Текст книги "Изумрудный дождь"

Оказавшись снова на улице, Николас пошел по Шестой авеню, а потом повернул в северную часть города. Он и не думал искать подтверждений тому, что Элли порвала с ним всякие отношения, но только что получил их полной мерой. При этом он ничего не почувствовал. По крайней мере постарался себя в этом убедить. Она вот взяла и вычеркнула его из своей жизни. Ну и что? Он как жил, так и будет жить. Засунув руки глубоко в карманы пальто, Николас все шел и шел, пока не оказался в квартале дорогих магазинов. «Альтман», «Зигель – Купер».Из-за угла выехала богато отделанная карета и остановилась у тротуара. С запяток соскочил лакей в ливрее, торопливо открыл дверцу и помог выйти молодой женщине. Потом Николас на чем свет ругал себя за то, что в то утро нелегкая Понесла его на прогулку, что, выйдя от Джима, он не сообразил дождаться конки, не нанял экипажа, в конце концов. Но в тот момент, когда элегантно одетая стройная женщина ступила на тротуар и, обернувшись к карете, чтобы что-то сказать оставшимся внутри, увидела его, Николас с глупым видом уставился на нее.

– Ники, – ахнула она, выдохнув облачко пара.

– Привет, Элли.

Они стояли друг перед другом, и толпа прохожих обтекала их с обеих сторон.

– Ты вернулся, – сказала она и улыбнулась знакомой, обезоруживающей улыбкой.

– Мне как-то в голову не приходило, что ты знаешь о моем отъезде.

На щеках у нее вспыхнули два красных пятна. Когда последний раз он видел, как краснеет женщина? Это было тогда, когда в его жизнь и сердце вошла Элли.

Несмотря на прошедшие годы, полные обид и разочарований, удивительная красота Элли омыла его душу как целебный бальзам. Она притягивала его своими зелеными глазами, завораживала выбившимися из-под шляпки прядями белокурых волос, влекла угадывавшейся под шубкой стройной фигуркой. Она как была так и осталась для него красавицей, от одного вида которой перехватывало дыхание.

– Как ты поживаешь?

– Полагаю, жаловаться не на что, – ответила она с видом засмущавшейся школьницы. – А ты?

– Все хорошо, – слегка пожал плечами Николас.

– Ты прекрасно выглядишь.

Он готов был поспорить, что она сказала искренне. Это у нее осталось – честно, открыто и прямо в лоб. Боже мой, как же ему не хватало ее все эти годы!

Прошлое куда-то отступило, и Николас шагнул вперед. Он хотел прикоснуться к ней, заключить в объятия и больше никогда не выпускать. Он готов был поклясться, что Элли поняла его желание. Она замерла, губы чуть приоткрылись. Он понял по ее глазам, что она тоже тоскует по его объятиям.

– Простите, миссис Монро, юный господин тоже выходит? – обратился к ней стоявший около кареты лакей.

Для одного раза это было много. Но два слова буквально обожгли: «Миссис Монро». Он не обратил внимания ни на мелькнувший в глазах Элли страх, ни на то, как она торопливо подскочила к карете и захлопнула дверцу.

– Миссис Монро? – Николас посмотрел на нее мертвыми глазами.

Пока она в растерянности стояла, не зная, что сказать, он крепко взял ее за руку и, не обращая внимания на протесты лакея и на слабое сопротивление Элли, стянул тонкую лайковую перчатку.

Массивный золотой ободок на безымянном пальце оказался последним ударом. Все мысли и слова разом вылетели у него из головы. Наконец Дрейк отвел взгляд от ее руки и поднял глаза.

– Ты наконец отыскала своего рыцаря в сияющих доспехах, который построил тебе замок на берегу моря? Или просто я тебе не подошел? – холодно произнес он и с презрением выпустил ее руку. Гнев вернулся – изменившийся, другой, но вернулся и в короткий миг преобразился во что-то превосходящее даже простую ненависть. – Подумать только, я поверил твоим сказкам!

– О чем ты говоришь? – напряженным голосом спросила Элли.

