Текст книги "Если бы не я. И жили они долго, счастливо и далеко друг от друга"

Глава 2. Если бы ни универ…

Поднимаясь по лестнице, Ева прикидывала расклад игры, в которую можно было бы попытаться сыграть со Славкой. Ей всего лишь надо сделать лицо более угрюмым и мрачным, будто бы слепленный ею любовный треугольник заставляет её страдать. Слава никогда не станет пинать человека, уже уложенного на лопатки. Осталось только убедить его в том, что Ева повержена. Здесь и возникала проблема. Вся виртуозность вранья, гений лжи, коими обладала девушка, на Славку никогда не действовали. Он безошибочно чувствовал ложь, даже когда врала такая отменная лгунья, как Ева. Временами Еве казалось, что он видит её насквозь. Такое здравое понимание её натуры облегчало общение с ним, но не всегда… Иногда ей всё-таки хотелось ввести его в заблуждение, чтобы он со свойственной ему прозорливостью не обнаружил её ошибки и не высмеял их.

Фрагментами прокрутив дружбу со Славкой в памяти, Ева сделала ставку на него, а поэтому решила, что не станет валять дурака. Кто-то же должен урезонить её. Отсутствие доверительных отношение с матерью, никогда не позволят Еве откровенничать с ней. Душевные разговоры с сёстрами вообще выше понимания Евы. Глеб пока не может придушить её, поскольку пребывает в блаженной неизвестности. А Андрей… У него вообще нет претензий.

Славка стоял на пороге с открытой дверью, ожидая гостью. Он оценивающе посмотрел на подругу, и, убедившись, что она вполне себе в настроении, поприветствовал её скабрезной шуткой.

– Там, откуда ты сбежала, тебе одеться не дали или ты целенаправленно идёшь меня соблазнять?

Ева машинально наклонила голову и уткнулась взглядом в глубокое декольте, которое было глубже нормы ровно на две расстёгнутые пуговицы. Для Андрея – в самый раз, но для посиделок с другом слишком вызывающе. Однако девушка не стала спешно поправлять ситуацию, чтобы не признавать своего смущения. Она могла бы развить эту шутливую тему флирта, подыграв тону Славки, но у них сложились другие отношения, которые не допускали осквернения дружбы неприличными намёками.

– Зная твою мать, я в курсе, что ты полудурок, но сейчас я засомневалась и в твоём отце, – Ева задела болезненную тему родственников, дав тем самым понять, что шутка ей не понравилась.

– Заходи, мегера, – тяжело вздохнув, пропустил её в квартиру Славка. – Как с тобой можно договариваться?! Сколько раз мы решали, что больше не затрагиваем предков?!

– Вести себя нормально надо, – ответила Ева, стаскивая со ступней балетки.

Их взаимные колкости не были обидными только потому, что эти двое не могли обижаться друг на друга. Ева не мыслила себе жизнь без Славы, а потому простила бы ему больше, чем кому бы то ни было из своих друзей, знакомых и даже родственников.

Они познакомились в первого сентября 2007 года, когда оба были зачислены в одну группу. Их сразу сблизил совместный досуг, поэтому они в скором времени стали неразлучны. Они катались вместе на роликах, велосипедах, коньках, лыжах, играли в настольный теннис, ходили в кино на все фильмы без разбора, играли в боулинг и в «балду» и говорили обо всём, не утаивая друг от друга ничего.

Слава – счастливое исключение для Евы. Именно за это она ценила его ещё больше. Он не испытывал к ней влечения, не предпринимал попытки завоёвывать её сердце, а потому у него не было причин проклинать и ненавидеть её. Еве это казалось странным и противоестественным, но самооценку не уязвляло, а потому она только благословляла небеса за то, что Слава наполняет её жизнь приятным человеческим общением. Временами, когда Ева испытывает непреодолимое желание бездельничать, она задумывается о том, почему природа не распорядилась так, чтобы Слава был её братом, а «подарила» ей двух сестёр. Бывает, Ева так злилась на Асю и Вику, что признавалась себе в готовности обменять их обеих на Славу, правда ей бы долго пришлось выплачивать огромную компенсацию при таком обмене, иначе никто бы ей славного Славку не отдал.

