Текст книги "Квантун"

– Что же ты молчишь? – довольно вскинул брови Куроедов. – Куда делась твоя бравада? Так-то Тихона Тимофеевича обманывать!

– Я вас не обманываю. Я – новый судебный следователь, – обреченно вздохнул Антон Федорович, понимая, что за приобретение оружия без разрешения полиции он рискует нажить себе неприятности. Теперь всё зависело от того, насколько лояльно отнесется к нему Алексей Владимирович. Слава Богу, при помощи Куроедова удалось выяснить имя мирового судьи.

– Вероятнее всего ты террорист. Приехал к нам кого-нибудь шлепнуть, так? Нормальные путешественники нумеров без ванн у нас не берут. Да и револьверы под пальто не носят. Тут-то ты и прокололся, паре. Ну да черт с тобой. Марш на выход! Как ты и хотел, скоро сможешь поговорить с Алексеем Владимировичем.

Тихон Тимофеевич вытащил полицейский смит-вессон и плотно приставил его к спине Горского. В левой руке надзиратель крутил антоновский наган. В вестибюле на них с тревогой взирал побелевший от волнения портье. Совесть вкупе со страхом не позволяли ему взглянуть в глаза оклеветанному постояльцу. И как он только разглядел револьвер под пальто?

– Эгей! – крикнул Куроедов одиноко стоящему Киму, приняв того за счастливый случай. Не хватало еще, чтобы из-за него, Горского, проблемы возникли у малознакомого, но уже такого верного корейца. – Какая удача! К судье! – приказал Тихон Тимофеевич, карабкаясь в рикшу. – К с-у-д-и-е! Понимаешь, узкоглазый?

Несколько растерянный из-за направленного на Горского револьвера Ким ждал реакции от своего нового хозяина. Антон Федорович едва заметно кивнул. Кореец потащил упитанного полицейского, который, в свою очередь, вальяжно развалившись, держал на мушке несчастного молодого чиновника, которому надлежало идти пешком.

Его высокоблагородие Алексей Владимирович оказался человеком весьма колоритным. И дело даже не в том, что после 1889 года упраздненный институт мировых судей остался лишь в Москве, Петербурге и Одессе. Как и Куроедов, надворный советник имел тучное телосложение и уверенно-победоносный вид. Пенсне в золотой оправе указывало на определенную близорукость внимательных умных глаз. Университетский значок на сюртуке сиял синей эмалью креста. Идеально ровно пришитые поперечные погоны наводили на мысль о любящей заботливой супруге. Самая физиономия мирового судьи от обильного питания и неумолимо бегущего времени расплылась по щекам, плавно переходя во второй подбородок. В меру пышные усы в сочетании с короткой стрижкой смотрелись несколько бутафорски, однако очевидно придавали лицу надворного советника необходимую стать и внушали доверие. Отнюдь не зализанные помадой волосы гармонично торчали у лба.

– Кого это ты мне привел, Тихон Тимофеевич? – вместо приветствия осведомился судья, разглядывая Горского.

– Вот, Алексей Владимирович!.. – Куроедов изобразил одышку, хотя какая у него могла быть одышка после поездки в рикше? – Подозреваю, что террорист!

– Да ну?

– У него в чемодане лежал вот этот револьвер, а разрешения из полиции нет! – Куроедов протянул оружие судье.

– Гм… Неужели офицерского образца? – Алексей Владимирович оказался неплохим знатоком наганов. Вытащив все 7 патронов из барабана, он нажал на спусковой крючок. Благодаря плоскому ползуну курок вернулся в боевое положение. – Действительно самовзводный. Кого хотел им прикончить?

– Господин надворный советник, я вовсе не террорист! Это чудовищная ошибка! – запротестовал молодой человек. – Простите… Позвольте представиться: коллежский секретарь Горский Антон Федорович, прибыл в Дальний для исправления должности судебного следователя.

– Что?.. – презрительно скривился мировой судья. – Да знаешь ли ты, прохвост, что обязанности судебного следователя, а равно и нотариальные дела, в этом градоначальстве возложены на меня?!

