Текст книги "Коралловый остров"

Дрожь ужаса охватила меня, стоило мне вспомнить страшные сцены, свидетелем которых я был в этом месте. Весь день стояла необычная жара, и небо приняло тот бледный вид, который предшествует грозе. Как только мы подошли к храму, послышался раскат грома и упали первые тяжелые капли дождя.

Те, кто никогда не видал бурь и штормов в тропиках, вряд ли смогут вообразить ужасный ураган, который обрушился на остров Манго. Не успели мы достичь храма, как разразилась гроза, и дикари, которые знали, что за ней последует, разбежались во все стороны, желая спасти свое имущество и оставив нас одних посреди бушующего шторма. Деревья вокруг нас гнулись подобно ивам, и мы приготовились бежать в поисках укрытия, когда увидели миссионера, который бежал к нам с ножом в руке.

– Благодарение Господу, – сказал он, разрезая наши путы, – я вовремя. А теперь укроемся под ближайшей скалой.

Что мы и проделали незамедлительно, поскольку ветер вокруг вырывал деревья из земли и яростно швырял их на землю. Дождь обрушивался целыми полотнищами воды, и молнии сверкали, как раздвоенные змеи, а над всем этим гремели величественные громовые раскаты.

Деревне пришлось худо. Со многих хижин сдуло крыши, а некоторые дома обрушились на землю целиком. Дикари метались по ней, спасая свои пожитки или просто пытаясь найти защиту от бури. Но сколь ни ужасен был шторм на земле, в океане он выглядел еще страшнее. Волны поднимались с самой глубины моря и бились о землю с такой силой, что, казалось, вздрагивает весь остров. Каждая следующая волна взмывала все выше и выше, пока океан не обрушил свои воды на кусты и деревья, и наконец белая от пены волна вкатилась в деревню, разломав и снеся с лица земли все дикарские хижины! Это было грандиозное, жуткое зрелище, свидетельствующее о мощи и величии Господа.

Мы провели в пещере ночь и весь следующий день, пока бушевал шторм. Но на следующую ночь он ослаб, и мы отправились в деревню, чтобы найти там пищу. Голод терзал нас с такой силой, что мы позабыли об опасности и мечтали только удовлетворить свои низменные желания. Но не успели мы добыть пищу, как пожалели, что вместо этого не попытались бежать в горы. Вскоре мы попробовали сделать это, но дикари, как оказалось, следили за нами, и стоило нам двинуться в сторону гор, как нас тут же схватили три воина, которые снова связали нам ноги и руки и бросили в наше былое узилище[88]88
  Узи́лище – место заключения (устар.).


[Закрыть].

Джек оказал им яростное сопротивление и уложил первого из дикарей ударом кулака, но его схватили остальные. Так мы снова оказались пленниками, и впереди у нас были пытки и жестокая смерть.

Глава XXXIV

Заключение. – Тающая надежда. – Неожиданная свобода для нескольких людей.

Бесконечно долгий месяц мы провели в нашей темной и унылой тюрьме и все это время не видели ни единого человеческого лица, за исключением бессловесного дикаря, который приносил нам пищу.

Один или два раза в моей жизни случались такие времена, когда я чувствовал, будто тьма и опустошение, разрушившие мое сердце, никогда не уйдут, пока смерть не положит конец моим страданиям. Этот месяц стал первым таким временем.

Поначалу сердца наши холодели, когда мы слышали шаги у пещеры, полагая, что это палачи. Но время шло, и мы забыли этот страх и вместо него почувствовали такое невероятное стремление к свободе, что бродили по своей тюрьме, как тигры. Потом нас одолело отчаяние, и мы принялись ожидать, когда дикари убьют нас. Но все эти изменения происходили очень медленно, и время от времени нас посещали радостные мысли. Тогда мы садились на свой выступ на скале и почти с удовольствием беседовали о прекрасном прошлом, чтобы забыть безрадостное настоящее. Но в этих разговорах мы опасались касаться будущего.

Постелью нам служили гнилые листья и ветки, а нашу пищу составляли скудные порции ямса и таро, приносимые один раз в день.

