Текст книги "Александр II, или История трех одиночеств"

Императрица, между прочим, передала мне один разговор, который у нее был с наследником. Императрица требует, чтобы во время прогулки наследник говорил для практики по-французски. Он это большей частью исполняет очень неохотно. Императрица сказала ему: «Но подумай только, когда ты вырастешь, как тебе будет стыдно, если ты не будешь в состоянии разговаривать с иностранным послом». «Эх, – ответил ребенок, – у меня будет переводчик». – «Но вся Европа будет над тобой смеяться». – «Ну что ж, я буду с ней воевать». Тут императрица прочла ему отменную проповедь на тему о том, что император не имеет права воевать из-за личных обид. Но эта черта и тысяча других дают повод надеяться, что время исключительного влияния Запада миновало безвозвратно. Россия направляется к другим судьбам, она постепенно вернется к своей национальной жизни и исторической миссии…

18 октября

Ничего нового за все это время. Флоты отходят от Лимана. О намерениях неприятеля в Крыму ничего не известно. О Карсе также нет никаких вестей.

14-го императрица ездила в Стрельну навестить великую княгиню Александру Иосифовну. Она вернулась оттуда очень озабоченная. На другой день она ездила в город. Там она видела г-жу Берг, первую камер-фрау великой княгини, пользующуюся ее дружбой и доверие. Императрица беседовала с ней в своем кабинете в течение полутора часов. Выходя оттуда, императрица имела очень грустный и озабоченный вид. На другой день это повторилось. Я так привыкла к ровному настроению императрицы, что не могла прийти в себя, видя ее раздражение. Я думала, что чем-нибудь вызвала ее неудовольствие, и спросила ее об этом. Она с нетерпением ответила мне, что занята гораздо более серьезными делами и просит оставить ее в покое, так как она очень озабочена. На другой день я поехала в город и провела там два дня. Вернувшись, я застала императрицу в том же настроении. По поводу пустяков она была со мной так резка и говорила так жестко, как никогда. Я с трудом удержалась от слез при ней, но, придя к себе, расплакалась. Однако это меня так мучило, что я не могла удержаться, чтобы не пойти к императрице и не спросить, недовольна ли она мной. Она мне ответила, что у нее очень серьезные заботы и что ей предстоит принять решение, очень для нее тяжелое, что ей нужно быть одной, и отпустила меня. Я убедилась в том, что, если мне больше, чем другим, пришлось пострадать от ее дурного настроения духа, по крайней мере не я вызывала это настроение и что она ничего не имела против меня. Это меня, с одной стороны, утешило, что я страдала от сознания, что она страдает и мучается…

Ф. К. Винтерхальтер. Великая княгиня Александра Иосифовна. 1859

В городе ходят очень скверные сплетни по поводу великого князя Константина, великой княгини и маленькой Анненковой. По-видимому, магнетические сеансы имели очень дурные последствия. Я не стану повторять того, что говорят. Может быть, это все неправда, может быть, тут есть преувеличение. Со временем узнаю правду и все станет ясно. Я говорю, однако, про себя, что вот еще урок, который не послужит на пользу великим мира сего. Это не помешает им подбирать интересных сирот, иметь глупейшие увлечения и страсти и ценой всяких забот и попечений готовить себе в будущем горе и скандалы. Из года в год эти случаи повторяются, и никто не становится от того умнее.

22 октября

Вчера вечером я была у императрицы-матери. Было обычное общество. Узнав, что Александра Толстая и принцесса Евгения во дворце, я поспешила уйти, как только императрица удалилась в свой кабинет и молодежь осталась одна в гостиной. Александра Толстая сказала мне, что маленькая Анненкова удалена под предлогом поездки за границу и что она уехала сегодня утром. Общество не дает себе полного отчета в этом деле, но, во всяком случае это скверная история. В сущности, все ее знают, но одна мысль о ней уже грязнит воображение.