При первой встрече Слава показался Еве совсем непривлекательным. Он не вышел в длину, не дотягивая семи сантиметров до Евы с ёе ростом в метр восемьдесят, не имел впечатляющей мускулатуры, зато обладал выдающимся крупным носом, на котором круглый год жили веснушки, и широким лбом. Впечатление Евы не было спасено даже небесно-синими глазами в сочетании с каштановой шевелюрой. Девушка даже позволила себе немножко пожалеть его, ведь парню не досталось ни привлекательной внешности, ни обаяния, и она не подозревала, что его внешний вид очень быстро перестанет иметь для неё какое-либо значение. Он заменил Андрея, сбежавшего в Москву, и стал для Евы более подходящим другом. Она и воспринимала его поначалу как другого Андрея, но всё это переросло в искреннюю и сильную привязанность именно к Славе Носову.

Их дружба была бы слишком сказочной, если бы не всё то же пресловутое родство. Спустя полтора года со знакомства Ева случайно выяснила ужаснувший её факт. Она просматривала на компьютере фотографии близняшек с рождества, которое сёстры поехали отмечать к отцу. Ева никогда не слушала россказни сестёр о жизни отца и тем боле не желала видеть его даже на фотографиях, однако ей было интересно, действительно ли он, разбив матери сердце и фактически отказавшись от дочерей, обрёл долгожданное семейное счастье. Пока Аси и Вики не было дома, она втихаря залезла в папку со злосчастными фотографиями.

Первое и единственное, что привлекло её на снимке, – не улыбающийся Павел Петрович с малюткой-доченькой на руках, не его фурия-жена Татьяна и, тем более, не из кожи вон лезущие, дабы выглядеть лучше всех, Ася и Викуся, а молодой человек с открытой доброй улыбкой и с изогнутыми асимметрично бровями.

Как в лихорадке Ева листала фотографии, надеясь, что первая была всего лишь оптическим обманом, а парень окажется совсем не Славкой, но все последующие снимки убедили её в обратном. На этом семейном празднике присутствовал ни кто иной, как Слава. Позже, допросив сестёр и выяснив, что Слава – родной сын Татьяны, Ева в полной мере пережила ещё один удар судьбы, хотя по сравнению с баталиями отрочества, то была всего лишь подножка.

В тот день Ева решила, что вычеркнет Славу из своей жизни, дабы не иметь ничего общего с отпрыском ненавистной ей женщины. Девушка познала ненависть только однажды, и это сильное чувство обращалось к Татьяне, которая увела её непутёвого отца из семьи, поссорила его с ней, а ещё ждёт не дождётся, когда Ася и Вика достигнут совершеннолетия, чтобы Павел Петрович снял с себя ответственность за их материальное обеспечение. Ева понимала, что уже никогда не сможет относиться к Славе так же, как раньше, поскольку глядя на него, всегда будет вспоминать его мать.

Ева поведала всё Славе, но он не посчитал её доводы убедительными и не собирался хоронить дружбу.

– Ты понимаешь, что я каждый раз буду видеть твою мать, которая поломала жизнь моей семье, когда буду смотреть в твои глаза, такие же синие, как у неё?!

– А ты не смотри мне в глаза! У меня, между прочим, уникальной красоты уши, – Слава с юмором отнёсся к заявлению Евы, хотя и почувствовал серьёзность её намерений. Догадываясь, что это решение далось Еве совсем непросто, он постарался убедить её в отсутствии необходимости порывать связи с друзьями только из-за не сложившихся отношений с родителями. Чтобы привязаться к Славе, Еве хватило полутора лет, а потому она поддалась и пообещала себе не казнить Славу за грехи его матери.

Вопреки её ожиданиям, что после открывшихся обстоятельств их дружба станет прохладной и натянутой, молодые люди больше сблизились. Ева рассказала всё о своей семье и о конфликте с отцом Славе при том, что девушка не любила говорить, впрочем, никогда и не говорила о родственниках из-за существовавших проблем, которые её тяготили, но Славе она открылась, не находя смысла в том, чтобы он услышал о ней из уст своей мамочки!

