Текст книги "Здесь водятся чудовища"

– Могу спросить то же самое, – ухмыльнулся Джеффри. – Ты же первый на меня вылупился.

– Еще бы я не вылупился на каких-то обормотов, что расхаживают по моим землям! – закипая от ярости, произнес незнакомец. – Ничего себе… Где учтивость?

Где милосердие! Слоняются тут по моим торфяникам, мнут мой папоротник копытами своих обутых в железо зверей! Совсем совесть потеряли – еще и меня вынуждают вступать в перебранку!

– Похоже, браниться ты любишь и так, – заверил Джеффри, но увидев, как мрачнеет при этом лицо незнакомца, поспешно добавил:

– Птицу вспугнула лиса, а вовсе не я. И потом – кто вообще сказал, что дичь принадлежит тебе?

– Все, что на торфяниках – мое, – заявил незнакомец, – так же как и я принадлежу им, они принадлежат мне! Я вырос здесь, и все это навсегда мое! Вы хоть понимаете, что такое родина, губители природы?

Я Бурый с Торфяников, и меня здесь каждый знает! Где торфяник – там и я. И как вы смеете топтать меня холодным железом и бросать в мою лису свинцовым шаром?

– Но я не трогал твою лисицу, – заметил Джеффри, – и на тебя руки не поднимал.

Он едва удержался от слова «пока», понимая, что для этого раздражительного брюзги вполне будет достаточно этого слова – и драка неминуема.

Но тому хватило и сказанного:

– Ах, так ты за этим сюда пришел? Хочешь потягаться со мной? – взревел незнакомец. – Ненасытный убийца!

– Временами приходится разжиться куском мяса, – Джеффри не обратил внимания на отчаянные знаки брата. – Да и ты, судя по виду, куроцап еще тот.

– Я? Кто-о?

– Куроцап, – спокойно повторил Джеффри, – а корчишь из себя охранника природы. Знаем мы таких охранников – почище любого браконьера. Главное – что они при этом изображают из себя сторожей, никого другого не подпуская. Ну, естественно – воровать должен не каждый, а не то все растащат.

– Ну, довольно!

Бурый человек вскочил на ноги.

– Лжец! – воскликнул он, выставив палец на Джеффри. – Он лжец! Все слышали? Я могу повторить.

В полный рост он на самом деле оказался коротышкой, коренастым и почти квадратным. Торс длиннее конечностей, украшенный изрядной величины пузом, говорил, о том, что хозяин и в самом деле не прочь перекусить. Вид у этого пузана был жалким и уморительным одновременно. Ручки были точно спички, лишенные всякой мускулатуры – в сравнении с ним Джеффри казался настоящим богатырем.

– Это клевета! – разошелся Бурый. – Я питаюсь одной черникой, орехами да яблоками, – бушевал он.

– Это ты на чернике такое пузо наел? – поинтересовался Джеффри с ехидцей.

– У меня такая конституция и это никого не касается.

– Конституция! Сказал бы я другое слово…

– Быки тоже отъедают себе огромное брюхо травой…

– Быки постоянно что-то жуют, весь день, не переставая, – продолжал насмехаться Джеффри. – Ты что, ни о чем другом не можешь подумать, кроме еды?

– Да уж конечно, Джеффри, если человек говорит тебе, что питается одним фуражом, значит, так оно и есть, – нервозно заметил Ален.

Он опасался, как бы эта склока не переросла в настоящую ссору – и тогда добра не жди. В незнакомых местах лучше не настраивать против себя постоянных обитателей.

Джеффри неожиданно обернулся к нему:

– Ну да, уж ты-то, конечно, ничуть не боишься этого парня!

– Да уж конечно, не боюсь, – передразнил Ален. – Но я понимаю, что он имеет в виду, когда говорит, что он от этой земли – и эта земля от него.

Джеффри замер перед ним, напряженно морща лоб, и тут заговорил Грегори. Его низкий бархатистый голос странно прозвучал в наступившей тишине:

– И, таким образом, законный король. Его предки жили на этих землях, и земля проникла в его кровь.

– Но не мхи.

Джеффри обернулся снова к Бурому.

– Понятно теперь, из чего ты сделан – из этой самой земли. Не удивительно, что тебя все время томит голод и жажда!

