Текст книги "Здесь водятся чудовища"

– Подумай только, какую прекрасную историю ты сможешь рассказать внукам, Ален.

– Дай сначала внуков увидеть, – сухо ответил принц, присаживаясь напротив. – С каждой минутой в этих краях мне все меньше верится, что я их когда-либо увижу. Точнее сказать, увидеть бы хоть их бабушку напоследок.

Джеффри нахмурился:

– Хочешь сказать, ты не доверяешь моей сестре?

– Доверять-то я ей доверяю, – ответил Ален, разминая пальцы, озябшие от прикосновения к холодному металлу. – Но не настолько, чтобы считать, что она предана мне целиком, и мне не придется доказывать ей расположение каждый день, наверное всю жизнь.

– Ну, это дело понятное, – крякнул Джеффри, не отрывая глаз от костра, словно давая взгляду согреться и оттаять от ужасов окружающей ночи. – Никогда нельзя быть убежденным в женщине до конца, какой " бы она ни была верной и надежной. Женщина – это не конь, и не боевой товарищ, и даже не охотничья собака, чтобы быть в ней уверенным до конца. Она в любой момент может того…

– Что – «того»? – вскинул голову Ален. – Ты что имеешь в виду?

– Пойти на попятную – вот что я «имею в виду», – передразнил Джеффри.

Так ненавязчиво беседа перетекла к вопросам предстоящей женитьбы, потом к воспоминаниям о детских проказах, и примерно через полчаса Джеффри потянулся со словами:

– Ладно, кажется, пора подумать и о сне.

– Лучше подумать о жратве, – раздался жалобный тонкий голос из темноты.

Ален вздрогнул. Джеффри вскочил на ноги.

Какой-то сморщенный старичок приковылял на свет костра, с одной рукой, засунутой под тунику, как делают спасаясь от ночного холода, а другой опираясь на посох, в позе нищего, просящего подаяние.

– Вспомните о бедствующих и голодных, благородные люди. Сжальтесь над странником!

Джеффри сморщил рот, пожевал губами:

– Откуда ты взялся, не к ночи будь помянут. Кто собирает милостыню в такое время, я уже не говорю – в таком месте?

– О, милосердные дворяне! Голод преследует меня везде, и в этом месте, и в это время он не оставляет меня ни на минуту. – Старик протянул дрожащую руку:

– Умоляю вас. Хоть крошку хлеба!

– О чем разговор! – Ален вскочил, готовый обнять его, чтобы усадить к костру, как желанного гостя – так велел обычай его предков, славившихся гостеприимством. Но тут прозвучал предупреждающий голос Грегори:

– Берегись, Ален! Он вовсе не тот, за кого себя выдает. Это Зловред Окаянный – в самом страшном из своих обличий!

Старик зарычал и закрутился волчком, выхватывая руку из-под туники. Громадные шестидюймовые когти устремились Алену под ребра.

Только мгновенная реакция спасла принца, заставив отшатнуться в сторону, и левой рукой блокировать удар. Когти порвали одежду и разодрали кожу. Хлынула кровь, окрасив рукав. Джеффри сделал выпад, отсекая мечом руку, ранившую принца. Старик взвыл, меняясь прямо на глазах – он стал расти, иссохшее тело покрылось мышцами и шерстью, седые волосы на голове вместе с бородой мгновенно почернели, а упавшая наземь конечность зашевелилась, устремляясь к упущенной добыче.

Джеффри второй раз взмахнул мечом, невзирая на крик, от которого хотелось не просто закрыть уши, но и поскорее оглохнуть, чтобы забыть о мучениях. Однако было поздно – юркий монстр развернулся и опрометью скрылся в лесу, с хрустом сокрушая на своем пути деревья. Оттуда раздался крик такой силы, что принц и рыцарь попадали на колени, закрывая уши и голову руками. Когда вопль стих, они, осторожно отняв от ушей ладони, со вздохом опустили руки. Джеффри спросил:

– Ты что, заглушил этот голос?

– А то как же, – отвечал Грегори голосом, шумевшим как ветер в листве. – Иначе быть бы вам уже глухими – ведь он кричал на этот раз в полную силу.

– Должно быть я слишком много времени провожу с волшебниками. Теперь я, кажется, понял это.

