Текст книги "Мастер-класс. Записки концертмейстера балета"

Щелкунчиковый сезон

Ох, не люблю я, когда аспирантки уроки ведут, никогда не знаешь, чего ждать.

Однажды после урока подходит ко мне такая «учительница» и ласково мурлычет:

– Вы можете завтра сыграть нам несколько, ну хотя бы парочку вариаций из «Щелкунчика»?

– Могу, – отвечаю насупившись, – а зачем? (Напомню, «вариация» – это как в опере «ария», только в балете; когда танцует один.)

– Мы их потанцуем.

– Как?..

– Ну под эту музыку.

– Хорошо.

– Сейчас начинается сезон щелкунчиков, и я хочу, чтобы студенты знакомились с этой музыкой.

– Хорошо.

Бесмысленность вопроса в том, что девушка наверняка не сможет показать ни одной вариации из «Щелкунчика», не говоря о «парочке любых», но я подумала, что она, наверное, просто под предложенную музыку даст относительно подходящее упражнение. На том и порешила. И забыла.

Утром начинается урок, и девица объявляет, что сегодня у нас урок необычный – концертмейстер поиграет нам несколько вариаций из «Щелкунчика», а мы их потанцуем. Ой!

Начинаю лихорадочно листать ноты, может, есть что-нибудь с собой? Ура, нашла – приготовила, думаю, наверное, перед тем как дать свое упражнение, она попросит меня сыграть, чтобы послушать-прикинуть или хотя бы спросит название? Логично? У меня на пюпитре стоит «Танец феи Драже».

Однако:

– А гранд батман у нас будет особый! Вот такие забавные движения делал Щелкунчик, и мы будем делать их сейчас тоже!

И показывает гранд батман с идиотскими движениями прямой руки параллельно с ногой и отдаванием чести. Я смотрю на нее, как удав на кролика.

– Пожалуйста, начали, – взгляд в мою сторону, – сыграйте нам марш Щелкунчика.

– Что вы имеете в виду? (Движения, что она показала, встречаются в битве с мышами, что не есть марш Щелкунчика.)

– Ну вы же подготовили нам музыку из «Щелкунчика»?

– Не марш.

– То есть… у вас его НЕТ? (Расширенные от ужаса глаза.)

– Нет.

Она растерялась: первый раз на ее памяти я в чем-то отказала. Нет, если бы это был мой первый-второй год, я бы понервничала, попыталась бы сыграть какой-нибудь марш из этого балета, но теперь увольте, на каждую глупость не набегаешься, не хочу.

– Тогда сыграйте нам что-нибудь, что хотите.

Я захотела «Яблочко».

Отбатманили.

Выстраивает их рядами и говорит:

– А еще в «Щелкунчике» есть «Китайский танец», в нем вот такие-вот забавные движения!

Показывает характерные пальчики-палочки и локти уголком, студенты повторяют. Закрепили комбинацию, я уже сижу, как бык, рогами вперед, она оборачивается и воркует:

– Нам, пожалуйста, «Китайский танец».

Вот не убили бы? Хорошо, хоть я времени не тратила и дома не готовила ей «парочку вариаций», китайское я бы точно в виду не имела – хотя бы потому, что это не вариация.

– У меня нет «Китайского».

– Ой… Ну тогда сыграйте нам что-нибудь подходящее. «Китайский танец», начало, я еще кое-как сыграю на слух, но то, что она показала, в это все равно не впишется, я на секунду зависла…

Есть такой детский трюк: если вы поиграете любую белиберду по черным клавишам, то у вас получится а-ля китайская мелодия. Играть можно бездумно и без ритма – все равно получится. Ну и я, разозлившись, что совсем уж балаган устроили, так и заиграла – по черным, в ритме полечки, а пока играла, то сама разошлась-развеселилась: ну вот чем занимаюсь, а? Танцующие тоже порозовели, а под финальный аккорд учителка подпрыгнула и захлопала в ладоши:

– Как здорово! – и засмеялась. – А давайте еще раз? Ну и дали еще раз, уже увереннее, потому как и я, и они уже поднаторели в китайском – невелика наука.