Великая княгиня Мария Николаевна говорит, что самый счастливый исход – это признание великой княгини Александры Иосифовны, сошедшей с ума под влиянием злоупотребления магнетизмом. Вот шесть месяцев, как они магнетизируют эту девочку день и ночь. Говорят, что императрица проявила большую энергию в этом деле; впрочем, она действовала по предписанию государя. Нетрудно было догадаться о том, чего это ей стоило, по тому волнению, в котором мы ее видели все эти дни. Весь город полон самых неприятных слухов, все это набрасывает тень на двор, но, несмотря на такие страшные уроки, ничего не будет сделано для искоренения корня зла. А зло происходит от того, что при дворе не соблюдается больше этикета, ослабела нравственная сдержка как у господ, так и у слуг. Не признается ни право, ни закон, все зависит от милости. Прежде фрейлины существовали ради представительства, они должны были участвовать в прогулках, присутствовать на приемах и обедах. Теперь монархи хотят быть свободны, гуляют одни, видают кого хотят приватно, играют в частных лиц, приглашают частным образом фрейлину, если она умеет забавлять, в противном случае ее отстраняют и предоставляют ей умирать со скуки в своей комнате или же развлекаться по-своему.

Другой вариант – это когда из фрейлины делают свою приемную дочь, становятся ее воплощенным провидением, врачом и духовником. Для этого нужно, чтобы фрейлина страдала хронической болезнью (лучше всего звучит эпилепсия), наклонностью к сумасшествию или чем-нибудь подобным. Тогда становятся ангелом-хранителем этой больной души, спасают ее от гибели, до тех пор, пока это забавляет; потом, когда это надоедает, ее кидают. Но за это время молодая девушка успела сделаться хитрой, коварной, лживой. Она научилась постоянно играть какую-нибудь роль, обманывать себя и других. Цель только одна – монаршая милость, и ради этой цели все приносится в жертву: ни долга, ни привязанностей, ни интересов, ни забот у этой молодой девушки нет, но есть праздный ум и праздное воображение, которые отвечают праздному воображению и праздному уму госпожи или господина, сделавших из нее игрушку или предмет забавы, который без малейшего угрызения совести рано или поздно принесут в жертву минутному капризу. Я рисую картину в резких тонах. Индивидуальные особенности видоизменяют эти отношения, более или менее облагораживая их или делая их еще более низменными, но суть в целом остается той же, с тех пор как значение придворных состоит уже не в том, чтобы способствовать декоруму и блеску императорского звания, а лишь в том, чтобы развлекать владыку.

Во всем этом есть большая доля глупости и сентиментальности, при удобном случае легко превращающихся в безнравственность. Мир очень стар, и с незапамятных времен он создал для монархов этикет как единственный пьедестал, который может возвысить ничтожество и человеческую слабость. Теперь мир хочет вводить новшества, это признак того, что он впадает в детство.

27 октября

Вчера я была на вечере у императрицы-матери. В назидание будущим поколениям я должна хоть раз описать эти вечера. Собираются в 9 часов. Императрицы садятся за столом с несколькими старыми дамами, вроде княгини Салтыковой, графини Барановой, графини Тизенгаузен. Граф Шувалов и граф Апраксин состоят членами этих вечеров с их основания. Молодежь, которую составляют девицы более чем зрелого возраста: m-elles Бартеневы – 45 и 35 лет, m-elle Гудович – 30, графиня Толстая – 30, m-elle Воейкова – 30, я – 26. Всех нас, достигших вполне зрелого возраста, сажают за детский стол; из молодых тут только Александра Долгорукая и Мария Фредерике. Смакуем чай, очень жиденький, очень водянистый, очень сладкий, закусывая бисквитами, вкус и форма которых никогда не менялись с незапамятных времен. Обсуждаем погоду сегодняшнего утра или другой вопрос столь же животрепещущей современности. Затем приступаем к чтению. Шувалов усаживается со своим романом, ни заглавия, ни автора которого никто никогда не знал, и монотонным голосом, в нос, развертывает перед нами запутанный клубок убийств, похищений, отравлений, засад, измен, повешений, объяснений в любви, рассуждений, разговоров, заклинаний, колдовства и всякого рода катастроф, которые составляют интерес запутанного романа XIX века. Никто не знает, о чем идет речь, можно разобрать только несколько имен и несколько повторяющихся повышений и понижений голоса. Чтец, наполовину усыпленный своим собственным голосом, делает часто странные ошибки, произнося одно слово вместо другого. Иногда какое-нибудь историческое имя, дата или еще что-нибудь вдруг пробудят усыпленное внимание аудитории.

