Текст книги "Коралловый остров"

Глава XXVII

Размышления. – Раненый. – Шквал. – Утешение. – Смерть.

Люди обладают выносливостью, как телесной, так и душевной, которая, как я часто замечал, чудесным образом приспосабливается к обстоятельствам, в которых человеку пришлось оказаться. Эта выносливость в большинстве случаев позволяет человеку преодолеть любые препятствия, которые поставила судьба на его пути, но часто она оставляет человека на вершине, когда цель уже достигнута, и лишает его сил, так что даже самое маленькое усилие становится невозможным.

Большую часть дня я испытывал душевное и физическое напряжение, едва не убившее меня к вечеру. Но когда экспедиция, описанная выше, потерпела поражение, мои силы вдруг удвоились, и я перенес все последующее без малейших признаков усталости. Я снова был бодр и полон энергии. Но когда опасность миновала, и я почувствовал холодный ветер Тихого океана на своем горящем лбу, и услышал, как волны бьются о борт шхуны, и понял, что проклятые острова остались позади, чувства покинули меня, и я без сознания упал на палубу.

Билл потряс меня за плечо, приговаривая:

– Эй, Ральф! Вставай, мальчик, мы в безопасности! Бедняжка! Он, должно быть, потерял сознание. – Он поднял меня на руки и уложил на запасной парус, сложенный на палубе. – Глотни-ка, – сказал он с заботой, какой я никогда не слышал от него раньше, прикладывая к моим губам фляжку с бренди.

Я благодарно кивнул ему и тут же провалился в сон. Спал я долго, поскольку, когда я проснулся, солнце уже стояло высоко над горизонтом. Я не двигался, чувствуя, как силы вновь наполняют мое тело, а глаза мои ласкало открывшееся им зрелище могучего океана. Стоял штиль, и вода была недвижна, как стекло, и только шафрановые отсветы рассвета, еще не сгоревшего в свете дня, красили его. В чистом синем небе не видно было даже птиц. Я не знаю, сколько времени мог бы пролежать так, наслаждаясь тишиной, но мысли мои тут же обратились к недавним событиям, стоило мне увидеть Билла. Он сидел у моих ног, склонив голову на грудь, и как будто бы спал. Правой рукой он держался за штурвал. Я не думал его тревожить, но он открыл глаза, как только я пошевелился.

– Проснулся наконец, Ральф? Долго же ты спал, – сказал он.

Увидев его лицо, я ужаснулся. Он был бледен, как смерть, а волосы были испачканы кровью. Кровь виднелась и на впалых щеках, и на рубахе, порванной и покрытой грязью.

– Билл, – с тревогой спросил я, – что с вами случилось? Вы больны? Вы, должно быть, ранены?

– Да уж, парень, – тихо сказал Билл, укладываясь на парус, откуда я только что встал, – и рана скверная. Я ждал, пока ты проснешься, чтобы попросить тебя принести мне бренди и хлеба из каюты. Но ты так сладко спал, что я не стал тебя будить.

Я не стал ждать, пока он договорит, и побежал вниз, и скорее вернулся с бутылкой бренди и несколькими галетами. Еда и вода с небольшим добавлением бренди, казалось, освежили его. Немедленно после этого он заснул, и я в тревоге следил за ним, пока он не проснулся, поскольку не знал ничего о характере его ранения.

– Ха! – воскликнул он, проснувшись примерно через час. – Теперь мне намного лучше. – Он попытался встать, но тут же со стоном упал назад.

– Не двигайтесь, Билл, пока я не осмотрю вашу рану. Я устрою вам постель прямо на палубе и принесу завтрак. Скажите, как вас ранили? И не бойтесь, я буду отменной сиделкой, хоть я и не врач.

С этим я покинул его, чтобы развести огонь на камбузе[70]70
  Ка́мбуз – кухня.


[Закрыть]. В кладовой нашлись продукты для завтрака, с каковым я и вернулся к своему товарищу, когда не минуло еще и получаса. Он выглядел гораздо лучше и улыбнулся мне, когда я поставил перед ним чашку кофе и тарелку с яйцами и хлебом.

– А теперь, Билл, – бодро сказал я, присаживаясь на палубу, – давайте-ка съедим это все. Я очень голоден. Но я забыл о вашей ране, – прибавил я, поднимаясь, – дайте я на нее посмотрю.

