Текст книги "Не говори мне «никогда»"

Глава 3

В бельевой комнате, которую Тед Кендалл превратил в фотолабораторию, он вынул из промывочного лотка последний фотоснимок и прицепил рядом с другими для просушки.

«Совсем не плохо», – подумал он, подавшись вперед, чтобы рассмотреть отпечатки. Все фотографии были сделаны в гористой местности возле Сараево во время боя между боснийскими сербами и хорватами менее суток назад. Огонь был столь ожесточенным, что вертолет, улетавший в Англию, в который он погрузился несколько секунд спустя после начала схватки, получил два попадания, к счастью, не настолько серьезных, чтобы прервать полет.

Тед был одним из тех трех фотожурналистов, кого допустили на сербскую территорию. Он провел там два месяца в небольшом отряде сербских милиционеров. Самому младшему из них было всего четырнадцать.

Каждую неделю он отсылал в Лондон десятки отснятых пленок. Ллойд, старший фото редактор Ассошиэйтед Пресс, для которого Тед, как фотограф по контракту, делал большую часть работы, восторгался каждым новым снимком.

– Я не видел столь классной работы с тех пор, как Роберт Капа сделал свою индокитайскую военную серию в пятидесятых, – сказал ему по телефону этот осевший в Англии американец. – Не знаю, как ты, а я просто нюхом чую еще одну Пулитцеровскую премию.

Освещать войну со стороны боснийских сербов было не только одним из самых опасных, но и наиболее многообещающих заданий. Не потому, что это выводило тогда на новый уровень карьеры, а просто посредством своего объектива он смог рассказать о другой стороне этой войны в Югославии, стороне, о существовании которой подозревали очень немногие.

Он, как раз снимал одноразовые перчатки, когда в его лондонской квартире настойчиво прозвенел звонок.

– Иду, иду! – крикнул он, выключая в лаборатории красный свет.

Досада от того, что его прервали, вмиг улетучилась, стоило ему распахнуть дверь. На лестничной площадке с виноватой улыбкой на хорошеньком личике и спортивной сумкой через плечо стояла Сандра – его двадцатидвухлетняя сестра.

– Лютик, ты? – воскликнул он, назвав ее ласковым детским прозвищем.

Сандра бросилась ему в объятия:

– Хай, большой брат! Рад меня видеть?

– Спрашиваешь! Дай-ка я на тебя полюбуюсь! – Улыбаясь, он цепким взглядом охватил шапку белокурых волос, огромные карие глаза, маленький вздернутый носик. По обыкновению одета она была отнюдь не «от кутюр», но весьма своеобразно и со вкусом. Для путешествия через Атлантику она выбрала свободные джинсы, рабочие ботинки – по ее словам, последний писк студенческой моды – и зеленую армейскую куртку, купленную на блошином рынке в Лондоне четыре месяца назад.

Она развела руками:

– Как тебе нравится мой наряд?

Тед рассмеялся:

– На тебе – очень.

Приняв из рук сестры сумку, он обнял ее за талию. Они вместе прошли в комнату.

– Почему не предупредила, что приедешь? Я бы встретил в аэропорту.

– Времени не было. – Сандра рухнула на широкую красную софу и скользнула взглядом по черно-белым снимкам на стенах. Какие-то события… Снято недавно, впрочем, она не удивилась. Тед, такой же неугомонный по отношению к окружающему его интерьеру, как и к личной жизни, менял их регулярно.

– Я выехала из Остина примерно в то же время, когда ты выбирался из Сараево.

– Как ты узнала об этом?

– Позвонила Ллойду. – Она самодовольно улыбнулась. – Не только у тебя, знаешь ли, есть мозги.

– Не спорю, не спорю.

Сандра, потянув брата за рукав, заставила его присесть на софу.

