Текст книги "Коралловый остров"

Глава XI

Последствия переедания и размышления по этому поводу. – Простой совет касательно холодной воды. – Источник «ужасного крика». – Любопытные птицы пингвины. – Странности кокосовой пальмы. – Как возникают коралловые острова. – Таинственные следы. – Странные открытия и грустные зрелища.

Проснувшись на следующее утро, мы обнаружили, что солнце поднялось уже довольно высоко, так что я пришел к выводу, что плотный ужин не способствует раннему пробуждению. Так или иначе, мы чувствовали себя превосходно и мечтали о завтраке. Однако прежде всего мы искупались, что отлично нас освежило.

В последующие годы я часто задавался вопросом, почему мои соотечественники уделяют так мало внимания воде, этой чарующей стихии – я имею в виду холодные купания. Разумеется, зимой не слишком приятно окунаться в море или реку, но, по моему опыту, большая ванна и губка могут стать отличной заменой. Ощущение свежести, чистоты, силы и радости, всегда возникавшее после морских купаний – а впоследствии, в Англии, и после омовений в ванне, – столь приятно, что я лучше лишусь завтрака, чем утреннего холодного купания. Да простят меня мои читатели за вопрос, имеют ли они привычку мыться по утрам холодной водой? И если вы ответите нет, я от всей души рекомендую вам начать. На склоне жизни, закончив свои странствия в чужих краях, я услышал о системе лечения холодной водой. Мне мало что известно об этой системе, так что я не стану ни превозносить ее, ни принижать ее достоинства. Возможно, ссылаясь на нее, я могу предположить, что хорошенького должно быть понемножку – впрочем, не знаю. Но я твердо уверен, что хорошего может быть и слишком мало, и радость, которую приносили мои холодные купания всю мою жизнь, склоняет меня к мысли, что лучше рискнуть и попробовать. Таково мое мнение, основанное на опыте, и я скромно представляю его на суд читателей, понимая, что оно может не совпадать с их собственными суждениями о том, что наилучшим образом подходит им самим. Впрочем, прошу прощения за это отступление.

Мы прошли около мили и уже начинали ощущать приятное тепло в мускулах, которое сопровождает энергичные упражнения, как вдруг за поворотом берега мы увидели новую группу островов и тут же замерли на месте из-за отчаянного крика, столь встревожившего нас несколько дней назад. Но в этот раз он почти не напугал нас, поскольку тогда была ночь, а сейчас день, а я часто замечал, хоть и не могу этого объяснить, что днем теряют силу многие страхи, властные над нами по ночам.

Услышав этот крик, Питеркин тут же вскинул свое копье.

– И что же это такое? – спросил он, поглядывая на Джека. – А я скажу, что это. Если мы продолжим жить в постоянном страхе, в котором провели прошлую неделю, лучше бы нам поскорее покинуть этот остров, несмотря на ямс, лимонад, сливы и свинину.

Тут крик послышался еще раз.

– Он идет с тех островов, – сказал Джек.

– Верно, это призрак или осел, – предположил Питеркин, – я раньше никогда такого не слышал.

Посмотрев на острова, на самом большом из них мы увидели странных существ.

– Это же солдаты! – вскричал Питеркин.

Предположение это показалось мне верным, поскольку с этого расстояния существа действительно походили на роту солдат. Они стояли рядами и каре[29]29
  Каре́ – боевой порядок пехоты, построенной в виде четырехугольника.


[Закрыть], маршировали туда-сюда, облаченные в синие куртки и белые брюки. Пока мы смотрели на них, над водой снова прокатился страшный крик, и Питеркин решил, что это войска, посланные утопить туземцев в крови. Джек рассмеялся и сказал:

– Питеркин, это же пингвины.

– Пингвины?

– Пингвины, Питеркин, пингвины. Это всего-навсего большие морские птицы, с которыми ты сможешь познакомиться, когда мы нанесем им визит на своей лодке – я собираюсь приступить к ее постройке, как только мы вернемся в лагерь.

– Итак, наши жутко стенающие привидения и армия кровожадных солдат обратились в пингвинов. Больших морских птиц. Очень хорошо. В таком случае я предлагаю продолжать наше путешествие, пока остров случайно не обернулся сном.