Его ранили в грудь из пистолета. Крови было немного, да и пуля пришлась на правую сторону, и я понадеялся, что рана не слишком серьезна. Но Билл покачал головой.

– Садись, Ральф, – сказал он. – Я все тебе расскажу. Высадившись из лодки, мы пошли как раз туда, где я оставил мушкет. Но по несчастной случайности он не выстрелил, хотя я своими глазами видел, что веревку оборвали, и слышал щелчок замка. Я решил, что запал отсырел. Я оказался в большом затруднении, поскольку на ходу не мог придумать удовлетворительного плана. Но, когда я уже сжал зубы и приготовился к худшему, что случалось в моей жизни, мне в голову пришла блестящая мысль. Я выбежал вперед, как будто мне не терпелось наброситься на дикарей, нарочно споткнулся о дерево, и, конечно, мое ружье выстрелило. В деревне послышался крик, и я тут же вскочил и нагнал остальных, когда капитан приказал остановиться.

«Ты сделал это нарочно», – сказал он, выбранился и выстрелил в меня из пистолета. Я упал и более ничего не помню до того момента, как очнулся из-за ужасных криков, подобных которым я никогда не слышал, кроме, может быть, воплей тех несчастных, которые погибли под каноэ. Вскочив, я огляделся и различил огонь за деревьями. В его свете я увидел, что капитан и его люди привязаны каждый к своему шесту, а дикари пляшут вокруг них, как дьяволы. В следующее мгновение один из них подошел к капитану с ножом и вонзил его ему в грудь. Я не стал больше ждать и побежал через лес. Туземцы заметили меня, но не успели помешать мне добраться до лодки.

Эта речь, казалось, утомила Билла, поэтому я не стал выспрашивать у него подробности и попытался привлечь его внимание к другим вещам.

– Но сейчас, Билл, нам стоит подумать о будущем и о том, что нам делать дальше. Мы в Тихом океане, на отлично снаряженной шхуне, которая принадлежит нам – во всяком случае, никто другой не заявит прав на нее – и перед нами лежит весь мир. Кроме того, поднялся ветер, и нам лучше решить, куда держать курс.

– Ральф, мальчик мой, – сказал мой товарищ, – мне уже все равно, куда идти. Мне недолго осталось. Выбирай курс сам.

Он выглядел гораздо лучше и улыбнулся мне, когда я поставил перед ним чашку кофе.

– В таком случае, Билл, я полагаю, что нам стоит отправиться на Коралловый остров и посмотреть, что сталось с моими старыми друзьями, Джеком и Питеркином. У острова нет имени, но капитан однажды показал мне его на карте, и, поскольку мы хорошо знаем, где находимся теперь, я думаю, что доберусь туда. Что же касается управления, я, конечно, не справлюсь в одиночку, но, к счастью, многие паруса уже стоят, а если налетит шквал, я по крайней мере смогу срубить стеньги[71]71
  Стеньга́ – надставка мачты.


[Закрыть] и идти по ветру, пока он не кончится. Если же ветер останется таким же, я смастерю систему шкивов[72]72
  Шкив – колесо с ободом или канавкой по окружности, которое передает движение приводному ремню или канату.


[Закрыть] и закреплю их на фалах марселей, так что смогу управляться с ними один. Возможно, на постановку парусов уйдет полдня, но торопиться нам некуда. На палубе я сделаю навес, чтобы прикрыть вас от солнца, и, если бы вы смогли сидеть у штурвала и рулить два часа в день, чтобы дать мне передышку, я бы освободил вас от всякой работы на остальные двадцать два часа. Если же у вас не получится, я закреплю руль и лягу в дрейф, пока буду готовить вам завтрак или обед, и таким образом мы быстро достигнем Кораллового острова.

Билл слабо улыбнулся.

– А что ты будешь делать, если придет шторм?

Я замолк, прикидывая, что бы я мог сделать в такой ситуации. Наконец я взял его за руку и сказал:

– Билл, когда человек сделает все, что от него зависит, ему останется только положиться на Господа.

– Ах, Ральф, – сказал мой товарищ слабым голосом, – хотел бы я сейчас думать о Боге так же, как ты. Я умираю, Ральф. И я, который причинял смерть сотни раз, боюсь умирать. Я боюсь того света. Я чувствую, что там с меня спросят за все. Но все кончено, Ральф. Меня уже не спасти.