Судьба Славы тоже была не самой радужной. Он отплатил Еве откровенностью за откровенность, поведав тайны своей семьи.

Слава не был знаком со своим отцом до тринадцати лет. Лялин Дмитрий Эдуардович отказался признать сына по рождению и сбежал в Новороссийск от Тани Носовой, безумно желавшей женить его на себе. Но за свою безответственность Дмитрий Эдуардович был наказан. Он повзрослел и женился на своей новой возлюбленной Аде, однако детей супруги так и не нажили, а усыновить ребёнка не решились. Так, спустя тринадцать лет Дмитрий Эдуардович, раскаявшись, приехал в Тулу с твердым намерением загладить вину перед сыном. Слава как здравомыслящий и чистый человек умеет прощать, а потому принял отца, простил ошибку его молодости, пошёл ему навстречу, ведь к тому времени Татьяна была настолько близка к тому, чтобы сорвать куш и, наконец, выйти замуж, что отнеслась с абсолютным безразличием к бывшему любовнику и давно уже не держала на него зла.

Когда Татьяна вышла замуж за Павла Петровича, она поняла, что с выигрыша придётся уплатить налог, который состоял в том, что её супруг и сын откровенно не симпатизировали друг другу и уживались в одной квартире без удовольствия. По этой причине Слава не отказался от предложения отца некоторое время пожить у него, которое Татьяна приняла, почувствовав облегчение, как будто сам господь бог помогал ей наладить личную жизнь. Временное переселение Славы затянулось на три года. Он хотел поступать в московский ВУЗ, в чём отец его поддерживал, но к этому времени в отношениях Татьяны и Павла Петровича наступил кризис, и она, впав в истерику, потребовала, чтобы сын вернулся домой и был рядом с ней, когда ей так плохо. Слава любит мать, а потому вернулся, похоронив свои планы.

Тем не менее, спустя полгода он снова съехал, так и не смирившись с тем, что главным в семье считается чужой ему мужчина, с которым невозможно было найти общий язык. Татьяна не возражала, чтобы сын жил отдельно. Дмитрий Эдуардович помог Славе начать самостоятельную жизнь, предоставив в пользование квартиру, оставшуюся после смерти его родителей, бабушки и дедушки, которых Слава так и не узнал, и подарил ему поддержанную «ауди» A4 на совершеннолетие.

Еву и Славу, почти что являвшихся сводными сестрой и братом, роднило и то, что они на собственной шкуре познали все тяготы, выпадающие на долю неполных семей, и сложность взаимоотношений взрослых людей. Не имея представления о том, каково это жить в счастливой семье, они оба идеализировали это понятие и зарекались никогда не повторять ошибок своих родителей.

Когда Ася и Вика узнали, что Слава – вузовский приятель их старшей сестры, они удивились, но после быстро сообразили, что это можно использовать как оружие в войне с Евой, и умело настраивали мать против дочери-предательницы, которая удумала дружить с сыном главного врага. Естественно, Галина Николаевна была не в восторге, но осознавая, что, увы, не может навязывать Еве свою волю, ограничилась только просьбой, чтобы Слава никогда не появлялся у них дома. Ева приняла эти условия, не рассчитывая на большее, зная, насколько категорично мыслит её мать, признавая только одно мнение, которое при этом всегда оказывалось её собственным, и надеялась, что когда-нибудь мама станет мудрее.

Слава жил в двушке хрущёвской застройки. Квартире явно требовался ремонт, но делать его за счёт отца Слава отказался, так как не хотел, чтобы Дмитрий Эдуардович подумал, будто бы сын относится к нему как мешку с деньгами. Дмитрию Эдуардовичу удалось только поставить пластиковые окна, тем самым избавив квартиру от поселившихся в ней сквозняков. Ремонт Слава начал с замены сантехники и газовой колонки. Впрочем, на этом он и остановился, решив не инвестировать зарплату в обои, плинтуса, потолочную плитку, кафель, межкомнатные двери и т. д. и т. п. Он мог жить в самых неандертальских условиях, а вот ездить ему хотелось в автомобиле покруче его «аудюхи» девяностых годов, а потому он откладывал деньги на машину, которая была бы новее его старушки.

