Текст книги "Копенгагенский разгром"

Глава 19

Оживление усилилось. Датские военные засуетились, принуждая публику к упорядоченности. Толпу разделили на две части так, что образовался живой коридор. Ко мне подошел офицер и, приложив два пальца к виску, представился:

– Коммодор Стен Билле. Приближается лодка с вашим командующим. Предлагаю организовать совместный конвой…

Датские солдаты разделились на две шеренги и встали вдоль живых стен. По моему приказу мои ребята встали у берега. Я огляделся и заметил, что теперь толпой завладели отнюдь не добрые чувства. Только что народ ликовал, благодарный кронпринцу за прекращение бойни, однако прибытие англичан в качестве победителей вызвало неприязнь. Я поежился, сообразив, что и сам, и все члены дипломатической миссии все это время находились под угрозой страшной смерти. Толпа, подверженная легкой смене настроения, могла в любой момент учинить кровавую расправу над горсткой неприятелей, оказавшихся под рукой.

Я окинул взглядом бесстрастные лица датских гвардейцев, подчинявшихся коммодору Билле, и немного успокоился. Похоже, что отсюда угроза не исходила.

Кого мне стоило теперь опасаться, так это англичан. Сэр Хайд Паркер пришел в себя, и все знали, что никакого приказа не было. Я состряпал поддельный приказ и спровоцировал войну. Не удивлюсь, если между Англией и Данией разгорится новый военный конфликт – за право повесить графа Воленского.

Я с опаской следил за приближавшейся лодкой. На переговоры явились сэр Горацио Нельсон, сэр Томас Мастерман Харди и сэр Сидней Фримантл. Вице-адмирал ступил на берег. Готовый к докладу капитан Тезигер сделал несколько шагов вперед, но лорд Нельсон смотрел на меня поверх плеча Фредерика таким взглядом, что тот стушевался. Я вышел навстречу и отрапортовал:

– Господин вице-адмирал, сэр! Отряд Висельника операцию по принуждению датчан к миру завершил!

Мое сердце колотилось так, словно в нем все еще взрывались ядра. Я испытывал неожиданный душевный подъем из-за торжественности момента, из-за внезапно нахлынувшей гордости за успешное окончание кампании. И одновременно терзал меня страх: обман с приказом раскрыт!

Я самодовольно чеканил каждое слово и трепетал: вот закончу доклад и услышу: «Арестовать его! И повесить!»

– Good job, Воленский! – воскликнул в ответ сэр Горацио Нельсон.

Я с облегчением улыбнулся. Вице-адмирал шагнул вперед и обнял меня единственной рукой. Я осмелился похлопать его по спине и услышал шепот:

– Воленский, адмирал Паркер утверждает, что приказа не было.

Дыхание перехватило, я хотел отпрянуть, но вице-адмирал удержал меня и продолжил:

– Воленский, пусть мы нарушили приказ… Это был прекрасный бой! Превосходная операция! Вся ответственность будет на мне. Ради этой победы я готов пойти под суд!

Он опустил руку и решительными шагами двинулся вперед. Я поспешал следом, теряясь в догадках: должен ли я благодарить вице-адмирала или, напротив, выразить обиду за то, что он присваивает себе победу? Сэр Горацио Нельсон шел не оборачиваясь, не обращая на меня более никакого внимания, – таким манером дал знать, что вопрос исчерпан. «Никто не узнает о вашем подвиге», – вспомнил я слова Фредерика Тезигера. «Пожалуй, это лучше, чем болтаться на рее», – решил я.

Мы прошли через живой коридор, протянувшийся до замка, куда убыл кронпринц – подготовиться к торжественной встрече. Солдаты Отряда Висельника и гвардейцы коммодора Билле составили кортеж.

Мы пробыли в Копенгагене неделю. Все это время сэр Горацио Нельсон вел переговоры с кронпринцем об условиях перемирия. В дипломатии вице-адмирал оказался не столь искушен, сколько в военном искусстве. Да и противник оказался непростым. Однажды сэр Бенджамин Томпсон обмолвился, что хитрый лис граф Бернсторф шаг за шагом отвоевывает у англичан то, что добыто в кровавом бою.

