Текст книги "Любовь – не сахар, сахар – не любовь (сборник)"

Дверь была заперта. Он отмороженно валандался по своей палате-одиночке-люкс с персональным рукомойником и озонирующим хлоркой унитазом. Сквозь тусклое стекло был виден лишь куцый шмат загаженного больничного двора, симметрично разделенный на клеточки оконной решеткой. Клетчатая кошка в полоску равнодушно продефилировала мимо, потягиваясь на ходу задними ногами. Лекарство выжало из него все эмоции. Тася уже не казалась похожей на Надежду Константиновну Крупскую и ассоциировалась исключительно с Синей Бородой.

Однако ее шоковая терапия дала свои результаты. Любовная тоска сиротливо жалась в углу, карауля его неуверенными настороженными глазами. Виктор чувствовал, что она рядом, но… Попадая в Освенцим в качестве подопытных кроликов для экспериментальной нацистской медицины, люди редко страдают от неразделенной любви. И сейчас все его вялые мысли были сосредоточены лишь на этом ужасающем положении: он заточен в больнице для умалишенных, во власти у лишенной ума врачихи!

– Добрый день.

Он вздрогнул. Таисия Вениаминовна бесшумно материализовалась на пороге собственной персоной.

Персона была угрожающе блистательной. С нестерпимо светлой улыбкой и невыносимо радостным лицом. На макушке сверкала белизной роковая шапочка. Вместо классического халата докторшу обнимали плотно облегающая белая рубашечка с короткими рукавами и пижонские штанишки клеш. Медово-русые волосы сияли так, словно она мыла их всеми разрекламированными шампунями для здорового блеска сразу, предварительно смешав в одном флаконе…

Виктор невольно поежился.

Такой стерильный блеск бывает только у вычищенных, вываренных и отточенных хирургических инструментов, симметрично разложенных на столике для профессионального препарирования плоти. Живой или мертвой.

И он понял, что боится ее.

Страшно!

– Как вы себя чувствуете? – Она наступала.

Мнимый больной поспешно спрятался под одеяло.

– Выглядите вы сегодня гораздо лучше…

Безумная врачиха уютно пристроилась на стуле рядом с его кроватью, облучая его оптимистично-рентгеновским взглядом.

– Я ничего не понимаю, Таина Вениаминовна, – всхлипнул Виктор, боязливо отодвигаясь от нее подальше. – Ведь сейчас не совковые времена, чтобы сажать человека в психушку за попытку к самоубийству.

– Я оставила вас в больнице не потому, что вы намеревались умереть, а потому, что вы считаете, будто не можете жить без женщины, которая от вас ушла, – разъяснила она ему тоном милосердной учительницы, беседующей с безнадежно недоразвитым второгодником. – Если бы вы наложили на себя руки из-за того, что вас уволили с работы, я бы вами не занималась.

– Но меня недавно уволили с работы, – заикнулся он с робкой надеждой на чудо.

Чуда не случилось.

– Да? А кто вы по профессии? – весело поинтересовалась Тася. Виктор знал, что именно таким тоном врачи разговаривают с сумасшедшими. Но понятия не имел, каким образом пациентам нужно разговаривать с сумасшедшими врачами.

– Я драматический актер, – сдержанно отчитался он. – Но два года мне не давали в театре ролей, а потом сократили из труппы.

– Почему ж вы не перерезали себе вены тогда? У вас была вполне уважительная причина. – Задавая этот вопрос, она продолжала улыбаться, как зараза.

«Ну, точно – двинутая!» – Виктор поморщился и вздохнул.

– Потому, что я могу жить без работы, но не без Марии. Без нее я просто умру, – терпеливо объяснил он, тщательно выговаривая слова и делая жуткие паузы. Он всегда общался так с идиотами, иностранцами и малыми детьми.

– И по-вашему это нормально? – Ее улыбка была подозрительно-сладкой. – Как сказала одна героиня Маркеса про своего неудачливого воздыхателя: «Как он может умереть из-за меня? Я что – заворот кишок?»

– Я люблю ее, – с нажимом напомнил он («Повторение – мать учения!»). – Поймите…

Она не поняла.

– За что?

«Дебилка!»

– Мария – лучшая женщина в мире… Единственная женщина, с которой я могу быть счастлив.

– И поэтому вы не можете без нее жить, – с готовностью подытожила Тася.

– Это же так понятно и естественно, – добавил он с возрождающейся было надеждой.