– Теперь моя очередь инспектировать. – Нахмурясь, она вглядывалась в милое открытое лицо, взъерошенные светлые волосы, темно-василькового цвета глаза, которые он унаследовал от отца, двухдневную щетину на квадратных скулах. – М-м-м, ты выглядишь усталым. Но видимо, надо благодарить Бога за то, что ты вообще остался жив, судя по тому, что я слышала в новостях.

– И что же?

– Что английский вертолет с журналистами на борту взлетел с аэродрома Сараево под ураганным огнем. Ты ведь летел на нем, не так ли? Ты был на борту этого вертолета!

– Перестань хмуриться, Лютик, а то у тебя появятся преждевременные морщины. Какая разница, в каком я был вертолете? Я здесь, перед тобой, целый и невредимый.

Выражение лица Сандры ничуть не изменилось.

– Клянусь Господом Богом, Теодор, если ты будешь продолжать в том же духе, у меня не только морщины появятся. К выпускному курсу я буду единственной седой студенткой. И все потому, что очень беспокоюсь за тебя.

– Так перестань волноваться.

– Легко сказать! У тебя ведь нет братца-авантюриста, искателя приключений!

– Искатель приключений, черт! Просто я таким образом зарабатываю себе на жизнь.

– А почему бы тебе не делать это по-другому, менее рискованно? Например, снимать показы мод. Наверняка будешь загребать кучу денег.

– Да, и через неделю умру от скуки.

– От скуки? – Она насмешливо взорвалась. – С Клаудией Шиффер, целый день дефилирующей перед тобой в нижнем белье?

Закинув руку на спинку софы, он неопределенно пожал плечами.

– Как говорится, если увидел одну манекенщицу в нижнем белье, считай, что видел их всех.

Он, конечно, слегка преувеличивал, но Сандра знала, что ничто не увлекало Теда так, как его нынешнее занятие. На пятнадцать лет старше ее, он получил первое признание, как фотожурналист во время американского вторжения в Гренаду. В 1989 году, когда он работал по заданию «Лондон таймс», шумный успех ему принесли заставившие мир содрогнуться снимки двух арабских боевиков, ворвавшихся в стамбульскую синагогу и расстрелявших двадцать одного прихожанина. Сейчас, девять лет спустя, он ничуть не остыл. Лишь в глазах появилось какое-то странное печальное выражение, раньше она такого не замечала. Видимо, война в Югославии потрясла и его.

Тед вытянул свои длинные ноги поперек кофейного столика.

– Расскажи-ка мне лучше, Лютик, как твои дела в колледже.

– Отлично. Папа наконец-то смирился с тем, что я не буду поступать на юридический.

– Насколько я понял, твое сердце все еще горит педагогикой.

– И сильнее, чем когда бы то ни было. Просто потребовалось время, чтобы смириться, вот и все.

– Нелегко, наверное, тебе пришлось?

– Не тяжелее, чем тебе, когда ты объявил, что собираешься стать фотожурналистом и так его разочаровал. – Она рассмеялась. – Мне кажется, в глубине души он всегда считал, что я стану второй Энн Ричардс.

– Тогда тебе надо ездить на «харлее».

Сандра с хохотом уткнулась ему в плечо.

– Господи, Тед, ты всегда знаешь, как меня рассмешить!

Глядя на нее сверху вниз, он пытался догадаться, что же все-таки привело ее сюда на этот раз.

– Так вот зачем ты отмахала пять тысяч миль! Чтобы вволю посмеяться?

Не услышав ответа, он приподнял ее двумя пальцами за подбородок и посмотрел ей в глаза.

– Что-то случилось, сестричка?

– Нет. Просто… – Она вскочила. – Может, прогуляемся? У меня все затекло после восьми часов перелета, хорошо бы малость размяться.

– Конечно. – Он поднялся. – Куда пойдем?

– Даже не знаю. Как насчет той чайной, что понравилась мне в Голдборне? «Бюргард»?

Тед снял со спинки стула коричневую кожаную куртку пилота бомбардировочной авиации и натянул на плечи.

– «Бюргард», так «Бюргард».