Николас молча посмотрел на нее, потом язвительно улыбнулся:

– Да ничего такого. Просто шутку, ненароком вырвавшуюся у безрассудной женщины, принял близко к сердцу один глупец. Слова были насмешливые, злые, хотя он в равной мере насмехался и над собой. Больно, больно, больно…

– Ники…

– Нет! Нет, миссис Монро, – грубо оборвал он – Меня зовут Николас. Николас Дрейк.

– Мне очень жаль, – проговорила Элли. Краск девичьего смущения покинула ее лицо, уступив место выражению смирения. – Ради Бога, извини.

Он увидел, что взгляд ее исполнен ласковой кротости, и от этого разозлился еще больше. Она никогда не будет его. Она предала его любовь. А он так ее любил!

– Извинить? – ядовито поинтересовался Николас. – За что? Не за то ли, что ты лежишь в чужих объятиях? – Элли побелела как мел, но это его не остановило. – Или тебе очень жаль всякий раз, когда его руки…

– Перестань, Николас. Прекрати это.

– Что именно прекратить, любовь моя? – вкрадчиво переспросил он. – За тобой вроде не водилось привычки смягчать выражения. Почему ты ждешь этого от других?

– Зачем ты все это говоришь? – с болью в голосе, едва слышно выговорила Элли.

Но это лишь распалило Николаса.

– И ты еще спрашиваешь? – безрадостно рассмеялся он. – Подумай хорошенько, детка, если не отказывает память.

Ни слова не говоря, Элли шагнула к карете. Но Николас удержал ее, бесцеремонно схватив за руку. Лакей шагнул было вперед, но спасовал под сверкающим яростью взглядом.

– Подумай о заполненном гостями танцевальном зале. Или об уединенной ночи запретной…

– Хватит! – воскликнула Элли прерывающимся голосом. И тут же, вызывающе вздернув подбородок, уже более спокойно добавила: – Мне ни о чем не надо напоминать. Я ничего не забываю.

Их глаза встретились, и Николас едва не съежился от ее взгляда – столько в нем было боли и разочарования. Но сейчас его мало что волновало, и он резко выпустил ее руку. Он потерял Элли навсегда. Можно было преодолеть все, что развело их в прошлом, но только не ее замужество.

– Можешь верить, можешь не верить, но мне действительно очень жаль, – срывающимся голосом проговорила Элли и решительно захлопнула дверцу кареты.

Кучер привстал на козлах, щелкнул бичом, и роскошная карета, быстро набирая скорость, покатила вперед.

Глава 31

Месяц пролетел как один день. Николас сидел в своей новой конторе и, хотя уже было восемь вечера, не торопился домой. Дел было, как всегда, по горло, и это ему нравилось. Правда, в «Таймс» он прочел, что как раз сегодня вечером в городской картинной галерее будет выставка картин М. М. Джея. Как и прежде, Дрейк и заинтересовался, и удивился. Раньше не выставлялось больше одной картины, и то редко, а тут вдруг вернисаж.

Николас запер контору и попросил кучера отвезти его к картинной галерее. Оказавшись перед знакомым входом, он в очередной раз почувствовал короткий всплеск неуверенности. В голове поплыли воспоминания. Ощущение нежной горячей кожи Элли. Ее неожиданная страстность. Но он безжалостно подавил в себе начавшие было оживать чувства и решительно шагнул через порог.

В галерее яблоку негде было упасть – художники, артисты, поэты. Нью-йоркская богема. И никого из высшего света. Сливки общества предпочитают собственные, закрытые, выставки. Но вниманием Николаса быстро завладели развешанные по стенам картины. И не просто завладели, а потребовали от него полной душевной отдачи. Работы были разные и по сюжетам, и по размерам, но все исполнены живой страсти. В душе у Николаса что-то дрогнуло.

– И как впечатление?

Дрейк с трудом отвлекся от очередного холста и обернулся. Рядом стоял старый знакомый – Эйбл Смайт. Но ответить Николас сейчас просто не мог. Какая-то мысль неотвязно крутилась у него в голове, а он все никак не мог ее поймать.

– Уверен, вы думаете о Джее то же, что и я, – ответил за него Смайт. – Но я совсем сбит с толку. К этим картинам прилагалась записка: «Для публичной выставки». И все! Черт возьми, – возбужденно добавил он, – узнаем мы когда-нибудь автора?