По пути я много размышлял об этом новом открытии и странной внешности птиц, о которых Джек сумел сообщить нам только самые общие сведения. Я стал обдумывать постройку лодки, считая, что мы обязаны изучить пингвинов внимательнее. Вскоре, однако, эти мысли меня покинули и я стал обращать больше внимания на любопытные странности, которые встречались нам по пути.

Вторую ночь мы провели так же, как первую, пройдя к тому моменту около двух третей пути вокруг острова, так что следующую ночь мы надеялись спать в своем шалаше. Я не стану подробно останавливаться на всем, что мы видели и о чем говорили на второй день нашего путешествия, поскольку никаких важных открытий нам сделать не удалось. И берег, и леса, по которым мы шли, во всем походили на уже виденные. Однако одно или два наблюдения мы все же сделали.

Мы обнаружили, что многие из больших фруктовых деревьев растут только в долинах, а некоторые из них – лишь на берегах речек, где почва особенно плодородна. Кокосовая пальма при этом растет повсеместно, в том числе на склонах холмов, на морском берегу и даже, как я уже упоминал, на коралловых рифах, почва на которых, если она заслуживает такого названия, состоит только из песка, битых раковин и кораллов. Поскольку это полезнейшее дерево росло и на берегу моря, во многих местах его корни омывала морская пена. Однако деревья, растущие на песке, были столь же велики и сильны, как и те, что росли в плодородных долинах, и плоды их были так же хороши и приятно освежали. Кроме того, на вершине высокой горы, куда мы еще раз поднялись, уже в другом месте, я нашел множество раковин и обломков кораллов. Мы с Джеком сошлись на том, что либо остров когда-то поднялся из моря, либо море однажды затопило остров. Другими словами, поскольку раковины и кораллы никак не могли забраться на гору, они должны были быть принесены сюда водой. Мы долго обдумывали это и задались вопросом, что же подняло остров на нынешнюю высоту. Однако ответа мы не нашли. Джек предполагал, что остров мог подняться из воды в результате извержения вулкана, а Питеркин заявил, что он просто выпрыгнул из моря по своей воле. Также мы обнаружили, что твердая порода, из которой состоял остров, сильно отличалась от живых коралловых скал на побережье, в которых непрерывно работали чудесные маленькие насекомые. Они были сделаны из одного материала, породы вроде известняка, но коралловые скалы были полны крошечных отверстий, в которых жили рачки, а камни, из которых состоял остров, казались прочными и цельными. Наши мысли и беседы об этом явлении порой становились настолько глубокими, что Питеркин заявил, будто мы однажды в них утонем, несмотря на то что оба отлично ныряем. Впрочем, его любезные замечания отнюдь не отвратили нас от разговоров и наблюдений.

Мы нашли в лесу еще несколько стай диких свиней, но воздержались от охоты, поскольку сейчас нам с лихвой хватало мяса. Частенько встречались и их следы. Среди них попадались следы более маленького животного, которые мы тщательно изучили, но так и не смогли прийти ни к какому выводу. Питеркин полагал, что это небольшая собака, но мы с Джеком придерживались другого мнения. Нас очень занимал этот вопрос, особенно когда мы обнаружили участок, по которому следы были разбросаны в полном беспорядке, как будто зверек долго бродил без всякой видимой цели. Ранним утром третьего дня мы наблюдали эти следы в гораздо больших количествах, чем раньше, и нашли место, где они поворачивали в лес по плотно убитой тропинке, такой узкой, что мы с трудом протискивались между кустов. Нас настолько заинтересовало это животное, что мы решили пройти по следу и раскрыть тайну. Питеркин шутливым тоном заявил, что, по его мнению, тайна опять объяснится изумительно простым, ничуть не загадочным путем.

Тропинка казалась слишком широкой для нашего зверька, и мы решили, что она протоптана животным покрупнее. Ползучие побеги и густые кусты то и дело преграждали нам путь, так что вперед мы продвигались с изрядными сложностями. Внезапно, выбравшись на открытое пространство, мы услышали тихий крик и увидели черного зверя прямо перед собой.