Вчера, например, не знаю каким образом, Эней вдруг оказался примешанным к весьма трагическим приключениям некоей m-elle Esperance. Эней? Об этом господине когда-то что-то слышали. Наводим справки, выясняется, что это был герой Троянской войны. Хотим узнать, кто же была его жена. Кто-то высказывает предположение, что то была Дидона. Кто-то другой говорит, что Дидона была не совсем его женой. Обращаемся к дикционеру Bouillet. Делаем открытие, что Эней был мужем Креузы и Лавинии и отцом Аскания. После таких точных разъяснений возобновляем чтение. В это время зрелая молодежь занимается сплетнями sotto voce (вполголоса), вспоминают различные мелкие скандалы прошлых времен, ибо в настоящем все всегда чисто и гладко и о настоящем не говорят. В одиннадцать часов подают ужин, есть никому не хочется, но все едят от скуки и портят себе на ночь пищеварение. После ужина императрицы говорят несколько слов присутствующим и отпускают их. Это повторяется каждый вечер с тех пор, как существует двор, и будет повторяться каждый вечер, доколе он будет существовать. Некоторые лица изменятся, но картина все будет прежняя и всегда будут продолжать убивать драгоценное время, которым можно было бы воспользоваться для развития или развлечения ума. Больше всего восхищаюсь при дворе умением всегда пользоваться людьми обратно их талантам. Такой-то имеет дар чтения вслух – его сажают за карты, другой поет – его заставляют щипать корпию, эта весела и умна – ее сажают за игру в лото, та хорошо вышивает – ее заставляют разговаривать, третья красива – ее заставляют петь; таким образом, с редкой проницательностью заставляют вас проявлять те таланты, которыми вы не обладаете, оставляя в стороне те, которые у вас есть.

29 октября

Император в Крыму. Он посетил госпитали в Симферополе; вчера он был на Северной стороне…

Я возвратилась от императрицы очень опечаленною. Она изменилась. Прежде она любила меня. Бывали минуты, когда она серьезно говорила со мной, я чувствовала, что между нами есть близость, есть связь обоюдного расположения. Теперь уже не то: когда я вижу ее одну, она говорит, что занята или устала, и отпускает меня. На вечерах беседы состоят из отдельных отрывистых фраз, коротких анекдотов, мелких колкостей. Ни одного сердечного слова…

7 ноября

…После молебна состоялся завтрак. Случайно я оказалась по соседству с великим князем Михаилом, который уселся рядом с m-elle Гудович. На меня произвел неприятное впечатление обмен ничтожными суждениями между ними и их бессмысленное хихиканье. После такого интересного путешествия, которое только что совершил великий князь, могло бы возникнуть много интересных вопросов и ответов. Как жаль, что великие князья, очень милые по существу и далеко не глупые молодые люди, попали в исключительное общество молодых девушек, глупых и невоспитанных, которые могут оказать на них только очень дурное влияние своей глупой сентиментальностью и полным отсутствием умственных интересов. Нет ничего дурного в том, чтобы молодые люди имели дело с кокетливыми девушками, если только это кокетство остроумное и хорошего тона, но существует кокетство девичьей, совершенно нестерпимое.

В три часа государь оказал мне честь посетить меня. Он мне сказал: «Я очень счастлив, что вернулся, и очень счастлив, что мне удалось исполнить то, что я хотел. Это было мое самое горячее желание, и бог благословил меня осуществить его». Я ответила ему: «Мы тоже очень счастливы видеть Вас, ваше величество, и очень счастливы, что Вам удалось совершить поездку в Крым. Вся страна благодарит Вас и благословляет, и любит Вас за все то, что Вы сделали». Я была очень счастлива его видеть. Он стал шутить со мной, говоря, что ему жаловались на то, как часто я была в убийственном настроении. Я ответила, что если мое настроение было убийственно, то это было вызвано еще гораздо более убийственным настроением императрицы, которая очень плохо переносила разлуку с его величеством, но что я надеюсь, что с его возвращением вернется к нам и хорошая погода. Он мне сказал, что сегодня ночью разбудил свою дочку и что она его узнала…