Так вот и познакомились мы с бессмертной музыкой П. И. Чайковского.

Арабеск

Для начала, чтобы не читать текст как нечто абстрактное, а прочувствовать его как спец – мудро и изнутри, – встаньте и сделайте так, как на картинке.

Идеального сходства не требуется, достаточно схематического (заднюю ногу так высоко поднимать необязательно, как получится, но корпус, пожалуйста, держите перпендикулярно полу, нижнее колено абсолютно прямое, стоим на высоком носочке, тянемся повыше, плечи вниз, подбородок наверх, беременным женщинам можно держаться за комод).

Все это нужно для того, чтобы не хихикать свысока над тем, что я буду сейчас рассказывать, а также чтобы встающая перед глазами картинка напоминала не эту, что выше, а ту, что вы видели только что в зеркале. Итак…

По утрам я играю классы университетским студентам, не имеющим никакого отношения к танцу. Занимаются для общего развития и приобщения к миру прекрасного. Что удивительно – полно парней, они ходят на занятия в футбольных трусах, так что этот класс я про себя называю «футболистами». Педагога на этот класс не выделили, уроки ведет студентка. Я в зал смотрю аккуратно, чтобы не смеяться, – футбольная команда у станка – зрелище довольно специфическое. Но студенты стараются, «учительница» старается, нравится им, и ладно. Не знаю, есть ли у «учительниц» какие-нибудь программы или учебные планы, но, по-моему, они слабо понимают, что такое «начинающие», как и что им нужно преподавать, и лепят что ни попадя, а иногда и вовсе развлекаются ко взаимному удовольствию. Сегодня ей взбрело в голову заняться дуэтным танцем, а именно – «поддержкой» (в классе двадцатилетние лбы, заниматься начали в позапрошлом месяце, по два раза в неделю, то есть все мы теперь умеем, нам осталось только поддержки освоить).

Начать она решила с арабеска. Ногу задрала – показала. Затем парней выставила в линеечку, девицы должны подходить к парню, вставать на цыпочку в арабеск, партнер ее держит за талию, и так они стоят довольно долго – музыкальную фразу, после чего девушки опускаются на пол, делают шаг вперед и оказываются у следующего партнера, и так далее, пока не кончатся девушки.

Показала мальчикам, как надо держать девушку. Похихикали. Рассказала, что их задача – «держать баланс», потому что девушка начнет заваливаться, а вы должны почувствовать – куда, и тихонечко возвращать ее в вертикальное положение. Девушкам объяснила, что их задача – стоять монолитным монументом, не сгибаясь ни за что и никогда, потому что им будет казаться, что они падают, но мальчики же их держат, так что все нормально, и началось…

Представили мальчиков с сосредоточенными лицами? Представили на месте девочек себя в арабеске? Вот-вот.

Девочки подхихикивают, но худо-бедно стоят, качаясь, парни ноги расставляют пошире, как штангисты, разве что не делают резкий выдох перед каждым подходом (девочки-то у нас не балетные, а любые желающие). Одна полная-преполная, да еще высокая, стоит, качается как мачта на паруснике, на пятку периодически грохается, а парень сзади нее семенит туда-сюда – «баланс держит», еще немного и, чувствую, пощады запросит. Некоторые, не додержав, опускались на полную стопу, чтобы не упасть.