– Что ж тут сложного? Просто волновая теория, – стал объяснять Грегори, – одна волна гасит другую. Важно только учесть резонанс.

– Резо… что?

– Ну, амплитуду колебаний. – Он перевел глаза на брата. – Джеффри, объясни ты ему попроще.

– Какая разница, – пробурчал тот, – обучение все равно не спасет от магии. А вот выхваченный вовремя меч еще ой как поможет делу.

– Я бы посвятил тебя в рыцари за этот поступок, – сказал ему благодарный Ален, – если бы ты уже не был рыцарем, сэр рыцарь.

– Ничего, – пробормотал смущенный знаками внимания Джеффри, – я и так… всегда готов.

– Ладно, – потирая ладони, сказал Ален, – поучусь в другой раз вашей волновой теории, а сейчас… – тут его взгляд упал на окровавленный камзол. Голос его изменился при последних словах. Он повернулся к Джеффри, протягивая залитый кровью рукав.

– А теперь, сэр Грегори, покажите ваше медицинское искусство. Я как-то уже, помнится, был тому свидетелем, что вы и доктор преизрядный.

Грегори выкатил глаза. Руки его затрепетали вместе с возрастающим пульсом, кровь забилась в жилах в несколько раз чаще. Наконец он приблизился к Алену и уставился на рану.

– Что он там со мной делает, Джеффри? – спросил Ален сквозь зубы, стараясь не смотреть на рану.

– Да ничего, – ответил тот. – Ищет следы яда.

Ален поежился.

– Сейчас плоть начнет срастаться, – Джеффри улыбнулся. – А перед этим надо убедиться, что кровь не отравлена.

– Это как змеиный яд, – пояснил Грегори, – я расщепляю углеродные цепи, и яд становится безвредным веществом. – Он отпустил руку Алена. – Останется шрам на память. Рукав тоже залатать или как?

Ален опустил глаза – и увидел только алый рубец на коже. – Нет, благодарю, Грегори. – Достаточно того, что вы залатали мне шкуру, а шерсть вырастет новая.

– Говоря это, принц имеет в виду, что в его замке достаточно одежды. Особа королевских кровей не должна ходить в латаном-перелатаном! – со смехом пояснил Джеффри. – Разве не так?

– Да, друзья мои, и сегодня вы спасли эту королевскую кровь. Вот уже не раз путешествуя с вами, я убеждаюсь в том, что верных слуг престола искать надо не во дворцах, а в пути, в поле, во время ночлега на биваке под открытым небом и…

«Ну вот, завел шарманку!» – было написано на лицах братьев.

Ален вовремя остановился.

– Ладно, «и так далее». Не скисайте. Сейчас не время для речей – им наступит место в тронном зале.

– Давайте-ка присядем к костру и поговорим о более приятных вещах, – предложил Джеффри и первым подал пример. – Я вот чего хотел спросить: не может ли он кричать потише?

– Он проиграл эту схватку, мой друг, – сказал Ален. присаживаясь с улыбкой. – Пусть же изливает свой бессильный гнев и досаду в воздух. Этого мы не можем ему запретить.

– Если бы – в воздух. Он изливает его в мои уши, – Джеффри зажмурился, так как в этот момент шум из леса стал особенно невыносим. – Вода закипает. Не желаете ли чашечку чая, Ваше Высочество?

– Премного благодарен. Не откажусь. Что за трава? Это заварка, я так понимаю.

– Настой ромашки, если вы еще питаете надежду на сон, – Джеффри рассыпал порошок в две чашки и плеснул туда кипяток.

– Ты еще думаешь о сне? – удивился Ален. – А что, этот… Зловред Окаянный не обещал проведать нас еще разок?

– Больше не сунется. – Грегори занял свое место у костра, скрестив ноги. – Он ищет легкой поживы, а не трех человек, готовых сражаться спина к спине. Вот если бы он поживился одним из нас, тогда бы, наверное, вернулся за следующей порцией.

– Что-то мне уже не хочется покидать лагерь, пока тут бродит такое…

– Тогда спи, – посоветовал Джеффри, – или, по крайней мере, приляг и подумай о более приятных вещах.

Ален посидел немного, затем стал клевать носом.

Встрепенувшись, он допил чай и кивнул:

– Пойду попробую.