– А еще томят грабители и разбойники, – присовокупил Бурый. – Меня они утомляют не меньше, скитаясь по моим землям – Ну что касается разбоя и грабежа, ты нам сто очков вперед дашь, – заметил Джеффри, не сводя глаз с выдающегося брюха собеседника.

Бурый взревел:

– Попробовал бы ты оскорбить меня, когда бы стоял по эту сторону реки!

Насмешка тут же пропала с лица Джеффри. Он ступил в воду, переходя реку вброд и двинулся к противоположному берегу.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– Берегись! – Ален схватил его за плечо и тут же выпустил его, ловко уклоняясь от пошедшей назад руки – могучей, точно крыло ветряной лестницы, остановить которую было невозможно. Однако принц снова поймал руку Джеффри на излете и сказал:

– Даже если он и жует весь день – тебе-то что до этого?

– Я не называл его лжецом, – ровным голосом отвечал Джеффри, – и, поскольку люди не могут жевать день напролет травяную жвачку, то и он не может питаться одним салатом.

– Пойдем со мной и посмотришь, – оскалился Бурый человек. – Если у тебя хватит отваги перейти ручей – увидим, чем питаешься ты!

Джеффри рассекал ногами воду.

– Нет, брат, остановись! – схватил его сзади Грегори, и, прежде чем Джеффри успел обернуться, торопливо добавил:

– Ты учил меня, еще мальчишкой, что глупость человека состоит в том, чтобы принимать брошенный вызов. Пусть его, братец, пусть!

– Тогда речь шла о детских проказах, – ответил Джеффри напряженным голосом, говорившим о том, что обида кипит в его сердце, – а не об оскорблениях, которые нанесены взрослому человеку.

– Вот он и размахивает перед тобой красной тряпкой, как перед быком. Вспомни, что ты в первую очередь рыцарь – и бьешься только с достойными!

– Не подобает рыцарю вмешиваться в уличную потасовку, – поддержал Ален на правах старшего.

– Как легко рыцарю оправдать свою трусость, – захихикал Бурый, – Ну, переступи ручей, если у тебя хватит духу и достанет силенок!

Джеффри замер с ногой, занесенной над водой, точно аист. Он прищурился на Бурого.

– Тот, кто осмелился упрекнуть меня в трусости, зашел слишком далеко. Такой болтун возбуждает подозрения. Ты, наверное, просто меня провоцируешь.

Грегори облегченно вздохнул, затем нахмурился, когда его посетила внезапная мысль.

– Ты сказал, что не называл его лжецом – но я бы как раз это сделал, ведь ближайший сад под надежной охраной. Так что его слова насчет яблочной диеты сомнительны.

– В чем дело? – рассвирепел Бурый, услышав это. – Кто еще покусился на мои рощи?

– А что. Вполне может быть! – загоготал Джеффри. – Похоже, эти земли в последнее время заселили призраки, разобрав их по частям и оставив с носом прежних хозяев!

– Только я здесь хозяин!

– Над торфяниками, – заметил Ален, – но сад, о котором мы говорим, расположен у самого леса, за ячменными и пшеничными полями.

Бурый замолк, скрипнув зубами и закипая от праведного гнева.

– Это земли фермеров, – сказал Джеффри, – и к тебе они не имеют никакого отношения.

– Не надо говорить ему этого, братец, – сказал Грегори. – Пусть он сходит туда и сразится с Яблочником, который охраняет сады.

– Яблочник? – внезапно просиял Бурый. – Так я слыхал о нем раньше.

– Достаточно, полагаю, чтобы объявить его своим врагом? – поинтересовался Грегори совершенно невинным голосом.

– Какое там – да он мой лучший союзник! Дураком же я был бы, вступив с ним в потасовку. Мир деревьев и кустов только потерял бы одного стражника.

Бурый с невольным уважением оглядел Джеффри.

Видно было, с каким трудом даются ему такие слова:

– Видно, твой брат – мудрый человек. В отличие от тебя, оболтуса.

– Еще одна любезность, – откликнулся Джеффри.

– Схожу поприветствовать Яблочника и предложу вереск в обмен на яблоки, – решил Бурый. – Никаких ссор между нами быть не должно. Как бы то ни было – я вам обязан – за то, что узнал о Яблочнике.