– Уже извещен, ваше высокоблагородие. И тем не менее я говорю правду. На ваше имя должна была прийти министерская телеграмма касательно моего прибытия в Дальний и моего вступления в должность.

– Какая к черту телеграмма? Ты мне тут басни не рассказывай! – рассердился надворный советник.

– Ваше высокоблагородие, поверьте мне, я говорю правду! Быть может, телеграмма затерялась. Прошу вас, проверьте бумаги – вы должны были ее получить!

– Что прикажете, Алексей Владимирович? – встрял Куроедов, которому надоело переминаться с ноги на ногу.

– Ты, Тихон Тимофеевич, не суетись. Поди, обожди в передней, – рассудительно заговорил судья.

– Так… ежели он…

– Поди, поди. Ничего он мне не сделает. Ты ведь револьвер у него изъял, так?

– Так.

– Ну вот и ступай. Как я с ним закончу, позову. Да, и забери его наган от греха…

– Как вам будет угодно, – пожал плечами надзиратель и удалился, закрыв за собою дверь.

Алексей Владимирович еще раз внимательно осмотрел коллежского секретаря.

– Из Киева к нам пожаловал?

– Всё верно. Стало быть, вам обо мне докладывали? – воспрянул духом Антон Федорович.

– Нет. Пуговицы у тебя с архистратигом Михаилом.

Киевлянин удрученно усмехнулся.

– А теперь ответь мне, пожалуйста, честно. С какой целью ты прибыл в Дальний? Я человек милосердный. Ежели чистосердечно покаешься, отпущу на все четыре стороны. Главное, не лги мне. Выкладывай всю правду, как если бы я был священник.

– Почему вы мне не верите?.. – отчаявшимся голосом прошептал Горский. – Я прибыл в ваше распоряжение по приказу министра юстиции Муравьева. Проверьте корреспонденцию. Я уверен, не ранее как месяц назад вам была отправлена телеграмма.

– Ох! Ну и упрямый же ты малый! – вздохнул надворный советник. – Но я всё-таки мировой судья, а потому обязан подходить к рассмотрению дел объективно. Пусть будет по-твоему. Иван Петрович!

Из соседней комнаты показался живой, как ртуть, письмоводитель.

– Иван Петрович, переберите, пожалуйста, всю входящую за месяц корреспонденцию на мое имя. Особливо обращайте внимание на телеграммы из министерства. Меня интересует упоминание о некоем господине… как уж тебя?..

– Горский, – подсказал Горский.

– …о господине Горском, – повторил Алексей Владимирович. – И, пожалуйста, поскорее.

– Слушаю-с! – юноша убежал обратно.

Надворный советник снял пенсе и стал тщательно протирать стеклышки платочком.

– Ну а пока Иван Петрович проверяет твою гипотезу, ты мне расскажешь, где разжился офицерским наганом, – приказал судья. – Даже если предположить, что ты действительно судебный следователь, чему я решительно не верю, ты не вправе носить оружие без разрешения полиции.

Отпираться было глупо, поэтому Горскому ничего не оставалось, как рассказать всю правду о том, как он нелегально приобрел револьвер у харбинского торговца – китайца с русским именем.

– У Ивана Ивановича? Да-с… – улыбнулся Алексей Владимирович.

Видя с каким недоверием слушает его судья, Антон Федорович опустил свое знакомство с лейтенантом Унгебауэром, дабы не навлечь беды и на него. К тому же молодой человек не сомневался, что исполнительный письмоводитель отыщет-таки министерскую телеграмму, в которой говорится о назначении исправляющим должность судебного следователя коллежского секретаря Горского.

Задав еще пару незначащих вопросов, судья замолк, уткнувшись в бумаги. Персона Антона Федоровича его уже не занимала. Он всё для себя решил, а потому дожидался окончательного вердикта своего письмоводителя.

Вторичное появление Ивана Петровича вызвало у Горского волнительное сердцебиение. Будто он действительно назвался самозванцем, и сейчас его ждет жестокое разоблачение.

– Алексей Владимирович… – вытянувшись в струнку, обратился к начальнику подчиненный.

Сердце Антона Федоровича готово было выскочить из груди…

– …названный вами господин Горский в телеграммах не упоминается.