– Может статься, и не узнаете, – примиряющим тоном заметил Николас. Что же такое он пытается вспомнить?

– Если бы только мне удалось его разыскать…

– Да, конечно, – рассеянно отозвался Николас и все свое внимание вновь обратил к картинам.

Он внимательно вглядывался в игру оттенков, фактуру и образность письма. Казалось, каждую из этих картин он уже когда-то видел, более того – давным-давно знал. Он чувствовал, что главное ускользает от него, но что?

И тут Дрейк заметил совсем маленькую картину, как-то затерявшуюся среди других, и замер. «Не надо, Ники! Поставь обратно!»

Наполненные страхом слова прозвучали в памяти так громко и отчетливо, что Николас невольно огляделся в поисках Джима. Естественно, никакого Джима здесь не было, а была лишь картина. Та самая, которую Николас держал в руках тогда, в доме Элли.

Дрейк пришел в сильнейшее замешательство. Он вспомнил тот день, когда в первый раз пришел в дом на Шестнадцатой улице. «Есть даже такие, которые утверждают, что Джей – это я!» Это Барнард. А вот Ханна: «Этому старому козлу не по силам нарисовать один-единственный цветочек даже ради спасения собственной шкуры!»

У Николаса тяжело колотилось сердце. Эйбл Смайт еще о чем-то спросил его, но он и не подумал ответить. Развернувшись, Николас торопливо покинул выставку. Через несколько минут он уже подбегал к дому на Шестнадцатой улице. Дом сиял огнями. Дрейк посмотрел на карманные часы – без четверти девять. Он решительно и громко постучал в дверь. Казалось, прошла целая вечность, пока дверь наконец открылась. На пороге стоял Барнард.

– Николас!

Старик явно не ожидал его прихода. Николас, оттолкнув Барнарда в сторону, стремительно прошел в дом и ринулся в угол, где стоял мольберт.

– Какого черта вы там ищете? – возмутился Барнард. Изумление его уже уступило место гневу и, как ни странно, явному беспокойству.

Николас сорвал с мольберта белое покрывало и диким взглядом уставился на стоящую на нем картину.

– Какой же я дурак, – вымученно проговорил он после долгого молчания.

Все вдруг стало предельно ясно. «Объятие». Картина казалась знакомой, потому что на ней была Элли. И он. Господи, под тем самым дождем. Дрейк вспомнил, как она тогда торопливо сменила тему разговора, как только он заговорил о Джее. Следы краски у нее на пальцах, Вот отчего картины казались такими знакомыми.

Удары сердца молотом стучали в голове. И как по мановению волшебной палочки, выполняющей его желание, входная дверь распахнулась, и он услышал переливчатый смех Элли.

– Барнард, я до сих пор не могу в это поверить! Николас медленно повернулся к ней лицом. Но она уже увидела его, и в ее глазах всплеснулся ужас.

– Ники! – ахнула Элли.

– Да, – ответил он с едва сдерживаемым бешенством, – это я. Удивлена?

– Зачем ты пришел?

– Скажем, из любопытства. Он успел заметить, как она украдкой бросила взгляд на картину Барнарда.

– Верно, – ответил Николас на ее невысказанный вопрос. – Я пришел взглянуть на работы Барнарда.

– Я полагаю, тебе нужно уйти, – взяв себя в руки, твердо заявила Элли.

– Я не могу уйти, не удовлетворив своего любопытства. Ты же не захочешь дать мне уйти… неудовлетворенным, правда?

Николас шел к Элли походкой хищника, пока не приблизился к ней вплотную. Быстро и грубо схватил ее за руку. Когда Элли попыталась вырвать руку, он и не подумал ее выпустить. Не отрывая глаз от лица молодой женщины, Николас сплел свои пальцы с ее и наконец нащупал предательский мозолистый бугорок. Он едва не рассмеялся над своими обманутыми надеждами. Как он надеялся, что ошибся! Тем хуже для него.

– Рисуем, значит, – коротко заметил он полным презрения голосом. – Барнарду помогаем? Элли не отвела взгляда, но и не ответила.