– Не говорите так, Билл, – сказал я с жалостью. – Я знаю, что надежда есть даже для вас, просто я не помню нужных слов из Писания. Нет ли Библии на борту?

– Нет. Последняя принадлежала бедному юноше, взятому на корабль против его воли. Он умер от дурного обращения и страха. После его смерти капитан нашел Библию и выкинул за борт.

Я со стыдом и грустью вспомнил, как пренебрегал своей Библией, и вдруг понял, что в глазах Господа я куда худший грешник, чем этот жестокий пират, поскольку он, по его собственным словам, не читал Библии и не был приучен относиться к ней с почтением, а меня же матушка научила читать ее, и я читал ее каждый день, но в том не было никакого толка, поскольку теперь я не могу вспомнить и одного стиха, который утешил бы беднягу и дал ему успокоение, в котором он так нуждался. Наконец стих вспыхнул у меня в памяти, и я удивился, что так долго не мог его вспомнить.

– Билл, – тихо сказал я, – веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты.

– Ах, Ральф, я уже слыхал это от миссионеров, но что в том проку? Это не для меня, не для таких, как я.

Я не знал, что ему ответить, поскольку, хоть я и был уверен, что эти слова были обращены к нему в той же степени, что и ко мне, я не мог вспомнить ни одного стиха, который доказал бы ему это.

После короткой паузы Билл посмотрел на меня и сказал:

– Я вел ужасную жизнь, Ральф. Я ушел в море еще мальчиком и с тех пор, как покинул отцовский дом, делался только хуже. Последние три года я был пиратом. Да, я не хотел более заниматься торговлей, но на борт этой шхуны меня завлекли обманом и удерживали силой, пока я не отчаялся и не присоединился к ним. С тех пор я вновь и вновь обагрял руки в человеческой крови. Твое юное сердце похолодеет, если я… впрочем, зачем мне продолжать? Это бессмысленно, Ральф, моя судьба решена.

– Билл, – сказал я, – «Если будут грехи ваши как багряное – как снег убелю»[73]73
  Строчки из Ветхого Завета (Ис. 1: 18).


[Закрыть]. Просто верьте.

– Верить! – вскричал Билл, приподнимаясь на локте. – Ты так говоришь о вере, как будто это легко. Ха! Одно дело – указать на веревку и сказать: «Я верю, что она выдержит мой вес», а другое – ухватиться за нее и броситься в пропасть.

Усилие, которое потребовалось ему для этих слов, оказалось слишком велико. Он откинулся назад и застонал. И – как будто сама стихия сочувствовала человеческим страданиям – с моря также донесся стон.

– Ральф, – сказал Билл, открывая глаза, – это идет шквал. Шевелись, мальчик. Убирай фок[74]74
  Фок – прямой парус, самый нижний на фок-мачте судна.


[Закрыть]! Руби стеньгу грот-мачты!

Я уже вскочил на ноги и своими глазами увидел, что на нас идет шквал. Я не заметил его ранее, будучи совершенно поглощен беседой. Я исполнил приказание Билла, поскольку шхуна спокойно стояла на гладкой воде. С удовлетворением я заметил, что шквал налетит слева, и мы должны устоять. Убрав паруса насколько возможно, я вернулся на корму и встал к штурвалу.

– А теперь, мальчик, – велел Билл, – держи ближе к ветру.

Через несколько секунд он прибавил:

– Ральф, повтори те два стиха еще раз.

Я повторил.

– Ты уверен, что видел их в Библии?

– Совершенно.

Не успел я сказать это, как налетел ветер, и палубу оросили брызги. Шхуна устояла, скакнув вперед, как боевой конь. Небо затянули облака, и поднялась волна. Парусов оставалось слишком много, и, поскольку ветер крепчал, я опасался, что мачты могут сломаться. Вдруг ветер переменился, и вода ударила нас прямо в нос. Шхуна почти легла, так что я с трудом устоял на ногах. В это же мгновение Билл выпустил из рук нагель, за который держался, и покатился по палубе. Я увидел, что удар лишил его чувств, но не осмелился выпустить штурвал даже на мгновение, поскольку требовались все мои силы, чтобы удержать шхуну. Целый час шторм носил нас по морю. Из-за своего острого носа и поставленных парусов шхуна вреза́лась в волны, а не забиралась на них, так что палуба покрылась водой. Через час ветер утих, оставив нас болтаться по волнующемуся морю.

