Текст книги "Изумрудный дождь"

Глава 19

Несколько дней на берегу океана быстро превратились в пару недель. Шляпки и вежливые поклоны, заказы и деловые встречи, даже дорогая ее сердцу живопись напрочь вылетели у Элли из головы. Их место заняли яркое солнце и смех, полуночная луна, страсть, и, что самое удивительное, любовь к тому, кого ей следовало бы ненавидеть.

– Ники, Ники, – прошептала она про себя, стоя у окна верхней комнаты и наблюдая, как вдоль берега идет Николас. – Как же я выйду за тебя замуж? И как я смогу не выйти за тебя?

Она тяжело вздохнула. Николас шел по самой кромке прибоя, и набегавшие на берег волны разве что не лизали его ноги. От него исходили берущие за душу уверенность и сила, до странности напоминая ей о летнем Манхэттене. Николас был задумчив. Что-то угнетало его. Но что?

Может быть, он уже жалеет о том, что поддался порыву и сделал ей предложение?

С того вечера прошла неделя, и ни слова не было сказано о женитьбе, как будто они оба старательно избегали этой темы. Про себя Элли знала, что это так и есть. А вот Николас…

Он приближался к дому. Элли понимала, что его что-то гнетет. Николас переменился с того дня, когда Джим, обнаружив старый, написанный маслом портрет какой-то женщины, спросил у Николаса, кто это. «Это моя мать», – коротко ответил тот и быстро перевел разговор. Но что-то с тех пор точило и точило его изнутри.

Вдруг откуда-то выскочил Джим и побежал сначала по террасе, а потом и по пляжу к Николасу. Элли не могла отсюда слышать, о чем они говорили, но зато прекрасно видела радость Джима и улыбку Николасв. Николас, обычно сдержанный и холодный, всегда смягчался в присутствии Джима и Шарлотты, не скрывая своей любви к ним.

Теперь Николас и Джим шли вместе и дружески о чем-то беседовали.

– Похоже, он не настолько плох, как я поначалу думал.

Элли вздрогнула от неожиданности и обернулась к двери.

– Барнард! Ты меня до смерти испугал! Барнард подошел к окну, встал рядом с Элли, и они вместе стали смотреть на океан.

– Он так добр к Джиму, – заметил Барнард и покачал головой. – Никогда бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами.

– Честно говоря, я тоже не поверила бы.

– Думаю, это не совсем так. Когда Николас Дрейк в первый раз заявился к нам в дом, ты же сразу что-то в нем углядела, верно? Ты же молола языком так…

– … Как будто из меня выдернули затычку. Ты это хотел сказать? – договорила Элли, когда Барнард неуверенно замолк.

– Так оно и было, – оправдывающимся тоном сказал он. – Никогда ничего подобного не видел. Какой-то совершенно незнакомый тип стоит на пороге, а ты выкладываешь ему все про свою жизнь. – Он пожал плечами. – Ты с самого начала знала, что он добрый.

Вдруг на террасе появилась Шарлотта. Джим, похоже, ее тоже увидел, потому что со всех ног кинулся к дому. Николас остался стоять на месте. Вскоре сияющий Джим гордо вышагивал рядом с Шарлоттой, словно почетный эскорт. Николас присел на корточки и что-то сказал Шарлотте. Девочка обхватила дядю руками за шею, и тот легко поднял ее на руки. У Элли даже в глазах защипало.

– Точно, – задумчиво проговорил Барнард. – Он совсем неплохой малый. – Старик по-отечески обнял Элли за плечи, и она доверчиво приникла к нему. – Я вообще-то не собирался этого говорить, – заметил Барнард, – но рад, что он нас нашел.

Элли вздохнула и начала было отвечать, однако Барнард перебил ее:

– Давай, Элли, пойди и скажи ему, кто ты. Он любит тебя. По глазам видно. Все эти недели он и словом не обмолвился о твоем доме. Может, он оставил Гарри Дилларда в покое, а? Скажи ему, Элли. Он начал жить другой жизнью. – Барнард помолчал и все же договорил: – Тебе тоже пора это сделать.

Он вышел из комнаты. Элли осталась одна. В голове гудело от скачущих мыслей. «Скажи ему, кто ты. Он любит тебя».