Трудно сказать, спали в самом деле они в эту ночь или нет: такое состояние трудно назвать сном. Но все же двое прилегли, то и дело ворочаясь с боку на бок, пока Грегори сторожил лагерь в медитативной позе, олицетворяя собой статую загадочного Сфинкса.

Только когда небеса стали бледнеть в предчувствии зари, вопли Зловреда Окаянного наконец стихли. Они оборвались с первым лучом солнца. Ален присел, бледный, как рассвет и взъерошенный, как лесная чаща неподалеку. Он стоически молчал. Джеффри, зевая, как лев, перевернулся и простонал:

– Чувствую себя так, будто ни разу не сомкнул глаз!

Это было конечно сильным преувеличением, так как сам Ален не единожды за ночь вздрагивал от его громоподобного храпа.

– Бедняга, – посочувствовал Ален. И, повернувшись, посмотрел на «часового». – Вернись в наш мир, Грегори. Он уже проснулся.

Прошло несколько минут: лишь те, кому был знаком транс Грегори, могли бы заметить едва заметное глазу трепетание век и пальцев, говорившее о том, что перед ними живой человек. Поскольку Ален и Джеффри числились среди этих сведущих людей – и даже, можно сказать, в некотором смысле посвященных, они не удивились, когда статуя Сфинкса вдруг подняла голову и сказала:

– Зав давайте тракать.

– Что-что?

– Давайте тракать зав. Завтракать давайте, – поправился Грегори, наконец выходя из транса и припоминая знакомые слова.

Все это время он общался с внешним миром языком птиц, кузнечиков и прочих ночных насекомых.

– Сейчас сделаем свежей заварочки, – Джеффри присел перед костром, разворошил угли и раздул пламя под котелком, добросив туда валежника. Ален вытащил походный хлеб вроде лаваша, который можно было хранить долгими днями, и солонину из вещевого мешка.

Во время завтрака молодые люди обсуждали события прошлой ночи. Все сошлись на том, что Зловред Окаянный отчаялся взять их врасплох и снял осаду лагеря на рассвете, удалившись в местные дебри искать более доступной добычи. После этого они залили костер остатками воды, оседлали коней и двинулись по тропе, уводившей в лес.

– Такие духи, кажется, настойчивы, – заметил Ален, возвращаясь к теме.

– С них станется, – откликнулся ученый. – Правду сказать, за ними водится обычай – не оставлять места, пока не удастся сцапать кого-нибудь. Только тогда они пускаются за новой добычей.

– Удивительная настойчивость, – заметил Ален, – безусловно, достойная лучшего применения. Постройте, стало быть, если крики все же стихли, значит, он попытается…

– О, нет, – успокоил его Грегори. – Их днем не слыхать и не видать. Они прячутся по норам с наступлением рассвета.

Вдруг замолчав, он продолжил через несколько минут:

– Но это вовсе не значит, что зверь остался голодным.

– Что это ты хочешь сказать – я не слышал никаких других криков – ни человечьих, ни животных, – возразил Джеффри, которому с детства не нравилось, когда брат корчит из себя умницу, оставляя его, в некотором роде, в дураках. – Хотя, если каждый ночной крик принимать за вопль жертвы, то он сожрал по меньшей мере половину лесных обитателей.

– И что, в местных лесах много водится таких кровожадных духов? – поинтересовался Ален.

– Они не ладят друг с другом, поэтому слово «живут» неуместно, принц, скорее, враждуют, грызут друг другу глотки и так далее.

Принца такой вариант устраивал. Пусть, в конце концов, лесные монстры истребляют друг друга. Хуже от этого никому не будет, во всяком случае.

– Хотя, – продолжил Грегори, – должен сказать, здесь они водятся в небывалой концентрации.

– Тут не обошлось без происков наших врагов.

– Каких врагов?

– Клеветников и злопыхателей. Только вот ума не приложу, кто эти враги, и с какой стороны ожидать нападения.

– Наш враг – это туман, – прояснил Грегори.

– Ты думаешь?

Ален повернулся в седле, чтобы посмотреть на него.

– Ничего себе замечание! Здорово сказано! И к месту.