Напрасной.

– Да, это понятно, но отнюдь не естественно, – непререкаемо возразила чокнутая врачиха. – И на самом деле, вы не можете жить не без нее, а с ней. Я имею в виду не Марию, а любовь. Ваша Маша – никому не страшна, и ее отсутствие ничем не угрожает вашей жизни. А любовь – это опасное психическое отклонение. И я, к вашему сведению, собираюсь защищать диссертацию на эту тему.

«Диссертацию?!»

Глаза Виктора отчаянно полезли из орбит, в то время как Тася вдохновенно закатила свои к потолку.

– Ах… Поверьте, если бы все люди обращались к врачу, как только почувствуют первую легкую влюбленность, – мир давно бы стал гораздо счастливее.

Врач сладко помолчала, по всей видимости представляя себе эту прекрасную перспективу.

Виктор тоже молчал – с тем же успехом Таисия Вениаминовна могла просить его поверить, что ходить на голове куда полезнее для здоровья, чем шкандыбать на двух ногах.

– Ведь хватает же у людей ума бежать в поликлинику, как только у них заболит голова или живот! – неожиданно воззвала она к его сопротивляющемуся разуму. – Почему же вы так безропотно переживаете любовные страдания? Это какой-то закоренелый всемирный мазохизм. Влюбляться и лезть на рожон, на стену или в петлю, вместо того чтобы просто пойти к врачу и попросить обезболивающее. Неужели не понятно: если любовь болезненна, значит, это уже болезнь!

– Нет… – ностальгически вздохнул Виктор. – Любовь – это прекрасное чувство.

– Вы же не написали в своей предсмертной записке «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!», – едко парировала Тася. – Вы нацарапали там, что не можете жить. И я вас прекрасно понимаю. Когда любовь принимает острые злокачественные формы, она бывает очень мучительна.

– Вы не можете говорить этого серьезно, – заколебался он.

– Могу. – Она была непоколебима. – Любовь – это параноидальная навязчивая идея. И у вас наблюдается весь комплекс характерных симптомов. Например, вы убеждены, что являетесь без Марии неполноценной, неспособной к жизни личностью. И воспринимаете ее уход столь же трагически, как потерю двигательных функций, головы или сердца…

– Да, Мария была моим сердцем, – горячо подхватил Виктор. – Она была для меня всем, без нее я – ничто…

– Так вот, – удовлетворенно кивнула проклятая Тасечка, – через две палаты от вас сидит ваш товарищ по несчастью. Он воображает себя огромной головой из «Руслана и Людмилы» и тоже утверждает, что не в состоянии жить полноценной жизнью, пока мы не пришьем ему все остальное. И, заметьте, находится при этом куда в лучшем положении, чем вы. У него хоть голова есть. А вы и ее потеряли. Вы – вообще ничто!

– Но я выражался метафорически, – пугливо открестился больной.

Врачиха неумолимо покачала головой.

– Это не метафора, а ваше реальное самоощущение. Столь же болезненное и неадекватное, как и второй ваш аргумент, что женщина с непрокрашенными корнями волос, обвислой грудью и вульгарной губной помадой, неспособная ни быть вам верной, ни поддержать вас во время неприятностей, ни приготовить борщ – лучшая женщина в мире.

– Господи, откуда вы это знаете?! – ужаснулся он.

– Вы бредили и у вас в кармане лежало ее фото, – коротко отрапортовала Тая.

Она достала из папки фотографию Марии и, сунув ему в лицо, ехидно добавила:

– В палате напротив находится пациент, который бил поклоны у торгового киоска, утверждая, что перед ним – собор Парижской Богоматери. Очень похожий случай. Он тоже объяснял свое поведение незыблемым тезисом: «Бог есть любовь». Не понимая, что Бог-то, конечно, есть. И возможно, как раз он и есть любовь. Но ларек, продавец которого вызвал бригаду, потому что больной отпугивал покупателей, здесь совершенно ни при чем. И, заметьте, он находится куда в лучшем положении, чем вы…

– Да, конечно. Потому что его ларек стоял на месте, а моя Мария ушла! – обиженно ляпнул Виктор. И тут же тягостно застонал, осознав, что, собственно, он сказал. – Зачем вы мучаете меня? Вас, наверное, из гестапо выгнали за жестокость…