– Да нет, – ответил он за нее, разглядывая ее ногти, – Барнарду мы не помогаем. – Внезапно Дрейк чуть не задохнулся от ее невероятной близости, от ощущения мягкой кожи, от едва уловимого аромата белокурых волос. – Я вот для этого был вам нужен, миссис Монро? – со злобой в голосе спросил он и резко отбросил ее руку. Барнард решительно шагнул к нему:

– Послушай, Дрейк, сию минуту убирайся отсюда, пока я не позвал полицию.

Николас не обратил на него никакого внимания. Его перекошенное лицо стало похоже на уродливую маску.

– Так ты и обнимала меня лишь для того, чтобы лучше прочувствовать момент? Элли побледнела.

– А я-то, дурак, поверил тогда, что ты заявилась ко мне среди ночи, чтобы принести утешение. – Он издевательски захохотал. – Ты и отдалась мне для того, чтобы поточнее изобразить то, что мы разделили друг с другом?

Элли с такой силой стиснула спинку стула, что костяшки пальцев побелели. Барнард от ярости только давился словами и брызгал слюной.

– Может, я был для тебя всего лишь очередным стимулом для творческого вдохновения? – безжалостно договорил Николас.

– Ты подлец, Дрейк. Оставь ее в покое!

– Я не собираюсь оставлять ее в покое! – рявкнул на всю комнату Николас.

Барнард побагровел, сжал кулаки и выскочил из дома. Николас догадался, что старик побежал за полицией. Но сейчас ему было наплевать на все.

– Скажи же мне: оправдал я твои надежды, или другие оказались более удачливыми вдохновителями?

Пощечина застала Николаса врасплох. Судя по выражению лица Элли, для нее это тоже явилось полной неожиданностью. Николас потрогал свою горящую щеку и с холодной, злой улыбкой проговорил:

– Поздновато для жеста, который больше подобает невинной девице.

– Вон отсюда, – потребовала Элли. Ее всю трясло.

– Да вы никак рассердились на меня, М. М. Джей? Или вы предпочитаете называться мисс Джей?

– Я никогда не думала, что смогу тебя возненавидеть. Вообще не думала о таком. Теперь вижу, что ошиблась.

– Очень хорошо. Мне не хотелось бы остаться в неведении относительно того, что мои надежды на ответное чувство сбылись.

– Уходи, – повторила Элли, закрыв глаза. Дрейк почувствовал укол совести. Ему захотелось броситься к ней, спросить, все ли с ней в порядке. Но он обуздал безрассудное желание, несмотря на то что в груди бушевали рвущиеся наружу чувства.

– Пожалуйста, – через силу прошептала Элли, – оставь меня в покое.

С невероятной быстротой Николас схватил ее за руки и рывком притянул к себе.

– А почему ты не оставишь меня в покое? – срывающимся голосом воскликнул он. – Даже если ты использовала меня для своей мазни, зачем заставила полюбить тебя? Страх в глазах Элли исчез, и взгляд ее наполнился уверенностью и силой, пришедшими из неведомых глубин ее души.

– Я за тобой не бегала! Я снова и снова говорила тебе, что у наших отношений нет будущего. Но ты каждый раз не слышал меня. Тебя, как и меня, можно осуждать за то, что мы оказались в таком положении. Будь же мужчиной и прими на свои плечи хотя бы часть ответственности за содеянное.

– Да, поначалу я, может быть, и не отставал от тебя! Но после твоего недвусмысленного заявления на приеме, что ты не хочешь иметь со мной ничего общего, я оставил тебя в покое. И именно ты заявилась ко мне в дом чуть ли не в полночь! А когда я сказал тебе, что согласен на близость, только если это навсегда, ты играючи воспользовалась моей любовью, не побрезговав самой низкой ложью! Все связанное с тобой – одна ложь!

– Это он, господа полицейские! Николас резко обернулся. К нему решительным шагом направлялись два полицейских, около входа стоял торжествующий Барнард. Николас отступил и вытянул вперед руки ладонями вверх. Гнев в нем поутих.

– Нет нужды, господа. Я как раз собирался уходить.

В последний раз бросив взгляд на Элли, Дрейк, преодолев сильнейшее желание заключить ее в объятия, нарочито громко стуча каблуками, прошествовал к двери. Оказавшись на улице, он устремился вперед, сам толком не зная куда.