– Что?? – вскричал фраппированный киевлянин. – Этого не может быть! Это какая-то ошибка!.. Проверьте еще раз! Я убежден, что телеграмма отыщется!

– Мне очень жаль, господин Горский (или кто вы там на самом деле), что вы так и не вняли моему предложению раскаяться и во всём сознаться, – траурным голосом заключил судья, перейдя вдруг на «вы». – Для выяснения вашего настоящего имени и рода занятий я пошлю запрос в Киев. Но это займет некоторое время. А пока я вынужден вас арестовать.

– О нет!.. – застонал коллежский секретарь. – Я ничего преступного не совершал! Я виноват лишь в том, что позволил себе купить револьвер у подпольного торговца! Но я руководствовался исключительно мотивом самообороны!

– Прекрасно. Вот вы и начали сознаваться. Посидите денек-другой – окончательно образумитесь.

– Вы грубо ошибаетесь, Алексей Владимирович… Да Господи, пошлите же запрос прямо в министерство!

– Незачем занятых людей по мелочам тревожить. Вот в Киеве о вас и справлюсь. Тихон Тимофеевич!

– О Боже…

– Я здесь, Алексей Владимирович!

– Наш с вами юноша, безусловно, самозванец и вполне может статься, что террорист. Для установления всех аспектов его личности я сегодня же отправлю запрос в Киев. Исходя из ответа, будем думать, что̀ с ним делать. А пока оставлять его на свободе слишком опасно. Отведи господина Горского в арестный дом.

Первый день в Дальнем обернулся для Антона Федоровича катастрофой.

Сидя за грубо сколоченным столом, Горский безуспешно пытался подавить чувство голода, которое всё больше давило на психику. За весь сегодняшний день он не съел ни крошки хлеба. Желудок готовил восстание, которое обещало перерасти в революцию. Замкнутое пространство камеры, в которой он находился, угнетало много меньше, ибо коллежский секретарь хорошо понимал, что его пребывание здесь временное и обусловлено исключительно несчастным случаем. Халатность не то судебного письмоводителя, не то почтовых служащих привела к тому, что его, Антона Федоровича, упекли в арестный дом. Конечно, свою роль сыграл злосчастный наган, но ведь отыщи министерскую телеграмму Алексей Владимирович, всё бы обернулось иначе.

А была ли вообще та самая телеграмма? От этой мысли Горского затрясло. А что если его, как опасного выскочку, специально спровадили на другой конец Империи, чтобы не путался под ногами? Что если Воскресенский намеренно избавился от конкурента?..

Думать так Антон Федорович не хотел, но соответствующие выводы напрашивались сами собою.

Часа через два принесли наконец еду. В неглубокой тарелке дымился фунт черной каши из неизвестной культуры, похожей на пшенку.

– Это чумиза или черный рис. Не картопля, конечно, алэ йысть можно, – пояснил солдатик.

Чумиза на вкус оказалась похожей вовсе не на рис, а скорее на манку, только значительно вкуснее. Быть может, повлиял фактор голода, но теплая китайская каша доставила Горскому райское наслаждение. Желудок успокоился, потянуло в сон. Едва коллежский секретарь прилег на нары, как тотчас заснул.

Не успел Антон Федорович отправиться в царство Морфея, как на пороге его камеры возник озадаченный Куроедов. Юноша грешным делом посчитал, что его личность уже установлена и его с минуты на минуту опустят на свободу. Но не тут-то было.

Вошедший Тихон Тимофеевич молча проследовал к столу, придвинул к себе табурет и усадил на него свой объемный зад. Крякнув и откашлявшись, он велел Горскому не притворяться спящим, а хорошенько выслушать, что̀ он ему скажет.

– Что на сей раз? Вы повесили на меня еще что-то? – вызывающим тоном осведомился узник, протирая сонные веки.

Полицейский надзиратель пропустил ремарку мимо ушей. А сказал он вот что:

– Тот китаец, на котором мы ехали, до сих пор стоит у крыльца.

Антон Федорович мысленно усмехнулся: фраза «мы ехали» звучала особенно прелестно.

– А!.. Стало быть, и в этом моя вина…

– Я подозреваю, что он твой сообщник. Иначе зачем бы он тебя ждал?