А если нет?

Солнце клонилось к горизонту, окрашивая все вокруг в желто-оранжевые тона. Элли добралась до мола, в конце которого, подобно маяку, неподвижно стоял Николас. Он стоял один и явно размышлял о чем-то не очень приятном. Джим и Шарлотта уже давно вернулись в дом.

Он не обернулся, хотя наверняка услышал громкий стук ее каблуков по доскам. Она подошла и встала рядом, положив руки на перила. Так они стояли и молча смотрели на безбрежную гладь океана. Воздух пах мокрым песком и морской солью. «Вот это и есть счастье», – неожиданно для самой себя подумала Элли.

– Я говорил, что люблю тебя? Николас спросил так тихо, что ей пришлось напрячь слух.

– Нет, – выдохнула она в ответ.

– Но ты знала.

– Да, думаю, что знала. – Поколебавшись, Элли все же спросила: – А ты?

– Что я?

– Ты знал, что я люблю тебя? – Иногда, – ответил он.

– А сейчас?

Продолжая смотреть на океан, он накрыл ладонью ее руку.

– Да. Я слышу это в твоем голосе. И душой чувствую, что это так. Меня поражает то, как я тебя чувствую. Я знаю, о чем ты думаешь. Поначалу я решил, что мне это кажется. Но здесь убедился, что все так и есть. – Он посмотрел на нее и улыбнулся. – Нам никуда не деться друг от друга.

Сказано просто и спокойно. Но повторит ли он эти слова, когда она скажет ему о себе? Ответа Элли не знала. И не пыталась его угадать. Ей захотелось кинуться ему в объятия, надеясь, что он никогда не узнает правды. Но этого сделать она не могла, потому что ей нужна уверенность в том, что его любовь, любовь, о которой она и мечтать не могла, ничто не сможет поколебать.

– Николас…-заговорила она.

– Куда делся Ники? – улыбнулся он. – Или еще проще – Дрейк?

– Мне надо кое-что сказать тебе, Николас. Он, вероятно, увидел выражение ее глаз, потому что сразу посерьезнел и посмотрел на Элли уже знакомым ей мрачным и требовательным взглядом. У нее перехватало дыхание.

– Я знаю, – сказал он. – Нам действительно надо поговорить.

Он снова повернулся лицом к океану. Солнце опустилось еще ниже, и вечернее небо пламенело теперь темно-алым цветом. Николас, опережая ее, заговорил первым, и уже готовые вырваться слова замерли у нее на губах.

– Я думал, что сумею забыть Гарри Дилларда, – спокойно сказал он. – Ради тебя, сказал я себе, я оставлю его там, в прошлом.

У Элли заныло сердце.

– Я честно пытался это сделать. Но не смог. Я не могу посвятить себя нам, пока не покончу с Гарри.

– Почему? – едва шевеля губами, спросила она.

– Почему? – повторил Николас. – Как бы ответить? Думаю, нужно сказать правду. Тогда ты, может быть, и поймешь. – Он пытливо посмотрел на нее. – Может быть, ты поймешь, почему мне нужен твой дом. Не 0'Ши, не мисс Ламберт, а именно твой. И только твой. Это единственное, чего мне не хватает, чтобы навсегда выбросить из своей жизни Гарри Дилларда.

Элли вдруг начал бить озноб. Ей захотелось убежать. Как можно дальше. И спрятаться, чтобы никто не нашел.

Но Николас ровным и исполненным внутренней боли голосом принялся рассказывать свою историю. Элли завороженно слушала. Слушала о двенадцатилетнем мальчике, увидевшем, как в дом вбежала плачущая мать. О том, как Гарри Диллард принес шарф. Как отец вернулся домой и, пылая гневом, заявил, что знает, кто предал его. О том, как Николас боялся за свою мать, как он был готов на все, лишь бы защитить ее. Потому что знал – отцовскую тайну раскрыла мать. Но тут отец бросил ему в лицо обвинение в предательстве. Не матери, а ему, Николасу.

У Элли голова пошла кругом. Как у его отца язык повернулся сказать такое?

– Не может быть, – выговорила она. – И что сказала твоя мать?

Молчание. Долгое, тяжелое молчание. Лишь волны негромко плескались о деревянные столбы, на которые опирался мол, устремляясь к бесконечному горизонту.