Ева запрыгнула в сиреневые тапки, её собственные, которые она лично принесла в эту квартиру, и, шаркая ногами по полу, поплелась в комнату, служившей Славе гостиной. На самом деле ему вполне бы хватило одной комнаты, поскольку спальня являлась местом, где стоял шкаф с одеждой и периодически ночевала Ева. Сам Слава постоянно обитал в гостиной, из которой не успевал перебраться в спальню, засыпая под какие-нибудь телевизионные передачи.

У него дома, как обычно, пахло кофе. Ева терпеть не могла этот напиток, но к его аромату со временем привыкла, а потому он не раздражал её.

– Чай пить будешь? – спросил Слава.

– Ты ненормальный! Кто летом чай пьёт? Это ты только можешь горячий кофе заливать в себя в такую жару.

– Ну, не такая уж и жара. Короче, чего тебе принести?

– Компот от своих ананасов тащи, – распорядилась Ева, завалившись на диван с пультом от телевизора. Всё, что у Славы обычно бывало в холодильнике, – это пара банок консервированных ананасов. Он обожал их, а потому любимое лакомство всегда было припасено на всякий случай. Правда, благодаря кошке Элизе, в его доме стали водиться запасы курятины.

Первое время Еву убивала «бабушкина» обстановка в квартире, где жил молодой парень. Девушке категорически не нравилась ни бежевая расцветка обоев в цветочек, ни мягкая мебель в коричнево-зелёную клетку, ни палас, который был единственным ярким предметом в комнате, но его пестрота только казалась неуместной и нисколько не радовала глаз. Тем не менее, здесь ей было намного уютнее, чем в собственной комнате, которая недавно преобразилась благодаря фиолетовым обоям, шторам цвета фуксии и десяткам рамочек с фотографиями близняшек, которые настолько тащились от себя, что не постеснялись превратить комнату в галерею имени себя.

Не успела Ева найти что-нибудь более-менее интересное из того, что транслировалось по телевидению, как в комнате нарисовался Слава с двумя кружками, от одной из которых шёл пар. Он протянул Еве компот, оставив себе кофе, аромат которого смешивался со сливочным ароматом мороженого. Слава, не выпуская свой напиток из рук, снова пошёл на кухню за конфетами, отхлёбывая на ходу кофе. Молодой человек обладал исключительным талантом официанта. С полной чашкой горячего кофе он мог выполнять самые разнообразные трюки, не пролив при этом ни капли напитка.

Слава поставил вазочку с печеньем и конфетами на небольшой сервировочный столик и сел на диван, не нарушая личного пространства гостьи. В это время в комнату вошла Элиза. Она потянулась, зевнула, без интереса посмотрела на Еву и запрыгнула на коленки к Славе.

– Ты посмотри какая наглость! – прокомментировала Ева поведение кошки. – Даже не поздоровалась со мной! Элиза Вячеславовна, между прочим, это я вас подобрала с холодной улицы!

– Подобрала и отдала, – уточнил Слава. – А папку своего она любит.

В знак согласия мурлыкающая кошка моргнула. Еве было обидно, но ничего поделать она не могла. Да, она подобрала котёнка, принесла его домой, где ей его не разрешили оставить, поскольку Ася и Вика ужасно мучаются от аллергии на кошачью шерсть. Вот Ева и нашла Элизе заботливого хозяина, который хоть и ничего против питомцев не имел, заводить их себе не собирался.

Всю свою жизнь Ева умоляла мать завести собаку, но Галина Николаевна в принципе питала отвращение к этим животным, а рыбки, крысы и птички как домашние любимцы не устраивали Еву. Так и страдала она оттого, что не может приласкать ни одно пушистое создание.

Элиза была избалованной и довольной жизнью кошкой. Её можно было назвать корпулентной дамой, ибо за два года она подросла и вдоль, и вширь. Она казалась породистой кошкой со своей мягкой длинной дымчатой шерстью, которая лишь на ушках и на лапках перетекала в шоколадно-коричневый оттенок. Но больше всего поражали её ярко-голубые глаза с игривым кокетливым взглядом.