И вот стоит одна девица в арабеске, парень ее поддерживает за талию, и вдруг она начинает медленно заваливаться. Он сначала пугается, но все-таки, как честный человек, не бросает, пытается справиться, но потом хватает ее уже не по-балетному, а как куль (семьдесят килограммов живого веса), лишь бы не грохнулась, а она-то не в курсе, каково ему, думает, сейчас выправит равновесие, и всё, и железобетонно держит спину, ногу наверх, руки врастопырку, глаза в потолок Сильфидой, а парень там весь красный, в мыле, он-то уже понял, что она на пол грохается, ему теперь лишь бы не сильно покалечить, она бы, ногу-то бы уже и поставила, хрен с ним, с арабеском, – падаем, земля близко, а парашют не раскрылся! Он срывается и вопит благим матом, она визжит, тут и падают. И вся эта «Beauty in motion» [9]9
  Современный одноактный балет «Красота в движении».


[Закрыть] на фоне моей музыки – играю нежно-божественное, всхлипывая.

После пусть удачного, но падения, учительница категорично пропищала, что хватит, больше поддержек они делать не будут, на что студенты, точнее, студентки запротестовали, что нет! Наоборот! Давайте еще, интересно же! И начался торг, который студенты выиграли, благодаря бойкой девице а-ля Вупи Голдберг, только под два метра ростом, верещавшей, что такого случая в их жизни, может, больше и не представится, «Вупи» потребовала активной поддержки притихших парней, они крякнули, закивали, но сказать, что струсили, постеснялись.

Учительница согласилась, что ладно, они тогда для забавы попробуют, хотя это бессмысленно (можно подумать, во всем, что было до, – просто бездна смысла), но, если что случится, чтобы без претензий. Дала им нехитрое упражнение: надо нестись большими прыжками на парня, который поджидает в дальнем углу, взлететь в высокую позу, а мальчик должен поймать и удерживать эту красоту несколько секунд (по сути – тот же арабеск, только девицы налетают на партнера с разгона).

Первую балеринку мальчик не удержал, и они упали – она сверху, визгу-шуму было, думали, задавила его, но обошлось. Потом все сосредоточились и пошло резвее. Но что произвело на меня самое неизгладимое впечатление – это глаза парней, когда на них бегут, грохоча пятками, балерины. Думаю, они внутри мобилизовывались, как перед последним боем, сжимая волю в кулак и все силы кидая на то, чтобы не начать удирать. Отступать, как говорится, некуда, позади – рояль.

…а вместо того, чтобы хихикать над чужими трудностями, подите лучше и встаньте в арабеск, вот тогда и поговорим.

Музыкальный образ коварных дельфинов

Нанимали как-то у нас педагога для малышей. Претендентки вели урок, я им играла. Прежде чем выпустить их к малявочкам, давали ознакомиться с планом урока. Например, у педагога в тетради расписано упражнение, а к нему стоит «Музыкальный пример № 5», то есть концертмейстеру за ходом мысли учителя следить не надо – сказали, какой номер играть, такой и играй.

И вот вела одна себе урок, вела, детки на ушах стоят, ничего не слушают, добралась, наконец, до импровизации. (Это когда дети импровизируют танец под музыку на тему, например «Цирк», «Пикник», «На катке», «Ящик с игрушками».) Ей попалось «В зоопарке». А преподавательница либо не поняла, либо не дочитала задание и начала сама выдумывать. Говорит:

– Выбирайте, кто будет кем?

Ну они навыбирали себе зверей разных. Дружно прикинули, кто как будет двигаться. Я же как раз ноты просматривала быстренько, там над началом каждой новой фразы написано: «Идут слоны», «Прыгают обезьяны», «Скачут зебры», «Появляются львы» и так далее, как вдруг новенькая, вдохновившись, выдает:

– А в зоопарке у нас ночь! Все спят!

И просит вступление.

Тихонько подзываю и спрашиваю:

– Вам что играть, что в нотах? Но там очень конкретно расписано, под заданный характер, например сначала идут слоны, и музыка – для слонов, а у вас все совсем не так. Или мне импровизировать самой, не следуя данным музыкальным примерам?

– Играйте что хотите. (В принципе, мой любимый ответ.)