– Дикая кошка! – крикнул Джек, бросая стрелу на тетиву. Выстрелил он так быстро, что промахнулся примерно на полфута. К нашему удивлению, дикая кошка не убежала, а медленно подошла к стреле и стала ее обнюхивать.

– Это самая потешная кошка, которую я видел в своей жизни! – воскликнул Джек.

– Я думаю, это ручная дикая кошка, – предположил Питеркин, опуская копье.

– Стой! – крикнул я, положив руку ему на плечо. – Я думаю, бедное животное просто слепо. Смотри, оно натыкается на ветки на ходу. Должно быть, оно очень старое.

– Подумать только, – сказал Питеркин со смешком, – престарелая дикая кошка!

Мы обнаружили, что бедная кошка была не только слепа, но и почти глуха, так как она не услыхала наших шагов, пока мы не подошли совсем близко. Тогда она распушила черный хвост и громко мяукнула.

– Бедняжка, – сказал Питеркин, осторожно протягивая руку и притрагиваясь к ее голове, – бедная киска! Кис-кис-кис.

Стоило кошке услышать эти звуки, как она позволила себя погладить, потерлась о ногу Питеркина, громко замурлыкала и выказала все прочие признаки доброго расположения.

– Да она совершенно ручная! – сказал Питеркин, беря ее на руки. – Бедная киска!

Мы были изрядно удивлены радостью, которую демонстрировало бедное животное. Кошка терлась головой о щеку Питеркина, лизала ему подбородок и громко мурлыкала. Иногда ее настолько охватывали чувства, что она умудрялась одновременно мурлыкать и мяукать. Мы пришли к выводу, что она была уже знакома с людьми и ее бросили на острове, нарочно или нечаянно, много лет назад. Пока мы ласкали кошку и толковали о ней, Джек огляделся.

– Однако, – воскликнул он, – это изрядно похоже на просеку! Здесь поработал топор. Взгляните только на эти пни.

Пни и ветки были, несомненно, обрублены топором, однако их покрывал густой мох, и ясно было, что они пролежали здесь годы. Человеческих следов мы не нашли ни на тропинке, ни в кустах, а вот кошачьи следы были везде. Мы решили пройти по тропинке до самого конца. Питеркин опустил кошку на землю, но она была так слаба и мяукала так жалобно, что он понес ее на руках, где она благополучно заснула.

Примерно через десять ярдов поваленные деревья стали попадаться чаще, а тропинка, повернув направо, привела нас к берегу реки. Вскоре мы нашли место, где когда-то был простой мост. Камни, оставшиеся от него, торчали из воды тут и там. Охваченные надеждой, мы прошли еще дальше и под защитой хлебных деревьев увидели небольшую хижину. Я не найду слов, чтобы описать читателю чувства, охватившие нас при этом неожиданном зрелище. Долгое время мы стояли в тишине, а когда наконец заговорили, то выражались только шепотом, как будто нас окружало что-то ужасное или даже сверхъестественное. Даже голос Питеркина, всегда такой живой и быстрый, зазвучал приглушенно. При виде этой хижины, такой тихой, одинокой и необитаемой, такой странной на вид, столь удаленной от человеческих жилищ, такой старой, ветхой и заброшенной, наши души охватила странная меланхолия, словно бы заслонившая от нас веселый солнечный свет.

Хижина была самой грубой постройки. Размеры ее составляли не более двенадцати футов в длину, десяти в ширину и около семи или восьми в высоту. В ней имелось одно окно, или, точнее, пустая рама. Низкую дверь сколотили из толстых досок, а на крышу пошли широкие листья банановой и кокосовой пальм. Вся хижина обветшала до крайности и поросла мхом и зеленой плесенью. В дереве виднелись дыры, крыша почти провалилась внутрь, удерживаемая на месте только лианами и переплетенными ветками, которые с течением времени покрыли ее почти целиком. Роскошные кроны хлебных и других деревьев простирались над ней, как будто защищая от жара и света дня. Мы долго еще переговаривались шепотом, прежде чем решили подойти ближе.