Джеффри в ответ только сверкнул глазами. Затем нахмурился и что-то забубнил себе под нос. В этот самый момент Грегори пронзительно закричал. Они быстро развернулись в седлах и увидели, что Грегори показывает на обочину вдоль тропы.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Обернувшись, они увидели человека, лежащего в высокой траве, на которой были заметны следы крови: человек прижимал одну руку к боку, а другой схватился за ногу. Руки его были в крови, пустой взгляд устремлен прямо перед собой, на лице застыла маска ужаса.

Трое путников спешились. Запах крови не испугал коней, поскольку все трое были настоящими боевыми скакунами. Но путники хотели разглядеть представившуюся им картину в деталях, а кони заслоняли обзор.

Всадники забросили поводья, и тренированные лошади восприняли это как сигнал стоять на месте и ни о чем не беспокоиться. Затем все трое, уперев руки в бока, подошли поближе. Грегори опустился перед человеком на колено и медленно и осторожно отвел руки, зажимавшие рану.

Ален услышал стон, от которого лицо Джеффри окаменело.

– Его растерзали, – сказал Грегори. – Это следы когтей. Ничего не напоминает?

– Вот откуда был тот последний страшный крик, – вспомнил Ален. – От которого мы все повскакивали.

– Похоже на то, – пробурчал Джеффри.

– Я отомщу ему! – взъярился Ален. – Я воздам этому монстру, который нападает на моих людей!

– Не надо принимать так близко к сердцу, – посоветовал Грегори. – Ничего личного.

– Но почему? Как? Но ведь он мог и меня…

– Когда ранили человека из народа, истекает кровью князь, – напомнил Джеффри старинное изречение. – По крайней мере, добрый князь. Ален, давай сначала найдем того, кто насылает этих монстров.

– А разве есть какие-то сомнения – что это работа Зловреда Окаянного? – Ален показал на раненого.

Грегори покачал головой.

– Никаких. Та самая клешня, что метила вам в сердце, вместо этого ранила несчастного путника.

– Ну и денек! – Ален схватился за голову. – Ведь он умрет у меня на глазах! Эта тварь мне ответит!

– Не заносись, – посоветовал Джеффри. – Если он не убьет тебя здесь, то может зарезать завтра крестьянина в другой округе.

– Этот демон ищет крови, – согласился Грегори, – человеческой крови, и тут нет ничего особенного, он бы убил любого из нас, если бы только мог.

– Да. Не думайте, что он ищет жизни принца, – кивнул Джеффри. Ему все равно: крестьянин, рыцарь или принц – лучше, чтобы безоружный и одинокий.

– В этом есть правда. Ваши слова звучат справедливо, – медленно проговорил Ален, не отводя руки от эфеса и вглядываясь в лес по сторонам дороги. – Ну, что ж, если я не могу отомстить убийце, подождем встречи с тем, кто стоит за его спиной. Давайте довезем беднягу до ближайшей церкви, пусть его отпоют, как следует. А потом – вперед – на поиски врага!

Корделия зачерпывала овсянку в деревянные миски, говоря почти с негодованием;

– Не могу поверить, что за всю ночь так ничего и не случилось!

– Так всегда бывает, – Ртуть выглядела сердитой, несмотря на то, что в руках ее была чашка с горячим ароматным чаем, пары которого она вдыхала с наслаждением. Отставив чашку, она приняла миску с овсянкой со словами:

– Когда девушка ко всему готова – никогда ничего не случается.

– В самом деле, – согласилась Алуэтта. – Враги как будто прячутся от нас, предпочитая оставаться невидимыми.

Тут она прикусила губу, заметив, что Корделия и Ртуть обменялись быстрыми, почти незаметными взглядами, и тут же обиженно уставилась в свою овсянку.

Последовала неловкая пауза, как только все трое вспомнили что именно Алуэтта принесла им проблемы, которых они меньше всего ожидали.

Пауза тянулась недолго. Ртуть, отбросив назад пышную гриву волос, заговорила первой:

– Эта охота за приключениями напоминает поговорку : «Не трожь лихо, пока лежит тихо». Мы гоняемся за опасностями, которые от нас прячутся. Надо подкрепиться, леди, нам еще весь день трястись в седле.

Покончив с завтраком и оседлав лошадей, они пустились по следу своих женихов.

– Будем надеяться, что мы догоним их раньше, чем это удастся врагам, – нервно сказала Алуэтта.