Жан коротал время в обществе кота Нуара и белокурых созданий, не слишком обремененных патриотическими чувствами. А я хлопотал перед датскими властями о том, чтобы Артемия Феклистова выслали в Россию.

Сэр Хайд Паркер за все семь дней ни разу не сошел на берег. Он отправил гонцов с донесением в Лондон – между прочим, на захваченном у датчан корабле, – и ждал от Адмиралтейства предписания, как поступить с вице-адмиралом, самовольно учинившим нападение на Копенгаген. Поговаривали, что трибунала не будет, поскольку в Балтийском море в полной боевой готовности стоят шведская и российская флотилии, а разгромить их способен только один человек – сэр Горацио Нельсон.

Эти разговоры внушали мне беспокойство. Окрыленный недавним успехом, я ломал голову над новым фантасмагорическим трюком, чтобы не допустить похода против российского флота. При трезвом рассуждении я понимал, что еще раз одурачить англичашек мне не дадут.

Прусское судно затонуло. Ни барона фон Нахтигаля, ни капитана Оливера Годена никто более не видел. Предполагаю, что здоровяк Годен разделался с пруссаком, а затем и сам волею случая погиб.

Виконтесса де Понсе находилась на излечении. Я не виделся с нею, но посылал регулярно мосье Каню наводить справки о ее состоянии. Датские эскулапы сделали все возможное, так что она быстро пошла на поправку и на третьи сутки сбежала из госпиталя, скрывшись в неизвестном направлении.

Незавиднейшим образом сложилась судьба Артемия Феклистова. Вопреки моим стараниям датчане выдали его англичанам, и по приказу лорда Нельсона Феклистова незамедлительно повесили.

Казнь повергла меня в уныние, однако дело было не в том, что я лишился возможности предъявить российским властям преступника. Как бы то ни было, я не желал ему такой участи, хотя он и заслужил самого строгого наказания. Просто мне не нравилось, что англичане вершили суд над моим соотечественником.

А потом из Англии на фрегате «Laton» прибыл лорд Сент-Эленс. Он доставил несколько приказов, в соответствии с которыми сэр Хайд Паркер отзывался в адмиралтейство, а сэр Горацио Нельсон назначался главнокомандующим.

Новый commander-in-chief отправил в Англию меня и «Джека Кэну» на одном корабле с бывшим главнокомандующим и его женой.

– Надеюсь, сэр Хайд Паркер доберется до Лондона живым, а миссис Хайд Паркер неопороченной, – съехидничал на прощание лорд Нельсон. – Компанию вам составит утомленный войною сэр Бенджамин Томпсон.

Я с нетерпением жаждал встречи с графом Воронцовым – хотелось поскорее увидеть русского человека, более опытного и зрелого, нежели я, который мог бы подсказать, что делать, как быть теперь, когда миссия моя провалилась и российское серебро, предназначенное государем императором для поддержки Мальтийского ордена в Европе, утонуло.

– Мы пройдем мимо Грейт-Ярмута, поплывем в Дувр, – сообщил мне лорд Томпсон. – Чуть дольше по морю, но ближе до Лондона по суше.

– А можно высадить меня в Ярмуте? Хочется быстрее на сушу, – пошутил я.

Впрочем, путешествие стало недолгим, хотя и утомительным. Вынужденное соседство с Жаном Каню раздражало меня. Я удивлялся тому, что столько лет терпел мосье подле себя. В сердцах хотелось выкинуть за борт французишку или хотя бы его паршивого кота. Обормот целыми днями нежился на коленях канальи, а меня оцарапал, когда я почесал его за ухом. Такой была благодарность Нуара.

Не знаю почему, но Жан никак не выходил у меня из головы. Я все время думал о нем. Мало того что эти мысли мучили меня, так я еще нашел странное увлечение: целыми днями наблюдать за мосье. За годы его службы я изучил каждый его жест и ничего нового не находил. Но с каким-то болезненным удовольствием подмечал, как он двигается, как зевает, как перекатывается его кадык, как топорщатся усы. Чем больше следил за ним, тем большая ненависть и злость закипала во мне. Я решил, что отделаюсь от него, как только сойдем на сушу, и едва сдерживал ярость, воображая, как однажды вновь застану его в объятиях с Николь. Я решительно не понимал, что женщины и кошки находили в шельме?!