– Завидую я тебе! Когда у меня будет своя квартира, первым делом заведу собаку или кошку!

– В чём проблема? По-моему, ты достаточно взрослая, чтобы съехать от мамы и сестёр хоть завтра, – сказал Слава, отхлёбывая кофе и гладя Элизу.

– Проблема в том, что мне жалко ползарплаты сливать на съёмную квартиру. Я не так много зарабатываю.

– Ты сама променяла свободу на деньги.

– Тебе легко говорить. Ты учишься на бюджете, у тебя нет двух младших сестёр, которым тоже приспичило получать высшее образование (я уверена, что папаша оплатит им только один семестр, иначе твоя… мать устроит бунт) и которые при этом работать не собираются, и вообще ты не девушка: у тебя нет столько потребностей!

– О, да! Куда мне до твоих потребностей! – усмехнулся Слава.

– Твой сарказм не уместен. У тебя из средств по уходу за телом – только мыло. Ты не ходишь на маникюр…

– Ты тоже не ходишь, – перебил Слава.

– Иногда хожу! – настаивала Ева. – Мужские стрижки стоят дешевле женских. У тебя все ботинки чёрные, а потому тебе достаточно одной сумки…

– Что тебе мешает покупать чёрную обувь?

– Не хочу я носить только чёрную обувь! В этом-то и разница между мужчинами и женщинами, – горячо подытожила Ева.

– Ладно, не кипи. Мне проще, хоть я и тщетно пытаюсь скопить на новую машину, тоже работаю и, в отличие от тебя, пропускаю гораздо меньше пар. Ты опять со своими поругалась?

– Я и не мирилась, – лицо Евы стало угрюмым.

– Ну, переезжай ко мне. Я отдам тебе комнату без телевизора, – предложил Слава, щедро размахнувшись рукой, в которой держал чашку. Ева больше не остерегалась его широких жестов, будучи уверенной, что Слава её не ошпарит.

– Не говори глупостей, – резко потребовала Ева.

– Серьёзно. Если ты не будешь захламлять мне ванную своими средствами от всего и для всего, я совсем не против.

– Я уже захламляю своей зубной щёткой, – напомнила Ева, подловив на этом Славу, который якобы не стал бы мириться с множеством тюбиков и флакончиков.

– Щётка – это предмет первой необходимости.

– Кстати, как ты своим девкам объясняешь присутствие моей зубной щётки в своей квартире?

Слава проглотил грубое словечко «девки», так как в этом была вся непримиримая Ева.

– Ну, я говорю, что одна зубная щётка у меня для верхней челюсти, а вторая – для нижней.

– И как?

– Не верят! Представляешь? – Слава выпучил глаза, словно уличить его во лжи невозможно, чтобы придать своей безумной версии больше правдоподобия.

Ева улыбнулась, приоткрыв жемчужные зубы.

– А сиреневые тапки ты, должно быть, на второй паре ног носишь? – Ева прикусила язычок. Это одна из её привычек, которая казалась Славе милейшей: отпускать острую шутку, слегка прихватывая зубами кончик языка.

– Зачем такие сложности? На руках! – пояснил Слава.

– Я не хочу жить твоими подачками, потому не перееду к тебе, хотя мы бы ужились вместе.

– Я могу сдавать тебе комнату, тысячи за две, но тогда в проживание будет включено питание, – изменил своё предложение Слава.

– Мне неудобно отказывать, но ты будешь мешать моей личной жизни, – шутливым тоном произнесла Ева, но Слава ничуть не смутился.

– В чём проблема? Разве наш славный доцент Глебка не думает, что я твой двоюродный брат? – издевательски напомнил Слава. – А, большая лгунья?

– Глебка-то думает, а вот, – тут Ева опомнилась, что так и не позвонила Андрею и театральным жестом ударила себя по лбу.

Девушка вскочила с дивана и понеслась в прихожую, где бросила свою сумку. Достав мобильник, она вернулась к наблюдавшим за её резкими движениями Славе и его доче Элизе.

