Текст книги "Коралловый остров"

Глава VIII

Красоты глубин соблазняют Питеркина нырнуть. – Как мы это сделали. – Новые трудности. – Водный сад. – Любопытные морские создания. – Бассейн. – Нам не хватает свечей. – Находим свечное дерево. – Рассказ о первом плавании Питеркина. – Ткань растет на дереве. – Подготовка плана. – Оружие для защиты и нападения. – Ужасный крик.

Встреча с акулой стала первой большой опасностью, встретившейся нам на острове, и она серьезно нас напугала, особенно когда мы поняли, что часто подвергались этой опасности и ранее, во время купания, сами не зная того. Мы решили отныне рыбачить только на мелководье, по крайней мере пока не построим плот. Сильнее всего огорчил нас вынужденный отказ от длительных утренних заплывов. Мы все продолжали купаться у берега, но я и Джек лишились одного из самых любимых наших развлечений и не могли больше нырять к прекрасным кораллам на дне лагуны. Мы так увлеклись этими экскурсиями и так часто наблюдали за растущими кораллами и рыбками, шныряющими среди красных и зеленых водорослей, что в совершенстве изучили вид всех рыб и места, где они предпочитали жить. Мы оба сделались прекрасными ныряльщиками. Также мы ввели правило никогда не оставаться под водой подолгу. Джек убедил меня, что это дурно для легких, и развлечение может закончиться серьезной болезнью. Так что мы никогда не оставались на дне так долго, как могли бы, а вместо этого часто поднимались наверх глотнуть воздуха и немедленно ныряли обратно. Иногда, когда на Джека находил юмористический стих, он усаживался на большой коралл-мозговик[19]19
  Мозгови́к – коралловый полип.


[Закрыть], как на табурет, и корчил мне рожи, пытаясь заставить меня засмеяться под водой. Первый раз, застав меня врасплох, он почти преуспел в этом, но впоследствии, когда я разгадал его намерения, мне уже ничего не стоило сохранять спокойствие. Я часто думал, как хотел бы бедный Питеркин присоединиться к нам. Я старался порадовать его, рассказывая о чудесах, которые мы видели, но это только сильнее распаляло его любопытство, так что однажды мы уговорили его отправиться с нами. Но Питеркин, очень храбрый во всех остальных отношениях юноша, боялся воды и никак не мог опуститься на дно без нашей помощи. Но стоило нам нырнуть с ним в чистую глубокую воду всего на ярд, как он начал вырываться, и пришлось его отпустить. Он выскочил из воды, как пробка, закричал и устремился на берег со всей возможной скоростью.

Теперь нам пришлось отказаться от этого удовольствия, и мы с Джеком поникли духом. Питеркин искренне нам сочувствовал и не поддразнивал нас, когда об этом заходила речь.

Однако испытания обычно даются человеку, чтобы он их преодолел, зачастую найдя при этом вещи много лучшие, чем то, чего он лишился, и мы решили поискать среди скал подобие озерца, достаточно глубокого для того, чтобы нырять там, но надежно защищенного скалами от акул. И вскоре мы его нашли, и оно превзошло наши самые смелые ожидания. Оно лежало не более чем в десяти минутах хода от лагеря и представляло собой небольшой глубокий залив, вход в который был, во-первых, очень узок, а во-вторых, столь мелок, что ни одна рыба размером с акулу не могла бы туда заплыть, кроме самой тощей.

Мы назвали это место Водным садом. Кораллы там были даже причудливее, а водоросли – красивее и ярче, чем в самой лагуне. А вода оказалась такой чистой и спокойной, что, несмотря на немалую глубину, видны были даже самые мелкие предметы на дне. Кроме того, над самой глубокой частью заливчика нависал скальный выступ, с которого мы могли прыгать в воду и где мог сидеть Питеркин, наблюдая не только за чудесами, которые я ему описывал, но и над тем, как мы с Джеком возимся на дне, похожие, по его собственному выражению, на «двух огромных белых морских чудовищ». Во время этих путешествий на морское дно мы начали узнавать обычаи его обитателей и открывать такие невероятные вещи, о которых никогда не могли даже подумать. Среди прочего мы очень заинтересовались деятельностью крошечных коралловых рачков, которые, как сообщил мне Джек, построили многие из островов Тихого океана. И в самом деле, когда мы вспоминали огромный риф, окружавший остров, куда забросила нас судьба, и наблюдали, с какой неутомимостью они строят мириады[20]20
  Мириа́ды – неисчислимое множество.