– Вы будете смеяться, но я действительно успел с ним познакомиться.

– Ага! Ну наконец-то ты образумился! А я-то уж думал, опять упрешься рогом и своего подельника-китайца не признаешь. Похвально!

– Во-первых, он не китаец, а кореец. А во-вторых, я ни в чём не виноват.

– Эх!.. Значится, ошибся я насчет тебя… И долго этак твой кореец на ветру стоять будет? Того и гляди, воспаление легких подхватит.

– А вы не безнадежный человек, Тихон Тимофеевич, коли в вас проснулась малая толика сострадания.

– Заткнись, сопляк! – рявкнул полицейский надзиратель, щелкнув зубами. Резко вскочив и пнув со злости деревянный табурет, Куроедов ретировался, осыпая коллежского секретаря и потомственного дворянина нелитературными выражениями. Похоже, что ругаться по матери этот человек умел лучше всего.

Под вечер Антону Федоровичу сделалось совестно. Как там бедняга Ким? Неужели до сих пор дожидается его возвращения? Как все-таки некрасиво получилось…

На стук в дверь к камере подошел знакомый солдат с малорусским выговором. Горский попросил его оказать незначительную услугу, за которую посулил двугривенный. Солдатику требовалось всего-навсего спуститься на крыльцо и проверить, стоит ли перед домом рикша-кореец. Парубок не смутился – просьбу узника уважил.

– Нэма, – только и доложил малоросс.

– Как нема?..

– А так. Нэма никого на крыльце.

– Гм…

– Да вы нэ турбуйтэся. Вин тут, в сусидней камере сидить!

У Антона Федоровича отлегло от сердца. Уж лучше так, чем всю ночь на морозе. А ведь и стоял бы!.. И почему он так к нему, Горскому, привязался?..

Коллежский секретарь устало потянулся. Покамест желудок не захотел снова есть, стоило поскорее заснуть. Итак, свою первую ночь в Дальнем молодой чиновник Министерства юстиции из Киева проведет не на мягкой перине гостиничного номера, а на сбитом матрасе и скрипучих нарах арестного дома…

9. Узник

Утро следующего дня выдалось тяжелым. Уставший от давешних перипетий Горский отменно выспался и даже сперва позабыл, что находится в арестном доме. Осознание того, что он узник, пудовою кувалдой ударило по голове, тотчас спустив с небес на землю. Испытав все прелести заключенного, связанные с утренним туалетом, Антон Федорович встал на колени перед иконой и попросил Богородицу отогнать прочь отчаяние, которое начинало его одолевать.

– Завтрак! – в дверном окошке показалась знакомая физиономия солдатика.

– Опять чумиза?

– Ага.

– Благодарствую! – приняв еду, отозвался Горский. – Скажи, а как там рикша-кореец, которого давеча вместе со мной взяли?

– Раскололся.

– Что?? Да как он мог расколоться, когда ничего не совершал?!

– Це я нэ знаю. За що купив, за то и продаю.

– Что ж, спасибо!

С жадностью уминая чумизную кашу, Антон Федорович думал о бедном корейце. По его, Горского, вине азиат вляпался в пренеприятнейшую историю. Что̀ же с ним такое сделали, что он, как выразился солдатик, «раскололся»?.. Похоже, с точки зрения закона Дальний – черная дыра, куда эти самые законы доходят выборочно, а правосудие вершится средневековыми методами.

Вскоре коллежского секретаря стало волновать, что̀ будет с его личными вещами, которые так и остались в гостинице. Как-то: деньги, мундир, сорочки и прочее. Не ровен час, их уже присвоили гостиничные служащие, а, быть может, уже и продали в третьи руки.

Горько вздохнув, молодой человек вдруг вспомнил милую сердцу синеокую Агату, и жизнь приобрела определенный смысл.

В час пополудни Антона Федоровича вновь порадовал своим визитом Куроедов. Тихон Тимофеевич излучал богатырскую уверенность и светился счастьем.

– Теперь я всё знаю! Ха-ха! – гордо произнес он.

– Что же, позвольте спросить?