Некоторое разнообразие в скучные будни вносило общение с лордом Томпсоном. Мистер Суповар вновь увлекся поварским делом. С утра он толкался на камбузе и лично взвешивал уксус, ячмень и кукурузу, идущие в суп. А в обед с умильной физиономией следил за тем, как получившимся пойлом кормят собранный в трюме сброд.

– Я никак не могу взять в толк, какие вершины кулинарного искусства вы пытаетесь постичь? – спросил я.

– Видите ли, граф, – ответил сэр Бенджамин заговорщицким тоном, – я хочу довести до совершенства миф о супе.

– Что это значит? – удивился я.

– В трюме содержится шестьдесят четыре человека. – Мы находились на верхней палубе, и он ткнул пальцем под ноги. – Я пытаюсь изобрести такой суп, чтобы потратить на каждого не более пенса.

– Экономия, – кивнул я. – Но что это за миф о супе? Не слыхал о таком.

– О, – лорд Томпсон развел руками, – суп – это величайший миф в истории цивилизации.

– Я вас не понимаю.

– Суп – абсолютно бесполезная еда, – подмигнул он.

– Впервые слышу такое суждение, и оно представляется мне экстравагантным, – хмыкнул я.

– Более того, – наставническим тоном продолжил лорд, – суп вреден для желудка.

Я вскинул брови и промолвил:

– Вы говорите удивительные вещи.

– Судите сами, – улыбнулся лорд. – Звери не питаются жидкой пищей. Жидкая пища – изобретение человека.

– Отнюдь не худшее изобретение, – вставил я.

– Вынужденная мера жителей севера: им приходится растапливать или разогревать пищу, – заявил собеседник.

– Но любой самый захудалый лекарь докажет вам полезность супа, – возразил я.

– Чем и внесет свой маленький вклад в мифотворчество! – воскликнул сэр Бенджамин Томпсон. – И заметьте, это не заблуждение, а именно миф. Миф, созданный в угоду государственной военной машине! На протяжении всей истории фараоны, короли, цари, императоры ведут войны. Армии – большие и маленькие – постоянно находятся в походах. Их нужно кормить, а это непросто. Требуются хорошо организованные службы доставки и готовки провианта. Эти службы должны не просто поспевать за действующей армией, а в идеальном варианте обгонять ее, чтобы во время коротких привалов успеть накормить солдат.

– Ну, по-моему, в хороших армиях эти службы превосходно налажены, – заметил я.

– Да, но посудите сами, какая морока тащить обозы с провиантом ради того, чтобы кормить тех, кто погибнет в первом же бою. Отсюда и родилась идея: заменить твердую пищу жидкой. Задача существенно облегчается. Обозы везут минимум твердой пищи, а уж воду-то можно добыть на месте.

Рассуждения лорда Томпсона позабавили меня. Он настолько уверовал в свою абсурдную теорию, что переспорить его не представлялось возможным. И я решил обратить его внимание на этическую сторону дела:

– Но это кощунственно! Держать впроголодь людей, отправленных на защиту интересов сюзерена!

Сэр Бенджамин хмыкнул, смерил меня насмешливым взглядом и сказал:

– Кощунственно. Не более, чем вообще отправлять людей на смерть.

Я смутился, поймав себя на мысли о том, что и сам до недавнего времени рассуждал так же. Что-то перевернулось во мне, когда я узнал, что английская эскадра направляется громить российский флот.

Не дождавшись от меня ответа, лорд Томпсон продолжил:

– Государство создается исключительно для того, чтобы подавлять своих подданных. Большинство политиков прикрывают свои действия красивыми словами, но в действительности вопроса «этично или неэтично» не существует. Действует принцип рациональности, «нужно или не нужно» – вот и весь вопрос. Я не знаю, кто был первым эскулапом, придумавшим и обосновавшим полезность жидкой пищи. Но затем его идею подхватили. Тысячи ученых мужей, эскулапы и кулинары, будучи сами в плену заблуждения, поддерживают и развивают миф.

– Послушать вас, так солдат и вовсе кормить ни к чему, – фыркнул я.