В конце концов оказавшись на Шестой авеню, Николас нанял извозчика. Буркнув свой адрес, он тяжело опустился на жесткое сиденье и без сил привалился к спинке. Тряска была немилосердная, но он не обращал внимания. Прижавшись лбом к деревянной боковине сиденья, больно ударяясь о нее лбом, он бессмысленно смотрел в ночь.

Николас не заметил, когда экипаж остановился. У возницы терпение закончилось очень быстро, и он ГРОМКО постучал рукояткой кнута о дверцу:

– Эй, мистер , я ночевать тут не собираюсь. Николас потряс головой, вылез наружу, расплатился м направился в дом. Он никогда не был большим любителем спиртного. Но в эту ночь по причинам, в которых ему не хотелось разбираться, он твердо решил напиться. Достав из бара в кабинете хрустальный графин, Дрейк решительно вытащил пробку. Пил он для того, чтобы успокоить боль и унять безумный бег мыслей. Время шло, он пьянел все больше, а толку не было никакого. Сумасшедшая скачка мыслей и чувств продолжалась.

– Прошу прощения, сэр.

Николас как раз снова наполнил бокал до краев.

– В чем дело, Альберт? – Он повернулся к двери.

– К вам посетитель, сэр.

– Скажи, что меня нет дома.

– Простите, сэр, но он говорит, что это очень срочно. Он говорит, что ему нужно с вами поговорить о каком-то Джее.

Рука Николасв стиснула тонкий хрусталь. Помолчав, он распорядился:

– Впусти его.

В кабинет с торжествующим и хитрым видом .вошел Эйбл Смайт.

– Приношу свои извинения, мистер Дрейк. Я понимаю, время позднее, но…

– Что «но», мистер Смайт?

– Но я как раз проходил мимо и увидел в вашем окне свет.

– Мимо проходили? А где же вы живете, Смайт? По соседству с Вандербильтами? Смайт густо покраснел.

– Извините. Если хотите знать, я пришел расспросить вас о Джее. Я столько лет пытаюсь хоть что-нибудь про него узнать!

Николас сделал из бокала с янтарной жидкостью большой глоток и скривился:

– Понятно. Так что вам удалось разузнать про этого пакостника Джея?

– Представьте себе – ничего! Такое впечатление, что его просто не существует.

Николас пьяно хмыкнул, отпил еще глоток и изрек:

– Джей существует. Уж я-то знаю!

– Я так и знал! – Эйбл с горящими глазами возбужденно потер руки. – Я знал, что вам наверняка что-то известно. Как вы рассматривали картины, какой интерес к ним проявляли – все говорило мне, что ваш интерес не без причины.

– Сгораете от любопытства, Смайт? – Николас грубо расхохотался. – Черт возьми, ведь я в свое время даже влюбился в Джея!

До Эйбла не сразу дошел смысл сказанного. А когда он понял, то глаза у него полезли на лоб.

– Вы… вы любили мистера Джея? Николас вновь рассмеялся, наслаждаясь замешательством своего позднего гостя.

– О да! И теперь весьма об этом сожалею. – Подняв бокал на уровень глаз, он хитро посмотрел на Эйбла и одним махом допил виски.

– Но это не то, о чем вы думаете.

Забыв про репортера, Николас начал озираться вокруг в поисках бутылки.

– Тогда что это? – выпалил Смайт. Николас обернулся на голос, и комната поплыла у него перед глазами.

– Что вам надо? – заплетающимся языком поинтересовался он.

– Вы только что сказали, – напомнил Смайт, – что то, что я думаю о Джее, неверно. Ах да, этот Джей. Лгунья, предательница. Угасший было гнев разгорелся с новой силой.

– Вы не нашли вашего художника, Смайт, потому что не того искали.

– Не того? Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что вы, конечно, искали мужчину.

– И что?..

Николас наконец увидел еще один хрустальный графин, на этот раз с портвейном. Неверной походкой подойдя к столику, он с пьяной решительностью снова налил бокал до краев.

– Да ничего! Просто Джей – женщина. Поняли, Смайт? Женщина! – И Николас с болью в голосе тихо добавил: – Красавица с белокурыми волосами и изумрудно-зелеными глазами, представляете?

– Элиот Синклер! Жена Чарлза Монро! – ахнул репортер.