– Я понимаю, – понимающе затрясла она головой. – Сейчас вам кажется, будто я режу вас по живому и оскверняю святое. Но потом вы поймете, что избавление от любви можно сравнить только с посещением туалета. Когда после мучительных резей в животе ты в ужасе смотришь на содержимое унитаза и думаешь: «Неужели еще несколько секунд назад я жил со всем этим дерьмом внутри?!» А пока вы – мой пациент. И я не мучаю вас, а лечу. Это называется рациональная психотерапия. Метод, использующий логическое убеждение как средство воздействия на мир представлений больного. И я полностью согласна с ученым Полем Дюбуа, считавшим, что аргументированное вскрытие ошибок в рассуждениях пациента, доказывает ему, насколько неверно он оценивает свое состояние и неадекватно воспринимает окружающий мир. Да, разбивать идеалы больно. Но разве у вас есть контраргументы для возражений?

С минуту Виктор тщательно обдумывал услышанное.

– Наверное, я действительно сошел с ума, – подвел он итог. – У меня бред, и вы мне мерещитесь.

– Отнюдь, – усмехнулась Тася. – Я – это реальность. А все остальное – бред любовной горячки.

В ответ Виктор лишь нахмурился, нахохлился и демонстративно заткнулся. Наверняка в этом здании было еще много палат, а у нее – оскорбительных примеров для сравнения.

– Подумайте об этом на досуге, – наставительно резюмировала докторица. – А еще лучше – не думайте ни о чем. Спите.

Ночью тоска выползла из своего угла и подобралась к его постели на мягких когтистых лапах. Ее глаза были мутными, слизкими и бесцветными. Она сделала над ним стойку и ухмыльнулась плотоядным ртом. И Виктору снова приснилась Мария, смеющаяся, черноволосая, страстная…

Хотя…

– Ну, допустим, ноги у нее действительно немного толстоваты, – честно и невесело признался он, проснувшись. – И зубы не очень ровные, и волосы с перхотью, и характер – не дай бог… И, конечно же, она не лучшая женщина в мире. Но…

Но тоска уже прокралась под одеяло и сжимала его тело бесчисленными мертвыми петлями, как змей обреченного Лаокоона.

– …но какое это имеет значение, если я ее люблю? – закончил он.

– Я люблю Марию, несмотря ни на что! – грозно заявил он Тасе, после того как она три часа скрупулезно выуживала из него историю болезни от первого поцелуя до финального «Я люблю другого».

– Люблю такой, какая она есть, – уточнил Виктор, победоносно протыкая врачиху упрямым взглядом верного мушкетера.

– Это абсолютно исключено, – непререкаемо возразила Вениаминовна с улыбкой оптимистичной садистки.

– Почему? – удивился Виктор.

– Потому что Марии, о которой вы говорите, просто не существует.

Тася Вениаминовна отошла к окну. На ней снова был коротенький белый халатик. И, следовало честно признать, в отличие от Машиных, ее ножки были совершенно идеальны. Гордо подбоченившись, мамзель засандалила лекторским тоном.

– Это совершенно типичная ошибка. Большинство больных любовью имеют тенденцию преувеличивать достоинства партнера и неосознанно подкраивать его под некий абстрактный идеал. Кроме того, в начале так называемого романа оба человека тщательно скрывают свои недостатки и выпячивают достоинства. Эта ложь…

– Почему ложь, они ж свои достоинства выпячивают. – возмущенно перебил ее он. Но Тася отшвырнула его не глядя.

– Потому, что часть правды – уже ложь. И часто влюбленные настолько фиксируются на этой первичной лжи, что даже когда впоследствии всплывают иные, негативные качества партнера, они не способны воспринять их адекватно. Они считают, что это какое-то ужасное, досадное недоразумение, а настоящим их любимый был на первом этапе. И продолжают любить того, несуществующего человека. Вот почему прекрасная дама, о которой вы так упрямо вздыхаете, и сама Мария – совершенно разные люди. И патогенный предмет вашей любви не имеет ничего общего с реальной женщиной по имени Маша.

Виктор возмущенно засопел.

– Из чего, собственно, вы делает подобный вывод? – пренебрежительно уточнил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал надменно.

– Из ваших собственных слов, – пропела лечащая врачиха, словно злоязычный соловей. – Те факты, которые вы мне рассказали, свидетельствуют: Мария – взбалмошная, упрямая, нечестная, не слишком умная, но хитрая, хваткая, эгоистичная и корыстная. И к тому же – никогда вас не любила. Выводы, которые делаете из этих же фактов вы, сводятся к тому, что Мария – всепрощающий, всепонимающий, добрый, чуткий, искренний, любящий вас ангел. Правда, слегка падший и чуть-чуть заблудший. Но все же…

Тася зыркнула на него и обиженно топнула ножкой.