[Закрыть] своих домиков, это казалось вполне правдоподобным. Но когда я смотрел на горы на острове и думал, что в Южных морях есть еще и повыше, я начинал в этом сомневаться. Но подробнее об этом позже.

Меня заворожили также поведение и внешность актиний[21]21
  Акти́нии – крупные коралловые полипы, в отличие от большинства других кораллов имеют мягкое тело.


[Закрыть], морских звезд, крабов, морских ежей и прочих подобных созданий, и, не удовлетворившись наблюдением за ними в Водном саду, я выдолбил в скале небольшое углубление, заполнил его морской водой и поместил туда разные виды актиний и моллюсков, чтобы узнать, как они ведут себя в разное время. Наше зажигательное стекло сделалось для меня величайшим сокровищем, поскольку я мог с его помощью увеличивать этих любопытных созданий и изучать их.

Устроив себе комфортабельную жизнь, мы вновь стали обсуждать проект, задуманный уже давно, – путешествие по всей окружности острова с целью, во-первых, узнать, нет ли на нем еще чего-нибудь полезного для нас, а во-вторых, поискать место, более удобное для постоянного лагеря. Не то чтобы наш шалаш нас в чем-либо не устраивал – напротив, мы очень привязались к нему и окрестностям – но если на острове есть лучшее место, почему бы не поселиться там? В любом случае нам будет полезно знать о его существовании.

Джек предложил, прежде чем пускаться в путь, как следует вооружиться, поскольку мы собирались не только обойти вокруг острова, но и спуститься в большинство долин. За это время мы, по всей вероятности, должны были встретиться с… он не хотел бы говорить, что с опасностями, но по крайней мере со всем, что водится на этом острове, что бы это ни было.

– Ну а кроме того, – сказал Джек, – сколько можно жить на устрицах и кокосовых орехах? Они, без сомнения, по-своему очень хороши, но, полагаю, немного животной пищи нам тоже не повредит. Поскольку здесь водится множество птиц, и некоторые из них, безусловно, съедобны, нам стоит изготовить луки и стрелы.

– Отменно! – крикнул Питеркин. – Ты сделай луки, а я поработаю над стрелами. Я вообще-то очень устал швырять в птиц камни. Я начал, наверное, в самый первый день и продолжаю до сих пор, но так и не преуспел.

– Ты забыл, что один раз попал мне в ногу, – возразил я.

– Ах да, – ответил Питеркин, – ты еще ужасно рассердился потом. Но ты стоял как минимум в четырех ярдах от нахального попугая, в которого я целился, так что это был не лучший мой выстрел.

– Но, Джек, – сказал я, – ты ведь не сможешь сделать три лука со стрелами до завтрашнего дня. Разве не глупо будет терять время сейчас, когда мы уже настроились на эту экспедицию? Возможно, тебе стоит сделать один лук для себя, а мы возьмем дубинки?

– Верно, Ральф. Уже довольно поздно, и вряд ли я успею сделать лук до темноты. Придется мне работать при свете костра, когда солнце сядет.

К этому времени мы привыкли ложиться на закате. У нас не было нужды работать по ночам, а день наш был занят рыбной ловлей, улучшением нашего жилища, нырянием в Водном саду и прогулками по лесам, так что, когда садилось солнце, мы ложились с радостью. Но сейчас вместе с желанием работать ночью возникла нужда в свечах.

– Тебе хватит света от костра? – спросил Питеркин. – Хватит. Но кроме того, от него будет слишком много тепла, а здесь и так жарко.