– Именно так! У меня была замечательная мысль на этот счет! Я пытался доказать, что вода содержит все необходимые для организма вещества и что достаточно пить одну только воду, но, к сожалению, опыт прошел неудачно. И тогда я задался целью разработать диету из расчета одного пенса на человека в день. Наиболее удачным оказался…

– …гороховый суп! – воскликнул я, вспомнив, как в трюме с удовольствием поглощал отвратное пойло.

Долгожданное событие прервало наш разговор. Высокие утесы с отвесными белоснежными стенами возвышались над водой. Над мачтами мяукали чайки.

– Dover! Dover! – кричали радостные англичане.

Глава 20

В Дувре случилось неожиданное объяснение с мосье Каню. Затеял разговор сам французишка. Мы зашли в небольшую таверну, сели за столик. Я крикнул кельнера, но никто из прислуги не обратил на нас внимания.

– Проклятые-с англичане, – проворчал Жан.

Еще пять минут прошло в ожидании. Я вновь кликнул кельнера. Прислуга и посетители оживились. На нас бросали вполне доброжелательные, но лукавые взгляды и перешептывались. В третий раз, уже повышенным тоном, я потребовал обслужить нас. Кот Нуар, дремавший на коленях у Жана, выразил мне неудовольствие хмурым взглядом. Но к нам никто не подошел.

У меня чесались руки набить физиономию кому-нибудь из англичашек. Но я сдержался и велел французишке идти за едой. Каналья посадил кота на стул и отправился к буфетной стойке. Я ожидал, что Жан нарвется на грубость, но мосье Каню нашел подход к заносчивым англичашкам. Они посмеялись с буфетчиком и даже обменялись рукопожатием.

– Вот каналья, – пробурчал я.

Но свиные колбасы и картофель смягчили мое настроение. Тогда-то Жан и затеял неожиданный разговор:

– Барин-с, сударь-с вы мой. Не соблаговолите ли дать мне небольшой-с отпуск-с?

– Отпуск? – удивился я. – Но мы же едем в Лондон.

– А я никуда-с не денусь. Разумеется, поеду-с в Лондон-с.

– Но какой тебе прок в таком отпуске? – недоумевал я.

– Барин-с, сударь, осмелюсь предположить-с, что вам хотелось бы побыть-с в одиночестве-с, отдохнуть-с от моего общества-с, так сказать…

– Ну что ты, Жан?! – всплеснул я руками, уязвленный тем, что слуга обнаружил, да еще и решился врачевать мой душевный недуг.

– Я хотел как лучше-с, – ответил он.

Я отвел глаза и столкнулся с ленивым презрительным взглядом Нуара. Совесть замучила меня. Я вел себя хуже паршивого кота. Жан спас мне жизнь, а я даже не соизволил приложить усилие, чтобы примириться с ним. Но он был прав, я нуждался в отдыхе от его общества.

– Знаешь, Жан, я ведь и не отблагодарил тебя, а ты спас мою жизнь. И впрямь не пристало мне помыкать тобою. С этой минуты будем просто товарищами! А слугу я уж найду какого-нибудь, – сказал я.

– Барин-с, сударь! – замахал руками Жан. – Служить вам – вот смысл-с моей жизни! Я просто-с хотел-с небольшой отпуск-с!

– Хорошо-хорошо! Потом разберемся. Покамест наградить тебя я могу разве что из денег, выигранных в пари у английских офицеров… Но по приезде в Россию получишь от меня денежное вознаграждение, – решительно кивнул я.

Мое обещание понравилось Жану. Спор прекратился. Мы закончили трапезу и разошлись в разные стороны как хорошие знакомые.

Я знал, что должен как можно быстрее увидеть графа Воронцова, однако накатила смертельная усталость, и я позволил себе небольшой отпуск, растянув путь до Лондона на несколько дней.

Появилось некоторое неудобство. В трактирах и пабах для порядка я трижды требовал обслужить меня, а затем сам отправлялся к буфетной стойке. Всякий раз, когда я переступал порог питейного заведения, следом, едва не наступая мне на пятки, заходил Жан, неизменно с котом Нуаром. Постоянные встречи с мосье Каню я объяснил тем, что за долгие годы мы привыкли трапезничать в одно и то же время. Жан не драл глотку, а сразу же подходил к буфетной стойке. Но обслуживал теперь он только себя одного и, получив заказ, садился за отдельный столик, откуда приветствовал меня легким кивком. Кот даже взглядом меня не удостаивал.