Николас так резко повернулся к нему, что выплеснул на ковер чуть ли не полбокала.

– А что вы хотите, мистер Дрейк? – пожал плечами Смайт. – Я репортер. Несколько лет назад ходили слухи о вас и мисс Синклер. Я попробовал докопаться до истины. Но вы уехали из Нью-Йорка, и уехали надолго, а она вышла замуж за другого. Я решил, что ошибся. И забросил это дело. Иисусе! – присвистнул он. – Подумать только, Джей оказался женой Чарлза Монро! – Он посмотрел на Николаса: – Вы ее все еще любите? Поэтому и вернулись?

Лицо Николасв приняло угрожающее и холодное выражение.

– Вы начинаете злоупотреблять моим гостеприимством, Смайт.

– Конечно, конечно, – заторопился репортер. – Еще раз простите великодушно, что потревожил вас. Он опрометью выскочил из кабинета. Николас остался один. Голова шла кругом, в груди сидел тугой ком боли.

«Боже мой, что я натворил?» – презирая себя, подумал он. И, размахнувшись, запустил хрустальный бокал в погасший камин.

Глава 32

ТАЙНА М. М. ДЖЕЯ РАСКРЫТА

Для тех из нас, кто бился над разгадкой личности М. М. Джея, мучения закончились. Наш скрытный художник наконец объявился и оказался не кем иным, как Элиотом Монро, женой Чарлза Монро, видного гражданина нашего города, и невесткой Руперта Монро. Ваш репортер узнал из достоверного источника, что деятельная великосветская дама тайком занималась живописью многие годы. Возможно, Руперт Монро и смотрит сквозь пальцы на тайные занятия своей невестки. Но видел ли он ее вызывающе дерзкие картины?

Эйбл Смайт»

– Как ты мог? – Мириам стояла на пороге столовой. Николас только что закончил завтракать. Голова просто раскалывалась от боли. Он убеждал себя, что отвратительное самочувствие – результат выпитого вчера в непомерном количестве спиртного. Отчасти это было правдой. Но он только что просмотрел утренний номер «Таймс» и не желал думать о том, что почувствовал, прочитав заметку Смайта. Вину? Стыд? Если бы так. Было глубокое понимание того, что, открыв тайну М. М. Джея, он нанес Элли глубокую и мучительную рану.

– Что я мог, Мириам? – раздраженно спросил Николас.

Сестра с решительным выражением лица шагнула в комнату.

– Вот это! – прошипела она, швырнув ему в лицо газету. – Как ты мог такое сделать?

– Спасибо, но у меня есть свой экземпляр.

– Замечательно! Мистер Дрейк обзавелся собственным экземпляром своего предательства!

– Какое еще к черту предательство! – взревел Николас, вскакивая из-за стола. Стул, на котором он сидел, с грохотом упал на пол.

– Твое, какое же еще! – крикнула в ответ Мириам, ничуть не испугавшись. – Только ты мог рассказать то, что написал этот щелкопер.

– Ты знала?

– Нет! Я узнала об этом, как и все, сегодня из утренней газеты. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что «достоверный источник» – это ты! Ты это сотворил!

– Да с чего ты решила, что это я?

– Потому что ты единственный, кто так ненавидит Элиот Синклер, что готов пойти на все, чтобы побольнее обидеть ее!

У Николаса на скулах заиграли желваки.

– Я не старался ее обидеть! Ну а если даже и так, тебе-то какое дело?

Мириам посмотрела на него странным взглядом.

– Я много раз жалела, что ты мой брат. Но никогда так сильно, как сейчас. Ты достоин порицания, Николас Дрейк. – Она вздернула подбородок и стала смотреть поверх его головы в окно. Потом плечи Мириам поникли, и с изменившимся лицом она тихо спросила: – Отчего одна-единственная семья наплодила так много равнодушных и бессердечных людей? – Она посмотрела брату в глаза и с мольбой спросила: – Николас, почему она это сделала?

Он непонимающе уставился на нее.

– Я о маме, – пояснила Мириам. – Почему она покончила с собой? Ты же знаешь ответ. Стены комнаты вдруг начали смыкаться вокруг него.

Дрейк посмотрел на сестру.

