Текст книги "Исповедь послушницы (сборник)"

Глава III

Мариам очень любила свой город. Несмотря на многочисленные запреты и насильственное обращение его жителей в иную веру, Галера оставалась мусульманским городом: шумные базары, разноцветные узоры ковров, томные, тягучие, полные восточных напевов вечера, дрожащий от зноя воздух, тонкая и нежная, словно налет на крыльях бабочки, белая пыль.

Все изменилось в тот день, когда в Галеру вошли испанские войска, чему предшествовали ожесточенные бои за город. Песни превратились в крики отчаяния и боли, а песок и пыль окрасились кровью. Прежде по утрам и вечерам в Галере было так тихо, что можно было без труда услышать звук, исходящий из поднесенной к уху морской раковины. Теперь Мариам казалось, что она никогда не изведает спокойствия и тишины.

Испанцы ворвались в их дом в тот час, когда ночь плавно переходила в утро и звезды на западе мерцали, будто серебристые блестки на покрывале невесты. Саида не было дома, он возился с ранеными, которых с каждым часом становилось все больше и больше.

Фатима и ее дочери не спали всю ночь, но под утро их сморил сон, именно потому они оказались особенно беззащитны перед вторжением врага.

Одни солдаты бросились к женщинам, другие стали искать ценные вещи. Какой-то испанец схватил Хафсах, швырнул ее на ложе, намотал ее длинные волосы на свою руку и принялся насиловать, превратив ее женское естество и душу в полыхающую рану. Фатима страшно закричала и кинулась к дочери. Ее сгреб в охапку другой мужчина, однако она выхватила кинжал, который висел у нее на поясе, и вонзила себе в горло. Саламе удалось выбежать на улицу, и ее судьба была неизвестна.

Мариам не видела всего этого, она успела залезть под диван, и туда же забралась Азиза. Они лежали не двигаясь, мысленно отсчитывая томительно текущие минуты. Обе мучительно страдали от того, что не могли перемолвиться словом и не знали, какая участь постигла мать и сестер.

Прошло немного времени, и под диван заглянул мужчина.

– Гляди, а тут еще одна красавица! – воскликнул он и потащил Азизу за одежду.

Девушка в ужасе сопротивлялась и кричала, потому мужчина сосредоточил на ней все свое внимание и не заметил Мариам. А она, онемев от страха, промолчала и тем самым не выдала своего присутствия, хотя всем сердцем желала помочь сестре.

Прошло немало времени, прежде чем Мариам решилась выбраться из своего ненадежного убежища. Дом был пуст. Вещи раскиданы, перевернуты, поломаны и испорчены. Но самым страшным было не это. На диване, под которым пряталась Мариам, лежала бездыханная Хафсах. Возможно, она умерла от жестокости насильников, а быть может, от разрыва сердца. На пороге дома девушка нашла мертвую мать. Азиза и Салама исчезли.

Мариам навсегда запомнила глаза завоевателей, хотя видела их только мельком: блестящие, как золото, и пустые, как покинутое Богом небо.

Девушка вырыла в саду могилу. Ей нравилось заботиться о саде, любимом месте, где рождалась и процветала жизнь, а теперь сад превратился в кладбище, на котором были погребены самые дорогие для нее люди.

Тела матери и Хафсах были тяжелы, но не тяжелее, чем земля, которая покрыла любимые лица. Мариам удивлялась тому, что стала бесчувственной, как камень. Ее близкие умерли, а она не пролила ни слезинки. Однако удивляться было нечему. Настало время, когда день невозможно было отличить от ночи, а желаемое – от действительного. Девушка еще не знала, что самое страшное – это не разучиться улыбаться, а разучиться плакать.

Где-то вдали пылали факелы, клубился дым. Пахло горелым мясом. Две ночи Мариам провела под диваном; ей чудилось, что укрытие, спасшее ее однажды, способно защитить еще раз.

Боль прожигала сердце насквозь, но страх не давал почувствовать это. Она испытывала невыносимую жажду, но ужас помогал терпеть. На третью ночь девушка все-таки выбралась из-под дивана и вышла во двор.