10-го прибыла королева Анна. Государь и вся царская семья, кроме вдовствующей императрицы, проехали ей навстречу в Гатчино, где состоялся обед. Княгиня Салтыкова и я сопровождали императрицу, чтобы принять придворных дам королевы, с которыми мы обедали в Арсенале. Не знаю, вследствие какого недоразумения королева, приезд которой был назначен на 5 часов, уже несколько минут как была во дворце, когда в 4 часа государь прибыл туда. Княгиня Салтыкова и я пошли было посетить кабинет покойного императора, как вдруг навстречу оттуда выплыли королева, государь, государыня и остальные члены семьи, все в слезах. Мы почувствовали себя очень неловко среди этой умилительной сцены. Сделав почтительный реверанс, мы поцеловали руку ее нидерландского величества. После обеда поехали в Царское, произвели там по отношению к господу богу маленькую демонстрацию в форме молебна, к которой вряд ли он был особенно чувствителен. Затем началась церемония представления. Королева была чрезвычайно милостива, говорила массу любезностей и делала бесконечные реверансы; из одного ее реверанса можно было выкроить десять наших. Королева Анна – очень почтенная женщина, полная старых придворных традиций и преданности этикету, и еще не отправила приличия ко всем чертям, как это принято в наше время. Наши молодые великие князья и княгини, которые покатываются от смеха и делают гримасы за спиной своей тетки, лучше бы сделали, если бы последовали ее примеру…

13-го вечером

Государь объявил нам сегодня вечером, что великий князь Николай помолвлен с принцессой Александрой Ольденбургской. Государь и государыня в восторге от этой свадьбы, и все вообще довольны, так как принцесса Александра, кроткое и симпатичное существо, должна оказать хорошее влияние на великого князя. Уже летом была речь об этой свадьбе, но тогда великий князь как будто не очень охотно на это шел. Он в то время довольно усиленно и с некоторой сентиментальностью ухаживал за одной из фрейлин императрицы; это ухаживание было очень невинно и, по существу, довольно бессмысленно. Девица была весьма болезненная и некрасивая, правда добродушная, но далеко не стоящая принцессы Александры, которая, не будучи красивой, пленяет свежестью своих 17 лет и искренностью и добротою, отражающимися на лице. М-elle Пиллар уехала в Венецию для восстановления здоровья, а также для избежания тех недоброжелательных разговоров, которые всегда на вас навлекает внимание великих мира сего, и свадьба устроилась.

К. фон Нефф. Александра Ольденбургская. XIX в.

Надо надеяться, что в своем почетном положении мужа великий князь образумится. Это ему совершенно необходимо, так как он провел свою жизнь в далеко не блещущем умственными интересами обществе фрейлин своей матери. Уже несколько дней говорят об этой свадьбе как о решенном деле. Хотя государь уверяет, что ему об ней стало известно лишь с сегодняшнего дня, но всегда есть люди, лучше осведомленные, чем сам государь, относительно всего того, что его касается. Говорят также много о браке великой княгини Марии Николаевны и уверяют, что он скоро будет объявлен. Будет очень досадно, если этот слух оправдается; это произведет дурное впечатление. Говорят, что Строганов объявил, что никогда не вернется в Петербург, если его положение не будет оформлено, что ему надоело видаться с своей женой по спартанской манере. Тем не менее я надеюсь, что в этом случае государь не уступит…

24 декабря

Сегодня, в сочельник, у императрицы была елка. Это происходило так же, как и в предыдущие годы, когда государь был еще великим князем, – в малых покоях. Не было никого приглашенных; по обыкновению присутствовали Александра Долгорукая и я; мы получили очень красивые подарки. Была особая елка для императрицы, елка для императора, елка для каждого из детей императора и елка для каждого из детей великого князя Константина. Словом, целый лес елок. Вся большая Золотая зала была превращена в выставку игрушек и всевозможных прелестных вещиц. Императрица получила бесконечное количество браслетов, старый Saxe, образа, платья и т. д. Император получил от императрицы несколько дюжин рубашек и платков, мундир, картины и рисунки. Впрочем, я должна сознаться, что вся эта выставка роскоши вызывает во мне скорее чувство пресыщения и печали, чем обратное. То, что так легко дается, не может уже доставить удовольствия, и когда обладаешь таким количеством вещей, уже не можешь испытывать по отношению к ним чувства собственности. Не знаю, почему в этот рождественский вечер я уже не чувствовала себя свободной, может быть, потому, что там собралась вся императорская фамилия, и у меня было чувство, что я чужая среди этого блистательного общества. Императрица к нам очень добра, но остальные члены семьи совсем нет, и у меня такое чувство, что они с недоброжелательством смотрят на все те милости, которыми нас осыпают император и императрица. Когда они были великим князем и великой княгиней, на них гораздо меньше обращали внимания, а на нас поэтому никакого; но теперь их милость чрезвычайно высоко ценится. Великий князь Константин, который по природе чрезвычайно неучтив, мимоходом сказал нам очень нелюбезную вещь, сделавшую на меня особенно неприятное впечатление вследствие состояния духа, в котором я уже находилась. Я с трудом удержалась, чтобы не расплакаться там же, и расплакалась, вернувшись к себе…