Вначале Джек осмелился заглянуть внутрь, но из-за густой тени и царившего внутри полумрака почти ничего не увидел, так что мы подняли засов и открыли дверь. Засов был сделан из железа, но его почти съела ржавчина. В таком же состоянии оказались и петли, жалобно скрипнувшие при открывании двери. Войдя внутрь, мы стояли и глазели вокруг, пораженные неживой тишиной. То, что мы увидели, немало нас поразило. Мебели в хижине не было, за исключением деревянного табурета и железного горшка, насквозь проржавевшего. В углу стояла грубо сколоченная койка, на которой лежали два скелета, полузасыпанные сухой пылью. С бьющимися сердцами мы приблизились. Один скелет принадлежал человеку, а второй – собаке, которая положила голову на грудь хозяину.

Мы с трудом удержались от слез при виде этих печальных останков. Через некоторое время мы начали обсуждать увиденное и исследовали окрестности хижины, надеясь наткнуться на какие-нибудь сведения об имени или истории этого несчастного, умершего в одиночестве и не оплаканного никем, кроме кошки и верного пса. Но мы ничего не нашли – ни книги, ни одного клочка бумаги. Однако мы обнаружили истлевшую одежду и старый топор. Ни на одной из этих вещей не было никаких меток, и состояние их убедило нас в том, что они лежат здесь уже многие годы.

Это открытие объяснило нам и пень на вершине горы с вырезанными на нем буквами, и плантацию сахарного тростника, и другие следы человека, которые мы встречали в своих странствиях по острову. Нас очень опечалила мысль о том, что на нашу долю может выпасть такая же судьба и нам придется умереть на этом острове, если только нас не спасет проходящий мимо корабль или туземцы. Не представляя, что могло привести несчастного человека в это место, мы начали строить догадки. Я склонялся к мысли, что это моряк с потерпевшего крушение корабля, вся команда которого утонула, кроме него самого, кошки и собаки. Джек считал более вероятным, что он бежал с корабля, прихватив с собой кошку и собаку. Мы много думали и о разнице поведения кошки и собаки. Одна из них погибла рядом с хозяином как верный друг, положив голову ему на грудь, а вторая решила устраиваться в одиночку и дожила до преклонных лет. Это не убедило нас в том, что кошка не способна любить, поскольку мы помнили радость, которую она проявила при виде нас, но мы поняли, что собаки сильнее любят по природе своей, поскольку она не только не смогла жить после смерти хозяина, но и приползла умирать к его бездыханному телу.

В углу стояла грубо сколоченная койка, на которой лежали два скелета, полузасыпанные сухой пылью.

– Джек, – воскликнул вдруг Питеркин, отвлекая нас от размышлений, – я нашел кое-что полезное.

– И что же это?

– Старый пистолет, – ответил Питеркин, поднимая оружие, которое только что обнаружил в куче полуистлевших деревяшек и мусора.

– Он, конечно, мог бы принести пользу, – согласился Джек, – но у нас нет пороха. Так что полагаю, что лук и праща послужат нам лучше.

– И правда, я совсем забыл об этом, – сказал Питеркин, – но все же стоит взять его с собой. Кремень пригодится для высекания огня после захода солнца.

Проведя в хижине еще около часа и не найдя более ничего интересного, Питеркин взял на руки старую кошку, которая так и спала на табурете, куда он ее положил, и мы собрались в обратный путь. Выходя из хижины, Джек споткнулся о порог, который до того обветшал, что сломался. Вообще, казалось, что хижина вот-вот развалится у нас на глазах. Это навело нас на мысль разрушить ее своими руками, соорудив курган над скелетом. Джек топором подрубил дверные стойки, которые, сломавшись, увлекли за собой всю хижину, став могилой для несчастного отшельника и его собаки. Потом мы ушли, унося с собой железный горшок, пистолет и старый топор.

До конца дня мы продолжали свое путешествие и исследовали дальний конец большой долины, который походил на все, что мы уже видели ранее, так что я не стану описывать его подробнее. Однако я должен отметить, что бодрое настроение так и не вернулось к нам, пока мы не пришли к своему шалашу и не нашли его в том же состоянии, в каком оставили тремя днями ранее. Это случилось поздно вечером.

Глава XII

Неприятности с нашим бассейном. – Мудрость Джека и дерзость Питеркина. – Чудесное поведение краба. – Наилучшие пожелания тем, кто живет вдали от моря. – Джек приступает к постройке маленькой лодки.