Вскоре они уже пробирались через оживленный Портобелло, где воскресным днем можно было найти все что угодно – от допотопных пишущих машинок и старинных книг до африканских масок. Раньше, когда Тед только-только поселился в Ноттинг-Хилле, район пребывал в запустении, кварталы выглядели убого, с обшарпанными домами и запущенными парками. Но за десять лет реконструкции здесь все изменилось. Ныне улицы расцветили магазины-бутики, художественные галереи и модные рестораны для самой изысканной городской публики.

«Бюргард», модный чайный салон на Голдборн-роуд, был одним из любимейших Сандрой мест в Лондоне. Он привел ее сюда однажды летом, когда она впервые приехала к нему. Смотреть на нее, вожделенно пожирающую глазами корзинку с пирожными, было одно удовольствие. Так же как и фотографировать.

Заведение было забито битком, но благодаря знакомой официантке им тут же предложили сесть за стол. Оба заказали чай «Ерл Грей» и пирожные ассорти, Тед довольно потер руки.

– Ну, так что случилось, Лютик? Твой дружок доставляет тебе неприятности? Если он… – он многозначительно хрустнул костяшками пальцев. – Дай только знать, и я ему устрою!..

– В настоящий момент у меня нет приятеля. – Взгляд Сандры скользнул в направлении пожилого джентльмена с маленьким мальчиком, очевидно, внуком, которые заняли соседнюю кабинку. – С папой беда.

Он и сам уже догадался об этом, поскольку у Сандры не было привычки сваливаться как снег на голову, не предупредив заранее.

– Он снова заболел?

Она медленно кивнула:

– Он умирает.

Непонятно, какая из эмоций была сильнее – изумление или горечь. Он всегда считал отца неподвластным бедам, и не без основания. В свои шестьдесят три бывший сенатор штата Техас прошел корейскую войну, на него дважды покушались террористы, он выжил в вертолетной катастрофе, унесшей жизни трех американских конгрессменов. Если и был на земле человек, способный обмануть смерть, то это именно Чарльз Кендалл.

К горлу Теда подступил комок.

– Рецидив рака?

Сандра кивнула:

– Он уже давно чувствовал себя неважно – какие-то боли в боку, усталость. В конце концов, ему надоело мое занудство, и он согласился на обследование. – Ее голос дрогнул. – На этот раз болезнь засела в печени. Это не операбельно.

– Проклятие! – Он дождался, когда официантка выполнит заказ, затем заговорил вновь: – Сколько ему осталось?

– В лучшем случае полгода. Может быть, и меньше. – Взяв фарфоровый чайник, она наполнила чашки. – Он убьет меня, если узнает, что я тебе рассказала. – Сандра больше не могла сдерживать слезы, ей пришлось поставить на место чайник. – Прости. – Она утерла лицо тыльной стороной ладони. – Не думала, что так расклеюсь.

– Ничего. – Он насыпал в чай сахара. – Как отец воспринял известие?

– Ты же его знаешь. Ведет себя так, как будто ничего особенного не происходит. Более того, он руководит предвыборной кампанией дяди Малкольма. Можешь себе представить?

Тед не удивился. Чарльз всегда опекал младшего брата. Много лет назад, когда они играли в футбол на лужайке перед домом, неудачный силовой прием, проведенный Чарльзом, отбросил Малькольма на двухсотлетний дуб. При падении Малкольм сломал бедро, оставшись на всю жизнь хромым и похоронив юношеские мечты о футбольной команде колледжа. Чарльз, потрясенный несчастьем, считал себя виноватым в увечье брата, а Малкольм, по правде говоря, никогда не позволял ему об этом забыть.

Подавшись вперед, Тед погладил Сандру по руке. Шести лет оставшись без матери, та прямо-таки боготворила отца.

– Если бы я хоть чем-то мог помочь, сестричка!

– Ты можешь. – Их взгляды скрестились. – Приезжай домой, Тед.