– Под всех зверей разом?

– Да.

– То есть и зайцы, и медведи будут двигаться под одну музыку?

– Да.

– Хорошо… А ночь… это в смысле все мрачно и тихомедленно или что?

– Нет, сначало тихо-медленно, а потом быстро-весело.

– Хорошо. (Нормальная такая себе ночь.)

Проскакали один раз. Новенькая наконец задумалась над странностью происходящего. Я подсказываю:

– Если хотите, называйте нужных вам зверей, а мы будем их импровизировать.

– Хорошо!

И началось: зверей оглашает от балды и не контрастно. Например, скажи: «Зайчики!» – и понятно, что надо попрыгать дурачками, а потом: «Кошка!» – это уже вкрадчиво, пластично, а она выкрикивает – «Зебры», а потом «Олени». В чем принципиальная разница? Как в музыке отобразить? А в танце как?

Начинаю к чему-то думать – может, у кого-то из них шаг крупнее или что? Смотрю на детей – а у них все едино.

Другое дело – «Слоны!». Одно удовольствие играть, это и дошкольник хорошо сыграет: медленно-медленно кулачками по басам – чем не слоны?

«Верблюды» тоже хорошо – важно, неспешно идут, в музычку только Востока напустить надо. Что ужасно – девушка неопытная, команды дает не заранее, а за секунду: одно кончилось, она выпаливает другое. Время на прикинуть не дает. Неправильно это. Что в образ заложено – тоже не показывает, понимай как хошь. Например, команда: «Жираф у дерева». Я ойкаю и зависаю. А что это? Что жираф делает у дерева? Ест? Или спит? И какой национальности, кстати, жираф? Чем мне его «раскрашивать»?

Играю медленное шествие, уставившись на училку. Все на нее молча смотрят, не двигаются, с жирафом, оказывается, у всех проблемы. Тогда она медленно задирает руки и как будто щиплет листья. Ага, стало быть – ест. Причем долго. Думаю, а в конце он, наверное, должен плюнуть?! Прикидываю, как это изобразить в музыке. Ой, нет, плюет – это верблюд, жираф не плюет. (Хотя почему? Смотря что съест.)

Так и шли, мило и понятно, но появляется новое задание. Цитирую дословно команду: «Выкрадывающиеся из бассейна дельфины». Время на подумать – ауфтакт. Прошу подробностей, получаю расшифровку:

– Ночь, все спят, спят и дельфины в бассейне, но потом они выкрадываются из своего бассейна и уплывают в океан. Там они весело играют и прыгают, а потом возвращаются обратно в бассейн.

Кабы она была не новенькая, я тут же затребовала бы уточнения условий: а как далеко бассейн от океана? Каким техническим приемом нам, дельфинам, красться? Долго ли? Или бассейн непосредственно в океане: прыг – и все? Этот фрагмент неясен, как мне его изображать? Как резвиться на просторе, а потом обратно – это и дураку понятно, а вот это…

Я попросила диктовать нам задания по ходу, чтобы мы знали, что делать. Не уверена, что фрагмент «Выкрадывающиеся из бассейна дельфины» был решен мной художественно верно, получилась, скорее, недовольная, настороженно ползущая змея.

Претендентку не взяли, хотя замечу под занавес, что преподавать малявочкам совсем не так просто, как это может показаться непосвященному зрителю. Они все воспринимают в натуральную величину и на полном серьезе, нужно настроиться на их волну.

…как-то идет один такой урок, танцуют всяких кукол-мишек, и преподаватель предлагает деткам принести на следующий урок разные игрушки, а они их будут «оживлять» – танцевать.

Начинается возбужденное обсуждение, кто что принесет:

– Я куклу!

– Я мишку!

– Я паровозик!

А задача учительницы – собрать определенный набор под разные движения, поэтому возникает вопрос:

– А кто может принести лошадку? Мы же танцуем пони-галоп?