– Или хотя бы с опозданием в несколько минут, – добавила Ртуть. – Как думаете, дамы? Когда мы обнаружим их – подождем пока в стороне, образовав нечто вроде засады на предполагаемого противника?

Алуэтта кивнула:

– Неплохо придумано.

– Давайте сначала найдем их, – оборвала этот бесполезный диалог Корделия.

– Ну это не составит труда, они столь беспечны, что оставили массу следов. – Ртуть привычно бросила взгляд на землю, что не переставала делать каждую минуту пути, и вдруг замерла, осадив коня.

– Здесь их что-то насторожило!

– Что ты там увидела? – Подъехав к ней, Корделия нахмурилась, разглядывая дорогу. – Не вижу ничего особенного.

– Вот именно! Никаких следов! Ни отпечатков копыт, ни подошв – вообще ничего!

– Как ничего? – Корделия пустила коня рядом, внимательно разглядывая дорожную пыль. – В самом деле…

– Не видно, что эти следы заметали. – Ртуть прикусила губу. – Или Джеффри вдруг овладела чрезмерная подозрительность и осторожность. Это на него непохоже.

– Это, скорее, в духе Алена, – заметила Корделия. – Но стал бы Джеффри прислушиваться к его советам?

– Мог бы – если бы вмешался Грегори, – вскинула голову Алуэтта.

– В этом есть резон, – Корделия надула губы, представляя, какая могла состояться беседа между братьями. – И все же Джеффри может не прислушаться к совету брата, пусть даже он и ученый.

– Заметание следов – не работа ученого, – сказала Ртуть.

– А магии, – напомнила ей Алуэтта.

Девушки на мгновение замолкли, в ужасе и оцепенении уставившись друг на друга. Наконец Ртуть сказала:

– Если следы стерты с помощью магии, то они об этом даже не узнали.

– Разумеется, не узнали, – заявила Алуэтта, – у них же не было причин оглядываться.

– Но мы идем по их следу!

– Так они этого не знают, – напомнила Корделия.

Ртуть прикусила губу:

– Вот головоломка! Как же мы их выследим, если они не оставляют следов, и, к тому же, их мысли экранированы?

Все снова погрузились в молчание, правда, ненадолго.

Девушки недоуменно переглядывались и соображали.

– Ну явно они поехали дальше той же дорогой, – сказала Алуэтта, – Ничто не говорит о том, что у них появились причины свернуть.

– И то правда, – кивнула Ртуть. – Пока мы еще не вышли на развилку. Поглядим, что будет дальше, дамы!

– К тому же, – заметила Корделия, – если дорога закончится раньше, чем мы их найдем, мы всегда успеем вернуться по нашим следам.

– Не хотелось бы, конечно, терять время, – поморщилась Ртуть, – но у нас не остается выбора.

Алуэтта согласно мотнула головой и пришпорила лошадь. Бок о бок три женщины пустились по дороге между каменными стенами: прохода вполне хватало, чтобы ехать втроем в ряд – и сбиться с такой дороги было невозможно.

Вскоре дорога пошла на уклон, а затем – снова стала взбираться в гору, на высокий горный хребет. На самой вершине они остановились, оглядывая небольшую долину в форме бутыли, украшенную деревьями в цвету. Вдоль нее петлял ручей.

– Какое симпатичное место, – заметила Алуэтта.

– Да уж, – Ртуть нахмурилась подозрительно. – Откуда только, хотела бы я знать, завеса мрака, нависшая над всей этой прелестью?

– Верно замечено. Вопрос к месту, – согласилась Корделия.

Вместе они осмотрели долину, пытаясь найти причину стелющемуся над ней облаку мрака. Первой заметила Алуэтта, выразив подозрения так:

– Но там совсем никто не живет – ни одной крыши, ни одной избы, ни одного огородного поля!

– Даже ни единой овечки, ни олешка на лугу – размышляла над картиной Ртуть, – Ни единого признака жизни, не считая деревьев, травы и цветов.

– Отчего же люди не присмотрели столь прекрасный уголок природы. Где бы еще селиться, как не здесь?

Лицо Корделии окаменело:

– Похоже, это отнюдь не такое райское местечко, как нам показалось вначале.

– Похоже, наши парни поскакали навстречу опасности, – Ртуть ударила пятками скакуна. – Надо спуститься посмотреть, что это за место.