– Как ты спал, Ральф? – безразличным тоном спросил Джек, однажды утром поднимаясь со своей убогой постели. – Не беспокоил ли тебя ветер?

– Нет, – ответил я, – мне снился дом. Я видел мать, которая улыбалась и звала меня, но я не мог подойти, прикованный цепями.

– Мне тоже снился сон, – заявил Питеркин, – о нашем милом Коралловом острове. Мне снилось, что мы плаваем в Водном саду. Потом закричали дикари, и мы вдруг оказались в пещере на Утесе фонтанов, а потом она каким-то образом изменилась, превратившись в эту мрачную дыру. И это оказалось правдой.

Голос Питеркина так изменился под влиянием нашего долгого заключения, что, не знай я, кто передо мной, я бы с трудом узнал его. Так он был печален и не похож на бодрый веселый голос, который мы привыкли слышать. Я много размышлял о том, в какое короткое время человек может лишиться всякой радости, как будто темное облако закрывает солнечный свет. Без сомнения, Священное писание даровало бы мне свет и успокоение, но его у меня не было, и я в очередной раз пожалел о том, что не храню его строки в памяти.

Пока я думал об этом, Питеркин вновь заговорил, еще более грустным тоном:

– Ах, увидим ли мы наш милый остров когда-либо еще?

Голос у него дрожал, и, закрыв лицо обеими руками, он склонил голову и зарыдал. О, как непривычно мне было видеть моего всегда веселого друга в слезах. Я почувствовал жгучее желание успокоить его, но что я мог сказать? Я не мог дать ему надежды и, хоть я дважды пытался заговорить, слова замирали на губах. Пока я колебался, Джек присел рядом с Питеркином и прошептал пару слов ему на ухо, и Питеркин спрятал лицо у него на груди.

Мы сидели в полной тишине. Вскоре послышались шаги, и вошел наш тюремщик. Мы так привыкли к его регулярным визитам, что не обращали на него никакого внимания, ожидая, что он оставит нам наше скудное пропитание и уйдет. Однако, к нашему удивлению, вместо этого он подошел к нам с ножом в руках и перерезал путы на запястьях Джека, а потом проделал то же самое с Питеркином и со мной! Не менее пяти минут мы стояли в немом изумлении, а руки наши бессильно свисали по бокам. Прежде всего я подумал, что пришло время нашей казни, и, хоть мы и просили о смерти в минуты отчаяния, теперь, когда она подошла так близко, я почувствовал в сердце своем невыносимую жажду жизни, смешанную со страхом.

Но я ошибся. Освободив нам руки, дикарь указал на выход из пещеры, и мы повиновались, выйдя на свежий воздух. К нашему удивлению, мы увидели там миссионера, стоявшего под деревом. Руки он сложил перед собой, а по его черным щекам текли слезы. Увидев Джека, который вышел первым, он схватил его за плечи и воскликнул:

– Друг мой! Милостью Господней вы свободны!

– Свободны? – вскричал Джек.

– Свободны! – повторил миссионер, снова и снова пожимая нам руки. – Свободны идти куда угодно и делать что вам угодно. Господь открыл темницу и дал узникам освобождение. Он послал нам миссионера, и Тараро обратился в христианство! Дикари сжигают своих деревянных богов! Пойдемте, друзья мои, посмотрим на это пламя!

Мы с трудом поверили своим ушам. Мы так долго мечтали о мгновении, когда будем свободны, что оно, свершившись, показалось нам лишь очередным сном. Солнечный свет почти ослепил нас после долгого пребывания во тьме узилища, и от различных чувств, переполнивших мое сердце, у меня кружилась голова. Мы шли за нашим черным другом, видели яркую листву, слышали крики попугаев и вдыхали великолепные запахи цветов. И тут истина, гласящая, что мы избежали смерти и вышли из плена, обрушилась со всей своей силой на наши души, и в один голос, заливаясь слезами, мы громко и радостно закричали.