Джеффри заметил, что этот ворчун и брюзга даже не подумал извиниться за свое поведение.

– Кстати, как насчет обещания не охотиться в этих местах, пока мы не покинем торфяников? Раз ты нам обязан…

– Знай, благородный рыцарь, – оборвал его Бурый. – Если бы ты перешел этот поток, мои вороны глодали бы твои кости, а я бы потом истер их в пыль, чтобы удобрить торфяники!

– Если бы у тебя хватило сил, – ответил Джеффри с хорошо знакомой спутникам волчьей усмешкой.

– А ведь могло хватить, – подал голос Грегори за его спиной.

– Знай, что на моей стороне вся сила здешних мест, – спокойно поведал ему Бурый, – жизненная сила тысяч акров папоротника и вереска и всех существ, которые кормятся здесь и строят себе дома. Ты же не настолько силен, чтобы биться с землей и природой?

Джеффри насупился, не выходя из ручья – мышцы его раздувались под одеждой – однако он не отвечал.

– И, тем не менее, я не стану понапрасну проливать крови ни одного живого существа, даже если оно того заслуживает, – пророкотал голос Бурого. – Иди своей дорогой и больше не заходи в мои торфяники с пустыми мешками. Бери с собой дневное пропитание.

– Так я взял, – отвечал тут же Грегори, – вяленое мясо и галеты, и, хотя для меня свежее мясо предпочтительнее, я могу обойтись и без него.

– Мы должны воздержаться от охоты в этих угодьях, несмотря на то, что они так богаты всякой живностью, – вмешался Ален. – Скажите мне, добрый друг.

Сколько дней примерно займет у нас путь по вашим владениям?

– В самом деле, – присоединился Грегори. – Где эти торфяники кончаются?

– Устали уже небось плестись по ним, эге-ге? – оскалился Бурый. – Велики мои земли, бескрайни мои владения, богаты мои закрома. Ну так вот, хвастуны, вам предстоит еще идти и идти…

– Мы на лошадях, – нетерпеливо напомнил Грегори.

– Ну так ехать и ехать по длинной одинокой дороге. Солнце будет вставать по левую руку от вас, и еще два дня в том направлении вы будете пересекать мои владения. Затем вниз по длинному склону, который спускается к берегам ледяного озера – и когда вы увидите его воды, вы поймете, каким прелестным местом были торфяники, припомните мои слова.

Со зловещим смехом он повернулся, вступая в папоротники, и был таков.

– Погоди! – воскликнул Джеффри. – Почему мы пожалеем – можно подробнее? Эй, дух, остановись и расскажи нам!

Рука Алена легла на его плечо.

– Даже не думай вызвать его обратно, Джеффри.

Он только еще больше разозлится.

– А причины для ярости он всегда найдет. Это же неукротимый дух природы, – напомнил Грегори. – Да и вообще, может дело не в озере, может там и нет ничего такого.

– Вот оно что, – сообразил вдруг Ален. – Ведь этот малый просто хотел привести нас в смятение – разве непонятно?

Джеффри повернулся и стал выбираться на берег.

Вид у него был хмурый и удрученный.

– Наврать с три короба – и только для того, чтобы пару дней томить нас страхом? С него, впрочем, станется.

– Да ладно, – сказал Грегори. – Спасибо, хоть подсказал дорогу. Давай-ка, раз уж ты туда зашел, зачерпни воды в котелок размочить немного вяленого мяса.

Сварим похлебку.

– По крайней мере, охота на сегодня отменяется, – заметил Ален не без некоторой иронии.

Когда три девушки скакали по залитому солнцу туннелю листвы. Ртуть спросила:

– Что Ален, Корделия? Он все еще не слышит твоих мыслей?

– Нет, – пожала плечами Корделия. – И братья тоже не отвечают. А как у тебя, Алуэтта?

Девушка отрицательно покачала головой, не чувствуя ничего, чтобы говорило о присутствии Грегори и не ощущая ни одного сигнала, который бы говорил о том, что любимый пытается выйти с ней на связь.

– Странно, – заметила Корделия, – но если Грегори с Джеффри все же решили укрывать до поры до времени мысли, то не сомневаюсь, что сделали они это на совесть – к ним не пробьешься, несмотря на расстояние. Да и вообще способностей Грегори хватит, чтобы прикрыть их всех троих и держать там как под зонтом.