Первой моей заботой было поднять Билла и уложить его на парус. Потом я побежал вниз за бутылкой бренди, и обтер ему лицо и руки, и влил немного в рот. Но все мои усилия оказались тщетны. Когда я выпустил руку, которую растирал, она тяжело упала на палубу. Я положил ладонь ему на грудь и некоторое время сидел недвижно, но не почувствовал биения сердца. Пират был мертв.

Глава XXVIII

Один в океане. – Ценнейшая книга. – Чудесное явление природы. – Радость.

С чувством благоговейного страха я смотрел на застывшие черты моего недавнего товарища, думая о его недавнем прошлом и с тревогой оценивая собственное положение. Один посреди Тихого океана, не имеющий понятия о навигации, на шхуне, требующей не менее восьми человек команды! Но я не стану испытывать терпение читателя поминутным описанием моих действий и чувств в первые несколько дней, последовавших за смертью Билла. Я лишь упомяну, что, привязав к его ногам пушечное ядро, я, охваченный глубокой печалью, предал тело морю.

Целую неделю ветер дул с востока, и я быстро продвигался по направлению к своей цели. К своему превеликому сожалению, я не умел определять положение судна при помощи квадранта[75]75
  Квадра́нт – старинный астрономический инструмент для определения высот светил.


[Закрыть], лежавшего в капитанской каюте, но с того дня, как шхуна отошла от острова дикарей, я отслеживал ее курс, и, поскольку я точно знал, на сколько ее сносит, я имел все основания полагать, что достигну Кораллового острова без большого труда. В этом я был убежден, поскольку нашел остров на карте, которая оказалась очень хороша, и мог верно определить курс.

Поскольку погода стояла тихая и я вошел в полосу пассатов, я задумался о том, чтобы поставить марселя. Задача эта оказалась совсем не легка, и первые мои попытки были неудачны, причиной чему было мое незнание механики. Вначале я приладил свою систему блоков[76]76
  Блок – шкив с фиксированной осью и желобом по окружности для изменения направления тяги троса, цепи.


[Закрыть] и шкивов к слишком тонкой веревке, и при первом же рывке она лопнула, отбросив меня к ахтерлюку[77]77
  Ахтерлю́к – люк в палубе корабля, служащий для погрузки внутрь судна различных грузов.


[Закрыть], в который я и провалился. В результате этого неприятного случая я весь покрылся синяками. Однако я радовался уже и тому, что не погиб. Во второй раз я позаботился о том, чтобы такого не произошло, и взял более прочные блоки и канаты. Но хотя принцип моих действий был верен, механизм оказался столь громоздким и тяжелым, что трение и жесткость веревок просто не позволяли ему двигаться. В конце концов я сумел рассчитать нужное соотношение, но меня не оставляли мысли, что лучше бы я выучился этому у кого-нибудь, а не ждал, пока мне придется постичь эту науку таким тяжелым и скучным путем.

Когда я подготовил свой механизм, у меня ушла большая часть дня на постановку грот-марселя[78]78
  Грот-ма́рсель – прямой парус на грот-мачте, второй или третий снизу.


[Закрыть]. Поскольку я не мог рулить и работать с парусами в одно и то же время, я закрепил штурвал в таком положении, что он сам удерживал шхуну на курсе и почти не требовал наблюдения. Это позволило мне также ходить по палубе, спускаться вниз за тем, что мне могло понадобиться, и готовить себе пищу. Но я не мог себе позволить положиться на это приспособление в течение трех часов отдыха, которые я позволял себе по ночам, поскольку ветер мог перемениться и унести меня с курса. Поэтому на эти три часа я ложился в дрейф, то есть настраивал руль и паруса таким образом, что они, действуя друг против друга, удерживали шхуну на месте. После ночного отдыха мне оставалось только сделать поправку на дрейф и возвращаться на курс.

До некоторой степени я боялся, что опять налетит буря. Однако я подготовился к ней наилучшим образом, возможным в моих обстоятельствах, решив, что если отпущу наветренные брасы[79]79
  Брас – снасть, привязываемая к реям для вращения их в горизонтальной плоскости.