Если бы не искаженные горем черты лица девушки, он решил бы, что она шутит.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – продолжала она низким, взволнованным голосом. – Что тебе не будут рады, что он не захочет тебя видеть…

– Точно. – Он даже не пытался казаться спокойным. – Я отвечу «нет», сестра. Я не желаю во второй раз быть отвергнутым.

– Сейчас все будет по-другому. Он болен.

– Чушь! Пусть он одной ногой и стоит в могиле, это ничего не изменит. Я-то знаю. Я пробовал помириться с ним несколько лет назад, помнишь? Послал ему приглашение на мою первую крупную выставку в штате. Отец не только не явился, он даже не удосужился сообщить, что не придет. Он отнесся к этому, как к какой-то незначительной вечеринке, не стоящей даже того, чтобы заглянуть мимоходом.

Тед редко позволял себе вспоминать тот день, но в действительности он врезался в его память с кристальной ясностью. Кендалл-младший был так горд своим достижением и потому ничуть не сомневался, что отец тоже будет гордиться им, несмотря на все разногласия между ними. Отправив приглашение, он через неделю позвонил домой, чтобы удостовериться, дошло ли. Трубку сняла Люсинда, экономка Кендаллов.

– Вряд ли стоит рассчитывать на его появление, Тедди. – В ее голосе слышалось глубокое сочувствие. – Он выбросил приглашение.

С тех пор Тед домой больше не звонил.

– Тогда папа сердился на тебя за то, что случилось на похоронах мамы. – Сандра безуспешно пыталась «навести мосты» между двумя самыми дорогими ей людьми.

– Это верно. Но он так и не перестал сердиться и ненавидеть меня.

– Ты не прав. Он изменился. Он… помягчел.

Последние слова прозвучали совсем неубедительно.

– Такие, как он, не становятся мягче из-за болезни, Сандра. Наоборот, еще непримиримее.

– Ты бы изменил свое мнение, если бы видел его. Нет, он пока еще в форме, иногда даже трудно представить, что он болен. Но я-то знаю, в глубине души он боится, ему страшно представить такой конец.

– У него есть вы с Люсиндой.

– Этого недостаточно. Он нуждается в твоей силе, твоем мужестве. Ему нужен ты, Тед!

Неожиданно перед глазами Теда возник образ матери. Он вспомнил, как она смотрела на него в тот последний раз… Он учился в Луизианском университете, и она по обыкновению прилетела в Новый Орлеан провести с ним выходные.

В бежевых слаксах и белой блузке с закатанными рукавами, мать вполне могла сойти за студентку. Она так разительно менялась вдали от дома, становилась такой жизнерадостной! Они провели эти дни, бродя по Французскому кварталу, пытаясь освоить местный креольский диалект и слушая джаз-диксиленд.

Воскресным вечером в аэропорту она сунула ему в карман чек на пять тысяч долларов, остановив его протесты приложенным к губам пальчиком.

– Перестань упираться хоть в этот раз и прими деньги.

Две недели спустя он вновь увидел ее. На этот раз лежавшей в гробу.

– Тед, ты меня слушаешь? – Призывный голос Сандры вернул его к действительности.

– Да, я слышал тебя, но не смогу сейчас вырваться отсюда, даже если бы захотел, – солгал он, пытаясь найти первый попавшийся предлог для отказа. – Я обещал Ллойду побывать на Гаити и сделать репортаж о возвращении президента Аристида.

– Ты же свободный журналист, ты волен выбирать.

– Отец узнает, что я приехал из-за его болезни.

– Нет, не узнает. Я обо всем позаботилась.

Брови Теда взметнулись вверх.

– Каким образом?

– Ха-ха. В Остине открылась новая художественная галерея «Люберик». Может быть, ты о ней слышал? Если сумеешь договориться и открыть там выставку своих работ на пару недель, это будет отличным поводом, чтобы приехать.

– Но, малыш, папа в одночасье раскусит эту нехитрую уловку.

– А вот и нет!

Ее упорство тронуло его, но почти не сказалось на его настрое. Слишком поздно.