– Я тоже не сомневаюсь, – сказала Ртуть, – но временами кажется, будто я что-то чувствую. А может, это предупреждение об опасности?

– Будем надеяться, что им удалось ее избежать, – пылко отвечала Алуэтта.

– Хотелось бы надеяться, – продолжала Ртуть. – но воин зависит от инстинктов, а это проявляется лишь в прямом столкновении с врагом.

– Как? – нахмурилась Корделия. – Хочешь сказать – ты читаешь чьи-то посторонние мысли, а не наших парней? Кто-то сидит в засаде?

– А что? – обернулась Алуэтта, тоже приостанавливаясь и разворачивая лошадь. – Может, он просто боится напасть на троих и исподволь подтачивает Ртуть?

Они посмотрели друг на друга, содрогаясь при одной мысли о том, что за таинственный маг следит за ними со стороны. Но Алуэтта почти тут же упрекнула себя в излишней подозрительности и произнесла:

– Скорее всего, заурядный трюкач, который просто владеет одним фокусом, неизвестным нам.

– Очень может быть! – многозначительно подчеркнула Корделия. – Многие великие волшебники срезались на том, что не знали всего одного примитивного фокуса. Помните историю про колдуна, который не смог раздобыть противоядия от простой воды?

Всем была известна эта сказка. Ученик колдуна вызвал учителя на поединок: каждому полагалось выпить кубок с отравой, а потом срочно найти противоядие.

Колдун ничуть не сомневался, что победит – все яды были ему известны. Но ученик превзошел ожидания учителя: он просто налил ему в кубок воды. И колдун так и скончался в муках, в полной уверенности, что это" была неизвестная ему отрава. Ученик после яда учителя остался жив и позже прославился как именитый знахарь.

– И все же мне кажется, ему не превзойти вас обеих, если вы начнете действовать сообща, – высказала предположение Ртуть.

Алуэтта и Корделия, бывшие соперницы, безмолвно посмотрели друг другу в глаза. Наконец Корделия кивнула:

– Будем надеяться, что за этим скрывается в самом деле что-то серьезное, а не просто мнительность начинающей телепатки. Только глупец не доверяет предчувствиям.

– Будем наготове, – откликнулась Алуэтта.

Наконец они выбрались из лесу на открытое место.

Перед ними отрадно распахнулось пастбище.

– Какое яркое солнце! – заметила Алуэтта. – Ой, пастушка! Посмотрите, что она делает?

Все оглянулись и увидели молодую женщину с ведром, настигавшую белую в черных пятнах корову, которая семенила копытами в сотне футов перед ней. Молочница подняла руку.

– Видимо, подзывает, – заметила Корделия. – Ты слышишь ее мысли, Ртуть?

– Да, – откликнулась та. – Очевидно, она устала и уже давно гоняется за животным.

Наконец доярка приблизилась к скотине, начала гладить ее; осторожно, сначала морду, потом шею, потом бока, наконец, ей удалось дотянуться и до вымени – но только она подставила ведро, как корова отскочила, хлестнув хозяйку хвостом – и поскакала по полю, точно резвый весенний теленок.

– Странная корова, – заметила Ртуть.

Плечи у девушки с ведром поникли: казалось, она пришла в уныние, уже готовая с отчаяния броситься на землю и зарыдать, но вскоре приободрилась и снова ринулась за животиной, уже едва перебирая ногами.

– Эта скотина задала ей гонку на несколько часов, – сказала Корделия. – И, похоже, так просто не сдастся.

– Если мы не придем на помощь, – ответила Ртуть. – Давайте-ка окружим ее с разных сторон!

– Тогда ей ничего не останется как вернуться к хозяйке, – верно оценила тактику Алуэтта, мигом окинув взором «поле боя».

Они пустили лошадей галопом. Корова заметила их приближение и развернула вправо – но Алуэтта успела обойти ее и отсечь с этой стороны. Животное метну лось в противоположном направлении.

Оттуда нажимала Корделия, загоняя корову назад.

Корова остановилась и стала крутиться волчком, выбирая путь к отступлению. Тут она увидела Ртуть, отсекавшую магистральное направление. Пеструшка опустила голову, точно бык, и пустилась в атаку.