– Я могу! – подпрыгивает одна малявочка. – Что лучше, пони или лошадку?

– Ну давай пони.

– Хорошо!

Мама девочки, стоявшая в дверном проеме, ойкает и меняется в лице, учительница замечает:

– Что-то не так?

– У нас лошадки живые, – смущенно кивает мама, – все равно надо?

– Нет, не надо! – смеется учительница. – Я принесу, у меня есть.

Нарцисс

Недавно попросили меня поиграть приглашенному педагогу, которая не работает под консервированную музыку, а только с живым пианистом. Ну хорошо, согласилась, новый педагог всегда интересно, да еще какой-то капризный – у нас уже все работают под консерву и ни жу-жу, денег-то нет. Банально захотелось посмотреть – а кто это? Прихожу на работу и опа – да я же ее знаю! Точнее, помню, такое не забудешь, она, пожалуй, единственная на моей памяти классическая стерва, коих мало, обычно американские учителя балета вежливые и почтительные, ну если залепят что-то, то не назло, а так, ну бывает, а эта… Впрочем, разошлись мы с ней тогда мирно и больше никогда не встречались, а теперь она даже вспомнила, как меня зовут, хотя когда-то долго звала меня «Простите-не-помню-вашего-имени».

Давным-давно, когда я была зеленая и испуганная, преподавали у нас по субботам «приглашенные педагоги». Это хорошая практика – эпизодически заниматься у разных учителей – разные методы, разные нагрузки, разные стили. И попалась мне тогда эта мисс Беннет, которую внутри себя я окрестила Коза.

Коза была строгая дама, а первое, чем она произвела на меня яркое впечатление, – своей обувью, которая ужаснула – как можно на себя такое напялить?! Эдакие колодки, как у Золушки, только носы круглые. Теперь у меня точно такие же, и ни на что их не променяю, но тогда бы я не поверила, что добровольно соглашусь такое надеть. И еще я не знала, что Коза – стерва, думала, что, как большинство педагогов, – милая и старательная, со своими причудами. Но наша администрация-то знала! Поэтому, чтобы умаслить маленечко Козу, они сказали, что нашли ей хорошего концертмейстера, и она будет довольна. Более медвежьей услуги они оказать мне не могли – Коза взъелась.

Сверкая очами, она вошла в класс и с ходу начала мне демонстрировать, что я ничего не понимаю: – не так; – не то; – поменяйте музыку; – неверый темп; – мне не нужны эти акценты; – мне нужны не эти акценты; – мне не нужны акценты, мы сами сообразим, где и что; – добавьте педаль; – уберите педаль; – не подходит; – не подходит; – замените; – не подходит; – если вы не понимаете, я могу вам объяснить, как играть жете: уберите педаль и играйте пиццикато. «Я играю пиццикато». «Значит, недостаточно, попробуйте другое пиццикато»; – тише; – громче; – легче; – нет, это невозможно, мы сделаем это без музыки, впрочем, ладно, играйте что можете, мы будем под вас подстраиваться; – нет, это не подходит, сыграйте (поет): «Ла-ла-Лиииииииии-ла Пим-пим Пум-па». Играю.

Такое продолжалось около часа, у меня уже дрожь в руках, мажу мимо нот, мозги, вместо того чтобы мобилизоваться, парализованы. И не потому, что я ее боюсь, ни в коем разе, а просто я-то в полной уверенности, что новичок, что не понимаю, чего она хочет, что не даю детям нормально заниматься и либо в ее хореографии какие-то великие неведомые мне высоты, либо я банально не понимаю ее английский и делаю что-то не то. Если бы я знала, что она просто выпендривается, то расслабилась бы, и мы потягались бы в честной борьбе, и истерика была бы не у меня, но такое не приходило мне в голову до тех пор, пока она не остановила меня в очередной раз:

– Нет, это совершенно не подходит, сыграйте что-нибудь другое.