[Закрыть] и фалы марселей одновременно, то лишу паруса силы. Кроме того, я зорко следил за барометром[80]80
  Баро́метр – прибор для измерения атмосферного давления.


[Закрыть] в каюте и решил, что, если он внезапно упадет, я немедленно задействую все свои устройства для уборки парусов, чтобы не быть застигнутым врасплох. Таким образом я плыл две недели и, по моим расчетам, должен был уже оказаться близ Кораллового острова, мысли о котором наполняли мое сердце радостью.

После тщательных поисков я нашел на борту одну-единственную книгу, а именно описание путешествий капитана Кука[81]81
  Капитан Джеймс Кук – английский моряк-первооткрыватель, исследователь Мирового океана, совершивший два кругосветных путешествия.


[Закрыть]. Полагаю, капитан взял ее с собой, чтобы извлекать из нее информацию об островах. Мне показалось, что это самая восхитительная книга, которую я когда-либо читал. Я не только узнал из нее многое о море, в котором находился, но получил подтверждение своим собственным наблюдениям. Кроме чтения этой чудесной книги и ежедневных забот, на протяжении этого путешествия со мной не случилось ничего, заслуживающего упоминания, за исключением одного случая, когда, проснувшись после ночного отдыха, я обнаружил, что меня окружает что-то вроде голубого огня! Я часто видел фосфоресцирующую воду, но на этот раз она была куда ярче, чем когда-либо раньше. Море будто превратилось в сияющее молоко.

Я поспешно поднялся и опустил за борт ведро, а потом отнес его в каюту, чтобы внимательно изучить. Но стоило мне зажечь лампу, как голубое сияние исчезло, а когда я вынес лампу прочь – вернулось. Это немало меня озадачило. Зачерпнув воду ладонью и вылив ее обратно в ведро, я увидел, что сияющее вещество осталось у меня на руке. Я подошел к лампе, но оно тут же погасло. Но когда я вновь вышел в темноту, моя рука засветилась. Я извлек большое стекло из подзорной трубы и изучил свою руку, на которой оказалось несколько лоскутков прозрачного вещества, напоминающего студень, но такого тонкого, что его было не различить невооруженным глазом. Так я узнал, что чудесный фосфоресцирующий свет, которым я так часто восхищался раньше, излучается животными. Я не сомневался, что это просто род медуз, которые встречаются по всему миру.

Вечером четырнадцатого дня меня разбудил громкий крик. Вскочив, я огляделся и с радостью обнаружил, что над кораблем парит огромный альбатрос. Я немедленно вообразил, что это тот самый альбатрос, которого я видел на Пингвиньем острове. Разумеется, у меня не было никакой причины утверждать это, но мне вдруг пришла в голову эта идея, и я лелеял ее. К птице я отнесся, как к старому другу, и она составляла мне компанию весь день.

На следующее утро я недвижно стоял за штурвалом и вглядывался в горизонт. Глаза у меня болели от солнечного света, поскольку я дурно спал. И вдруг я увидел нечто вроде темного облака. Будучи всегда готовым к шквалам, я побежал на нос. Это безусловно был шквал, и мне показалось даже, что я слышу шорох приближающейся волны. Немедленно я начал убирать паруса посредством своих громоздких устройств и менее чем за полтора часа прибрал большую их часть. Пока я трудился, разгорался рассвет, и я бросил взгляд на горизонт. И что же я увидел? Приготовившись к худшему, я снова побежал на нос. Я ясно различал рев волн, и, когда луч солнца осветил океан, я различил вдали – что это? неужто я сплю? – великолепный неумолчный прибой и знакомую гору. Да, я вновь видел перед собой Коралловый остров!

Глава XXIX

Эффект пушечного выстрела. – Счастливое, хотя и несколько влажное воссоединение. – Воспоминания и объяснения. – Ужасное ныряние. – Новые планы. – Прощание с Коралловым островом.

Такая буря чувств переполнила мое сердце, что я чуть не упал на палубу. До острова все еще оставалось много миль, но я уже различал хорошо знакомые очертания двух гор. Мне захотелось бегать по палубе, хлопать в ладоши и громко кричать слова благодарности. Затем я сбегал вниз за подзорной трубой и провел десять минут, нетерпеливо пытаясь разглядеть остров. Я чуть не поранил себе глаз, пока не вспомнил, что снял одну из линз, чтобы изучить фосфоресцирующую воду, и так и не вставил ее назад.