– Ничего себе коррида! – Ртуть выхватила меч и приготовилась поступить, как заправский тореро: но тут же раздался вопль молочницы:

– Люди добрые! – кричала девушка. – Они заколют мою бедную Пеструху!

Услышав эти слова, корова резко изменила направление, устремив рога в сторону хозяйки. Но увидев, что со всех сторон окружена мечами, остановилась как вкопанная, вскинула рога и издала протестующий рев. Затем свесила голову и, вспыхнув оглушительным фейерверком, превратилась в лошадь.

Три всадницы так и замерли, будто громом пораженные, натянув поводья. Первой пришла в себя Корделия. Она закричала:

– Ничего себе тут у вас пеструшки, добрая женщина!

– Какая это корова – это дух, сомнений нет. – Ртуть ударила шпорами, замахиваясь мечом на скаку. – Посмотрим, что ты запоешь, отведав Холодного Железа!

Лошади взвились на дыбы, потрясая копытами в воздухе – но странный конь-оборотень только махнул гривой – и моментально исчез, будто растворился. Его исчезновение сопровождал такой же грохот, что и при первом превращении. По полю прокатилось эхо, похожее на издевательское лошадиное ржание.

Молочница завопила от страха и повалилась наземь.

– Скорее! – вскричала Корделия. – Женщине плохо!

Алуэтта поспешно слезла с лошади и подняла голову потерявшей сознание, затем проверила пульс и оттянула веко, затем другое, чтобы убедиться в реакции зрачков. Затем она кивнула Корделии:

– Ничего, с ней все в порядке. Легкий обморок.

Веки молочницы затрепетали; она слабо пошевелилась и села.

– Что… такое…

– Временная потеря сознания, – успокоила ее Алуэтта.

– Не удивительно – ведь не каждый день видишь, как коровы превращаются в лошадей! – заметила Ртуть.

– Лошадь? Какая лошадь? – Память медленно возвращалась молочнице, и она схватилась за голову:

– А как же моя Пеструха?

– Ест желуди в лесу, – утешила ее Корделия. – Должно быть, заблудилась и ищет хозяйку. Поскольку лошадь, которая прикинулась коровой, испарилась.

– Это никакая не лошадь, а Хедли Коу! – сообщила им молочница. – Я слышала о ней, но никогда не думала, что увижу собственными глазами.

– Мы тоже.

Алуэтта обменялась взорами с подругами.

– Думаю, в здешних краях и других оборотней предостаточно.

– Но деревня, где обитает Хедли… она ведь очень далеко отсюда, – произнесла растерянная молочница. – Я слышала о ней только из песен менестрелей.

– Настолько далеко, что никто не верит в ее существование, – сказала Алуэтта. Она метнула выразительный взгляд на Корделию, а затем на Ртуть.

Те сразу же закивали в подтверждение ее слов.

Скорее всего, какой-то менестрель «напел» это существо из ведьмина мха, пробудив его к жизни. А молочница, выгоняя корову из лесу, натолкнулась на чудовище.

– Дух-проказник, – заявила Ртуть. – Безвредный, хвала Небесам.

– Да, но несколько часов он водил бедняжку за нос, заставляя бегать за мнимой коровой, – согласилась Корделия.

– Целое утро потеряно, – вздохнула молочница. – Ладно бы только утро, найти бы мою Пеструху. – Она стала подниматься, однако ноги еще плохо держали ее.

Алуэтта подхватила ее под локоть, Ртуть помогла с другой стороны, а Корделия тем временем поискала в окрестностях ментальные сигналы, которые мог издавать коровий ум. Бессловесное животное в самом деле лакомилось желудями и листвой с низких веток.

Корделия поманила ее, отправив подзывающий телепатический сигнал, и корова немедленно тронулась с места.

– С ней все в порядке. Надо только позвать и подождать, пока она выйдет из лесу на голос хозяйки.

– Уж я ее сейчас покличу, – молочница поспешно отшатнулась от своих добровольных помощниц. – Вот спасибо вам, леди, я хорошо держусь на ногах, уж больше не упаду. Пеструха! Пестру-уха-а! Иди сюда, моя кормилица!

Оглядываясь на нее, девушки пустились дальше в дорогу. Молочница, еще слабая после приступа внезапного испуга, заковыляла к лесу.