– Я знаю, с какой целью ты прибыл в Дальний. Твой китаец во всём сознался!

– Представляю, что̀ вы с ним сделали.

– Ничего особенного, – позёрски отвел очи Куроедов. – Так, поговорили с глазу на глаз.

– Вы? Но вы не вправе вести допросы. Этим надлежит заниматься Алексею Владимировичу!

Тихон Тимофеевич поиграл желваками. Антона Федоровича он невзлюбил с первой их встречи.

– Ты мне тут не умничай! – зло крикнул полицейский надзиратель. – Видали мы таких умных!

– И что же он вам сказал?

– Сказал, что он твой сообщник. Что вы оба социалисты-революционеры, прибывшие в Дальний, чтобы убить господина градоначальника…

– Вот как?.. – усмехнулся Горский.

– …Для сих целей ты приобрел револьвер и остановился в гостинице аккурат напротив дома их высокородия. И если бы не бдительность гостиничного служащего, произошла бы катастрофа. Но увы, твоим кровавым планам не суждено было сбыться, ибо дальнинская полиция не лыком шита!

Довольный собою, Тихон Тимофеевич мечтал, верно, о награде и молил Бога, чтобы он, Антон Федорович, сейчас ему во всём покаялся, потому что отпираться некуда. Незамысловатый блеф с корейцем не удался. По той лишь причине, что кореец тут ни при чём.

– Во-первых, Тихон Тимофеевич, если бы я был революционером, то совершенно точно не потащился бы через всю Империю в Дальний, чтобы прикончить здесь градоначальника. Я бы лучше убил кого-нибудь поближе. Во-вторых, на кой черт мне нужен кореец-рикша?

– Чтобы уйти от рук правосудия.

– При помощи рикши я бы далеко от ваших рук не ушел. В-третьих, наконец, чем с точки зрения революционеров провинился инженер Сахаров? Кого он эксплуатирует и кого порабощает? Строит себе город-мечту и никому не мешает. А то, что он осваивает многомилионные государственные средства, так это скорее вопрос к министру финансов.

Куроедов позеленел. Молодой человек в пух и прах разбил его, казалось, стройную версию о злодее-террористе. Пожевав губами, надзиратель обиженно огрызнулся:

– Ты у меня до конца жизни баланду жрать будешь! Тьфу!

Пинать табурет на сей раз он не стал.

Маленькая победа придала Горскому уверенности. Внутри юноши расправился стальной стержень, который доселе отсутствовал. Забрезжила надежда на хороший исход.

Вновь не давала покоя министерская телеграмма. Была ли она на самом деле или нет?..

Алексей Владимирович непроизвольно сдвинул брови. Ответ из Киевского полицейского управления его сильно озадачил. В телеграмме, полученной минутами ранее, всецело удостоверялась личность потомственного дворянина коллежского секретаря Антона Федоровича Горского как старшего кандидата в судебные должности переведенного министерским приказом на службу исправляющим должность судебного следователя в город Дальний Квантунской области. В конце сочли нужным дополнить, что сии сведения подтвердил лично председатель Окружного суда статский советник К. К. Александров-Дольник.

Мировой судья нервно сглотнул. Пальцы от волнения вспотели, резко кинуло в жар. Получается, он, дубина стоеросовая, принял порядочного человека с недурными связями за проходимца и вместо хлебосольного приема упек того в тюрьму. Нехорошо-с. Но почему его не известили о прибытии гостя? Или всё-таки известили?..

– Иван Петрович!

– Я здесь, ваше высокоблагородие.

– Помнишь, я давеча просил тебя найти упоминание о господине Горском?

– Помню.

– Так вот. Таковое упоминание непременно должно было быть. А ты его не нашел. Как так?

– Я… Не может быть! Я всё проглядел! – заволновался письмоводитель.

– Ты будешь со мной спорить?

– Никак нет, ваше высокоблагородие! Сию же минуту проверю еще раз! Все шкафы вверх дном переверну!

– Так-то лучше. Я надеюсь, ты меня не разочаруешь, Ванюша.