– Николас, что же сказала твоя мать?

Глава 20

– О, Николас.

И больше ни слова.

Николас потрясение уставился на мать.

– Мама, – пролепетал он.

– О, Николас, – повторила она, смотря на него совершенно безумными глазами, как загнанное животное, не знающее, куда бежать.

Отец разразился очередной гневной тирадой, но Николас едва слышал и понимал его слова. Он продолжал смотреть на мать.

Она всего лишь принесла его в жертву. Николас судорожно стиснул в кармане скомканный шарф. В каком-то дальнем уголке сознания шевелилась мысль, что достаточно лишь вынуть из кармана шарф и передать его отцу вместе со словами Гарри Дилларда. Но он промолчал.

Как он мог предать свою мать даже ради собственного спасения? В данном случае не играло роли то, что сама она именно так и поступила. Она была его матерью, вот и все.

Отец продолжал бушевать, а Николас стоял и слушал, молчанием подписывая себе приговор. Весь его жалкий житейский опыт, вот здесь, в прихожей их дома на Лафайет-плейс, ложился первым кирпичиком в основание его новой жизни.

На следующее утро Николас молча сидел за обеденным столом. Мириам отослали в детскую, отец, как всегда, занимал свое место во главе стола и ждал, когда мать спустится к завтраку. В доме стояла кричащая тишина. У отца для него больше не было слов – ни утешающих, ни обвиняющих. Прислуга, как никогда, старалась быть незаметной. Даже часы тикали как-то робко.

Тишина, От такой тишины может разорваться сердце.

А потом выстрел.

Всего один. Отозвавшийся эхом под высокими потолками.

Смерть вошла в дом и подвела неумолимую черту под их жизнью.

Глава 21

– Она покончила с собой.

Солнце уже коснулось нижним краем линии горизонта, и слова Николаса прозвучали как-то особенно горько.

– Свою тайну она забрала с собой в могилу. Она, как и я, никому ничего не рассказала.

– Боже мой, Ники, – прошептала Элли. – Как твоя мать могла сделать такое? Позволить обвинить тебя в предательстве, потом покончить с собой и оставить тебя одного выпутываться из всего этого!

Николас стоял и молча смотрел в пространство. Он подумал о записке, что она оставила ему перед смертью. «Прости меня». «За что простить тебя, мама?» – спросил он мысленно и закрыл глаза, борясь с захлестнувшими его чувствами. За то, что ты убила себя? Или за то, что предала меня?

– Потом я узнал, что Гарри Диллард сумел соблазнить ее, – взяв себя в руки, продолжил Николас. – Делал он это не спеша, последовательно и только ради того, чтобы добраться до моего отца.

– Почему?

– В свое время Гарри Диллард был весьма известен в свете.

Элли чуть не ахнула. Ее отец, занимавшийся темными делишками, был когда-то светским человеком? Что же с ним случилось?

Как бы Элли ни переживала за Николаса, как бы ни понимала, что своим рассказом он лишь усугубляет душевную боль, она хотела знать больше и молила Бога, чтобы Николас не замолчал на полуслове.

– По всей вероятности, – говорил между тем Николас, – Диллард был из тех, кто обожает роскошь. Он растратил все свое состояние и, вместо того чтобы поделиться своей бедой с друзьями, принялся тайком поправлять свои дела не самым честным путем. Он втянулся в биржевые спекуляции и торговлю опиумом. – Поколебавшись, Николас добавил: – И наживался на мальчиках-проститутках.

Элли показалось, что прохладный океанский бриз дохнул на нее ледяным холодом. На мгновение она перестала слышать плеск волн. К горлу подкатила тошнота. Мальчики-проститутки?

Торговля мальчиками-проститутками была самым отвратительным ремеслом в преступном мире Нью-Йорка. Шустрые дельцы рыскали по бедным районам города в поисках подходящих мальчиков. Ничего не подозревавшие, погрязшие в нищете дети соглашались на щедрые посулы и попадали в кабалу к владельцам публичных домов, поставлявших товар для клиентов, склонных к мужскому полу. И Гарри Диллард этим занимался? Нет, мысленно выкрикнула она. Господи, сделай чтобы это было ошибкой!