– Сможет она, в самом деле, одна справиться? А вдруг ей снова станет плохо?

– Ну, по крайней мере, Коу ей больше не страшна, – Ртуть подмигнула Корделии. Та утвердительно кивнула и повернула коня в сторону уходящей молочницы:

– В конце концов, леса тут дремучие.

Они зашли в чащу, ведя коней в поводу и слыша частые крики молочницы, выкликавшей имя Пеструхи. Не успели они пройти несколько шагов, как телка выбежала на поляну, резво перебирая ногами.

– Пеструха! – воскликнула молочница, выбегая навстречу. Она уже пришла в себя. Ртуть отыскала ведро, валявшееся в траве и принесла его владелице. Молочница охватила шею Пеструхи руками и прильнула к ней.

– А я так боялась за тебя, Пеструшенька! Уж я кликала тебя, кликала. Уж я искала тебя, переискала.

Ишь, как вымя-то раздуло у моей бедняжки! С утра недоенная!

– Да, – скептически заметила Ртуть. – С выменем у нее в самом деле… напряженно.

Остальные девушки тоже пригнулись, чтобы оценить ситуацию.

– Больно ей, должно быть, – предположила Алуэтта, бросая украдкой взгляд на свою грудь. – А вы ее перед отбоем кормили?

– Перед забоем? – удивилась молочница. – Нет, я свою Пеструшку забивать не собираюсь. И она не продается! – На всякий случай категорически сказала молочница.

– Да нет, – объяснила Корделия, – она имела в виду – корова с вечера не доенная или же только с утра?

– С утра, а то как же, с утра, – закивала молочница. – Мы завсегда вечером доим. – И молочница торопливо поставила под вымя ведро.

– Хотите – я могу подержать голову! – И Алуэтта отважно взялась за ошейник, на котором болтался колокольчик. Колокольчик был старый, язык из него выпал, оттого коровы и не было слышно в лесу.

Когда дойка была окончена (между прочим, нашлись и другие охотницы помочь: Ртуть взялась на всякий случай за хвост, а Корделии ничего не оставалось, как только поддерживать корову сбоку – видимо, на всякий случай, чтобы Пеструха не завалилась), так вот, как только дойка была окончена, молочница предложила им молока. Однако они вежливо отклонили предложение и развернули лошадей к дороге. Как только они удалились на значительное расстояние, Корделия спросила:

– И что она так нянькается со своей коровой? Это же не дитя и даже не котенок, в конце концов.

– Ну, это ее жизнь. – Алуэтта выросла на ферме и ей это было понятно.

– Как – жизнь? Ты хочешь сказать, что ее жизнь – корова?

– Ну да. Для нее это все равно, что конь для воина. Или трактир для трактирщика. Это ее рабочий капитал.

Ртуть согласно кивнула – дочь эсквайра, она тоже понимала, что такое корова для жителя сельской местности.

– Об этом я как-то не подумала, – признала Корделия. – Получается, если бы Коу увела ее Пеструху, она бы лишилась последнего пропитания!

– Еще бы, вот оттого она и «нянькается» с ней, – Слова Алуэтты прозвучали почти что упреком. Выросшая во дворце Корделия не понимала многих простых вещей.

– Тогда здорово, что мы отвадили от здешних мест зловредную Коу!

– Да уж, будь уверена, я наложила такое заклятие, что эта проказница больше не появится в округе.

И тут по тропе перед ними прокатился грохот.

Дорога содрогнулась под копытами и лошади немедленно встали на дыбы, чуть не сбросив всадниц. Оглянувшись, они увидели прямо перед собой лошадь – если ее можно было так назвать. С длинными ушами и кисточками на концах, голова у нее вздрагивала и поворачивалась, как у совы, а гибкие ноги заканчивались не копытами, а когтями. Хвост же вообще был, как метла и страшно топорщился. Но как только совиная голова раскрыла клюв, раздалось ржание, весьма походившее на лошадиное. Голова воскликнула:

– Какие ж вы дуры! Глупые, глупые женщины!

– Ах, это ты, плутишка? – угрожающе воскликнула Ртуть. – И ты еще смеешь упрекать нас в глупости?