Ивана Петровича не было очень долго. Из его кабинета доносилась судорожная возня, шелест бумаг, скрип мебели. Старательный помощник надворного советника перерыл весь кабинет, проверил каждый шкафик и ящичек, даже мебель отодвигал, но злосчастную телеграмму так и не нашел. Взмыленный и обескураженный, он предстал перед начальником с распростертыми руками.

– Ваше высокоблагородие… Алексей Владимирович!.. Нет ничего про господина Горского! Вот вам крест!.. Христом Богом…

– Ну как это нет? – рассердился мировой судья. – Ты что же, сукин сын, потерял министерскую телеграмму??

– Ваше высокоблагородие… на святом Евангелии поклянусь, коли не верите… – чуть не плакал юноша.

– Стервец! Болван огородный! Дармоед! И за что ты жалованье получаешь, мерзавец?

– Я… я…

– Ублюдок! Так меня подставить! С этого дня ты уволен! Мне такой помощник не нужен!

– Сжальтесь, Христа ради! – упал на колени Иван Петрович, заливаясь слезами. – Не гоните со службы!.. Помилуйте, ваше… высоко… благородие!.. Куда же я пойду?..

Но Алексей Владимирович был непреклонен: он уже достал из ящика стола лист писчей, дабы составить приказ об увольнении. Задвигая ящик обратно, он обратил внимание на странный конверт, который лежал поверх бумаг. Что это?

Медленно вытащив находку, судья не без удивления обнаружил, что конверт запечатан. Отправлен из Петербурга. Из Министерства юстиции… На его имя… Довольно давно… Почему же он его до сих пор не вскрыл?

В памяти надворного советника возникли именины жены. Служба в тот день происходила особенно тяжко и без энтузиазма (как, впрочем, и всегда). Алексей Владимирович вопреки нормам засобирался домой пораньше, то есть сразу после обеда. И уже когда в дверях стоял, к нему в камеру вошел почтальон с этим самым конвертом. Закинув послание из Петербурга в ящик стола, мировой судья таки отправился домой поздравлять благоверную. Логика его была такова: если было бы что срочное, направили бы телеграмму; поэтому прочту завтра. Но, после хорошо отпразднованных именин супруги, на следующий день о конверте как-то быстро забылось, да и Иван Петрович оного не видел – напомнить не мог. К тому же ящик, куда попало письмо, открывался очень редко. Так и пролежал в забвении министерский приказ о назначении Горского исправляющим должность судебного следователя города Дальнего Квантунской области.

Нисколько не смутившись и не извинившись перед подчиненным, Алексей Владимирович предпочел «держать марку»:

– Повезло тебе, Иван Петрович. Вот он – министерский приказ. Почтой прислали. В столе у меня был, …. Видать, сам Бог за тебя заступился.

Письмоводитель немного успокоился.

– Зови Куроедова.

К камере кто-то приближался. По нетвердым шагам Антон Федорович определил вятчанина, сменившего малороссийского солдатика. Так оно и оказалось.

– За вами прислали-то! – весело провозгласил ефрейтор, стоя на пороге.

– Кто?

– А хрин его знат.

В коридоре Горского ждал еще более молодой солдат в шинели.

– Поедете со мной, – сказал рядовой.

Коллежский секретарь едва не опьянел от свежего морозного воздуха. День взаперти позволил смотреть на мир куда более позитивно. Антона Федоровича совершенно не пугало, куда его везут, тем паче что возницею был тот самый кореец Ким. На сей раз заключенному дозволили ехать в рикше. Знак.

Прибыли в камеру мирового судьи. Настроение Горского поднялось. Почувствовал киевлянин, что дела налаживаются.

Алексей Владимирович встретил арестанта несколько сконфуженно и дружелюбно. Вскочил с места, кинулся жать руку. Будто и не он вовсе отправил его ночевать в тюрьму.

– Дорогой Антон Федорович! – так начал судья свое приветствие. – Уж и не знаю, простите ли вы меня когда-нибудь!..

Горский облегченно выдохнул. Наконец-то всё встанет на круги своя.

– Бог простит, Алексей Владимирович, – тихо ответил молодой человек.

– А мне важно, чтобы вы меня простили. Мне перед Богом и так есть за что покаяться. Да вы присядьте, присядьте! – надворный советник усадил Антона Федоровича в кресло. – Иван Петрович! Подайте нам кофе! Будьте так добры.