– Да, – согласился Питеркин, – об этом я позабыл. – Ну, в этом, положим, нет ничего странного, – заметил Джек. – Но, признаться, я уже думал об этом раньше. На этих островах растет дерево, называемое свечным, поскольку туземцы используют его плоды в качестве свечей. Я читал об этом и знаю, как приготовить плод…

– Тогда почему ты этого все еще не сделал? – прервал Питеркин. – Почему мы по твоей милости столько времени просидели в темноте?

– Потому что я пока не встречал здесь этого дерева и не уверен, что узнаю его, если увижу. Видишь ли, я забыл описание.

– А, то есть это не только со мной случается, – вздохнул Питеркин, – я не способен удержать ни одно описание в голове долее получаса. Самое первое мое плавание началось именно с того, что я перепутал описание. Ну или забыл его, что означает то же самое. И это было жуткое путешествие. Я все время дрался с капитаном, а домой отправился вплавь.

– Брось, Питеркин, – сказал я, – неужели ты думаешь, что мы в это поверим?

– Может быть, и нет. Однако это чистая правда, – ответил Питеркин, делая вид, что его обижает мое недоверие.

– Тогда давай послушаем, как это случилось, – сказал Джек с доброй улыбкой.

– Ну, вам следует знать, – начал Питеркин, – что в день перед тем, как уйти в море, я играл в хоккей со своими старыми школьными товарищами. В последний раз. Я был тогда совсем юн, Ральф, – Питеркин меланхолично смотрел на море. – В самый разгар игры появился мой дядя, который взял на себя все заботы по моей экипировке и поиску для меня места юнги, и отвел меня в сторону, где рассказал, что неожиданно вынужден уехать и не сможет отвезти меня на корабль, как намеревался. «Впрочем, – сказал он, – капитан знает о тебе, так что тебе остается только найти корабль. Запомни как следует его название и как он выглядит. Слышишь меня, мальчик?» Я его, конечно, услыхал, но, боюсь, не понял. Я мог думать только об игре, поскольку моя команда проигрывала, и стал терять терпение. Когда дядюшка завершил описание корабля и попрощался со мной, я вернулся на площадку, смутно представляя себе три мачты, зеленый транец[22]22
  Тра́нец – нижняя часть плоской кормы судна.


[Закрыть] и позолоченную носовую фигуру Геркулеса с палицей и луком. На следующий день я был так занят прощанием с друзьями и рыдающими подругами, что едва не опоздал в порт, где, кроме моего корабля, стояли еще тысячи других. Мне пришлось бежать всю дорогу. У причала виднелось столько мачт, что я совершенно запутался. Вдруг я заметил, что корабль с тремя мачтами и позолоченной носовой фигурой собирается отходить, и бросился на борт. И тут же ринулся обратно, когда понял, что две мачты принадлежат другому судну, а носовая фигура – третьему. Наконец я увидел нужный мне корабль – красивый и большой, он как раз отдавал швартовы[23]23
  Шварто́вы – толстые канаты, которыми корабль крепят к пристани или к другому кораблю во время стоянки.


[Закрыть]. Транец у него был зеленый. Три мачты – да, должно быть, это оно – и позолоченная фигура Геркулеса. Строго говоря, в руках у него был трезубец, а не палица, но, вероятнее всего, дядя ошибся. Или Геркулес время от времени менял оружие. «Отдать концы!» – раздался голос с квартердека. «Погодите!» – крикнул я и отчаянно бросился через толпу. «Погодите!» – подхватили зеваки, и швартовщики задержались на минуту. Капитан впал в ярость: несколько его друзей пришли посмотреть на отход, и такого неповиновения приказам он стерпеть не мог! Впрочем, времени мне хватило. Я запрыгнул на борт, концы были отданы[24]24
  Отдать концы – команда, по которой надо отвязать корабль от причала (то же, что «отдать швартовы»).


[Закрыть], буксир развел пары, и мы отошли от берега. И тут капитан подошел ко мне: «Ты кто такой, черт бы тебя побрал, и что тебе здесь нужно?»