Нам ответили криком все туземцы, оказавшиеся рядом. Подбегая к нам, они радостно приветствовали нас и всячески демонстрировали добрые чувства. А потом они, образовав род процессии, проводили нас к хижине Тараро.

Я никогда не забуду сцену, представшую моим глазам. Вождь сидел на грубой скамье перед хижиной. По левую руку от него стоял туземец, одетый как учитель, а по правую руку – английский джентльмен, в котором я сразу узнал миссионера. Он был высок и строен, и ему давно миновало сорок, судя по лысому лбу и остаткам седых волос. На лице его было торжествующее выражение, а ясные серые глаза смотрели на мир бесстрашно и искренне. Перед вождем на земле кучей лежали деревянные идолы, а вокруг собрались тысячи дикарей, которые хотели полюбоваться на это необычайное зрелище. Широкая улыбка озарила лицо миссионера, когда он подошел к нам и пожал нам руки.

– Я очень рад встрече с вами, мои юные друзья, – сказал он. – Здешний миссионер, мой и ваш друг, рассказал мне вашу историю, и я благодарю нашего Отца небесного за то, что Он привел меня на этот остров и сделал орудием вашего спасения.

Мы сердечно поблагодарили миссионера и спросили с изумлением, как он сумел обратить сердце Тараро к истинной вере.

– Я расскажу вам, когда придет более удобное время, – обещал он, – а сейчас нам не стоит забывать о вожде. Он ждет вас.

В последовавшей затем беседе Тараро сказал, что свет Благой вести достиг этого острова и что именно ему мы обязаны своим спасением. Более того, он сказал, что мы свободны отправиться на своей шхуне куда хотим и что он даст нам все нужные припасы. Наконец он пожал нам руки и исполнил ритуал потирания носами.

Услышав эти счастливые новости, мы с трудом нашли слова, чтобы выразить свою благодарность вождю и миссионеру.

– А что сталось с Аватеей? – спросил Джек.

Вместо ответа миссионер указал на группу дикарей, среди которых мы увидели девушку. Рядом с ней стоял высокий и статный юноша, благородные черты и достоинство лица которого выдавали в нем вождя.

– Это ее возлюбленный. Он приплыл утром на своем каноэ, чтобы воевать с Тараро за Аватею. Они поженятся через несколько дней, а после этого вернутся на его остров.

– Великолепно! – сказал Джек и сердечно пожал дикарю руку. – Желаю тебе счастья, мальчик мой. И тебе, Аватея.

Пока Джек говорил, возлюбленный Аватеи взял его за руку и повел туда, где стояли Тараро и миссионер, окруженные старшими воинами племен. Девушка встала по левую руку вождя, а ее возлюбленный – по правую, и он произнес речь, которую перевел нам миссионер.

– Юный друг, ты видел немного лет, но ты мудр. Сердце твое велико и храбро. Мы с Аватеей – твои должники, и мы хотим перед всем племенем признать этот долг и сказать, что мы никогда не сможем отплатить тебе в достаточной мере. Ты рисковал жизнью ради той, которую знал всего несколько дней. Но женщина попала в беду, и христианин оказал ей помощь. Мы, живущие на этих островах, знаем, что истинные христиане всегда действуют таким образом. Их религия – это религия любви и доброты. Мы благодарим Господа за то, что столько христиан послано на эти острова, и мы надеемся, что придут и другие. Помни, что Аватея и я будем думать о тебе и молиться о тебе и твоих храбрых товарищах, когда вы будете далеко.

На эту учтивую речь Джек коротко ответил, что сделал для Аватеи то, что сделал бы для любой женщины под солнцем. Но речи не были сильной стороной Джека, так что он замолчал внезапно, потряс руку вождя и быстро ретировался.

– А теперь, Ральф и Питеркин, – сказал Джек, когда мы смешались с толпой, – я полагаю, что цель, с которой мы явились сюда, исполнена удовлетворительным образом, и больше у нас нет здесь никаких дел. Так что предлагаю поднять паруса и взять курс на старую добрую Англию.