26 декабря

Сегодня молодая принцесса Ольденбургская перешла в православие; она, по-видимому, понимала все значение того акта, который совершала, и казалась глубоко сосредоточенной. Она была одета в белое атласное платье и очень просто причесана. Выглядела она некрасивой: волнение дурно отражается на цвете ее лица, а это единственно, что в ней хорошо. Черты лица у нее грубоваты и очень неправильны, но выражение чистоты, искренности и мягкости привлекает к ней симпатии.

27-го декабря состоялось обручение. Все собрались около часа. Государь вышел под руку с королевой Анной и императрицей; за ними следовали жених и невеста. На молодой принцессе был белый трен, весь украшенный листьями роз, полосами спускавшимися по материи, – туалет, замысел которого гораздо поэтичнее, чем красиво его выполнение. В церкви была толпа. Дамы давили и толкали друг друга, чтобы встать на лучшие места. Вообще при подобного рода торжествах мало соблюдается порядок и приличие, и в таких случаях трудно поверить, что находишься среди лучшего общества столицы. Так как я не люблю ни толкать, ни самой быть толкаемой, то держусь осторожно сзади, и потому ото всех этих торжеств я выношу только одно чувство утомления от продолжительного стояния в тяжелом придворном платье. Императрица обменяла кольца молодых вместо императрицы-матери, которая слишком слаба, чтобы присутствовать. Вчера же императрица Мария подводила молодую принцессу к причастию. Должен был состояться большой банкет; поэтому приглашенные в придворных платьях остались дожидаться во дворце. Моя комната наполнилась друзьями и знакомыми, расположившимися в ней в ожидании обеда. Мне же пришлось менять свой туалет в присутствии всех их, так как я должна была спуститься к императрице-матери, при которой я была дежурная. Мне было чрезвычайно неприятно раздеваться таким образом при публике, и так как я была нездорова и утомлена, то и настроение мое было отвратительное. Банкет был блестящий: пели итальянцы, было произнесено шесть тостов, сопровождавшихся пушечными залпами. Я вернулась такая усталая, что тотчас же легла в постель, чтобы дать отдых моей спине и моему настроению…

1856 год

8 января

Я совсем несчастна сегодня. Уже вчера в городе разнесся слух, что мы соглашаемся на мир на унизительных основах австрийских предложений: свобода плавания по Черному морю, уступка части Бессарабии и крепости Измаил, отказ от покровительства восточным христианам. Я все еще не верила, хотя все об этом говорили на концерте у императрицы. Но сегодня утром появилась официальная статья в «Journal de St. Petersbourg», подтверждающая наш позор. Я не могу повторить всего, что я слышала в течение дня. Мужчины плакали от стыда, а я, которая так верила в императрицу! Я не выдержала и пошла к ней сегодня вечером. Если все ее обманывают, один человек по крайней мере скажет ей правду, один принесет ей отголосок общественного мнения. Она мне сказала, что им тоже это очень много стоило, но что Россия в настоящее время не в состоянии продолжать войну. Я ей возразила то, что повторяют все, что министр финансов и военный министр – невежды, что нужно попробовать других людей, прежде чем отчаяться в чести России. Она мне ответила, что я сужу слишком страстно и что об этих вещах нужно судить спокойно. Я отношусь страстно, это верно, как и вся Россия относится страстно к своей чести. Я была до такой степени вне себя, что мне ничего не стоило повторить императрице все самые суровые суждения, которым их подвергают. Она выслушала меня терпеливо и кротко, без раздражения и волнения. Эта женщина или святая, или деревяшка! Я предпочитаю думать, что она святая. Если бы я не любила ее так сильно, я бы не страдала так. Они не понимают того, что делают, и того, как они подрывают основы собственной власти, когда подвергают честь России четвертованию. У меня душа разрывается. Я так их люблю и в то же время так негодую на них. Но я по крайней мере рада, что была правдива по отношению к императрице. Это единственное, чем я могу доказать ей свою преданность, и я буду продолжать это делать до тех пор, пока она меня от себя не прогонит.

