные во мраке, сделали его еще более замкнутым. Но в то же время тишина вот-вот готова была поглотить его с головой; он захлебывался в пучине безгласной комнатной тишины. В конце концов он решил, что пора серьезно отнестись к своему одиночеству. Отыскав соответствующее объявление в одной из бесплатных местных газеток, он записался на курсы флирта. Оказалось, что там занимаются своего рода психоанализом.

Курс обучения вскрыл в Себастьяне новые стороны, свойства, которых не заподозрили бы в нем даже ближайшие родственники. Гуру, обучающий флирту, объяснил, что главная цель – это сделаться идеальной версией самого себя, выражать собою свою душевную сущность. Два дня Себастьян проходил с картонкой на груди, на которой было написано его имя, а рядом красовались изображения разных рыб, поскольку среди предложенных на выбор наклеек с разными животными он отобрал рисунки с рыбами как наиболее точно отражающие его сущность. Другие участники кружка стали пантерами, львами, газелями или чистокровными скакунами. Себастьян же стал глубоководной рыбой; лучше всего он чувствовал себя глубоко под водой, где никто его не увидит. Теперь ему нужно было учиться летать, встречаться взглядом с человеком в другом конце комнаты, выныривать на поверхность, проявляя свое, личное. Надо было не просто научиться любить себя, но являться перед всем миром с вывернутой наизнанку душой, чтобы стал виден тонкий рисунок изнутри. Сначала Себастьян держался скептически, затем заинтересованно, а под конец приблизился к состоянию, граничащему с оптимизмом. Чем глупее он выглядел, тем больше получал подтверждений своей человеческой ценности. И после того как один выходной был потрачен на изучение языка жестов, овладение голосом и латиноамериканские танцы, он наконец почувствовал, что готов применить на практике все, чему обучился.

Тактика была простой и, судя по всему, эффективной. Себастьян должен был установить зрительный контакт с выбранным для сближения человеком, сперва один раз, чтобы сказать: вот я здесь, затем еще раз, чтобы убедиться в наличии взаимного интереса. На третий раз надо было улыбнуться. Если она ответит ему улыбкой и он убедится, что это действительно улыбка, а не случайная гримаса, вызванная ноющим зубом, он повторит первоначальный маневр. Затем он двинется в ее направлении и, подходя ближе, будет внимательно следить за ее телодвижениями. Если они будут направлены ему навстречу, это может служить хорошим показателем ее заинтересованности. Быстрый взгляд в его сторону можно считать приглашением. В таком случае он должен представиться и быстро сделать ей комплимент. Комплимент, по словам гуру, представляет собой самый легкий путь к сердцу женщины. Однако комплимент должен быть тонким. Очень тонким. Он должен входить плавно, как рука в пчелиный улей.

Самое естественное было начать практиковаться в каком-нибудь баре. Но Себастьян догадывался, что в барах полно мужчин, гораздо более искушенных во флирте, чем он. Поэтому ему еще предстояло выбрать для своих тренировок подходящее место. Нужное решение пришло нечаянно, когда он однажды шел по Кларкенвелл-роуд с проявленными снимками под мышкой. В нагрудном кармане у него лежал телефон, в ухо был вставлен наушник; в тот момент, когда он свернул за угол на Сент-Джонслейн, из-за туч вдруг выглянуло солнце. Пройдя несколько шагов, он остановился перед парадным входом бывшего складского здания с обновленным фасадом и блестящими звонками у дверей. Возле звонков не было табличек с фамилиями. Полнейшая анонимность. Интересно, дома она или нет? Одна ли? Господи, оборвал он себя, неужели ты просто не можешь зайти и посмотреть? Скажешь, вот, мол, проходил мимо, и это будет правдой. Себастьян запрокинул голову и посмотрел на окна верхнего этажа. Не опуская головы, шагнул вперед и налетел на кого-то, кто выходил из двери. Это была молодая женщина с рыжими длинными волосами, одетая в сиреневый костюм с нашитым на воротник боа. На ее сумочке было написано «Confusion is sexy».[24]24
  «Неопределенность возбуждает» (англ.).


[Закрыть] Очень странный наряд, подумал Себастьян, который сам вышел на улицу в джинсах и кожаной куртке. Девушка улыбнулась, и их взгляды на несколько мгновений встретились и зацепились друга за друга, как кнопки на одежде. Себастьян смущенно отвел глаза.