– Это он возвел стену между нами… – произнес Тед скорее для себя, чем для сестры.

– Стены возводят для того, чтобы их сносить. – Она следила за гаммой чувств, отражавшихся у него на лице. Просто глубоко в душе у нее коренилась уверенность, что он хочет вернуться домой.

– Конечно, первая встреча с отцом может оказаться непростой, но ты справишься с этим. – Она улыбнулась. – Если уж ты сумел на одном обаянии вырваться из иракской тюрьмы!.. Тед, ты же любишь его, поэтому перестань отрицать очевидное.

Хотелось бы. Хотелось рассказать ей, что он ненавидел старика за отлучение все эти годы, за то, что тот не любил его так, чтобы забыть прошлое и простить.

Сандра вновь подняла глаза на Теда.

– Настало время забыть старые обиды, вновь стать единой семьей.

Он никогда не мог ни в чем ей отказать, заколебался и сейчас.

– Я пожалею об этом, – пробурчал он. – Это так же верно, как то, что я сижу на этом месте.

Сандра с облегчением вздохнула:

– Значит, приедешь?

После паузы Тед кивнул:

– Да, я приеду.

– М-м-м, пахнет замечательно, – произнесла Лаура, наблюдая за Стюартом, снующим по кухне в поисках штопора. – Петух в винном соусе?

– Цыпленок-маренго, – поправил тот. – Этот рецепт придумал повар Наполеона во время знаменитой битвы при Маренго против австрийской армии, взяв все, что мог найти в полевых условиях, – цыпленка, корнеплоды и, конечно, бренди.

Лауру не особенно интересовала кухня, будь то французская или какая-либо еще, и она слушала его болтовню вполуха, пока тот с помощью штопора с двумя ручками аккуратно извлекал пробку из бутылки белого бордоского.

Стюарт Флеминг в точности соответствовал тому образу приятного молодого человека, о котором ей без устали твердила мать. Высокий, стройный, с зелеными глазами, он больше походил на члена студенческой атлетической команды, чем на тридцатилетнего прокурора.

Они познакомились в феврале прошлого года, на вечеринке, которую устроил Джей Би в честь ее возвращения домой. Стюарт, только-только назначенный тогда помощником прокурора графства Бернет, оказался в числе приглашенных, и она сразу выделила его. Он был умен, полон честолюбивых замыслов, мог рассуждать на любую тему: от легализации наркотиков до проблемы сохранения тропических лесов. Но более всего подкупали его бескорыстное сострадание к тем, кто не особо преуспел в этой жизни, и убежденность в торжестве справедливости.

– Готово. – Улыбаясь, он наполнил золотистым вином два округлых бокала и один из них протянул ей.

– «Граве», урожая 1989 года, идеально охлажденное.

Она чокнулась с ним и пригубила. Ей больше нравились терпкие красные вина, но Стюарт, будучи невероятным энтузиастом по части вин и гастрономических яств, был бы ужасно расстроен, не получив как минимум абсолютного одобрения своих стараний.

– Ну, как? – заинтересованно спросил он. – Что скажешь?

– Потрясающе! Оно будет великолепно сочетаться с цыпленком.

«Трусиха, – подумала она. – Почему бы просто не сказать, что мне абсолютно наплевать на выдержку вина, если оно пришлось по вкусу».

Проверив блестящую красную кастрюлю на плите и немного убавив огонь, Стюарт взял Лауру за руку и повел в гостиную. Его городское жилище представляло собой уютную двухкомнатную квартиру в двух минутах ходьбы от центра Бернета, удовлетворяющую всем требованиям молодого перспективного чиновника – кухня, отделанная как произведение искусства, гостиная и спальня, одновременно служившая кабинетом. Присев на диван с сине-белой полосатой обивкой, он привлек ее к себе.

– Так что ты там говорила насчет обеда у твоей матери? По телефону все звучало так загадочно!

Она глотнула вина.

– Это праздничный обед. Мама получила выгодное предложение. Завтра она начинает работать.