Ртутный юноша поспешил исполнить приказ начальника. Красные глаза письмоводителя не скрылись от внимания коллежского секретаря. Алексей Владимирович подсел рядом, снял пенсне. Заговорил приятным голосом, точно разговаривал с давним товарищем.

«Боится последствий», – сразу понял Горский.

– Мне, право, так перед вами неловко… Представляете, сегодня утром заявляется ко мне почтальон с конвертом. Гляжу на штемпель – из Петербурга. Из профильного нашего министерства. Ну, вы уже, верно, догадались, о ком речь? О вас, конечно, извещали. Просили встретить, устроить и всячески содействовать.

– А вы мне не верили.

– Да-с… Вы меня, полагаю, в первые мерзавцы записали. И поделом, скажу. Но вы слушайте дальше! Штемпель-то на конверте давнишний. Спрашиваю я почтальона: «Отчего же вы мне его лишь сегодня принесли?» Тот зардел, зажался к двери, точно я его бить собрался. Застряло в пути, верно, говорит. Регулярного железнодорожного сообщения-де покамест нет, частые задержки составов, особливо на Байкале и здесь, в Маньчжурии. А я ему: «Ты мне байки не рассказывай, любезный. Коли затерялся у вас на почте конверт, так и скажи». Он глазенками хлопает, понял, стервец, что ложь его не прошла, ан всё одно упирается: только нынче-де получили. Как бы не так!

Вошедший с двумя чашками ароматного кофе Иван Петрович украдкой покосился на Алексея Владимировича.

Выходит, или письмоводитель конверт пропустил, или сам надворный советник прошляпил. Иван Петрович юноша исполнительный и преданный своему делу, поэтому вероятнее второе. Так постепенно у Антона Федоровича стал складываться отнюдь не положительный портрет будущего начальника.

– Я еще раз прошу меня за всё простить, Антон Федорович. А главное – понять. По вине почтовых разгильдяев я был вынужден… впрочем, давайте поскорее об этом забудем. И чтобы хоть как-то загладить перед вами вину, я приглашаю вас за свой счет отобедать!

– Я бы предпочел сперва ознакомиться со своими обязанностями и определиться с жильем.

– Успеете, – махнул рукою мировой судья. – Ваша служба никуда от вас не убежит. Поверьте, в нашем тихом краю недостатка времени вы не ощутите. А сейчас поедемте в ресторан! Иван Петрович, готовьте рикшу!

– У подъезда стоит один, ваше высокоблагородие!

– Превосходно. Едемте же! – подскочил надворный советник.

– Не рановато ли?.. – опешил Горский. Слинять со службы в начале третьего – более чем вызывающе.

– Пустяки.

– Вы полагаете? А ежели срочная телеграмма или письмо из министерства?

Алексей Владимирович покрылся красными пятнами. Киевлянин будто всё знал, присутствовал в кабинете, когда обнаружился конверт.

– Я собственно и намерен исполнить приказ министерства. Там черным по белому написано: «устроить и всячески содействовать». Вот я вами и займусь, – улыбнулся надворный советник, ловко миновав каверзный вопрос.

– Мне бы еще в гостиницу заехать, где мои вещи остались…

– А мы с вами как раз туда и поедем! У них отличный ресторан – сам почти всегда там столоваюсь. И вам рекомендую.

Напомаженный портье с ужасом глядел на Антона Федоровича и внутренне ожидал жестокой мести. Донос на прибывшего молодого человека оказался ошибочным. Теперь оставалось лишь молиться, чтобы новоиспеченный судебный следователь, как представил его Алексей Владимирович, не загубил дальнейшее существование скромного гостиничного служащего.

– Я тысячу раз извиняюсь, ваше благородие…

– Я принимаю ваши извинения, ибо ваша наблюдательность скорее плюс, нежели минус, – рассудительно ответил Горский. К своему удивлению, злости к портье он более не испытывал.

В ресторане никого не было. Белоснежные скатерти, накрахмаленные салфетки и сверкающие чистотой бокалы говорили о высоких европейских стандартах.