Отдых приятен как для тела, так и для ума. Во время своих скитаний, терзаемый превратностями судьбы, я обнаружил, что полный отдых время от времени, в добавление к регулярному сну, необходим для здоровья. Характер и регулярность этого отдыха зависит от темперамента человека и обстоятельств, в которые он помещен. Для тех, чья работа умственна, отдыхом станет физический труд, для работающих физически – сон, а для опечаленных и потерявших надежду – радость и веселье. Я полагаю даже, что для людей легкомысленных и беспечных, пресытившихся удовольствиями, даже печаль сможет послужить отдыхом – или утешением. Впрочем, сейчас я говорю лишь об отдыхе разума и тела.

Вернувшись домой, мы очень нуждались в отдыхе, и отдых оказался для нас сладок. Наше путешествие было не слишком долгим, но все же отняло столько усилий, что совершенно измучило нас. Разум мой также устал от множества сюрпризов, постоянных тревог и мыслей. Едва вернувшись в свой шалаш, мы немедленно погрузились в глубочайший сон. Я могу утверждать это со всей уверенностью, поскольку Джек позднее признался в том же, а Питеркин, хоть и отрицал этот факт, начал громко храпеть всего через две минуты после того, как мы легли. Мы спали всю ночь и весь следующий день, не просыпаясь и даже не шевелясь. Очнулись мы на закате, охваченные такой апатией, что вряд ли сумели бы даже проглотить кусок. Как отметил Питеркин, зевая, мы позавтракали во время ужина, а потом снова отправились в постели, где и оставались до следующего утра.

После этого мы встали совершенно освеженные, но очень встревоженные тем, что сбились со счета дней. С момента нашей высадки на остров мы вели дням счет, чтобы определять день субботний, который до сего момента был днем отдыха, когда мы воздерживались от всякой работы. Впрочем, мы все придерживались единого мнения о том, сколько именно мы проспали, так что быстро восстановили порядок.

Затем мы поспешили к нашему Водяному саду, чтобы насладиться купанием и посмотреть, как ведут себя животные, отсаженные мною в бассейн. Сад показался нам еще более прекрасным, прозрачным и гостеприимным, чем раньше, и мы с Джеком устремились вниз и плавали между пышных кораллов, пока Питеркин плескался на поверхности, пытаясь задеть нас, когда мы проплывали под ним. Одевшись, я направился к бассейну. Но каково же было мое удивление, когда я увидел, что почти все животные мертвы, а вода совершенно сгнила. Это глубоко опечалило меня, и я не понимал, почему так случилось.

– Ну ты и плут, – воскликнул Питеркин, подходя ко мне, – как ты мог подумать, что рыбы, рожденные жить в Тихом океане, выживут в этой луже?

– В самом деле, Питеркин, – ответил я, – это похоже на правду. Однако я думаю, что ты все же ошибаешься. Я посадил сюда только самых маленьких животных, и их соотношение к количеству воды в этом пруду было таким же, как у мириада рыб в океане.

– Эй, Джек! – Питеркин помахал рукой. – Иди сюда, будь так добр. Ральф изрекает философские максимы[30]30
  Ма́ксима – изречение, афоризм.


[Закрыть], и я ничего не понимаю.

– Что случилось? – осведомился Джек, подходя к нам и вытирая свои длинные волосы полотенцем из кокосовой ткани.

Я повторно изложил свои мысли Джеку, который полностью со мной согласился.

– Лучше всего было бы посадить в пруд совсем немного животных и добавлять новых, только будучи уверенным, что они это выдержат. И посмотри-ка, – добавил он, указывая на края бассейна, где на высоту около двух дюймов над водой выступила соль, – надо было тебе подумать еще, Ральф. Вода испарялась и стала слишком соленой для жизни. Тебе придется прибавлять туда пресной воды, чтобы сохранить необходимый уровень солености.

– Ты прав, Джек. Это никогда не приходило мне в голову.

– Мне кажется, – продолжил Джек, – это наилучший способ содержать твой бассейн в чистоте и порядке, имитируя миниатюрный океан. Не представляю, как можно справиться без этого.