Я полагал, что спесивые англичашки не хотят обслуживать проезжего иностранца. И только в Лондоне узнал, как ошибался.

Граф Воронцов был удивлен и обрадован моему появлению. Он с гордостью сообщил, что вновь назначен послом, я наскоро его поздравил. А потом рассказ о моих злоключениях и об обстоятельствах, при которых лорд Нельсон принял решение разгромить Копенгаген, затмил остальные новости.

К моему удивлению, узнав о неблаговидной роли мадемуазель де Понсе, Семен Романович только и обронил:

– Надо же. А казалась таким ангелочком.

– Да уж, ангелочек, – с иронией повторил я. – Горничную свою попросту бросила. А та оказалась смышленой девушкой. Она помогла мне в Ярмуте…

При упоминании о Николь краска залила мои щеки, и я не решился выяснять подробности о бывшей горничной виконтессы де Понсе. И вдруг я увидел на полке коробочку, обернутую бархатом.

– Семен Романович! – воскликнул я, указав на нее.

– А-а, это мой маленький сюрприз!

– Право, мне крайне неловко. Когда инспектор Салливан сообщил об убийстве, я так переживал, что по нелепой случайности сунул в карман чашечку.

Семен Романович рассмеялся, взял коробочку и передал ее мне.

– Вот и пусть останется у тебя – на память о приключениях в Англии.

– Но как она к вам вернулась? – спросил я и почувствовал, что снова краснею.

– Горничная виконтессы, Николь, привезла ее из Ярмута, – ответил граф Воронцов. – Да не волнуйся, она неплохо устроилась. Ты лучше вот что скажи. Как Артемий Феклистов оказался там? Ты же опознал его труп…

– Я ошибся. Скажите, а Камышова так и не нашли?.. Я уверен, что не нашли.

– Нет, не нашли, – ответил граф Воронцов, на мгновение замер и воскликнул: – Ты хочешь сказать, что тогда в пабе «Green King» убили Камышова?!

– Именно, – кивнул я. – Его лицо обезобразили до неузнаваемости. Оборвали нашивки. Позднее я обнаружил эти нашивки в сундучке Оливера Годена. Это были серебряные нашивки. Их носят офицеры Второй дивизии Балтийского флота, где и служил Камышов. А Артемий Феклистов, как и прочие офицеры Первой дивизии, носил золотые нашивки!

– Ты необыкновенно наблюдателен, – промолвил граф Воронцов.

– Задним числом, Семен Романович, задним числом, – вздохнул я и продолжил: – К сожалению, после Копенгагена Нельсон отправился в поход на Ревель. И помешать второй раз я не мог. Но уверен, что вести о копенгагенском разгроме достигли российских берегов раньше английской эскадры и наши корабли встретят англичашек во всеоружии.

– Ты сделал все, что мог. Ты просто герой! – восхитился граф Семен.

– Но я потерял серебро! Бог весть как я теперь предстану перед государем…

– Андрей, – в голосе Семена Романовича появились осторожные нотки, – ты, кажется, до сих пор не знаешь о том, что произошло в России.

– Что? – насторожился я.

Семен Романович посмотрел мне в глаза и после недолгого молчания сказал:

– Андрей, император Павел умер.

– Как это умер? – изумился я.

– Его убили.

– Как это – убили? – Я не верил своим ушам.

– Бывшие фавориты Екатерины, оказавшиеся в немилости, проникли во дворец…

Я схватился за голову, будучи не в силах поверить, что нашего государя нет в живых.

– Существует официальная версия, – вздохнул граф Воронцов. – Апоплексический удар. Но все знают…

– Но как могло такое случиться?! – воскликнул я. – А охрана? Где была охрана?

– Предательство, Андрей, простое предательство. Охрана предала его.

– И что теперь?

– Императором стал Александр Павлович.

– Король умер. Да здравствует король, – с грустью промолвил я. – Но как мог Александр Павлович допустить такое?