– Вы глупы, потому что связались со мной и осмелились мне перечить, – сказала Коу угрожающим тоном и стала подкрадываться к ним как пантера – мускулы перекатывались под шкурой, и весь ее вид демонстрировал силу и изящество движений. Она каждую секунду была готова к атаке, как хищный зверь, давно крадущийся по пятам жертвы. – Такую шутку испортили! Все утро я делала с этой девушкой все что хотела, довела ее почти до истерики – а тут заявились вы!

– Ax, простите! – насмешливо сказала Алуэтта. – Смотри держись подальше, Коу, не случайность завела нас в эти места. Мы появились здесь совсем не случайно.

– Да ну! Уж не хотите ли вы заверить меня, что это было Провидение?

– Ты имеешь в виду «Божественное провидение»? – поинтересовалась Корделия.

– Не произносите при мне этого слова, оно для меня не имеет смысла!

Коу выгнула шею, раскрыв хищный клюв, полный острых зубов:

– Глупые девчонки, вы не испортите мне праздник – я еще полюбуюсь вашим испугом, раз та молочница сорвалась с крючка.

– Не бойся, она только пугает, – подтолкнула Алуэтта локтем побледневшую вдруг Ртуть. – Она питается нашим страхом. Но сегодня ей предстоит остаться голодной.

– Тогда я буду питаться вашим мясом!

Страх внезапно стал подкрадываться ко всем трем девушкам – уж больно непривычно вел себя этот монстр и цели его были непонятны. Может Коу надо было только испугать их, а может это и в самом деле был хищный зверь. Даже воительнице Ртути стало не по себе, когда она увидела перед собой столь необычного противника, не похожего ни на человека, ни на зверя.

Чудище казалось самым настоящим воплощением кошмара. Такое могло только присниться в бреду. Но им уже приходилось встречаться со страхом – и они ответили, как подобало.

– Забавно! – дрожащим голосом воскликнула Алуэтта. – Но клюв с зубами – это уже явный перебор. В этом сезоне такое не носят, Коу. Ты безнадежно отстала от моды.

– В самом деле! – немедленно подхватила Корделия. – Да и вообще это явная абракадабра – «зубастый клюв». Даже пословица говорит «не больше чем зубов в клюве» или «встречается редко как курий зуб».

Это просто нонсенс. Абсурд!

– Абсурдное создание, – согласилась Ртуть. – Да и что можно растерзать таким нелепым клювом?

– Что-о? – взвыло чудище. – Абсурд? Я покажу вам абсурд! Вы называете нелепым мой клюв? – Но в тот же миг зубы мгновенно исчезли. Коу метнулась вперед, злобно щелкнув пустым клювом. – Ничего! – пробормотала она, – сейчас вы убедитесь в крепости и остроте этого инструмента! Мой клюв вопьется в вашу плоть и причинит неслыханную боль. Ваши крики будут слышны на том конце леса. И доярка еще содрогнется от страха, – вспомнила она про сорвавшуюся добычу.

– Клюв? – деланно задумалась Алуэтта. – Что клюв, как вы полагаете, подруги?

– Сомневаюсь в его остроте, – пожала плечами Корделия.

– Ну уж не настолько тупой, как та, кто его носит, – скривилась Алуэтта.

– Зато намного тупее моего меча, – вмешалась Ртуть. – Очень жаль, дорогое чудовище, – посочувствовала она, – но это не бронза.

Коу недоверчиво покосилась на Холодное Железо.

Затем ее клюв немедленно превратился в пасть. Теперь это была не совиная голова, а, скорее, собачья морда.

Хищно ощерив клыки, она спросила:

– Хотите пить, мадемуазели? – И перед их потрясенными взорами она отрастила себе вымя.

Корделия повернулась к товаркам, брезгливо сморщив нос:

– Слушайте, вы когда-нибудь видели лошадь с выменем?

– Отвратительное зрелище, – поддакнула Алуэтта.

– Настолько же отвратительное, как и смехотворное, – кивнула Ртуть.

– Если это вообще можно назвать лошадью, – издевательски-сочувственно произнесла Алуэтта. – Такое создание даже на конюшню не впустят.

– Да и на мясобойне ей не место, – поддержала Корделия. – Разве что заспиртовать и выставить для позора в каком-нибудь музее естественной истории.

– Вот-вот. Под табличкой: «Сокровища нашего края».