Затем я посмотрел на паруса, жалея, что так поспешно убрал их, и раздумывая, не стоит ли поставить грот-марсель. Но я быстро сообразил, что это займет у меня полдня, а при нынешней скорости плавания я доберусь до острова за два часа, и оставил эту идею.

Оставшееся время я лихорадочно готовился к прибытию на остров и встрече с моими дорогими товарищами. Я вспомнил, что они редко встают раньше шести часов, а поскольку теперь было только три, я надеялся высадиться до того, как они проснутся. Я продумывал, как буду бросать якорь. Поскольку я знал глубину воды в лагуне, то мог встать на якорь прямо напротив нашего шалаша. К счастью, якорь крепился на кат-балке[82]82
  Кат-ба́лка – поворотная балка, служащая для поднятия якоря.


[Закрыть], иначе у меня ни за что бы не получилось с ним управиться. А теперь мне нужно было всего лишь перерезать веревку, чтобы якорь упал под собственной тяжестью. Поискав среди флагов, я обнаружил ужасный черный флаг, который и поднял. Потом мне пришла в голову еще одна мысль, и, спустившись в пороховой погреб, я нашел пустой патрон, каковым и зарядил пушку. Я как следует смазал ее, а заодно сунул кочергу в огонь.

Все было готово. Ветер дул со скоростью пять узлов, так что от рифа меня отделяло не более четверти мили. Вскоре я оказался у входа в кольцо рифа и, поскольку шхуна легко прошла внутрь, я с нежностью посмотрел на гигантские волны. Достигнув Водного сада, я круто переложил руль на борт. Шхуна сделала изящный поворот и замерла прямо напротив лагеря. Побежав на бак, я отпустил якорь и, схватив накаленную докрасна кочергу, приложил ее к запальному отверстию, отсалютовав горам громким выстрелом.

Сколь громким он ни был, он все же не превзошел того шума, с которым полуодетый Питеркин выскочил из шалаша и бросился в кусты в ужасе. Через мгновение то же самое проделал и Джек, с той только разницей, что его движения чуть менее напоминали чертика из табакерки.

– Привет! – крикнул я, сходя с ума от радости. – Питеркин! Джек! Это я!

Крик мой раздался как раз вовремя, чтобы остановить их. Они повернулись к морю, и, стоило мне крикнуть еще раз, как они узнали мой голос и побежали к пляжу. Скинув куртку, я прыгнул за борт, и в то же мгновение Джек вбежал в море. Вскоре мы встретились прямо в воде и обняли друг друга так, что немедленно пошли на дно. Впрочем, мы тут же вынырнули, пока Питеркин ковылял по воде, как раненая утка, смеясь и плача одновременно и отплевываясь от соленой воды.

Я не найду слов, чтобы описать читателю сцену, последовавшую за моим возвращением. Мы стояли на песке, обнимая друг друга, и бессвязные слова мешались с дикими криками. Это проще вообразить, чем описать, поэтому я опущу завесу над этой частью моей истории и приглашу читателя в час, наступивший через три дня.

Все это время Питеркин жарил свиней и плоды хлебного дерева и приносил мне бананы, сливы и кокосовые орехи, пока я рассказывал ему и Джеку об ужасных и чудесных приключениях, выпавших на мою долю. Когда я закончил рассказ, они заставили меня повторить его снова, а потом еще раз. Их ужаснуло то, что я сказал о возможной судьбе Аватеи. Особенно Питеркин не мог смириться с тем, что бедную девушку превратят в длинную свинью. Что же до Джека, он сжал зубы и погрозил кулаком морю, пожалев вслух, что не разбил Тараро голову, и надеясь, что когда-нибудь ему доведется это сделать. Когда они «обсушили» меня, по выражению Питеркина, я потребовал рассказать, что случилось во время моего долгого отсутствия и в первую очередь – как они выбрались из Яхонтовой пещеры.