– Неужели вы не понимаете?! Мария вас предала.

Ее голос вдруг стал горьким на слух.

– Какое-то время вы льстили ее амбициям. Она стяжала ваши деньги, надеялась, что вы прославитесь и разбогатеете. И при этом, на всякий случай, консервировала других поклонников. А когда вас уволили с работы, заявила, что вы несостоятельны как мужчина, и резво ушла к другому.

Виктор удивленно вытянул шею в ее сторону и уставился на Тасю. Он был не столько поражен ее словами, сколько тем, что в пуленепробиваемых аргументах врачихи появились человеческие интонации.

– Быть может, вы и правы… – протянул он. – Я об этом не задумывался.

– Так подумайте, – приказала Таисия Вениаминовна. – Хватит спать!

– Ну, как вы себя чувствуете? – Круглощекое лицо Таси снова светилось, как новенькая монетка. – Выспались?

– Я бы хотел проспать всю жизнь и проснуться только для того, чтобы умереть, – безысходно отозвался он.

Она не рассердилась. Видно, сменила гнев на милость.

– Вы подумали о нашем вчерашнем разговоре?

– Да, – буркнул Виктор.

– И к какому выводу вы пришли?

– Я любил ее, а она меня предала.

– И вы по-прежнему хотите умереть?

– Да.

– Почему? – врач светло улыбнулась. Ее зубы были такими же белоснежными и надраенными до стерильно-больничного блеска, как и все прочие качества этой стерилизованной девицы.

– Потому что женщина, которую я любил, предала меня.

– Так не разумнее ли будет убить ее?

Виктор подскочил в своей кровати так, точно больничный клоп решил полакомиться его задницей.

– Вы в своем уме?! – испуганно взвизгнул пациент.

– Ну же! – подначила его лечащая красотка. – Разозлитесь на нее! Она использовала вас и предала, поимела и бросила. Так неужели вы не хотите ее убить? Давайте! Здоровая злость лучше, чем уныние! – Казалось, что сейчас она начнет подпрыгивать на месте от возбуждения. – У вас вторая форма псевдолюбви – Любовь-поклонение. И вы должны сами сокрушить этот мнимый идеал и ни в коем случае не допускать, чтобы, рухнув, он раздавил вас…

– Какая еще, к чертовой матери, форма? – взвыл несчастный.

– Согласно Эриху Фромму, это вторая форма любовной патологии, которая приводит к страданиям и неврозам, – охотно пояснила докторица.

– Так значит, – удивился он, – вы не единственная идиотка в этом мире?

– Конечно, – лучезарно отреагировала шизанутая. (Сегодня Тася определенно была ангелом, пусть чокнутым, но божьим!) – Я не первый ученый, заинтересовавшийся этой болезнью. Если бы я была одна, вы бы не лежали сейчас в одиночной палате с персональным унитазом. Мою экспериментальную программу финансирует американский благотворительный фонд. Они там у себя давно уже съели на любви всех собак и кошек. А теперь пытаются съесть Голливуд, доказав, что эта фабрика грез своими бесконечными love stories порождает больше психических больных, чем все фильмы о насилии вместе взятые. А вы думали, наука дремала, пока подобные вам умирали от любви?

Довольно съехидничав, она затараторила как по-писаному:

– Еще двадцать лет назад известный американский психоаналитик Эрих Фромм установил пять форм патологической псевдолюбви. Первая – невротическая любовь, при которой больные центрируются на родителях и переносят на своих партнеров все ожидания и страхи, испытываемые к матери или отцу. Вторая – ваша. Любовь-поклонение, или так называемая «Великая любовь». Когда такой молодой, красивый, сильный мужчина, как вы, может полностью потерять себя в любимой, обнаруживая нищету духа и отчаяние поклоняющегося. И дело тут не в вашей реальной самоценности, а исключительно в проклятой болячке. Ибо, подцепив эту заразу, даже Юлий Цезарь может утонуть в манюрке дешевой шлюхи. Третья – сентиментальная любовь. В лучшем случае – это временная аберрация, когда люди живут лишь воспоминаниями о прежних чувствах и фантазиями о будущем. А наиболее распространенный ее вид – заместительное любовное удовлетворение, переживаемое потребителями песен, фильмов и романов. И можно набить весь сумасшедший дом такими несчастными, побывав на одном концерте какой-нибудь чаморошной эстрадной звезды. Четвертая – любовь, центрированная на постоянно разоблачаемых недостатках и слабостях другого человека. Пятая – проецирующая смысл и проблемы на детей и использующая их в компенсаторных целях. Кроме того, есть еще две «нормальные» – то есть наиболее распространенные и более безобидные патологии. Первая – построенная на взаимном сексуальном удовлетворении, и вторая – как слаженная работа и убежище от одиночества.