– А теперь полная тишина, – распорядилась она, набирая номер Андрея.

Слава застыл не то от интереса, не то от удивления.

– Привет, Андрюш. Я уже дома. Нет, давно приехала, просто мне Кира звонила. Да, та самая, – щебетала в трубку Ева. Слава смотрел на неё с насмешливо-снисходительным выражением лица, которое пробуждало в Еве одновременно злость и стыд.

«Чего ты так смотришь, моралист хренов?!» – кричали глаза девушки в то время, как её приветливый голос оставался мягким и ровным:

– Я тоже скучаю. Люблю. Давай завтра созвонимся, а то мне Ася и Вика не дадут нормально поговорить!

Ева окончила разговор и, сердито захлопнув мобильник-раскладушку, посмотрела на Славу, который выдерживал паузу и, казалось, вот-вот рассмеётся во всё горло, а от его баса затрясутся стены комнаты. Девушка поправила волосы, готовясь обороняться.

– Ну, говори! – громко сказала она.

– Я только хотел поинтересоваться, Глеб-то ещё не вернулся в Тулу?

– Нет, – ответила Ева, надеясь, что пытка пройдёт быстро и безболезненно.

– А когда вернётся, его ждёт большой сюрприз, – предположил Слава, словно уже представляя, как Ева даст бедняге от ворот поворот.

– Будет видно. Я не думала об этом.

– Ещё бы! Зачем? Может, удастся совмещать? – эта фраза прозвучала из уст Славы не так шутливо, но более презрительно.

– Не говори глупостей! Я не настолько двуличная.

– Что за Андрюша? – полюбопытствовал Слава, передразнивая интонацию Евы.

– Очень хороший человек. Учится в Москве. Красавец. Высокий, выше меня, накаченный, в общем, то, что надо!

– Лет ему сколько? – деловито продолжала задавать вопросы Слава.

– Наш ровесник.

– О, дорогая! Поздравляю, это ненадолго! Встречаться с ровесником противоречит твоим принципам, – язвительно напомнил Еве её же слова Слава.

Ева крепко сжала челюсти. Этот снисходительный тон, которым было произнесено обращение «дорогая», эти насмешки над её принципами сердили девушку. Да, Ева выбирала себя парней по двум критериям: рост и возраст. В обоих случаях, эти параметры должны быть больше, чем у неё самой. Слава же оставался абсолютно спокойным, потешаясь над ней. Он пил свой кофе и непроницаемыми глазами смотрел на собеседницу.

– Мои принципы! Что хочу с ними, то и делаю. А, может, и вовсе их поменяю!

– Да, твоя принципиальность достойна восхищения, ибо обычно людям не удаётся сочетать её воедино с гибкостью!

– А если я влюбилась? Я такого к Глебу не испытывала уже давно, – попыталась оправдать себя Ева.

– И что? Это повод так предавать нашего служителя науки и образования? Почему по-человечески не расстаться, если ты его уже давно не любишь? – Слава провоцировал Еву на простое земное объяснение, в котором бы ничего не говорилось ни про любовь, ни про прочие чувства, так как он не верил, что Ева может любить и чувствовать что-то по-настоящему, поскольку ею движут исключительно быстро проходящие страсти.

– Глеб как качественный хороший ноутбук, которым я вынуждена пользоваться, поскольку на желаемую модель у меня не хватает денег! – выпалила она. – Считай, что судьба сделала мне подарок.

– Ладно, не ори. Кто я, чтобы тебя судить.

«Сначала доведёт, а только потом появляются такие здравые мысли!», – ворчала про себя Ева.

– Ты дочь своего отца! Думаю, у вас схож образ мыслей, а потому поступишь ты так, как поступил он.

Чёрные глаза Евы зажглись страшным огнём. Самым обидным оскорблением для неё было сравнение с отцом. Она презирала Павла Петровича Звягинцева настолько, что сменила его фамилию на девичью фамилию матери. К тому же она никак не могла и даже не хотела изглаживать из памяти тот день, когда отец, предпочитающий не видеться с дочками, познакомил её и Асю с Викой со своей новой женой и новорождённой дочкой одновременно. Как пренебрежительно Татьяна обращалась с ними! Ева вспылила и наговорила много чего неприятного под действием гормонов и переполоха чувств, переживаемого в переходный возраст. Отец ударил её. Шлепок от пощёчины повис в тишине. Так была поставлена жирная точка в отношениях.