Он ничуть не переменился в лице.

– Правда? Где?

– В «Золотом попугае». Она только что подписала шестинедельный контракт…

– «Золотой попугай» – это же притон! – по обыкновению безапелляционно воскликнул Стюарт, выпуская ее руку.

– А вот и нет! Это вполне peспектабельное заведение, а его владелец и управляющий – один из старинных друзей Джей Би!

– Да пусть бы там заправлял сам папа римский, все равно это не место для моей будущей родственницы! Не могу поверить, что ты позволила Ширли подписать подобный контракт.

Лаура рассвирепела, как часто случалось, когда речь заходила о матери.

– Позволила? – переспросила она. – Ты говоришь так, будто она не взрослая женщина, а ребенок!

– Потому, что она ведет себя как ребенок. И ее поступок тому доказательство. Боюсь, очередное несчастье не заставит себя ждать.

Она знала, на какое такое несчастье он намекает. Двадцать пять лет назад, в Далласе, один из бывших любовников Ширли ворвался в ее гримерную, когда она готовилась к выходу на сцену, и бросился на нее с ножом. Каким-то образом ей удалось выбить оружие у него из рук, при этом в пылу схватки она случайно ранила его в предплечье. Несколько дней спустя оба отказались от обвинений друг против друга.

– То, что произошло в Далласе, – просто отдельный инцидент, – заметила Лаура. – Больше такого никогда не случалось.

– Ты должна была остановить ее, – упрямо твердил он.

– С каких это пор я вправе диктовать матери, что ей делать?

Он состроил презрительную мину:

– А ты хотя бы пыталась?

– Нет. Мне кажется, эта работа ей подойдет. Она не только подзаработает, но и с головой уйдет в дело, которое любит.

– А ты подумала, как это может отразиться на моем будущем? Мать моей невесты, распевающая сентиментальные песенки в ночном клубе, забитом похотливой солдатней, создаст мне такую рекламу, которая вряд ли поспособствует карьере…

Лаура с силой обрушила на кофейный столик стакан.

– Черт тебя подери, Стюарт, почему ты всегда примеряешь каждый шаг моей матери к своей карьере? Почему ты не можешь подумать хоть разок о ней самой?

Щеки Стюарта залились краской, он даже на мгновение тактично потупился и изобразил смущение. Опустив взгляд и рассматривая донышко своего бокала, он после паузы произнес:

– Прости, кажется, я был немного резковат. – Он поднял глаза. – К тому же вряд ли кто-нибудь свяжет ее имя с моим.

«Только это его и заботит», – подумала Лаура, расстроенная тем, что несмотря на все ее старания, он никак не мог принять ее мать такой, какая она есть.

Действительно, Ширли, обычно легкомысленная и эгоистичная, время от времени была сама нежность, милосердие и щедрость сверх всякой меры.

– Простишь меня? – Стюарт склонился к Лауре и зашептал ей на ушко: – Я даже готов принять приглашение твоей мамы на обед, если это вернет тебе улыбку.

Лаура не умела долго дуться, поэтому не отстранилась.

– И ты не будешь изрекать всякие гнусности по поводу ее новой работы? Или о том, как она одевается?

Он перекрестился:

– Слово бойскаута! Я даже принесу цветы и шампанское. – Обаятельная улыбка окончательно растопила лед и сломала ее сопротивление.

– Мама будет рада. Она питает к тебе слабость, так как считает, что встреча с тобой – это лучшее, что могло случиться со мной в жизни.

– Надеюсь, ты тоже так считаешь. – Не дав ей ответить, он отставил бокал и заключил ее в свои объятия, запечатав рот долгим и крепким поцелуем.

– Мы опять друзья? – спросил он, наконец разжав руки.