Они стали спускаться в долину. Стены по сторонам дороги исчезли, но тропа осталась по прежнему широкой и ровной, хотя и шла под уклон. Внезапно Алуэтта посмотрела в сторону и закричала:

– Это Грегори! Мы нашли их!

– Да это же Джеффри! – Ртуть пустила лошадь галопом, с криком:

– Я здесь, любимый!

Остальные припустили коней следом, к одинокому человеку, смотревшему на них с приятным удивлением. Ртуть осадила скакуна, спрыгнула и обвила руками его шею, издав счастливый крик.

– Прочь, леди! – сердито закричала Корделия. – Это чей принц – ваш или мой в первую очередь?

Выпрыгнув из седла, она решительным шагом направилась к Ртути и Алену.

Алуэтта ринулась вперед с криком:

– Оставьте в покое моего Грегори! Вам что, своих женихов мало?

– Что?! – воскликнула Корделия. – Это ты мне будешь говорить? Я что, не отличу своего жениха от его младшего брата?

Назревающий скандал обернулся внезапной тишиной. Все три женщины замолчали разом. Ртуть отшатнулась от молодого человека, высвобождая его из объятий, и растерянно оглянулась на компаньонок.

– Вы что, не видите – это Джеффри!

– Лично я – нет, – заверила Корделия, – это Ален, честное слово, он помолвлен со мною. Мой нареченный, – с нежностью осмотрела она молодого человека.

– Да вы с ума посходили, я вижу здесь одного Грегори! – завопила Алуэтта.

– Зайка моя, – сказал Джеффри, – ты что, сомневаешься во мне?

Скользнув рукой по талии Ртути, он приблизился и прижал ее к себе.

– Прелесть моя, чудо природы! Как давно я не видел тебя, не прикасался к тебе, не обнимал тебя, не целовал, не чувствовал твое дыхание на губах… я умираю от голода без твоих поцелуев…

Лицо Корделии вытянулось при этих словах. Взор Ртути устремился на него почти помимо ее воли. Она стояла окаменевшая, завороженно внимая его речам и не в силах сделать ни шагу ни назад, ни вперед – к возлюбленному.

И хорошо, что она не сделала последнего.

– Почему ты не обнимешь меня? – продолжал ворковать он. – О! Вот так встреча! – Выпустив ее, он шагнул к Корделии. – Прекраснейшая из прекрасных, почему ты не откликнешься мне любовью с той же силой, которая влечет меня к тебе?

Корделия затрепетала, она не могла поверить, что остальные не видят в нем Алена так же отчетливо, как она. Ее, так же как и Ртуть, вдруг охватил совершенный паралич воли – она не могла сдвинуться с места и лишь смотрела как зачарованная.

Ален подошел ближе, погладил ее по щеке, взял ее лицо в ладони, привлекая к себе.

Корделия попыталась заговорить, но не могла вымолвить ни слова. Она будто таяла в его руках.

– Ален… ты никогда не изъяснялся мне в любви при посторонних…

– Но ты же здесь, перед посторонними, и я не могу ничего сделать, – отвечал он, глядя на нее сверху вниз с такой нежностью, что у нее захватывало дух, и она совершенно не могла совладать с чувствами. – Ты пришла сюда вместе с другими, сладчайший бутон на древе жизни! – И губы его потянулись к ее устам.

– Нет! – Корделия вырвалась, чувствуя, как от этого разрывается ее сердце. – Я не стану целоваться с человеком, который минуту назад ласкал другую!

– Так что же мне оставаться всеми покинутым? – проворковал Ален, оборачиваясь к Алуэтте. – И там, где ты пройдешь, твои шаги освежают землю, там, где ты пройдешь, растут цветы, которые, как и ты, украшают землю. О, леди изысканных форм и совершенных черт, ведь ты не отвернешься от меня, как другие!

– О, Грегори, что ты говоришь? Как могу я допустить такое? – Алуэтта замерла на месте, но "голова ее уже потянулась к нему, ресницы опустились, губы раскрылись, как лепестки бутона, влажные от росы.

– Не-е-ет! – Корделия вспомнила как Алуэтта пыталась отбить у нее Алена, и вся ее ненависть разом вспыхнула в ней. Она прыгнула на нее, готовая растерзать соперницу.