«Ваш новый юнга, сэр», – отрапортовал я, притронувшись к шляпе.

«Новый юнга! – вскричал капитан. – Все мои парни уже на борту! Обмануть меня захотел, мерзавец?! Откуда ты сбежал?!» Капитан ругался, как дьявол. Сами понимаете, останавливать корабль, спускать лодку и терять полчаса только для того, чтобы отправить мальчишку на берег, ему не хотелось. К тому же ветер дул с берега, так что подойти к буксиру, чтобы оставить меня на нем, было бы нелегкой задачей. Мы как раз подошли к голове мола[25]25
  Мол – сооружение в виде высокого длинного вала, примыкающего одним концом к берегу у входа в порт для защиты судов от морских волн.


[Закрыть], и нам навстречу гребли несколько лодок, так что капитан подошел ко мне снова:

«Ты откуда-то сбежал, сволочь», – сказал он, взяв меня за ухо.

«Нет!» – отчаянно крикнул я, поскольку рука у него была не из легких.

«Умеешь плавать, парень?»

«Да, сэр».

«Ну так плыви», – с этими словами он поднял меня и швырнул прямо в море. Парни в лодках, увидев это, хотели было меня спасать, но, убедившись, что я умею плавать, позволили мне доплыть до пирса самостоятельно. Так что видишь, Ральф, из первого своего выхода я вернулся вплавь.

Джек рассмеялся и хлопнул Питеркина по плечу.

– Расскажи лучше о свечном дереве, – попросил я. – И правда, – согласился Джек, – но, боюсь, я мало о нем помню. Плод у него примерно размером с грецкий орех, а листья, кажется, белые, но я не уверен.

– Хм, я только сегодня видел точь-в-точь такое дерево, – сказал Питеркин.

– Неужели? – воскликнул Джек, – далеко?

– Не будет и полумили.

– Тогда отведи меня туда, – сказал Джек, берясь за топор.

Через несколько минут мы, ведомые Питеркином, прокладывали себе путь через подлесок. Скоро мы пришли к искомому дереву. Джек, тщательно обследовав его, заключил, что это в самом деле то, что мы ищем. Листья у него были прекрасного серебристо-белого цвета, приятно контрастировавшего с темно-зеленой листвой вокруг. Мы набили карманы его плодами, а потом Джек велел:

– А теперь, Питеркин, заберись-ка на кокосовую пальму и срежь мне одну из тех длинных ветвей.

И это было сделано, хотя и не без трудностей. Пальма оказалась очень высокой, а Питеркин привык собирать орехи с молодых деревьев и не умел карабкаться по более высоким стволам. Лист пальмы был очень большим, и нас поразили его размер и прочность. Даже с небольшого расстояния кокосовая пальма кажется высоким стройным стволом без единой ветки на нем, за исключением кроны, где развевается на ветру целый пук листьев, напоминающих перья. Но увидев этот лист у себя под ногами, мы узнали, что это прочная ветвь длиной не менее пятнадцати футов, со множеством узких заостренных листьев по обеим сторонам. Но сильнее всего нас поразило странное вещество, напоминавшее ткань, покрывавшее толстый конец ветви там, где она была отрезана от дерева. Питеркин сказал нам, что из-за этого вещества было очень трудно отделить ветку от ствола, поскольку оно покрывает весь ствол и, насколько он мог увидеть, все ветви, поддерживая их при сильном ветре. Назвав это вещество тканью, я не преувеличил. О чем бы я ни говорил, рассказывая о своих плаваниях в Южных морях, я прилагаю все усилия, чтобы ничего не преувеличить и никоим образом не ввести читателя в заблуждение. Эта ткань более всего походила на грубый коричневый хлопок. Внизу по центру было что-то вроде шва, от которого отходили волокна размером с сапожную иглу. Наискось шел второй слой волокон, таких же длинных и прочных, а расстояние между ними заполняли более тонкие волоконца и какое-то клейкое вещество. Трудно было представить, что это соткано не человеческими руками. Мы осторожно оторвали этот кусок ткани, имевший два фута в длину и фут в ширину, и отнесли этот трофей домой.