Виктор охренело слушал ее, скукожившись в своей постели. Он слышал, что сумасшедшие бывают патологически логичны, но не знал, что в мировом масштабе.

– И все, о чем вы говорите, американцы уже двадцать лет считают болезнью? – нервно уточнил он. – А как же семья, брак?

– Ну… – неохотно призналась Тася, – Фромм считал, что существует и здоровая любовь, построенная на четырех принципиальных критериях: взаимной заботе, ответственности, уважении и знании друг друга.

– Но вы с ним не согласны? – Виктор зашуганно сжался в ожидании ответа.

– Я не согласна с ним в формулировке. То, о чем он говорит, – уже не любовь, а нормальная привязанность. Она никогда не бывает бурной, не носит патологических форм, протекает естественно и спокойно. Именно на этом чувстве должен базироваться брак.

Тася помолчала, выжидательно глядя на него.

– Странно… – хмыкнула она. – Я была уверена, что сейчас вы завопите: «Жениться нужно исключительно по любви. Брак по расчету – это аморально».

– А вы считаете, что, вступая в брак, нужно руководствоваться исключительно расчетом? – покорно переспросил Виктор.

– Нужно руководствоваться разумом. И думать головой, а не воспаленной манюркой и возбужденным членом. Но почему-то до сих пор женитьба – это единственное решение, которое принято принимать в бреду. А ЗАГС – единственное государственное учреждение, не считая сумасшедшего дома, где фиксируются свидетельства людей, находящихся в невменяемом состоянии и явном душевном расстройстве. Хотя, будь моя воля, я бы принимала заявления о браке только после предъявления справки от психиатра, свидетельствующей, что никакой любовной патологии ни у жениха, ни у невесты не наблюдается. Ибо ничто так не противопоказано для совместной жизни, как большая и страстная любовь. И строить свою семью на этом спорном чувстве хуже, чем дом на воде.

Во-первых, влюбленный человек реагирует на каждое левое слово своего партнера как на знамение о конце света. Тривиальную усталость и задумчивость он воспринимает как равнодушие, естественную жажду перемен – как измену, обыкновенный любопытствующий взгляд в сторону противоположного пола – как предательство. И, в лучшем случае, страдает молча, в худшем – портит жизнь любимому. Причем особо счастливые пары благополучно делают это в унисон. А во-вторых, сыграв свадьбу в любовной горячке и переболев ею, словно собаки чумкой, двое потом в ужасе смотрят друг на друга и видят перед собой совершенно чужих и малознакомых людей, с которыми их связывают какие-то обязательства, а иногда уже готовые дети.

– Но привязываться все-таки можно? – робко полюбопытствовал Виктор.

– Безусловно, – милостиво разрешила Тася. – Привязанность отличается от любви так же, как чувство самосохранения от мании преследования. Первое – нормальный человеческий инстинкт, второе – уже болезнь. Ладно, вернемся к теме нашего разговора. Как вы относитесь к женщине, которая израсходовала вас и выбросила, словно использованный презерватив?

– Я убью ее! – вспыхнул он, неожиданно для самого себя.

– Если вы хотите убить не себя, а ее – это уже первый этап к выздоровлению, – деловито похвалила его врач. – Сконцентрируйтесь на этой мысли, обсосите ее со всех сторон, переварите и… выплюньте на фиг!

Тася вдруг залихватски рассмеялась.

– Потому что Мария здесь совершенно ни при чем. Она такая, какая она есть, и Бог ей судья. А на самом деле…

И нежданно, подпрыгнув на одной ножке и сотворив замысловатый пируэт в воздухе, врачиха радостно запела в голос:

 
И понапрасну не надо, разные причины не надо
Нам искать, конечно, не надо – нет их все равно!
Нет их все равно!
Любовь одна виновата, лишь она во всем виновата,
Лишь она всегда виновата – то-то и оно!
То-то и оно!