Команду классу не дает, то есть я просто должна сыграть, а все стоят-смотрят.

Заиграла, обрывает:

– Нет, другое.

Заиграла, обрывает:

– Не подходит, замените.

И так четыре раза. Она начинает назидательным тоном объяснять, какая музыка ей нужна, и до меня, наконец, доходит…

Ровно на пятый раз я кивнула и заиграла то, что предложила в самом начале.

– Вот это другое дело! Теперь, я вижу, вы начинаете немного понимать. Играйте это.

Ну всё…

И начинается: дает упражнение, я спрашиваю: «Что играть? Спойте». Поет – это и играю. И так каждое упражнение. Петь всяко-разное трудно, набор у нее небольшой. Поправить меня? Так сама же и задает музычку, как править? Нервно:

– Не спрашивайте каждый раз, попробуйте сами подобрать.

– Вторая вариация корсара из первого акта подойдет?

Стоит, глазами хлопает, не знает. Нет, вы не подумайте, что я сыграю хоть одну вариацию из «Корсара», я их тогда еще в глаза не видела, но в идиотском положении не я – не я стою, как столб, и демонстрирую незнание классического репертуара.

– Не знаете? Тогда пойте, что вам нужно.

А главное, ушло напряжение, уже понимаю, что урок буксует не из-за меня, к тому же она перестала выделываться и начала нормально заниматься, хоть и с поджатыми губами.

Урок закончился, она гордо уходит, останавливаю. Выкладываю на рояль веер сборников (библиотечка тут же, около инструмента) «Royal Ballet» для всех классов и говорю:

– Следующие классы я буду играть вам по этим нотам, какие предпочитаете?

Она растерялась. Эти сборники никто не любит. Прежде всего, там дан, скажем, один пример на прыжки, а вариантов разных прыжков с разными акцентами – мильон, то есть педагогу надо подстраиваться и терпеть то, что играет пианист, а главное, на каждое упражнение дана фраза на восемь или шестнадцать тактов. А упражнение длится в среднем четыре раза по шестнадцать тактов на одну ногу, потом переворачиваемся и опять четыре раза по шестнадцать того же самого на другую, стало быть, пианист тридцать два раза играет одну и ту же фразу, импровизировать могут не все. Наконец выдает:

– Я не знаю этих нот.

Спрашиваю убегающую девочку:

– Вы какой класс?

– Четвертый.

Беру из стопки «Королевский балет. Четвертый класс» и говорю:

– Вот эти ноты рекомендованы для занятий, они подходят идеально, я буду играть строго по ним, – и выхожу из класса.

Спускаюсь вниз, уже на выходе догоняет меня Коза и приглушенно тараторит:

– Пожалуйста, не играйте по этим нотам, они ужасны, я их не выношу! Играйте как играли, что хотите, у вас замечательно получается. Извините, если у нас возникло некоторое непонимание, просто… ну это как притирка, надо привыкнуть друг к другу… Извините.

Осторожно вытаскивает из моих рук сборник:

– Я отнесу его обратно, хорошо?

– Хорошо.

Через пару месяцев звонят из школы, спрашивают, не поиграю ли по пятницам.

– Нет, я не играю по пятницам.

– Выручите, пожалуйста, мы пригласили мисс Беннет, а у нее условие, что она работает только с вами.

И вот мы опять встретились. Я ее увидела – просияла, концертмейстер-то – это вам не Татьяна Ларина, которая «Онегин, я тогда моложе, я лучше, кажется, была». Концертмейстер с годами только лучше. Ну, думаю, будет нескучно, интересно, какая она теперь?