– М-м-м. Не знаю… – Она схватила его за воротник и притянула обратно. – Может быть, если ты повторишь…

Позже, ночью, Лаура, лежа в кровати, размышляла, как разговор о матери чуть не испортил вечер им со Стюартом. Как и у многих в округе Бернет, мнение Стюарта о Ширли Лэнгфилд сложилось под влиянием некоторых событий, произошедших достаточно давно. Именно тогда Джей Би, один из самых завидных женихов в Бернете, и встретил знойную шансонетку из Далласа. Городские жители с неодобрением наблюдали, как она сначала вскружила ему голову, затем женила на себе, а спустя год бросила вместе со своей шестнадцатилетней дочерью и сбежала в Европу завоевывать славу певицы. Но ни Лаура, ни большинство свидетелей этой драмы не догадывались, что разрыв срежиссировал и организовал Малкольм Кендалл. Озлобленный на Джей Би за разоблачительные статьи в газете, этот интриган начал охоту на единственного человека, которого Джей Би любил больше жизни, – на его новую жену.

Зная, что карьера Ширли в то время застопорилась, он организовал ей встречу с каким-то знакомым продюсером из Европы. Спустя две недели Ширли подписала годичный контракт на гастроли по воинским частям, расквартированным в Германии, уверяя всех, что уезжает она лишь на время и обязательно вернется сразу же по окончании гастролей.

Лаура умоляла ее не уезжать.

– Как ты можешь поступать так с Джей Би? Неужели ты не видишь, что разбиваешь его сердце?

С таким же успехом можно было говорить с кирпичной стеной.

– Малышка, я уезжаю всего на год, не навсегда.

– А как же я? Ты нужна и мне тоже.

– Послушай, почему бы тебе не пожить какое-то время в «Затерянном ручье»? Если тебе не понравится или ты будешь скучать по мне так сильно, как тебе это сейчас представляется, я пришлю за тобой. Во Франкфурте есть отличная американская школа.

Но Лаура понимала, что этого не произойдет. К тому же ей не хотелось оставлять Джей Би, которого она любила как отца, и Ленокса – его дворецкого, опекавшего ее, словно несушка цыпленка. Как она и предполагала, Ширли продлила контракт еще на год, потом еще… Стало окончательно ясно, что возвращаться домой она не собирается.

На той же неделе Джей Би узнал о мерзкой роли Малкольма в этом деле, о том, как он заплатил немецкому продюсеру за выгодный контракт для Ширли… Но к тому времени что-либо предпринимать было уже слишком поздно. С чувством крайней брезгливости он подал на развод, и жизнь на ранчо потекла своим чередом теперь уже без Ширли. Прошло немало лет, прежде чем Лаура смогла простить мать. Но, в конечном счете время стерло остроту обиды, и когда Ширли позвонила из Германии два месяца назад, раздавленная осознанием того, что ее карьера закончена, дочери не хватило жестокости отказать ей.

Стюарт был против приезда ее матери с самого начала.

– Что это на тебя нашло приглашать ее вернуться, – вопрошал он. – После тех страданий, что она поставила вам с Джей Би? И где она намеревается жить? Уж, не в твоем ли доме? Это, в конце концов собственность Джей Би!

К счастью, проблема с жильем разрешилась довольно просто. Ширли, как истинно деловая женщина, довольно выгодно разместила доставшиеся ей после развода деньги, и ко времени возвращения в Остин на ее счете оказалась кругленькая сумма. Но хотя жила она довольно далеко от Холмистой Страны – так техасцы называют свой штат, возвращение ее вызвало смешанные чувства у жителей округа Бернет. Доходило до того, что некоторые открыто выражали свое негодование на страницах «Хиллсайд» – еженедельной бернетовской газеты. Сейчас, когда Ширли получила новую работу, вероятность очередного конфликта со Стюартом становилась для Лауры весьма реальной. Что, если Ширли станет популярной? Не разозлит ли ее успех Стюарта еще больше? Или он все-таки смирится с этим? Горестно вздыхая, Лаура несколько раз двинула кулаком в подушку, прежде чем плюхнуться на нее. Засыпала она с надеждой, что при ярком свете дня тревоги ее улетучатся. По крайней мере, хоть часть из них.