– Ты совершенно прав. Однако, боюсь, это будет очень сложно.

– Совсем нет, – возразил Джек, скатывая полотенце в шар и швыряя его в лицо Питеркину, который кривлялся последние пять минут. – Смотри. Вода в море имеет определенный уровень солености. Заполни бассейн морской водой и отметь высоту. Когда немного воды испарится, долей пресной воды до отметки, ведь соль не испаряется вместе с водой. В море растет множество водорослей, так что в твой бассейн придется также посадить несколько кустов. Конечно же, они должны быть живыми. Можно отбить кусочек скалы, на котором уже растут водоросли. Потом прибавь туда еще песку и камней, и готово.

– А вот и нет, – возразил Питеркин, который внимательно прислушивался к этому импровизированному совету, – для начала тебе придется сделать трех человечков, которые ныряли бы в твой океан. А это очень трудно, потому что двое из них должны быть философами. О! Что это! Ральф, посмотри! Один из твоих крабов вытворяет что-то забавное. Я полагаю, что он снимает панцирь, прежде чем отправиться в постель!

Мы столпились вокруг бассейна и были немало поражены поведением краба, пережившего своих сородичей. Это был простой маленький краб, какие во множестве живут на берегах Англии. Пока мы смотрели на него, его спинка отделилась от нижней части тела, и нашим глазам явился мягкий, беспрерывно двигающийся комок. Он все сильнее вылезал наружу, пока из отверстия в спинке не выпростались ноги, а за ними и все тело, и краб не вылез на песок целиком, включая клешни, оставив совершенно целый панцирь лежать на песке. Как будто из одного краба вдруг родились два.

– Ничего себе! – прокомментировал Питеркин. – Я слыхал про человека, который выскочил из кожи вон, чтобы стало прохладнее, но не ожидал, что крабы тоже отличаются таким поведением!

Зрелище это нас сильно поразило. Еще сильнее стало наше удивление, когда мы заметили, что новый краб больше старого панциря. Он был совсем мягкий, но на следующее утро его шкурка уже затвердела. Так мы узнали, каким образом растут крабы, меняя панцири.

Я обдумал совет Джека и пришел к выводу, что он хорош и заслуживает выполнения. Так что я незамедлительно последовал его словам, и результат превзошел мои самые смелые ожидания. После того как я нашел правильную пропорцию водорослей, животных и морской воды, я обнаружил, что бассейн более не требует моего внимания. Мне не требовалось теперь менять морскую воду, я лишь изредка подливал пресную. О, как я желал, чтобы люди, живущие далеко от берега, прознали о моем чудесном бассейне, и, получив необходимые материалы, смогли бы изучать привычки самых таинственных морских животных и своими глазами видеть чудеса морских глубин.

Много дней подряд, пока Питеркин и Джек трудились над постройкой небольшой лодки из причудливых природных досок, срубленных с каштана, я проводил часы, изучая сквозь увеличительное стекло чудесную жизнь в моем бассейне. Я видел, как актинии, похожие на красные, желтые и зеленые шарики желе, цеплялись за камни, выставляли множество щупалец и ожидали, пока к ним прикоснется маленькая рыбка или рачок. Тогда они немедленно хватали добычу, оплетая ее щупальцами, и проталкивали себе в желудки. Я видел, как непрерывно работали маленькие коралловые рачки, которые покрыли острова в Тихом океане скалами и окружили огромными рифами. Я увидел, что эти рачки, несмотря на свои крошечные размеры, очень красивы и походят на воланы, когда показываются наружу из своих норок. Морские уточки выпускали крошечные оперенные щупальца из отверстия в спинке – полагаю, они хватали ими пищу. Видел я и крабов, панцирь которых покрывал только переднюю половину тела, а сзади торчали тонкие хвосты, которые они прятали в пустых раковинах моллюсков. Но любопытнее всего мне показалось существо, которое, заболевая, отбрасывало свой желудок и зубы, выращивая новые всего за несколько месяцев. И все это, и многое другое, я увидел благодаря своему бассейну и увеличительному стеклу. Впрочем, я не стану сейчас на этом останавливаться, поскольку мне предстоит рассказать еще о множестве приключений, которые мы пережили на этом острове.