С тех пор ни отца, ни его новую семью она не видела. Ася и Викуся поддерживали отношения с людьми, от одной мысли о которых Еву тошнило, причём это было не стремление их юных сердец, а простой расчёт меркантильных мозгов. Они прекрасно знали: чем лучше себя покажут перед папой, тем на большее материальное вознаграждение могут рассчитывать. Так, они получали подарки в форме определённых сумм в российских рублях на свой день рождения, новый год и восьмое марта. В отношении Евы Павел Петрович выплачивал только алименты вплоть до её совершеннолетия, большее ей не полагалось. На его помощь в оплате обучения Ева даже не претендовала, хотя ей известно, что Галина Николаевна говорила с ним об этом, но он наотрез отказался оплатить хотя бы один семестр, отчего финансовое бремя, неотделимое от учебного процесса, легло на первокурсницу.

– Да я никогда не поступлю, как он! – завопила Ева.

– Неужели? – Слава говорил ядовито, желая ещё помучить подругу. Он редко бывал таким жестоким, но Ева не замечала, что он уж слишком беспощаден к ней, так как терзалась собственными противоречивыми мыслями. Слава посеял в её душе сомнение.

– Я вообще-то не замужем и клятв верности не давала! И детей у нас нет! – привела весомый аргумент Ева.

– Ева, будь ты хоть двадцать лет замужем и имей пятерых детей, тебя бы это не остановило. И ты это знаешь лучше меня. Твоя страстная натура никогда не поставит обязательства выше вспышек чувств.

– Неправда! – жалобно воскликнула Ева, как обезоруженный ребёнок, которому так и не удалось тут же выпросить у родителей понравившуюся в магазине игрушку.

– Поживём – увидим.

– Ну, всё! Мне стыдно. Хватит.

– Охотно верю, – удовлетворенно признался Слава.

– Скажи, ты мне такие испытания устраиваешь из-за мужской солидарности?

– Меньше всего из-за этого. Глеб твой – олух. Он тебя не знает и не понимает и, как идиот, верит, что я твой брат. Андрюша, видимо, не лучше, если он покупается на твой мышиный писк в трубку и не видит, какая ты бессовестная лгунья! Я дуракам не сочувствую. Тебя жаль.

– Хо-хо! Это из жалости ты мне тут всего наговорил?! – Ева не понимала подобного проявления сострадания.

– Разумеется. Ты ведь не понимаешь, что тебе нужно. Рост? Тебе ни с одним из них в баскетбол не играть. Возраст? Тут я вообще отказываюсь строить какие-либо догадки. Ты ведь не извращенка? Или тебя всё-таки возбуждает дряблое потрёпанное вредными привычками тело? Пойми одно: нельзя быть счастливой с человеком, с которым не можешь быть честной.

– А если я в принципе не могу быть честной?! – Ева развела руками, удивлённо вздёрнув брови вверх и в очередной раз подскочив на диване.

– Хватит ёрзать.

– Вот сколько раз в день ты врёшь?

– Я в принципе не умею врать. Ты же знаешь.

– Все врут. А иногда я просто не могу сказать правду. Мама до сих пор не знает, что папаша влепил мне пощёчину! Я уже не говорю о том, что у меня никто не в курсе, как каждую сессию я оказываюсь на грани отчисления! А быть откровенной с Глебом. Он сознательно ценит правду, но бессознательно минут пять будет орать, как псих, если ему эта правда не понравится.

– Сколько же ты врёшь мне? – спросил Слава, и глаза его засветились каким-то хитрым огоньком.

– Тебе, между прочим, никогда не врала. Ты адекватно реагируешь на правду, – Еве стало неловко, как бывает всякий раз, стоит ей искренне признать чьи-то достоинства, поэтому она поспешила отвести взгляд и вспомнить, что она хочет спать. – И вообще давай ложиться спать.