Джек к тому же вырезал из листа центральную жилку. Вернувшись в лагерь, он разжег небольшой костер, запек на нем плоды и снял с них кожуру. Потом ему понадобилось просверлить в них отверстия, и, не имея под рукой ничего более удобного, он воспользовался нашим бесполезным футляром для карандаша. Пропустив через отверстие жилку кокосового листа, он зажег ее, и наша свеча загорелась чистым красивым пламенем, при виде которого Питеркин вскочил и приплясывал вокруг огня целых пять минут.

– Ну что же, парни, – сказал Джек, затушив свечу, – солнце сядет через час, так что не будем терять времени. Я пойду за молодым деревцем, из которого можно будет сделать лук, а вы поищите хорошие прочные ветки для дубинок. Доделаем их, когда стемнеет.

С этими словами он вскинул на плечо топор и ушел вместе с Питеркином. А я взял кусок найденной нами ткани и принялся изучать, как она устроена. Это занятие так меня увлекло, что к моменту возвращения моих товарищей я все еще сидел на том же месте.

– А я говорил, – воскликнул Питеркин с громким смехом. – О, Ральф, ты безнадежен. Вот твоя дубинка. Я был уверен, что, оставив тебя над этой тряпкой, мы застанем тебя в той же позе, вернувшись, поэтому я просто вырезал дубинку и для тебя.

– Спасибо, Питеркин, – ответил я. – Так мило с твоей стороны было сделать это для меня, а не называть меня лентяем, чего я, безусловно, заслуживаю.

– Если ты об этом, я готов назвать тебя как тебе угодно, вот только это будет бесполезно.

Поскольку уже темнело, мы зажгли нашу свечу и поставили ее в подсвечник из двух веток, сели на свои постели из листьев и принялись за работу.

– Я хочу сделать лук для себя, – сказал Джек, обстругивая принесенное деревце топором, – когда-то я отлично стрелял. Но что ты делаешь? – спросил он, глядя на Питеркина, который заострил конец длинного шеста и пытался прикрепить к нему кусочек железа.

– Думаю вступить в копейщики, – ответил тот. – Видишь ли, я решил, что дубинка – крайне неудобный инструмент для моих пока еще не развитых мускулов, и я полагаю, что с копьем справлюсь лучше.

– Ну, если сила зависит от длины, ты будешь непобедим.

Питеркин принес с собой очень прочное, но тонкое молодое деревце длиной двенадцать футов, почти не требующее дополнительной обработки.

– Отличная идея, – сказал я.

– Эта? – поинтересовался Питеркин, указывая на свое копье.

– Да.

– Пф! Если бы я ткнул тебя в живот, ты бы сразу решил, что идея самая практическая.

– Я имел в виду, что ты умно придумал сделать копье, – сказал я со смехом. – И я теперь тоже последую твоему примеру. Дубинки мне не слишком нравятся, так что я сделаю пращу[26]26
  Праща́ – метательное холодное оружие, представляющее собой веревку или ремень, один конец которого свернут в петлю.


[Закрыть] из этого куска материи. В детстве я очень этим увлекался, когда прочитал, как Давид убил Голиафа.

Поэтому я стал делать пращу. Долгое время мы работали в молчании, потом Питеркин поднял голову.

– Прости меня, Джек, я вынужден просить тебя оторвать еще полосу от твоего носового платка. Он уже совсем рваный, так что вряд ли ты будешь по нему скучать.

Джек выполнил его просьбу, но Питеркин внезапно остановил его руку.

– Эй, – сказал он, – поосторожнее. Необязательно проявлять бессмысленную жестокость. Постарайся не разорвать лорду Нельсону рот, если сможешь! Спасибо. На кокосовых пальмах растет еще множество носовых платков.

Бедный Питеркин! С каким удовольствием я вспоминаю сейчас его шутки!