– Почему я должен это знать? – сдавленно спросил он.

– Я тогда поняла по твоим глазам. Пусть я была ребенком, но уже хорошо тебя знала, я молилась на тебя и очень любила.

«Вот как? Может быть, она и правда любила меня?» – неожиданно для себя подумал Николас.

– Николас, пожалуйста. Я всегда чувствовала, когда у тебя было что-нибудь не так. Скажи мне, что ты знаешь. В наступившей тишине было слышно только громкое тиканье настенных часов.

– Ты ошибаешься. Я понятия не имею, отчего мама покончила с собой, – солгал Николас.

Элли сидела в своей комнате и смотрела сквозь прозрачные тюлевые занавески в окно, на толпу, собравшуюся перед особняком из гранита и мрамора, в который она вложила столько сил. По саду шныряли репортеры, равнодушно затаптывая посаженные ею цветы и недавно подстриженные газоны. Но она этого не замечала. Душа ее омертвела.

Николас рассказал.

Элли понимала, что здесь нечему удивляться. Он по праву ненавидел ее. Она страшно его обидела. Вот он и отомстил. Но, отыгравшись на ней, он причинил неприятности и многим другим людям. Впервые Элли вынуждена была признать: Николас оказался прав, сказав, что она его очень плохо знает. Как она могла так ошибиться в горячо любимом человеке?

Ей пришла в голову безумная мысль, что все ее несчастья – это последствия любви к Николасу Дрейку. Она уже решила, что ее разбитая жизнь начала потихоньку устраиваться. У ее сына было законное имя, а сама она обрела уверенность, снова начав писать.

Да, она повела себя глупо, забыв про ультимативные требования своего мужа. И никогда себе не простит, если ее легкомыслие навлечет неприятности на сына. – Элли! – резко обратился к ней Чарлз.

Она не ответила, а продолжала смотреть в окно с любопытством разглядывая незнакомые лица людей высматривающих М. М. Джея. «Как странно, – подумалось ей, – я – и вдруг знатная дама»..

– Я жду, Элли! – пришел в ярость Чарлз. Поняв, что муж не оставит ее в покое, она с трудом перевела взгляд с толпы под окнами на него.

– Что ты хочешь от меня услышать, Чарлз? Кровь бросилась ему в лицо.

– Скажи, что все это неправда!

Элли вздохнула и снова повернулась к окну:

– Я не стану тебе лгать.

– Вот как? Все эти годы ты только и делала лгала. Отчего такая перемена?

Вообще-то она никогда не утверждала, что не занимается живописью. Но входить в бессмысленное обсуждение деталей ей не хотелось. Пусть будет так, как хочет он, пусть считает, что она все время лгала. В любом случае правда вышла наружу и назад пути нет. Неожиданно Чарлз рухнул перед ней на колени и принялся ловить ее руки.

– Скажи им, что это неправда. Мы выкрутимся.

Дай Смайту достойный ответ, Элли. – Он умоляюще посмотрел на нее: – Я люблю тебя. И буду всеми силами защищать, если ты опровергнешь то, что написано в газете. Она провела рукой по его щеке:

– О, Чарлз…

– Элли! Элли!

В комнату ворвался Джим. Он дышал так тяжело, как будто всю дорогу бежал.

– Что случилось, Джим?

– Это посыльный, это точно посыльный! Чарлз поднялся с колен и подошел к Джиму.

– О чем ты говоришь? – требовательно спросил он.

– Картины! Из подвала! Их украл сегодня утром посыльный!

– Я ничего не понимаю! Элли оцепенела.

– Да посыльный, который принес продукты с рынка. Ханна, как всегда, попросила его отнести все на кухню. А теперь прекрасные картины Элли пропали! Барнард велел мне бежать и рассказать об этом вам.

– Черт! – выругался Чарлз. – Там еще были картины? – Он повернулся к Джиму: – А ты где был? Стоял, как всегда, разинув рот?

Джим испуганно отпрянул.

– Не ругай Джима, Чарлз. Это моя вина.

– Господи, вот устроила всем нам веселую жизнь! – хватаясь за голову, в сердцах воскликнул Чарлз. – Надо обо всем рассказать отцу. Ну и разозлиться же он!