– Я хотел предложить то же самое, – сказал Питеркин, пытаясь подмигнуть. Однако в последнее время бедный мальчик плакал так много, что это вызвало у него определенные трудности. – Впрочем, я хочу посмотреть, как они будут жечь своих богов.

И желание Питеркина тут же исполнилось, поскольку всего через несколько минут к куче дерева поднесли факел – взметнулось ревущее пламя, и под крики тысяч собравшихся ложные боги острова Манго обратились в пепел.

Заключение

Расставание – удел человека. Мир служит сценой для постоянных прощаний, и руки, которые сегодня соединяются в дружеском пожатии, обречены однажды соприкоснуться в последний раз, когда дрожащие губы произнесут: «Прощай». Это соображение грустно, но должны ли мы его отбрасывать? Не несет ли оно в себе достойного урока? Возможно, оно научит нас чаще думать о земле, которую мы можем не увидеть больше никогда?

Как часто мы небрежно прощаемся с теми, кого никогда более не встретим! Я часто думал о том, что, если бы мы понимали, сколь мимолетны встречи с теми, кого мы зовем друзьями, мы старались бы быть к ним добрее и не жалели бы улыбки для них. Самое длительное знакомство на этой земле немногим дольше, чем случайный взгляд и слово.

Подошло время, когда мы должны были покинуть острова Южных морей. И, сколь ни странным это может показаться, мы чувствовали глубокую печаль от расставания с туземцами острова Манго, поскольку, приняв христианскую веру, они старались искупить свою вину перед нами добрым обращением. Мы очень подружились с учителями-туземцами и миссионером, а особенно с Аватеей и ее мужем.

Мы вели с миссионером долгие и интересные беседы и в ходе одной из них узнали, что он держал курс на остров Раротонга, когда его шлюп сбился с курса из-за ужасной бури и был принесен на этот остров. Поначалу дикари отказывались слушать его, но, когда он прожил на острове неделю, Тараро пришел к нему и сказал, что хочет стать христианином и сожжет своих богов. Он доказал свою искренность, убедив всех своих людей последовать его примеру. Я нарочно использую слово «убедить», поскольку, подобно всем вождям Фиджи, Тараро был деспотом и мог просто потребовать исполнения всех своих желаний. Однако он настолько проникся духом новой веры, что сразу понял, что ее нельзя насаждать силой. Поэтому он подал пример племени, и за ним последовали почти все дикари.

То недолгое время, что мы оставались на острове, занятые починкой шхуны и подготовкой к плаванию, дикари посвятили постройке большой просторной церкви и нескольких рядов новых домиков. Через немного месяцев это место обещало стать красивым и процветающим, как христианская деревня на другой стороне острова.

Когда Аватею выдали замуж, их с мужем отослали на другой остров со множеством подарков, в основном съедобного толка. Один из учителей-туземцев отправился с ними, чтобы посетить другие далекие острова и по возможности принести туда свет христианского учения.

Поскольку миссионер решил остаться на острове еще на несколько недель, чтобы поддержать новообращенных, мы с Джеком и Питеркином держали совет в каюте шхуны, которую мы обнаружили в том же виде, что и оставили. Мы решили более не откладывать нашего отправления. Нас охватило страстное желание увидеть нашу родную землю, и мы не могли более ждать.

Трое туземцев вызвались пойти с нами на Таити, где мы полагали набрать команду, и мы с радостью приняли их помощь.

Ясным утром мы поставили белоснежные паруса пиратской шхуны и покинули берега Манго. Миссионер и тысячи туземцев пришли проводить нас. Легкий ветер надул паруса, и мы заскользили по лагуне.

Когда мы прошли через проход в рифе, туземцы громко закричали, а миссионер помахал нам вслед своей шляпой. Его длинные седые волосы развевались на ветру, который донес до нас одно слово: «Прощайте».

Вечером мы сидели на палубе, глядя на бескрайнее море вокруг и звездное небо над головой, и радость, смешанная с печалью, охватывала наши сердца. Мы шли домой, оставляя позади прекрасные зеленые коралловые острова Тихого океана.