– Судя по названию, гостиница и ресторан государственные? – полюбопытствовал Антон Федорович, усаживаясь за столик возле окна. Уютная веранда за стеклом, должно быть, пользуется летом большим спросом.

– Так и есть. Гостиница принадлежит Обществу К.В.ж.д., – охотно пояснил мировой судья.

– Это и странно. Никогда не видел таких добротных казенных гостиниц.

– Ничего удивительного. Она сдана в аренду частному предпринимателю.

– Тогда понятно. Симбиоз государственного и частного партнерства, пожалуй, лучшее, что̀ может быть.

Алексей Владимирович устроил для своего нового подчиненного настоящий лукуллов пир. Заказал едва ли не всё лучшее и изысканное, что только могли приготовить в данном ресторане. Особенно Антону Федоровичу запомнился суп из акульих жабр и жареные трепанги, похожие на больших черных червей с шипами. Несмотря на отвратительный внешний вид, на вкус «морские огурцы» (как еще называют трепангов) оказались восхитительными, а вкупе с первоклассным шабли и вовсе божественными.

Для десерта в желудке Горского места не оставалось, но уж очень ему хотелось отведать экзотических рисовых пирожных.

– Ох, ну и накормили же вы меня, Алексей Владимирович! – окончательно оттаял коллежский секретарь. – Большое вам спасибо!

– На здоровье, Антон Федорович! На здоровье! – улыбнулся довольный судья. Отношения с новым подчиненным понемногу выправлялись.

– А вот скажите. Вы меня чем только тут не угощали. Всё с китайским колоритом. А из горячительного выбрали французское вино. Неужели у китайцев нет ничего традиционного в этом плане?

– Отчего же. Есть у них напиток – ханшин. Это такая мутная местная водка с противным запахом, которую готовят из гаоляна (проса) или из чумизы (крупы такой). Только не советую я вам ее пить. Не ровен час отравитесь – эта дрянь содержит в себе много сивушных масел. Что-то вроде нашей картофельной водки.

– Ненавижу водку во всех ее ипостасях, – Горского передернуло.

– Ну, я бы так категорично не заявлял, – подмигнул надворный советник. – Вы, верно, хорошей ни разу не пили. Так я вас как-нибудь угощу…

– Не стоит, – отрезал Антон Федорович.

– …но не сейчас. На службе всё-таки, – вздохнул Алексей Владимирович и осушил бокал с вином. – Ну-с. Поели, а теперь и о самой службе поговорить можно.

– Да, конечно, – согласился Горский и весь сосредоточился.

– Как вам уже известно, в городе-порту Дальнем есть один единственный судья. Причем не какой-нибудь там земской участковый начальник, а именно мировой судья! И это я.

Коллежский секретарь кивнул. Надворный советник продолжил:

– Кроме того, на мои плечи возложено производство нотариальных обязанностей и судебных следствий. Однако с вашим назначением в судебные следователи, последняя моя функция теряет смысл. Отныне все преступления и расследования по уголовным делам перекладываются на вас, мой дорогой Антон Федорович.

Горский вновь кивнул. Только теперь он почувствовал, какую большую ответственность принял.

– Да вы так не волнуйтесь, – поспешил успокоить его судья. – Первые месяцы я буду вам во всём помогать, а где-то и продолжу службу следователем, потому что уже имею определенный авторитет в обществе. К тому же уголовных происшествий у нас откровенно мало. Примерно раз в два дня новое дело заводим. В основном за неповиновения властям, буйства и кражи. Куда реже за грабежи. Ну а уж убийства и вовсе редкость – всего несколько за весь год. Это те же самые буйства, только повлекшие смерть. Напьются портовые рабочие или железнодорожники, и давай друг дружке морду бить. Так вот скучно и живем. Так что, ежели вы к нам, Антон Федорович, за детективной романтикой приехали, книжек начитавшись, то боюсь, что город наш вас разочарует.

– Для меня сейчас и трактирный мордобой с поножовщиной романтика.

– Ну вот и славно! Главное в нашей, пардон, вашей профессии – азарт. Неугасаемое желание блюсти порядок и ограждать общество от криминальных элементов.