Пока мы переговаривались таким образом, нас вдруг напугал странный и жуткий крик в отдалении. Казалось, что он шел с моря, но расстояние было так велико, что мы не могли определить направление. Выбравшись из шалаша, мы побежали к берегу и остановились там, прислушиваясь. И крик повторился, громкий и ясно слышимый в ночном воздухе – долгий и отвратительный, напоминающий ослиный. Луна уже взошла, и в ее свете мы видели острова в лагуне, но на них никого не было. Пронесся внезапный порыв ветра, но тут же утих, пока мы смотрели на море.

– Что бы это могло быть? – шепотом спросил Питеркин, а мы все невольно прижались ближе друг к другу.

– Честно говоря, – ответил Джек, – я уже слышал этот звук дважды, но никогда – так громко. На самом деле он был таким слабым, что я полагал, будто мне послышалось, и не хотел вас тревожить.

Мы прислушивались еще долго, но больше ничего не услышали, так что в итоге вернулись в шалаш и возобновили работу.

– Очень странно! – сказал Питеркин замогильным тоном. – Ральф, ты веришь в привидения?

– Нет. Не верю. Но в любом случае должен признаться, что странные и непонятные звуки заставляют меня нервничать.

– А ты, Джек, что скажешь?

– Я не верю в привидения и не нервничаю, – ответил он, – я никогда не видел привидение своими глазами и не встречал никого, кто бы видел, и я давно понял, что странные и непонятные вещи обычно оказываются очень простыми при ближайшем рассмотрении. Я, разумеется, не представляю, что это за звук, но вполне уверен, что вскоре найду его источник, и если это окажется привидение, я… я…

– Съешь его! – крикнул Питеркин.

– Хорошо, съем. Впрочем, мой лук и две стрелы уже готовы, так что если вы тоже все сделали, лучше нам заканчивать.

К этому моменту Питеркин заострил свое копье и очень умно приделал к нему железный наконечник, я сделал пращу из тонких полос кокосовой ткани, ну а Джек смастерил лук длиной почти пять футов и две стрелы с большими перьями на одном конце, которые иногда роняли птицы. Наконечников у них не было, но Джек сказал, что если на стреле есть перья, ей не нужен железный наконечник, она и так полетит, куда следует, если ее только немного заострить на конце.

– Стрела с оперением, но без наконечника, – сказал он, – хорошее оружие, а вот стрела с наконечником и без оперения почти бесполезна.

Тетива лука была сделана из нашей бечевки, часть которой Джек намотал на лук, не желая ее резать.

Подготовившись к походу, утром мы решили, что разумнее будет потратить некоторое время на упражнения с нашим новым оружием, так что весь следующий день мы практиковались. И это было очень верное решение, поскольку мы обнаружили, что оружие наше далеко от совершенства. Во-первых, Джек узнал, что лук его слишком туг, и сделал его более тонким. Копье оказалось слишком тяжелым, и, поскольку Питеркин ни в какую не соглашался обрезать его, пришлось уменьшать его толщину. Праща моя вышла недурно, но я не практиковался столько времени, что первый же пущенный камень сбил шляпу с Питеркина, едва не сделав его новым Голиафом[27]27
  То есть чуть не убив его. Историю про убийство Голиафа можно прочитать в Библии (Ветхий Завет).


[Закрыть]. Однако, проведя целый день за упражнениями, мы обнаружили, что былые навыки возвращаются. По крайней мере, я и Джек. Питеркин же от природы был ловок и вскоре уже отлично обращался со своим копьем, поражая кокосовую пальму не реже одного раза из пяти.

Я чувствовал, что своими успехами мы обязаны неиссякающей энергии Джека, который, с тех пор как мы назначили его капитаном, настаивал, чтобы мы подчинялись его приказам, и заставлял нас упорно работать от зари до зари. Питеркин жаждал просто бегать и тыкать копьем во что попало, но Джек указал ему кокосовую пальму и не отпускал его, за исключением мгновений краткого отдыха. Мы смеялись над Джеком, но чувствовали, что многим ему обязаны.

Вечером мы проверили и починили свое оружие, несмотря на усталость, чтобы с первыми лучами солнца выдвинуться в путь.