– Поверь мне, – со вздохом ответил граф Воронцов, – его не спрашивали.

– А вас, выходит, восстановил в правах новый государь? – догадался я.

– Да, Александр Павлович вновь назначил меня послом, – подтвердил Семен Романович. – Но ты же знаешь, Андрей, я служил, служу и буду служить России.

Я закусил губу. Выходило, в те минуты, когда я свою жизнь ставил на кон, государя императора уже не было в живых. И ради чего тогда я шел на смертельный риск?! В ушах еще звучали слова графа Воронцова: «Служил, служу и буду служить России».

Так-то оно так. Только казалось несправедливым, что за утерянное серебро теперь спросит с меня не Павел Петрович, а новый государь император Александр Павлович.

Не смея злоупотреблять гостеприимством графа Воронцова, мы поселились в небольшой гостинице на Портлэнд-стрит. По вечерам мы собирались в доме Семена Романовича на так называемый five-o’clock. Я с нетерпением ждал новостей о походе адмирала Нельсона против России. Екатерина Романовна и господин Новосильцев каждый раз заставляли меня пересказывать мои приключения. Как-то раз Николай Николаевич пожурил меня тет-а-тет:

– Эх, Воленс-Ноленс, как же это мадемуазель Элен охмурила тебя?! Я видел, как ты смотрел на нее!

Я вспыхнул, уязвленный несправедливыми упреками, но промолчал, подавив свои чувства. Новосильцев недвусмысленно дал понять: предпочтительно будет забыть о том, что авантюристка, похитившая серебро Российской империи, была протеже российского посла.

– В следующий раз буду разборчивей, – ответил я Новосильцеву.

Он с чувством пожал мне руку.

Семен Романович хлопотал об увольнении меня и мосье Каню из английского флота и выдаче нам документов для возвращения в Россию. А я почти все время проводил с Николаем Николаевичем. Он рассказывал много интересного о Лондоне и Великобритании, и я даже перестал замечать высокомерие, присущее его характеру. Иногда я бродил по улочкам один и однажды наткнулся на небольшую таверну неподалеку от нашей гостиницы. «Sweet Nicole» – так называлось заведение.

Повинуясь необъяснимому порыву, я зашел не в него, а в таверну на другой стороне улицы. Столик у окна оказался свободным. Я следил за «Sweet Nicole» и сам не знал, что надеялся увидеть. Как-то обернувшись, я встретился взглядом с кельнером. Он улыбнулся в ответ, и я подумал, что здесь надо мною не станут шутить – подадут еду на стол.

Открылась дверь, и вошел Жан Каню с котом под мышкой. Я удивился: мы не привыкли трапезничать в такое время, да и заведение я выбрал случайно. Французишка послал мне едва заметный кивок и направился к буфету. Он сразу нашел общий язык с рыжим детиной, стоявшим за стойкой. Говорили они вполголоса, и слов я не разобрал, да я и не прислушивался. Каналья чем-то развеселил хозяина таверны. Тот поделился радостью с тремя завсегдатаями, распивавшими эль в углу. Они подошли к буфетной стойке. Любопытство взяло вверх, и я попытался вникнуть в их болтовню. Но говорили они негромко, зато хохотали, заглушая слова.

А ведь эта сценка повторялась каждый раз, как мосье Каню заходил в заведения. Видно, французишка вооружился набором шуток, безотказно действовавших на кабатчиков. Я рассердился. Парнишка, сновавший между столиками, обслужил бы меня, не появись тут Жан, взявший в привычку подходить к буфетной стойке. От досады я кликнул кельнера с нарочитой резкостью. Он не обратил на меня внимания.

Для порядка я еще дважды позвал кельнера. С таким же успехом я мог и с пивным бочонком поговорить. Он игнорировал мои призывы, а сталкиваясь со мною взглядом, растягивал губы в глупой улыбке.

– Однажды мое терпение лопнет, и кто-нибудь из паршивых англичашек навсегда разучится улыбаться! – пробормотал я и направился к буфетной стойке.