До Элли доходили смутные слухи, что ее отец напрямую связан с преступным миром. Однако по наивности она полагала, что люди просто оговаривают его из зависти. Но услышать это сейчас, узнать о его омерзительных преступлениях от глубокоуважаемого ею человека стало для нее смертельным ударом. И это ее отец, который заботился о ней, потрясение подумала Элли. Она дочь подлеца! Боже мой, мальчики-проститутки!

– Мой отец был тем, кто разоблачил его. После этого двери высшего общества закрылись для Дилларда навсегда. Он вознамерился свести счеты с отцом. И добился этого, соблазнив мою мать, женщину, которая полюбила его еще до того, как вышла замуж за отца. И Диллард воспользовался ее любовью. Забросал ее подарками. Сумел внушить ей, что без ума от нее, именно тогда, когда отец отчаянно пытался спасти свое состояние. Подряд на строительство нового водопровода был его последней надеждой.

– И твоя мать рассказала Гарри Дилларду о планах отца, – надломленным голосом прошептала Элли.

– Да. Так что Диллард поспел первым и оставил отца со складами, забитыми трубами, которые уже никому не были нужны.

– Вот почему ты стал жить у бабушки.

– Да. Мы с Мириам переехали в Бостон, в дом моей бабушки. Я с утра до вечера занимался, поддерживая себя клятвой, что однажды отомщу за попранную честь моих родителей. Так что я учился изо всех сил и в школе был одним из первых. Окончил колледж в Гарварде. Потом умер отец, так ни разу и не дав о себе знать, и я перебрался обратно в Нью-Йорк. Я был готов завоевать место под солнцем и уничтожить Гарри Дилларда. – Николас поднял на Элли горящий ненавистью взгляд: – Мне почти удалось это сделать. Но только почти. Теперь ты понимаешь, почему я не могу сдаться? Я не могу сдаться до тех пор, пока его не будет.

– Но Николас, его же нет! – в отчаянии воскликнула Элли, чувствуя, как новая жизнь и счастье, не успев начаться, куда-то уходят. – Он же умер.

– Для меня он умрет только тогда, когда я сотру с лица земли все дома, которыми он владел, и отстрою на их месте свои собственные. Я разрушу все, с чем Гарри Диллард имел дело. – Он заглянул ей в глаза: – А на приеме я все-таки объявлю о нашей помолвке. – Он помолчал. – Но я еще хочу объявить о своих дальнейших планах. Твой дом – единственное, что стоит у меня на пути. Продай мне его, Элли, а потом мы начнем новую жизнь. Нашу жизнь. И с прошлым будет покончено навсегда.

Навсегда стерто. Она с трудом удержалась от горького смеха.

– Не говори мне сейчас ничего, Элли. Я знаю, тебе ТРУДНО сделать то, о чем я прошу. Но пожалуйста, подумай об этом. И знай: я делаю это ради тебя.

Заходящее солнце бросало красноватые отблески на его взволнованное лицо. Элли удрученно подумала, что Николас искренне верит в то, что делает это ради нее, и делает правильно. Но он не знает всей истории. Ему неизвестна оставшаяся часть, связанная не с ним, а с ней.

На его губах появилась робкая улыбка, и он уже более спокойным тоном спросил:

– Я совсем забыл: ты же пришла сюда, чтобы поговорить со мной о чем-то? А вместо этого говорил один я. Прости. Так что ты хотела мне рассказать?

Как странно, подумала Элли. У нее закружилась голова, и она покрепче ухватилась за перила. Между ними возникли искренние и доверительные отношения. Несмотря на все ее сопротивление, эти отношения переросли в такую глубокую привязанность, что он решился открыть ей свою семейную тайну. Более того, она знала, что Николас своей исповедью отдал ей всего себя без остатка. Но, сделав это, он отнял у нее возможность ответить тем же. Теперь она не только не сможет принять его любовь, но и отдать ему свою. У нее не осталось сомнений, что Николас Дрейк не успокоится, пока не уничтожит все, что когда-то принадлежало Гарри Дилларду. Николас никогда не сможет простить ни Гарри Дилларда, ни его дочь.

– Элли, – нежно обратился к ней Николас. – Что с тобой? Что случилось?