Она, оказалось, теперь ласковая и предупредительная, хотя все равно чувствуется, как непрерывно позирует на незримую рукоплещущую публику, но градус гораздо ниже, чем в былые времена. А урок интересный, насыщенный, и на музыку она загорелась-завелась, и был хороший творческий процесс. Тогда, много лет назад, она как-то напела мне «правильное фраппе», я его запомнила и сделала отличную импровизацию, даже запись где-то есть. Записывающий спросил – кто автор? А откуда я знаю, я схватила завитушку мотива и сделала свое. Может, та сама сочинила, а может, слышала где-то.

– Не знаю, – говорю, – это моя импровизация на не-помню-чью песню.

– А название какое? Как мне это записать?

– Я называю это «Коза».

Так что где-то есть растиражированные записи урока с музыкой к фраппе «Коза» (близкие к балету люди оценят соответствие названия, характера фраппе и самого движения). Задумала ей это заиграть – интересно, узнает или нет? Но было некстати, она дала совсем другое фраппе, что тоже хорошо, – значит, не по кальке уроки лепит. Но ничего, мне с ней целый месяц работать, я обязательно вверну эту музыку, самой интересно.

Сначала ученицы набычились на незнакомую учительницу, а потом втянулись, урок прошел очень душевно. И еще одна интересная деталь:

в классе, среди одиннадцатилетних девочек, был парень, лет ему, пожалуй, шестнадцать-семнадцать. Мне кажется, я его видела пару лет назад на «балете для начинающих взрослых». Наверное, он решил заняться не раз в неделю, а более обстоятельно, и его поставили в класс по уровню, к этим девочкам.

Что поразило – он был абсолютно серьезен. Нет, это второе, а первое – он был хорош собой, с красивым юношеским торсом без изъянов, в противовес нашим субтильным мальчикам-тростиночкам, одинаковым в плечах и в бедрах. Он был абсолютно серьезен, но не как ботаник, и без отталкивающего фанатизма, придающего человеку налет неадекватности, а именно спокоен и сосредоточен, занимался тем, что старательно выполнял все, что требовал учитель, не смущаясь того, что он здесь мальчик-переросток, не стесняясь своей неумелости, не прикрываясь фиговыми листочками иронии. Он стоял «в полный рост и натуральную величину».

Он не был хорош как танцовщик, да он и не танцовщик, а так, начинающий, но природная мягкость движений, прилежность и доверчивая открытость производили достойное впечатление, а несовершенство выполнения придавало особый излом, как ломающийся голос, как неловкие резкие движения подростка, превращающегося в молодого мужчину.

Танец – это самый обнажающий вид искусства, в том смысле, что спрятать «внутреннее, я^с<» очень трудно. Артист прикрыт лукавым текстом, художник – сюжетом, а танцующий – вот он, как на ладони, язык тела выдает его полностью. Уже потом, когда появляются техника и актерское мастерство, танцор сможет сыграть Наивность или Порочность, Глупость или Коварство, а в начале пути – нет. Да и в зрелом творческом возрасте всегда существует амплуа. И меня поразило, как спокойно, с чувством собственного достоинства этот парень занимался среди малолеток, как твердо шел своим намеченным путем.

Не знаю, какие виды на него у нашей арт-директора, но я на ее месте поставила бы на него какого-нибудь Нарцисса… Нарцисс бы получился изумительный, врезающийся в память, и, прежде всего, потому, что нарциссизма в парне нет вообще. Да и сам «нарциссизм» был выдуман гораздо позже, изначально Нарцисс не был влюблен в себя, он влюбился в отражение, думая, что это кто-то другой с той стороны озера смотрит на него, и, пораженный красотой незнакомого юноши, шел ему навстречу.

Так и этот парень – старательно и доверчиво делал бы поставленное для него хореографом, радостно познавая и открывая возможности своего тела, и нового амплуа, и новой неведомой грани жизни, не кокетничая со зрителем, не замечая его вообще. И не нужна была бы статистка, чтобы изображать вздыхающую в горах невидимую нимфу Эхо, потому что внутри каждого зрителя и так вздохнет украдкой невидимая нимфа Эхо.