Элли хотелось крикнуть мужу, что пора улаживать свои дела самому, а не бегать по всякому поводу к папочке за советом .Да разве сейчас это играло какую-нибудь роль? «Глупо надеяться, что взрослый человек вдруг изменится», – подумала она и вновь окунулась в туман спасительного забвения.

Все последующие дни Элли хранила молчание, и только когда маленький Джонас приходил к ней, шептала ему что-то на ухо, крепко прижимая к себе.

По распоряжению Чарлза ее несколько раз осматривал врач, но Элли не знала, сочли ее безумной или нет. Ей было все равно. Она вдруг разучилась думать.

Николас все рассказал.

Эта мысль безостановочно крутилась у нее в голове, и для других мыслей места не оставалось. Перед глазами стояло перекошенное от злобы лицо Николаса. «Да вы никак рассердились на меня, М. М. Джей? Или вы предпочитаете называться мисс Джей?» Время шло. В дом зачастил свекор, спорил с сыном, громко кричал о чести семьи, об отмененных выгодных контрактах, о подорванной репутации, приобретенной с таким трудом. Все это проходило мимо Элли.

Через неделю после газетной публикации к ней привели семейного адвоката. Он попытался растолковать, что от нее хотят. Но Элли никак не удавалось понять, о чем он, собственно, идет речь. В конце концов адвокат сдался и ушел, оставив на столе пухлую кипу документов. На следующее утро слуги уложили вещи Элли.

Чарлз так и не вышел попрощаться. Она не обиделась, потому что знала, как ему сейчас больно и тяжело. Рвал и метал в основном его отец. Он и настоял на разводе. Руперт Монро был одержим страхом потерять завоеванное положение в обществе. В его понимании Элли покрыла позором их имя.

Стыд жег ей душу. Разведенная. Еще одно доказательство, что она достойная дочь своего отца. Какую глупость она сделала, позволив Барнарду уговорить себя на эту выставку. Но Элли знала, что это неправда. Ей хотелось этой выставки, руки так и тянулись к чистому холсту. Самым постыдным во всей этой истории было ее желание показать людям свои картины. И она не устояла.

Элли покрепче взяла Джонаса за руку и остановила проезжающий мимо экипаж. На пороге дома стояла одна лишь мисс Хобарт, няня Джонаса, и, утирая слезы, махала рукой на прощание. Когда они подъехали к дому на Шестнадцатой улице, в дверях их уже ждали Ханна и Барнард.

– Могу поклясться, что тебя выставил вон его папаша, – заявила Ханна, подхватывая на руки Джонаса.

– И не без основания, – равнодушно ответила Элли.

– В семье надо держаться друг за друга, вот что я тебе скажу.

– В семье не надо обманывать.

– И ты еще их защищаешь! – поджала губы Ханна.

– А почему бы нет? Они ничего не сделали. Во всем виновата я.

Барнард все это время стоял у камина и молча слушал. Выглядел он постаревшим и несчастным.

– Прости меня, – прошептал он.

– Не надо, Барнард. Ты ни в чем не виноват.

– Как не виноват? Я же заварил всю эту кашу!

– Барнард, я взрослая женщина. Могла и не соглашаться.

– Все равно это я начал, когда в первый раз без твоего разрешения отнес картину в галерею.

– Послушай, мы оба прекрасно знаем, что причина совсем в другом.

– Боже мой, Элли, – только и смог вымолвить старик.

Но Элли уже не слушала. Она поднималась по лестнице на четвертый этаж, в комнату, которую почему-то все это время оставляла за собой. «Может быть, я подспудно знала, что вернусь?» – подумала она, усаживаясь в кресло перед окном. Элли решила обмануть судьбу, когда, родив ребенка от одного мужчины, вышла замуж за другого. Вот небеса и поспешили уравновесить чаши весов.

Дни шли однообразной чередой. Озабоченность легла на лица обитателей дома на Шестнадцатой улице. Три года Чарлз содержал Элли, а она содержала остальных. Барнард знал, что все деньги, вырученные за ее шляпный магазин, Чарлз забрал себе и вложил в ценные бумаги, правда, почему-то не на имя своей жены. Когда он сказал ей об этом, Элли была слишком благодарна Чарлзу за все и просто махнула на это рукой.