9 января

Редко в жизни я была так огорчена, как теперь. Самые тяжелые минуты жизни – это те, когда сознаешь, что ошибся в своих привязанностях и своих верованиях; когда приходится признаться в том, что те чувства, на которых зиждилось наше счастье, были основаны на иллюзии. У меня уже были такие минуты в жизни. Всякое человеческое существо исполнено лжи и слабости; ни на одном из них ничего строить нельзя. Не Россию я оплакиваю. Я знаю, что Россия выйдет победительницей и из этого испытания, она не может быть унижена. Я оплакиваю императора и императрицу: они испытания не выдержали, они ослабели в своей вере…

22 января

Приехал князь Вяземский. Я видела его у его матери. На вечере у императрицы начали читать рукопись Милютина о царствовании императора Павла I. Он хочет хвалить его, но, в сущности, выходит, что он его критикует. Он говорит, что Павел первый ввел систему, которой после него следовали все его преемники, – вмешиваться во все мельчайшие подробности дел, вместо того чтобы поручить ведение их доверенным людям, избранным государем, что он первый взял в свои руки внешнюю политику, приняв за правило руководиться не интересами страны, а внушениями великодушного и рыцарского темперамента, одним словом, что он первый заменил всю правительственную машину личной своей волей, другими словами, сделался деспотом, вместо того чтобы быть государем. Я заметила, что Милютин странно хвалит императора Павла, что эта похвала больше похожа на критику. А императрица сказала: «Мы теперь знаем, по крайней мере, кому мы обязаны теми прекрасными порядками, которые привели нас к тому, до чего мы сейчас дошли. Я спрошу Милютина, воображает ли он действительно, что он оказывает большую честь императору Павлу, приписывая ему начало этой прекрасной системы?»

Я удивилась, что императрица была так откровенна. Эта женщина для меня непостижимая тайна. У нее иногда вырываются слова, которые показывают, что она с полнейшей ясностью понимания судит о людях и вещах ее окружающих, что она видит все недостатки, всю мелочность этой среды, каждое ее слово показывает, что она понимает и ценит ум, и тем не менее она ничего не делает для того, чтобы мнение ее принималось во внимание и брало верх, чтобы были искоренены или ослаблены бесчисленные злоупотребления, накопившиеся повсюду. Если допустить, что к этой осторожности ее вынуждают семейные соображения, что мне едва ли кажется вероятным ввиду ее прекрасных отношений с государем, но если бы это действительно было так, в ней замечалось бы раздражение, уныние, но и этого совершенно нет. Она смотрит на государственные дела очень умно, очень проницательно, дела идут чертовски скверно, а у нее такой вид, как будто это ее совершенно не касается, в то же время она относится к стране вовсе не равнодушно, наоборот. Что же это такое? Недавно один очень умный человек говорил моему отцу, что он имел честь целый час разговаривать с императрицей: «Эта женщина, кажется, очень умна, она прекрасно понимает положение, а также и тех очень посредственных людей, которые ее окружают, но, по-видимому, она делает над собой большие усилия, чтобы не высказывать своего мнения». Впрочем, довольно естественно, что я, которая всегда испытываю потребность высказывать свое мнение очень резко и веду пропаганду с оружием в руках, не понимаю такой сдержанной натуры, какова императрица. У меня, вероятно, очень мало проницательности…

19 марта

Вышел манифест о мире, и в церквах служили молебны. Этот манифест, как и все остальные за время этой войны, написал Блудов. Он удачно составлен, но кого хотят они обмануть и кого им удастся обмануть? Не лучше ли в унижении со смиренным достоинством опустить голову, чем афишировать самоуверенность, которой нет в сердце. В унижении, глубоко и по-христиански воспринятом, уже есть начало возрождения, но увертки никогда ни к чему не приводят. Правду, всю правду, одну правду!..