На следующее утро я не устоял и зашел в таверну напротив. Она оказалась небольшой, с темной мебелью и тяжелым запахом лука. Трое посетителей – их лица показались мне смутно знакомыми – трапезничали в углу. За буфетной стойкой старичок в белом передничке протирал полотенцем посуду. Название «Sweet Nicole» оказалось единственным, что могло напоминать о горничной виконтессы.

Не успел я присесть, как дверь отворилась, порог переступил мосье Каню с котом Нуаром. Я не выдержал и закричал:

– Господи! Жан! Иногда мне кажется, что ты ходишь за мной по пятам!

– Лондон – небольшой город, мистер, – сухо ответил каналья.

Он держался так, словно мы и вовсе знакомы не были, а так – может, виделись пару раз, и все.

– Жан! Хватит ломать комедию! Подсаживайся!

Французишка переменился в лице и попятился к выходу. Я вскочил, схватил его за рукав и чуть ли не силой усадил за столик. Сам не знаю, что со мною произошло. Два дня назад я готов был гнать его в шею, до того надоел.

– Э-э, сударь, мы же договорились об отпуске-с! – промямлил Жан.

– Да брось, старина! – воскликнул я. – Что нам мешает выпить по чашечке кофия, как старым добрым приятелям?!

Французишка смотрел на меня словно собака, ожидающая, что ее вот-вот побьют.

– Позвольте, джентльмены, – раздалось у меня за спиной, – так вы, сдается мне, знаете друг друга!

Мосье Каню стал подниматься из-за стола, как-то странно стреляя глазами, вытягивая рот трубочкой и проделывая какие-то совершенно новые, необыкновенные по сложности физиономические ужимки. Я протянул руку и удержал его. Он побледнел, осунулся, и даже усы его как-то обвисли.

Я обернулся. Голос принадлежал одному из той смутно знакомой мне троицы, что занимала угловой столик.

– Знаем друг друга?! – переспросил я. – Да мосье Каню много лет служил моим камердинером!

– Вот как! – протянул незнакомец и вдруг закричал: – Так вы, значит, мошенники!

– Э-э… – протянул в ответ мосье Каню.

Но англичанин перебил его новым выкриком:

– Ну, French-fried-fuck! Сейчас получишь!

Он поднялся из-за стола и двинулся в нашу сторону. Двое его друзей с воинственным видом засучили рукава. Я понял, почему эти трое показались мне знакомыми. Накануне они обедали в таверне напротив. Жан балагурил с хозяином, а тот подозвал этих троих, чтобы и они посмеялись над анекдотами мосье Каню. Я решил, что сегодня они додумались до какого-то оскорбительного смысла этих шуточек со стороны француза. Иначе как было понимать восклицание French-fried-fuck?!

– Джентльмены, мы все уладим! Я вообще-то русский, – сказал я, примирительно выставив вперед ладони.

– French-fried-fuck and Russian duck! – рявкнул в ответ англичанин.

И русские чем-то не угодили этим дурням! Точно драки не миновать… Я поспешил встать из-за стола, но англичанин не по-джентльменски свалил меня на пол ударом в ухо. Не успел я подняться, как новая оплеуха обрушилась на меня. Я бросился на обидчика прямо с пола, протаранил его головою в живот, и мы перелетели через стол. Жалостно верещал мосье Каню. Еще чей-то голос – вероятно, хозяина таверны, – приказывал нам катиться во двор.

Краем глаза я заметил, как с улицы зашел случайный посетитель, увидав потасовку, выпучил глаза и бросился вон.

На меня посыпались новые удары, и я уже смирился с мыслью, что проиграл этот бой, но неожиданно раздался женский голос. Я не разобрал слов, однако прозвучали они столь повелительно, что мордобитие прекратилось. Я с трудом поднялся с пола. Французишка утирал кровоточащий нос, двое англичан замерли посреди зала, а третий – зачинщик – прижался к стене, скосив глаза на изящную женскую ручку, сжимавшую кинжал. Тонкое лезвие упиралось в горло мужчины. Спасительница стояла ко мне спиною, а на ее голове красовалась шляпка с бумажными розами.

– Easy peasy lemon squeezy, – я узнал голос леди Мэри-Энн Фицгерберт.

К моему лицу прикоснулись девичьи ладошки, я перевел взгляд и замер: влажное полотенце к моим ссадинам прикладывала Николь. Я поморщился от боли.