Совершенно опустошенная, она глубоко вздохнула, не зная, что ответить, как выпутаться из всего этого и в конечном счете как исчезнуть из его жизни.

– Ники! Элли!

Вздрогнув от неожиданного крика, они обернулись к дому. К ним, увязая в песке, то и дело спотыкаясь, торопился Джим. Николас, не раздумывая, побежал по молу ему навстречу. Элли, охваченная внезапным страхом, кинулась следом. Когда они подбежали к нему, то увидели, что Джим плачет.

– Что случилось? – требовательно спросил Николас.

– Шарлотта… Она… Идите скорее…

Часть 2
УТРАТА

Глава 22

В больнице царил покой. Николас все вышагивал вдоль белых стен, а Элли молча следила за ним. Страх тисками сжимал ей сердце. Они могли лишь ждать и молиться, чтобы Шарлотта осталась жива.

Возвращение в Нью-Йорк было мучительным. Николас и Элли усадили Шарлотту в двухместную карету и что было сил погнали в город. Барнард, Ханна, Джим и мисс Шеморти остались, чтобы привести в порядок дом и уложить вещи.

Дверь распахнулась.

– Как она? – прямо с порога спросила Ханна. За ней теснились Барнард, Джим и мисс Шеморти.

– Шарлотте уже лучше, – убежденно ответил Николас и, крепко обняв Элли за плечи, почти касаясь губами ее уха, с каким-то отчаянием прошептал: – Конечно, ей лучше.

Элли почувствовала, что его спокойная уверенность держится почти на волоске. Стараясь ободрить других.

Николас прежде всего подбадривал себя. Элли знала, что до конца своих дней ей не забыть этой картины: Николас, всегда такой уверенный, такой сильный, такой несгибаемый в любой ситуации, в отчаянии мчится по больничному коридору, крепко прижимая к груди безжизненно повисшую на его руках Шарлотту.

Когда же кончится этот кошмар? Элли отчаянно захотелось повернуть время вспять. Как же так выходит, что в какие-то несколько часов может разлететься на куски целая жизнь? Сначала рассказ Николаса, а теперь еще и Шарлотта. «Господи, прошу тебя, пожалуйста, если нельзя по-другому, дай хотя бы пожить Шарлотте», – молилась про себя Элли.

Два дня Шарлотта находилась между жизнью и смертью. И только на третий день появилась небольшая надежда. Девочке стало чуть лучше, а из Европы наконец вернулись ее родители.

Элли как-то сразу поняла, что женщина, вошедшая в приемную, – сестра Николаса. Такие же волосы, тот же разрез глаз. Цвет только другой – как у дочери. Мириам Дрейк Уэлтон и ее муж Уильям, вошедший следом, являли собой картину утонченной элегантности.

– Николас, – позвала Мириам. Николас, стоявший рядом с Элли около окна, медленно обернулся.

– Это ты, Мириам, – коротко сказал он.

В глазах его сестры промелькнул гнев и тут же исчез.

– Я тоже скучала по тебе, дорогой брат, – непринужденно улыбнулась она.

Уильям неуверенно остановился на пороге. Казалось, он согласился бы находиться где угодно, но только не здесь, в больнице.

– Как она? – спросил он у Николаса.

– Уже лучше. Они справились с застоем в легких и сняли отек. Я привез специалиста из Бостона. Если ничего не случится, сегодня после обеда мы сможем забрать ее домой.

– Но дом же надо привести в порядок! – ахнула Мириам.

– Не волнуйся. Шарлотта пока побудет в моем доме. Там все уже готово – лекарства, медицинское оборудование, сиделка… Я хочу поскорее забрать ее отсюда.

– Вот как? – слегка приподняла брови Мириам. – Для человека, который поначалу явно не горел желанием позаботиться о Шарлотте, ты сделал огромный шаг вперед в своих отеческих чувствах.

Николас одарил сестру убийственным взглядом и отвернулся.

– Кому-то же нужно заботиться о девочке, – холодно бросил он.

На лице Мириам появилось виноватое выражение, которое тут же исчезло.

– О да! – засмеялась она. – Кому-то же надо нести ответственность, верно?