Ален тут же просунулся меж ними, заклиная, щекоча своим дыханием:

– Один поцелуй, всего один поцелуй, молю, дорогая! Я умираю от голода, от жажды, меня сжигает огонь – я горю от любовного томления! Подари мне мед твоих губ, пока я не умер!

– Он мой! – закричала Корделия.

– Нет, мой! – Алуэтта выхватила меч Ртути из ножен – и тут же замерла, увидев клинок в руке. – Что я делаю? – растерянно пробормотала она.

– Ты идешь ко мне! – сказал ей Грегори, протягивая руки. – Брось этот острый обломок железа и внимай моим мольбам. Ах, цветок радости, не оставляй меня надолго!

Но звенящий клинок, еще вибрируя от ножен, разбудил в Алуэтте воспоминания о ножах во тьме, нацеленных в женщин, которые с такой ненавистью и презрением смотрели на нее. В лицо ей как будто выплеснули ушат ледяной воды, пробудив ее от транса, и она отвернулась от молодого человека с криком:

– Ты не Грегори, если ты Ален!

– И не Ален, если ты Джеффри! – Воскликнула Ртуть, краснея как маков цвет.

– Он не может быть никем из них! – присоединилась Корделия. – Но как ему удается быть похожим на всех троих?

– Потому что все женщины красавицы, и особенно вы втроем! – возразил Ален. – И разве не каждая из вас заслуживает сердечного влечения?

– Она так определенно и думает, – одарила Ртуть яростным взором несчастную Алуэтту.

Взор красавицы метался между разгневанной воительницей и невестой принца.

– Это все, что ты хочешь сказать женщине, которая украла твой меч?

Горячая краска растеклась по щекам Ртути, напомнив ей: меч – гордость воина, и в нем заключена его честь. Потеря меча считалась позором. Алуэтта схватила ее, удерживая от нападения – но Ртуть только сунула пальцы в рот, издав разбойничий посвист такой силы, что Алуэтта выронила меч, зажимая уши – и Ртуть немедленно подхватила его на лету, не дав удариться о землю. Теперь клинок оказался направлен на Алуэтту, в шести дюймах от горла.

– То, чем легко завладеть, легко и потерять, – повторила она давно знакомый разбойничий девиз.

Джеффри поморщился:

– Я же близко, радость моя. Не надо меня так высвистывать.

В этот момент Ртуть почувствовала себя стрелкой компаса, которой управляет магнит Джеффри, пытаясь сбить с верного курса – но она старалась не смотреть ему в лицо, уставившись на сороку, сидящую на дереве.

– Этим свистом я зову не тебя.

– А кого же тогда? – искренне удивился Джеффри, старательно обходя ее, чтобы оказаться у нее перед глазами. – Не другого же человека, ведь ты всегда была мне верна, с твоей верностью может сравниться только твоя любовь – и моя верность! Зачем же нам посторонние?

В ответ по дороге простучали копыта, и вмиг перед ними просунулась лошадиная морда – как раз между Ртутью и его лицом. Она облегченно запрыгнула на спину скакуна и закричала:

– По седлам, леди! Здесь что-то не то, это чары! Не может один человек быть тремя нашими женихами! По коням, и быстрее смываемся отсюда.

Простим некоторую вольность выражений этой юной разбойнице, получившей воспитание на полях сражений и в обществе диких мужчин.

– Как это – по коням? – проворковал Джеффри, устремляясь к ней и с мольбой протягивая руки. – Ах, неужели ты покинешь меня теперь, в такой момент, после всего, что между нами было? Меня, так страстно жаждущего тебя, сгорая огнем нетерпения и страсти, меня, живущего лишь одной надеждой – коснуться твоей нежной кожи, вкусить твоих уст!

Корделия заставила себя повернуть голову в сторону.

– Ты не имеешь на это права, потому что Ален никогда не говорил таких слов прилюдно!

– Коснуться кожи и уст? – с негодованием воскликнула Алуэтта. – Разве так говорил Грегори со своей сестрой? Только передо мной он произносил такие слова!

– Это не Грегори, а Ален!

– Это ни то ни другое! – окрик Ртути прозвучал рядом с ними, как удар бича. – По коням, пока не поздно, леди, это чародейство – он хочет проникнуть в наши души!