26 августа

День, назначенный для коронации, наконец наступил. Государь и государыня накануне покинули свою прелестную резиденцию в Останкине, чтобы быть в Москве к 4 часам, к тому моменту, когда первый удар колокола к вечерне должен был возвестить москвичам о приближении великого торжества. Погода была великолепная, оживление и шум на улицах, особенно на кремлевских площадях, были оглушительны. Вечером состоялась всенощная в церкви Спаса за Золотой Решеткой в присутствии государя, государыни, всей императорской фамилии, иностранных принцев и всей свиты. Служба продолжалась очень долго, так как читались еще молитвы последования к причастию. После этого государь и государыня облобызались со всеми членами семьи и, поклонившись нам, удалились к себе для исповеди. В этот день я императрицы больше не видела, но послала ей образа, которые мне прислал один отшельник из Саровского монастыря, чтобы благословить ее к венцу, как это говорится по-русски. Так как образа пришли как раз накануне коронации, я непременно хотела, чтобы они были переданы императрице немедленно. Вечером я получила от нее несколько слов, написанных карандашом, с благодарностью и просьбой молиться за нее. Не могу сказать, до какой степени я была этим тронута.

М. Зичи. Шествие государыни императрицы Александры Федоровны с Красного крыльца в Успенский собор (для коронации).

Из Коронационного альбома Александра II. 1856

В воскресенье с пяти часов утра Кремль был запружен рядами экипажей и толпой народа. Весь этот шум совершенно разогнал сон, и все были на ногах гораздо раньше, чем было нужно. В восемь часов я отправилась в Екатерининский зал, уже полный статс-дамами и фрейлинами. Мы слишком поторопились, как это часто бывает в подобных случаях, и нам пришлось ждать целый час, прежде чем появилась вдовствующая императрица. Она вышла в императорской мантии и в короне; за ней следовала вся императорская фамилия, иностранные принцы и двор; процессия направилась в Успенский собор. Четверть часа спустя появился государь под руку с императрицей. Он был бледен и даже грустен. На императрице было платье с треном из расшитой серебряной парчи, обрисовывавшее ее тонкий, еще юношеский стан; несмотря на большой рост, ее худоба и хрупкое сложение придают ей вид очень молодой девушки. На голове у нее не было никакого убора, волосы были зачесаны совсем просто, с двумя длинными локонами, спускавшимися на плечи. Она двигалась медленно; казалось, что она едва прикасается к земле; глаза ее все время были опущены вниз; и во всем выражении ее лица было столько чистоты и сосредоточенности, что сердце сжималось от чувства благоговения, но в то же время и грусти. Меня всегда поражало это выражение лица императрицы среди всей пышности и блеска двора. Кажется, будто она уходит в себя, в собственный внутренний мир, чтобы спастись от мира внешнего, чуждого ее душе. Этим выражением она привлекает меня и вместе наводит на меня грусть, точно воспоминание о дорогом умершем человеке. Сегодня это выражение особенно ощущалось…

За государем следовали великий князь Константин и принц Ольденбургский, за государыней – ее брат, принц Александр, и герцог Георг Мекленбургский. За ними шли четыре статс-дамы, которые должны были укрепить корону на голове императрицы: княгиня Воронцова, княгиня Салтыкова, г-жа Клейнмихель и г-жа де Рибопьер, и восемь дежурных фрейлин, среди которых была и я. Минута, когда мы вышли на Красное крыльцо, была поразительна. Погода была великолепная; это был лучший день за все лето, которое было очень дождливо. Солнце сияло, и в его лучах сверкали на солнце оружие и мундиры войск, расположенных на площади между тремя соборами. Эстрады были переполнены публикой, дамами в нарядных туалетах; за решеткой виднелись потоки народа. Во всех церквах трезвонили колокола, пушки гремели; поклон царя народу был встречен оглушительным криком, и военная музыка заиграла национальный гимн. Спустившись с лестницы, их величества стали под балдахин, который несли высшие сановники государства. При входе их в Успенский собор Филарет обратился к государю со словом; затем их величества подошли к мощам и к иконам, прежде чем взойти на ступеньки трона, где их уже ожидала вдовствующая императрица и у подножия которого находилась вся императорская фамилия и иностранные принцы. Иностранные послы стояли на ступеньках справа от трона, особы первых четырех классов, предводители дворянства и т. п. – на задних ступеньках, статс-дамы, фрейлины и свитские кавалеры, участвовавшие в шествии, – на ступеньках слева.