«Действительно ли эта женщина так беззаботна, как старается всех уверить? – растерянно подумала Элли. – Не почудилось ли мне это виноватое выражение просто потому, что я хотела его увидеть, дабы все происходящее обрело хоть какой-нибудь смысл?»

Мириам наконец удостоила и ее своим вниманием.

– А вы кто такая? – слегка нахмурив тонкие брови, обратилась она к Элли.

– Элиот Синклер. Я… друг вашего брата.

– Друг… – Мириам оглянулась на Николаса с деланно удивленной миной. – Я что-то не замечала, чтобы у моего брата были друзья.

Однако ее интерес к Элли быстро угас, и она, развернувшись на каблуках, величественно подплыла к своему мужу.

– Похоже, Николас здесь все устроил. Впрочем, чему удивляться? – едко добавила она. – Полагаю, мы можем возвращаться в гостиницу.

Николаса едва не затрясло от возмущения, но когда он заговорил, голос его был ровен и спокоен:

– Мириам, разве ты не хочешь повидать свою дочь?

Его сестра вздрогнула как от удара. Элли не смогла бы сказать, что послужило причиной: резкий ли тон Николаса или ее действительно тяжелобольная дочь.

– В самом деле, Николас! Ты ведешь себя так, словно произошла какая-то трагедия! Как будто это в первый раз!

– Так ты знала? – Он стремительно повернулся к сестре с искаженным от ярости лицом. – Почему же ты меня не предупредила, что у нее чахотка?

– Чахотка? – Мириам застыла на месте. – У Шарлотты нет никакой чахотки! Она время от времени болеет крупом, вот и все.

– Боже мой, Мириам! Какой круп? У твоей дочери редкая форма чахотки, – возмущенно проговорил он, не замечая как смертельно побледнела Мириам. – Как только тебе в голову пришло оставить ее здесь?

– Чахотка? Ты сказал – чахотка? – повторила Мириам, прижимая руки к груди. – Ты уверен?

– Конечно уверен!

Глаза Мириам вдруг наполнились слезами. Она повернулась и шагнула к двери.

– Мне нужно идти.

– Мириам!

– Я навещу ее после обеда у тебя дома, хорошо , умоляюще проговорила она.

Николас порывисто провел рукой по волосам, явно теряя контроль над собой.

– Нет, Мириам, – твердо заявил он. – Ты не навестишь свою дочь, а останешься с ней. У меня в доме. Вместе со своим мужем. Уильям Уэлтон негодующе шагнул вперед:

– Вы не имеете права указывать, что нам делать. Хватит и того, что из-за вас нам пришлось приехать сюда. Я больше не позволю вам совать нос в нашу жизнь, понятно?

Николас в несколько широких шагов оказался перед Уэлтоном. Его терпению пришел конец. Он схватил зятя за грудки и яростно притиснул к стене.

– Послушай, ты, ублюдок, – прошипел он. – Твоя дочь считает тебя самым замечательным из всех людей на свете. Так вот, будь я проклят, если, пока жив, ты у меня не станешь самым замечательным.

– Убери свои руки! – процедил Уильям сквозь стиснутые зубы. – Я буду делать то, что сочту нужным.

Николас тряхнул зятя с такой силой, что чуть не вышиб из него дух и, продолжая его держать, добавил угрожающим тоном:

– Только если это пойдет на благо твоей дочери. Шарлотта сейчас очень больна, но скоро ей обязательно станет лучше. И ты будешь ей помогать поправляться

– В глазах Николаса появился опасный блеск, и стало ясно, что сейчас ему ничего не стоит изувечить кого угодно, если он сочтет это необходимым. – Мы поняли друг друга? – настойчиво повторил он.

– Да, думаю, что поняли, – прохрипел Уильям, ловя воздух широко открытым ртом. Николас медленно выпустил из рук смятые отвороты его пиджака, насмешливо стряхнул с лацканов невидимые пылинки и только после этого саркастически заметил:

– Вот и славно. Рад это слышать.

День медленно клонился к вечеру. Минуты тянулись, как часы, и наконец Шарлотту разрешили забрать домой.

Карета въехала на Пятую авеню. Элли и Джим сидели напротив Николаса. Он нежно прижимал к себе Шарлотту. Сразу было видно, как ей хорошо и покойно. Суровые черты лица Николаса смягчало выражение неподдельной любви и заботы.