– Полвторого. Завтра выходной, – так прозрачно Слава намекнул, что можно ещё и посидеть, а отоспаться завтра.

– Не, я в последнее время не высыпаюсь.

– Ну, ложись. Или, может, тебе колыбельную спеть?

– Твоим голосом только колыбельные и петь! – усмехнулась Ева.

– Где полотенца, ты знаешь, – Слава не собирался вставать с дивана и ухаживать за гостьей, ибо позволял ей чувствовать себя как дома.

Ева потянулась, отчего задралась рубашка, и встала с дивана. Оправляя одежду, Ева вспомнила, что у неё нет с собой пижамы, а спать в узких джинсах-дудочках совсем неудобно.

– Вставай, увалень! Дай мне футболку и шорты. Мне сегодня не в чем спать. Я как-то не планировала ехать к тебе.

– Шорты ей подавай, – брюзжал Слава, аккуратно перекладывая Элизу с колен на диван.

«Знал бы ты, какие неприличные кружевные трусики на мне, поделился бы шортами быстрее», – подумала Ева.

– Ты ведь не хочешь, чтобы я светила голым задом!

– Фу, Ева, как это пошло звучит, – одёрнул её Слава и ушёл в спальню ворошить свой гардероб.

– Надо будет привезти сюда пижаму, – рассуждала вслух Ева, доставая полотенце из старенького комода.

– Пора бы целиком переехать, – отозвался Слава.

Спустя минут пять он принёс ей полосатую футболку и чёрные шорты.

– Подойдёт? – спросил он.

Ева прикинула на себя шорты, и сделала вывод, что они длинноваты.

– А покороче нет? – спросила она

– Корче и розовее у меня нет! – смеясь, заявил Слава. – На мне они ещё длиннее.

– Спасибо, – поблагодарила Ева и ушла в ванную.

Когда она вышла из душа, Слава копался в своей видеотеке, подыскивая какой-то фильм.

– Спокойной ночи, – пожелала ему Ева.

– Отлично выглядишь, – подколол её Слава, зная, как она терпеть не может свободные вещи, скрывающие фигуру. – Может, киношку посмотришь?

– Нет, я спать.

Ева легла в кровать, но, как назло, сонливость испарилась. Сначала она чувствовала себя счастливой, прокручивая в голове те события дня, которые были непосредственно связаны с Андреем. Люди с богатым воображением могут переживать приятные моменты несколько раз: сначала реально, а потом в своих ярких воспоминаниях, воскрешая в точности те чувства и физические ощущения, которые уже были пережиты. Поскольку Ева таковым воображением не обладала, то раздумья о Воронцове перестали приносить радость. Она помнила, как он смотрел на неё, но теперь не могла представить в его взгляде то, что видела, прощаясь с ним. Неудовлетворённость и недовольство собой заставили сменить объект размышлений.

Теперь более-менее отчётливо вырисовывался образ Глеба. Откровенно говоря, Ева предпочла бы совсем его не вспоминать, но так вышло, что он существовал в её голове в какой-то неразрывной связи с Андреем. Раньше она думала, что превосходно знает Глеба, не отличающегося ни выдающейся внешностью, ни качествами характера. Но сейчас, лёжа в тёмной комнате, Ева стала сомневаться в том, что так досконально изучила своего молодого человека.

Как он отреагирует? Что он сделает? Она могла представить, что Глеб будет орать на неё. А вдруг он может ударить, если задеты его собственнические чувства? А что, если он не станет с ней говорить и просто отпустит, как будто бы она ничего для него не значит? Последняя догадка огорчила её больше всего. Ева допускала возможность, что Глеб ей совсем не дорог и была готова объявить ему об этом, но если он так поступит по отношению к ней, то это очень обидно.

Еве безумно хотелось значить как можно больше для каждого человека, с которым она была знакома. Ей были приятны мысли, что если вдруг её не станет, все будут безутешны, будут чувствовать образовавшуюся пустоту, будут вспоминать о ней. Только вот Ева впервые задалась вопросом, а что о ней будут вспоминать.