– Никогда еще не видела такого странного скопления огрызков!

– А огрызков человеческого тела ты не видела? – огрызнулась Коу. – Так я могу показать. Может, что-нибудь из мужских «огрызков»?

– Спасибо, не надо. – Корделия улыбнулась, действительно смущенная. – У нас дома своих мужей хватает, на всю жизнь налюбуешься.

Коу нахмурилась в явном замешательстве.

– Вас что, не учили, что невежливо отказываться от подарков? Эй, а ну-ка попробовали моего молока!

– Полагаю, в ведро она не уместится, – шепнула Корделия Ртути.

– Увы! – сказала Алуэтта, обращаясь к Коу. – Ценим твою заботу, но, к несчастью, у нас нет даже ведра.

– Эх, раззявы! – обрадовалась Коу. – Даже ведра в дорогу не прихватили. Ну уж ладно, помогу вам. Знать, рок вас привел на эту дорогу.

Мужественно сдерживая улыбку, Корделия спросила:

– Уж не ты ли это – Рок? Вот не подозревала.

– Подозревала – не подозревала – только болтать попусту. Тащите коры и сделайте себе ведро, чтобы попробовать моего молока. Убедитесь, что оно ничуть не хуже… – и она кивнула в сторону пастбища.

– Но у коровы молоко оттого, что она отелилась, – заметила Корделия. – А ты разве телилась? У тебя есть соски?

– Что еще за соски? – нахмурилась Коу.

– Ну как же – то, что сосут в детстве, – объяснила Алуэтта.

Коу заметно погрустнела:

– Это все равно что говорить: «птица с ластами и клювом – утка, а утка – это птица с клювом и ластами».

– По-моему, она зубы нам заговаривает, – сказала Корделия, – которых у нее уже нет.

– А кто говорил, что перед нами глупое создание? – заметила Алуэтта, – ну, разве что, несколько туповатое. Никак не может понять, что задерживает нас.

– Она просто пытается выяснить, откуда берутся дети, – пояснила Ртуть. – Может она их просто высиживает?

– Ну так пусть посидит на яйцах, может быть у нее родится какая-то идея получше всего этого бреда, который она несет перед нами, – подала голос Корделия. – Может высидит даже выводок идей.

– Будьте уверены, что когда вы столкнетесь с моим выводком, то не обрадуетесь, – пообещала Коу.

– Так ты многодетная мать? – невинно поинтересовалась Корделия. – Я думала, ты в единственном числе.

– Это что же, как Феникс? – ухмыльнулась Коу самодовольно и зловеще. – А не хочешь посмотреть, как я изрыгаю пламя?

– Феникс не изрыгает пламя, а сгорает в нем, чтобы снова возродиться, – уточнила она.

– И я могу!

Алуэтта скептически посмотрела на чудовище:

– А что? Пусть попробует – может, у нее и получится.

– Это у меня – и не получится? – взметнулась Коу. – Да вы еще не знаете моих способностей. Я могу перевоплощаться во что угодно.

– Так-то оно так, – покачала головой молодая ведьма. – Но это же пламя – а не живое существо. И всякое пламя должно по-настоящему вспыхнуть, зажечься и потом сгореть без остатка. Такова его природа.

– Все, что может природа, могу и я!

– Неужели? – Алуэтта попятилась, уводя лошадь. – Было бы страшно интересно посмотреть!

– Ах, страшно, – сказала Коу, услышав заветное слово. – Ну так тебе сейчас будет страшно!

– Отступим, леди, – многозначительно кашлянула Ртуть, стараясь в то же время изобразить испуг.

Они увели лошадей на несколько шагов от Коу, когда та зашлась истерическим гоготом, похожим на ржание горячего молодого скакуна, вспыхнула фонтаном пламени, опалившим землю, оставив на ней черное пятно футов тридцати в окружности. Вот и все. Кучка пепла, бывшего когда-то протоплазмой.

Корделия испустила громкий вздох облегчения.

– Здорово придумано, Алуэтта! Змея укусила собственный хвост!

Алуэтта зарделась, польщенная и в то же время смущенная: не к ней ли относились последние слова?

Корделия обратилась к Ртути:

– Наверное, она хотела прихватить в пламя и нас с собой? Как вы думаете, леди?