Карета остановилась, и Николас понес девочку в дом. Мириам и Уильям уже были там. При виде родителей глаза Шарлотты наполнились слезами.

– Мама! Папа! – слабеньким голоском воскликнула она. – Вы вернулись?

– Конечно, вернулись, дорогая, – проворковала Мириам, поднимаясь с дивана в прихожей.

– А папа… – начала было Шарлотта и задохнулась в приступе кашля.

Элли увидела, как напряглись плечи Николаса. Если бы она не чувствовала себя такой беспомощной, ОНА давно привыкла брать ответственность на себя, но здесь, в этом доме и в этой ситуации, ей не было места.

– Пойдем поднимемся наверх и ляжем в кроватку, малышка, – проговорил Николас и ободряюще улыбнулся.

Однако Шарлотта потянулась к отцу, который явно этому изумился.

– Папочка, пожалуйста, поговори со мной. После секундного замешательства и выразительного взгляда Николаса, Уильям направился вслед за хозяином дома на второй этаж. Мириам, Джим и Элли остались в прихожей. Понимая, что им здесь больше нечего делать, Элли взяла Джима за руку:

– Нам пора возвращаться домой.

– Я не хочу уходить, – запротестовал Джим. Мириам неторопливо затянулась длинной тонкой сигаретой и с любопытством обратила на него свой взор. Элли заметила, как у нее дрожит рука, и подумала, а не переживает ли эта женщина оттого, что Шарлотта позвала ее?

– Я хочу остаться здесь, – гнул свое Джим.

– Я это знаю, – согласилась Элли, – но Шарлотте нужно хорошенько отдохнуть.

В этот момент спустился Николас. С усталой улыбкой он подошел к Джиму и обнял его за плечи.

– Джим, тебе тоже не мешает передохнуть. Ты можешь прийти завтра утром.

– Правда?

– Конечно. – Другой рукой он обнял за плечи Элли и, наклонившись, ласково поцеловал ее в лоб. Потом вновь обратился к Джиму: – Я хотел бы, чтобы ты отвез Элли домой и проследил, чтобы она хорошенько отдохнула. Я могу на тебя рассчитывать? Джим тут же преисполнился важности поручения.

– Конечно, можешь, Ники. Элли, пошли. Нам пора.

Мириам с интересом наблюдала за этой сценой. Элли была более чем уверена, что она задается вопросом, каких это друзей нашел себе брат в ее отсутствие. Этот любопытствующий взгляд и поцелуй Николаса едва не оказались каплей, переполнившей чашу. Все, что Элли так долго сдерживала, чуть не прорвалось наружу. В горле у нее встал комок, глаза защипало от подступивших слез. Она снова вспомнила рассказ Николаса, его неутолимую жажду отомстить ее отцу. Правильный ответ на вопрошающий взгляд Мириам мог быть только один – с самого начала они были не друзьями, а врагами. Для другого просто нет места. Элли говорила об этом Николасу давно, еще до поездки на океан. Тогда она сказала это, особенно не задумываясь над смыслом.

И только сейчас она поняла, какими пророческими оказались ее слова. Теперь, когда Шарлотта вне опасности Элли знала, что у нее только один выход – разом порвать все отношения. И чем быстрее, тем лучше.

Сердце Элли билось так, что не давало дышать. Она взглянула в лицо Николаса и безотчетно схватила его за руку. Ей вдруг расхотелось уезжать, расхотелось выходить из этого дома и из его жизни. Она желала броситься в его объятия, и пусть он скажет ей, что все будет хорошо. Но ничего хорошего из этого не получится. И, стоя на пороге дома человека, которого она полюбила всем сердцем и которого вот-вот должна была потерять, Элли боялась, что ничего уже не вернуть.

Джим приходил в дом Николаса ежедневно. Появлялся он с раннего утра, а уходил, когда за окнами начинало темнеть. Поначалу Элли тоже приходила каждый день пытаясь поймать момент, чтобы остаться с Николасом наедине. Но он был поглощен выздоровлением Шарлотты и своими планами по строительству, так что все их общение, как правило, сводилось к обмену мимолетными поцелуями. Прошла неделя после их возвращения с Лонг-Айленда, и Элли твердо решила, несмотря ни на что, поговорить с Николасом. Он слишком стремительно мчался к намеченной цели, и его надо было остановить. Она отправилась к нему в контору, – Николас, – решительно проговорила Элли, входя в его кабинет, – нам надо поговорить. – И, чуть помедлив, решительно добавила: – О наших отношениях.