– Ну, начнем с того, – сказал Джек, – что мы терпеливо ждали в течение получаса, поскольку не ожидали, что ты можешь вернуться раньше. Потом мы начали бранить тебя за то, что ты так долго остаешься наверху, зная, что мы тревожимся. Когда же миновал час, мы поняли, что дело неладно, и я отправился наверх, хотя и беспокоился о Питеркине, который совершенно верно заметил, что, если со мной что-нибудь случится, он останется в пещере навсегда. Однако я обещал не рисковать, и он меня отпустил. Должен сказать, что это был очень мужественный поступок!

– Да уж, – прервал его Питеркин, глядя на Джека поверх огромной картофелины, которую как раз с жадностью пожирал. Джек продолжил:

– Ты можешь представить себе мой ужас, когда ты не отозвался на мой зов. Прежде всего я вообразил, что пираты убили тебя и бросили тело в кустах или утопили. Но потом я понял, что в твоей смерти не было бы никакого проку и что они увезли тебя с собой. Я разглядел пиратскую шхуну далеко на горизонте и сел на камни, смотря, как она уходит. Признаюсь тебе, Ральф, мой мальчик, в этот час я пролил больше слез, чем за всю свою жизнь.

– Прости, Джек, – вмешался Питеркин, – но ты, должно быть, ошибаешься. Ты не раз говорил мне, что ребенком ты ревел с утра…

– Придержи язык, Питеркин! – велел Джек. – После того, как шхуна ушла, я нырнул обратно в пещеру, к большому облегчению Питеркина, и рассказал ему об увиденном. Мы долго размышляли и наконец решили обыскать весь лес, чтобы убедиться, что тебя не убили. Но теперь мы задумались о том, как выбраться из пещеры без твоей помощи. Питеркин очень испугался при этой мысли, да и мне было нелегко. Я понимал, что один не смогу вытащить его наверх с той же скоростью, с какой мы вдвоем втащили его внутрь. А он заявил, что, если мы задержимся на мгновение дольше, чем в прошлый раз, он вынужден будет вдохнуть соленой воды. Я постарался успокоить его, сказав: «Питеркин, ты же не можешь жить здесь», на что он ответил: «Конечно нет, а вот умереть здесь могу. Поскольку это нежелательно, лучше бы тебе что-нибудь придумать». Поэтому я предложил ему сделать глубокий вдох и довериться мне.

«Может быть, сделать большой мешок из кокосовой ткани и завязать его мне вокруг шеи, – спросил он со слабой улыбкой, – тогда я смогу сделать один вдох под водой».

«Нет смысла, – сказал я, – он мгновенно наполнится водой и задушит тебя. Если ты в самом деле не можешь задержать дыхание, то мне придется ударить тебя и вынести наверх, пока ты будешь без чувств».

Но Питеркину эта идея не понравилась. Он боялся, что я не смогу рассчитать силу удара и либо ударю его так слабо, что понадобится второй или третий удар, а это будет неприятно, или, напротив, удар будет таким сильным, что совсем изуродует его или даже убьет! Наконец я убедил его задержать дыхание и положиться на меня, и мы отправились в путь. Но я не прошел и половины, когда он начал бороться и лягаться, как дикий буйвол, вырвался из моих рук и ударился головой о крышу туннеля. Мне пришлось силой затащить его обратно в пещеру. Он потерял присутствие духа, и…

– Ничего подобного! – возмущенно крикнул Питеркин. – У меня просто кончился воздух.

– Ну хорошо, – согласился Джек с улыбкой, – но в результате нам пришлось искать другой способ. Полагаю, что если бы меня не осенила счастливая мысль, мы бы до сих пор его выдумывали.

– И не так это было бы плохо, – снова прервал его Питеркин. – Ральф, клянусь тебе, если бы я знал, что ты вернешься, я бы ждал тебя в этой пещере месяцами, лишь бы не терпеть те пытки. Но продолжай.

– Моя мысль заключалась в том, – продолжил Джек, – чтобы связать Питеркину руки и ноги и накрепко привязать его к шесту длиной пять футов, чтобы он не дергался. Видел бы ты это лицо, Ральф, когда я предложил такой выход. Но это казалось нашей единственной надеждой, и он попросил сделать все как можно быстрее, поскольку это не шутки. Вскоре я нашел веревку и подходящий шест, и, вернувшись в пещеру, замотал его, как египетскую мумию. Честно говоря, он весьма напоминал английскую мумию, поскольку был бледен, как мертвец.