– Позвольте, сударь, помочь вам, – прощебетала она.

Пораженный, я смотрел на девушку и не слышал, о чем говорили леди Мэри-Энн Фицгерберт и наш обидчик, только услышал, как тот представился:

– Мистер Кербишир.

А когда Николь закончила протирать мою физиономию, я увидел, как наша спасительница передала драчуну деньги. Англичанин спрятал монеты в карман, с неприязненной ухмылкой взглянул на меня, затем на мосье Каню и двинулся к выходу, махнув рукою приятелям. Троица скрылась за дверью.

– Николь, – прошептал я.

Но она уже оставила меня и принялась утешать мосье Каню, который каким-то образом умудрился не шибко пострадать в сваре. Зато теперь он заливался соловьем, изъясняясь в нежных чувствах. И Николь не скрывала радости. Я отвернулся от них.

– Леди Мэри-Энн! – позвал я.

– Здравствуйте, Воленс-Ноленс. – Женщина повернулась ко мне. – Случайно проезжала мимо, увидела, как вы входили в таверну…

– И конечно, последовали за мной, уверенная, что придется меня спасать! – с иронией промолвил я.

– Я направила за вами мистера Хадсона. Он вернулся через минуту и поведал нечто занятное.

Леди Мэри-Энн Фицгерберт указала взглядом через мое плечо. Обернувшись, я увидел того самого господина, что заходил в таверну в разгар потасовки. Он кивнул с некоторой опаской, словно предполагал, что я и на него могу с кулаками накинуться. Дама подала ему знак, мистер Хадсон повторил этот знак Николь, и они направились к выходу. Девушка позвала за собою Жана, но тот покачал головой и остался в таверне.

– Благодарю вас, – я поклонился леди Мэри-Энн Фицгерберт. – Благодарю вас. Считаю себя в неоплатном долгу. И буду счастлив оказать вам любую помощь, какую смогу!

– Замечательно! Принимаю ваше обещание! – улыбнулась она.

– Сам не знаю, что на них нашло, – развел я руками. – И что за деньги вы заплатили этому Кербиширу? Я немедленно возмещу ваши затраты!

– Они сказали, что вы заключили нечестное пари, – сказала леди Фицгерберт.

– Пари? – изумился я. – Какое пари? Никакого пари я ни с кем не заключал!

– В том-то и дело. Пари заключил ваш друг, – она кивнула на Жана. – Вчера он заключил пари о том, что вы трижды крикнете официанта, прежде чем догадаетесь сами подойти к буфетной стойке…

Наверное, я сильно изменился в лице, поскольку леди Фицгерберт запнулась и дальнейший рассказ продолжила слабым голосом:

– Мистер Кербишир и его друзья проиграли деньги… А сегодня выяснили, что вы знакомы, а значит, действовали заодно…

Вне себя от гнева я повернулся к мосье Каню. Подлый французишка стал отступать, заламывая руки и причитая:

– Барин, сударь! Не забудьте-с – я в отпуске!

Присутствие дамы сдерживало меня, а то бы от души избил каналью. Я врезал ему в ухо, и он свалился через стул.

– Вот ты и вернулся из отпуска! – рявкнул я.

– Неужели вы не знали?! – воскликнула леди Мэри-Энн.

Я промолчал, но она все поняла по выражению моего лица. Однако открывшаяся истина оказала неожиданное воздействие на женщину. Она с восхищением взглянула на каналью, похлопала в ладоши и воскликнула:

– Браво! Браво! Какой ушлый малый! Good job mister Lob!

Я взял себе на заметку при первой же возможности отмутузить Жана как следует, но тут представился более изощренный способ наказать французишку.

Распахнулась дверь, и вошел рыжий хозяин таверны, расположенной через улицу, – той, где мы обедали накануне. Он не взглянул ни на меня, ни на шельму Каню, а сразу же обратился к леди Мэри-Энн Фицгерберт:

– Миссис, я слышал, вы компенсируете потери от нечестного пари!

– В тройном размере! – воскликнул я, обнял рыжего детину за плечи и, выпроваживая обратно на улицу, добавил: – В тройном размере все потери возмещает Жан Каню.