Николас поднял голову от разложенных перед ним на столе бумаг:

– Прости, дорогая. Что ты сказала? Вид у него был усталый. Эти тяжелые дни наложили и на него свою печать. Ей захотелось подойти, обнять его и подбодрить. Но она не могла. Набравшись решимости, Элли продолжила:

– Николас, нам действительно надо поговорить.

– Конечно, дорогая.

Он отодвинулся от стола, встал и подошел к ней. Шаг у него, несмотря на усталость, по-прежнему был энергичным и уверенным. Опершись о стол, он обнял Элли и притянул к себе. Она сразу почувствовала, как из его тела ушла напряженность.

– Я так рад, что ты пришла.

С удивлением она отметила, что в определенном смысле он нуждается в ней. Он был так занят все эти дни, что она считала, будто ей нет места в его мыслях. Как же ей теперь сказать ему? А не сказать еще хуже.

– Не надо, Николас! – Элли решительно отвела его руки.

– Что случилось, Элли?

Она на мгновение закрыла глаза, пытаясь вернуть ту решимость, которая и привела ее сюда. – Ты слишком торопишься. Строишь планы, что-то решаешь, когда еще ничего не известно.

– Я полагал, что все давно известно, – удивился Николас.

– Нет!

Он изучающе посмотрел на нее:

– Я думал, ты поняла.

Ей не хотелось говорить, но выбора не было.

– Единственное, что я поняла, Николас, так это то, что я не могу выйти за тебя замуж. Честное слово никак не могу.

В кабинете повисла тишина. Элли задержала дыхание. Она ждала того момента, когда голубые глаза станут презрительно-ледяными, и ей холодно прикажут уйти. Она гордо выпятила подбородок, решив принять все спокойно и с достоинством.

Однако Николас мягко притянул ее к себе и заглянул в лицо:

– Со дня нашего возвращения я уделяю тебе слишком мало внимания. У Элли защемило сердце.

– Прости, – продолжил он, улыбнулся и сразу стал похож на проказливого мальчишку. – Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Оно и понятно. Я едва обращаю на тебя внимание, но теперь Шарлотте намного лучше, и все изменится.

– Но…

– Никаких «но»! Элли, я люблю тебя. И собираюсь всю жизнь тебе это доказывать.

– Николас…

– Извините, сэр… – В кабинет вошел помощник Николаса. – Прошу прощения, но пришел мистер Хили. Говорит, что очень срочное дело. Николас крепко поцеловал Элли в лоб и шепнул:

– Обещаю, все будет отлично. А теперь мне надо переговорить с Биллом. Надеюсь, это ненадолго и я смогу заглянуть к тебе позднее.

Элли возвращалась домой ошеломленная. Николас как будто и не слышал ее. А ведь она сказала, что не может выйти за него замуж. Элли начала впадать в панику. Что же ей теперь делать? Как сказать ему, чтобы он понял?

На следующий день на кухню зашел Джим.

– Элли! Вот ты где!

– Привет, Джим, – рассеянно ответила она.

– Шарлотта спрашивала, почему ты ее не навещаешь.

– Извини, Джим. Чарлз очень хотел показать мне свое новое место работы.

Это было правдой. Чарлз действительно возил ее показывать свой новый рабочий кабинет. Днем раньше он настоял, чтобы она пошла с ним на торжественный ужин по случаю первых успехов издательского дома Монро. Но в глубине души Элли знала, что соглашалась на все это лишь ради того, чтобы чем-то себя занять и убежать от охватившей ее паники.

– Элли, это нехорошо, – озабоченно нахмурился Джим. – Ты должна повидать Шарлотту. Элли почувствовала жгучий стыд. Это на самом деле было нехорошо, и она упрекнула себя за то, что, копаясь в собственных проблемах, совершенно забыла о Шарлотте. Она решительно тряхнула головой:

– Поехали!

К счастью, в доме в этот ранний час были только медсестра и прислуга.