«А теперь, – сказал Питеркин дрожащим голосом, – подплыви со мной как можно ближе к краю дыры и потом позволь мне сделать вдох. Поскольку я не смогу говорить, смотри мне в лицо и ныряй, как только я моргну. Пожалуйста, не мешкай!»

Я обещал исполнить все в точности и поплыл вместе с ним к выходу из пещеры, где задержался.

Питеркин так долго дышал, что я вспомнил лягушку, которая хотела надуться, как бык. Я посмотрел ему в лицо и, стоило его правому веку дернуться, я ушел в воду головой вниз. Мы пролетели через проход, как стрела, и выбрались на поверхность, когда не минуло еще и двадцати ударов сердца.

Питеркин набрал столько воздуха, что, когда мы высунулись из воды, издал дикий крик, который услышали, наверное, за целую милю. И тут же, не успев выбраться на берег, он начал петь от радости. И во время взрыва смеха, которому бы позавидовала и гиена, я нечаянно его уронил.

После этого мы немедленно стали искать твое тело, Ральф, и ты не представляешь, с каким тяжелым сердцем мы каждый день тщательно обшаривали все долины и горные склоны. Примерно за три недели мы обыскали весь остров – и убедились, что ты жив. Но потом мы поняли, что тело могли бросить в море, и продолжили поиски в лагуне, обойдя под конец весь риф. Однажды на рифе Питеркин заметил среди камней маленький темный предмет. Поспешив туда, мы обнаружили, что это бочонок с порохом.

– Это я его к вам отправил, Джек, – с улыбкой сказал я.

– Раскошеливайся! – крикнул вдруг Питеркин, вскакивая на ноги и протягивая Джеку открытую ладонь. – Давайте денежки, сэр, а не то засажу вас в долговую тюрьму, как только мы вернемся в Англию.

– Я дам тебе расписку, – улыбнулся Джек, – а сейчас сиди тихо. Ральф, как только мы обнаружили бочонок, Питеркин немедленно поставил тысячу фунтов на то, что ты имеешь к этому какое-то отношение, а я – десять тысяч на то, что не имеешь.

– Питеркин оказался прав. – И я объяснил, как было дело.

– Он нам очень пригодился, – сказал Джек, – хоть и отсырел местами. Мы зарядили старый пистолет, и Питеркин оказался отменным стрелком. Но продолжим. Мы не нашли на рифе никаких следов и наконец простились с надеждой когда-либо тебя увидеть. После этого остров сделался для нас печальным местом, и мы стали мечтать о корабле, который бы увез нас отсюда. Но ты вернулся, мой дорогой друг. И теперь мы сможем посетить и другие острова в Южных морях, поскольку в нашем распоряжении оказалась первоклассная шхуна, и ничто нас не задерживает.

– Именно это я и собирался предложить, – подал голос Питеркин. – Отправимся прямо сейчас!

– Полагаю, – сказал Джек, – что нам стоит взять курс на остров, где живет Аватея, и попытаться убедить Тараро отдать ее за того черного парня, с которым она помолвлена, вместо того чтобы сделать из нее длинную свинью. Если в его душе есть хотя бы искра благодарности, он согласится. Поскольку однажды мы уже выступили как защитники этой девушки, нам, как настоящим рыцарям, надлежит освободить ее. По крайней мере, все герои романов, которые я читал, сочли бы бесчестием оставить такую работу незаконченной.

– Я не читал никаких книг про рыцарей, – сказал Питеркин, – но это будет очень весело, так что я в твоем распоряжении.

Пылкая романтичная натура Джека и не могла родить другого плана.

– Но это предприятие может оказаться опасным, – сказал он. – Вы пойдете со мной?

– Пойдем! – хором сказали мы.

– Как ты мог сомневаться? – спросил я.

– Хотя бы на мгновение? – добавил Питеркин.

Вряд ли стоит говорить, что, приняв решение, мы не стали терять время на приготовления. Поскольку шхуна была отлично снаряжена всем необходимым для долгого путешествия, мы всего лишь взяли на борт множество кокосовых орехов, плодов хлебного дерева, таро, ямса, слив и картофеля, больше для того, чтобы подольше сохранить воспоминания о нашем милом острове.