Голова Корделии дернулась в сторону, как будто от пощечины. Она метнулась к лошади и забралась в седло, невзирая на все обольщения Алена, разворачивая к склону, с которого они только что спустились.

– О прекраснейшая из прекрасных, не покидай меня! – взывал к ней Ален, так же как Джеффри к Ртути, а Грегори – к Алуэтте. Уже вставая в стременах, она колебалась, желая хоть на миг обернуться к возлюбленному, увидеть его лицо, в котором была сила и беззащитность…

– Вперед, леди, не оглядываться! – доносился отрезвляющий, как вода из колодца, голос Ртути. – Что бы это ни было, оно не имеет отношения к нашим женихам. Это не твой Грегори, не мой Джеффри и не твой Ален, Корделия. Быстрее скачите отсюда, чтобы спасти свои жизни – и свою любовь!

Забросив ногу на луку седла, Алуэтта оглянулась, затрепетав. Вместо ее жениха перед ней стояло… – она тут же отвернулась, не в силах открыть страшную правду остальным.

– Вернись! Не оставляй меня в этом тумане!

– Не оглядываться! – предупредила Ртуть сквозь сжатые зубы, – что бы он ни говорил.

– Алмазы потеряют свой блеск, еда станет безвкусной, соль моря станет пресной когда ты покинешь меня! Вернись, посмотри на меня, склонись ко мне, пусть даже это будет последний поцелуй!

– Не оглядываться, – упрямо твердила скакавшая рядом Ртуть. Глаза ее были в тумане слез, но она не переставала убеждать подруг:

– Ни в коем случае – там, на холме, наше спасение!

– Звезды падают с неба, потому что я не вижу твоих глаз, светлых путеводных маяков, которые ведут меня по жизни! Ты уносишь с собой свет, моя радость" как жить дальше? Куда мне идти, я слепну, оглянись, одари на прощание взором. Без этих звезд я буду бродить остаток жизни, заблудившись в сумерках!

– Не слушайте его! – приказала Корделия – вернее, она хотела, чтобы это прозвучало как приказ, но получился, скорее, жалобный стон. Все ее чувства смешались, она ощутила страшную слабость, будто разрывает с чем-то важным и дорогим, что было частью ее жизни, но, тем не менее, не переставала твердить:

– Не обращайте на него внимания, скачите!

Затем уголком глаза она заметила, что Ален бежит за ней и не выдержала, издав вопль отчаяния.

– Мы заблудились, – наскочила со стороны Ртуть. – Придется поворачивать в его сторону! Не смотрите ему в глаза, леди, и не слушайте того, что он говорит!

– Не стану, – пробормотала Алуэтта дрожащим голосом. – Но мой жених не отвечает!

– Да поможет им Небо – представляю, что с ними сейчас!

Наконец им удалось найти верный путь на склон.

Позади все еще доносились слова:

– Трава потемнела, и листья ссохлись в печали, и реки обмелели, повязнув в иле, когда ты ушла, и последние жизненные силы иссякли и оставили меня! Вернись, о, вернись, возлюбленная, без тебя нет жизни на этой земле!

– Держитесь от него подальше, леди! – без устали предупреждала Ртуть. – Он лезет нам в душу!

– Эй! – раздался пронзительный клич.

Ее жених уже потянулся к поводьям, но птица упала с неба, мелькнув перед глазами скакуна, и жених отшатнулся, вскрикнув. Ртуть заставила себя не поворачиваться, уводя животное вперед по склону. – Спасибо птице! Откуда только она взялась?

– Кра! С дерева! Принесла на хвосте совет тебе и твоим компаньонам, атаманша! – Птица опустилась между ушей лошади. Лошадь дернула головой: птица вспорхнула, но тут же уселась обратно. – Даже птичьим мозгам понятно, что тебе нужен совет, чтобы отвязаться от преследований этого навязчивого парня.

Растерянно моргая. Ртуть смотрела на говорящую сороку. Та самая сорока, что наблюдала за ними с дерева.

– Мы видели, как вы от него удирали!

– Скажи нам, заклинаю тебя, – прокричала Алуэтта. – Что за манеры у этого существа? Откуда оно вообще взялось, почему оно может быть тремя женихами одновременно?