Кругом стояла тишина, жуткая тишина огромной могилы. Мариам зябко обняла руками плечи. Девушка вовсе не была рада тому, что уцелела. Куда ей идти? В ком или в чем искать поддержки?!

Она съела зачерствевшую лепешку, приготовленную руками тогда еще живой матери, и выпила воды. Лежа без сна, с открытыми глазами, она пристально вглядывалась во тьму, пока утренние звезды не начали мерцать, как светлячки на блеклом полотне небес.

Когда наступил день, Мариам нашла в себе силы пройтись по городу. Она увидела много такого, что невозможно забыть. Качавшийся на дереве труп девушки, очевидно покончившей с собой после насилия, части человеческих тел, разорванных бездомными собаками, разграбленные, сожженные дома и море крови. То была кровь убиенных и кровь безвинных девственниц, в изобилии пролившаяся в эти ужасные дни.

В тот миг, когда Мариам почудилось, будто она осталась единственным живым человеком в этом городе мертвых, из-за поворота показались два верховых испанца. Быстро спешившись, они подбежали к ней, схватили и поволокли в ближайший дом. Бросили на ложе, сорвали с девушки шелковые шаровары и задрали рубашку.

Испуганная, измученная, потерявшая всякую надежду Мариам потеряла сознание.

Энрике Вальдес вовсе не чувствовал себя победителем, скорее палачом. С криками «За Испанию!» ведомые им солдаты ворвались в город, где грабили, убивали и насиловали, не щадя никого, даже маленьких детей. Таков был приказ маркиза Мондехара, таково было веление короля. Жители Галеры провинились перед испанцами особенно сильно, потому что слишком отчаянно защищали свой город.

– Такое сопротивление будет стоить им жизни, – сказал командующий и сдержал свое слово.

Большинство населения города было убито сразу, горстку уцелевших казнили чуть позже. Было велено добивать даже раненых.

Единственным желанием Энрике после этой бойни было поскорее покинуть мертвый город. К сожалению, кровавая жатва значительно ослабила дисциплину; несмотря на приказ, некоторые солдаты все еще рыскали по Галере в поисках уцелевших сокровищ.

Энрике убедился в этом, когда, проезжая по улице, случайно увидел, как двое мужчин волокут в дом бесчувственную девушку. Их намерения не оставляли сомнений. Молодой человек спрыгнул с коня и бросился следом, чтобы спасти беспомощную жертву.

Это оказалось не так-то просто: озверевшие солдаты не желали слушаться приказаний, и Энрике пришлось вытащить шпагу. Пара ругательств и угроза оружием сделали свое дело: солдаты оставили девушку и покинули дом.

Молодой человек склонился над ней. Это была совсем юная девушка, одетая в небесно-голубое, шитое серебром платье и шаровары. Легкая, как лепестки цветка, шелковая одежда была измазана кровью, к счастью, чужой, и местами порвана, вероятно, руками насильников.

Энрике понятия не имел, что с ней делать. Девушка должна была разделить участь других жителей Галеры, но он не мог этого допустить. Молодой человек поднял на руки легкое как пушинка тело и перекинул через седло. Хорошо, если его никто не увидит, иначе у командования могут возникнуть вопросы.

Энрике по-прежнему жил в походной палатке, хотя в городе было полным-полно опустевших домов, в которых имелось все необходимое. Однако при мысли о том, что он поселится там, где совсем недавно жили люди, которые теперь были мертвы, его охватывал суеверный страх. Эти диваны еще хранили тепло тел прежних хозяев, а стены помнили их голоса.

Молодой человек опустил девушку на складную кровать и налил в чашку воды. Энрике видел, что незнакомка пришла в себя, но не хочет или не смеет взглянуть на него или подать голос. Когда девушка наконец открыла глаза, он протянул ей чашку, но перед этим сказал:

– Не бойся. Они ничего не сделали. Не успели. Здесь ты в безопасности, во всяком случае пока. Хочешь пить? Возьми.

Мариам дрожащей рукой взяла чашку.

– Ты говоришь по-испански? Как тебя зовут?

Немного помедлив, она еле слышно ответила:

– Мария.

Желая подбодрить ее, молодой человек улыбнулся.

– Красивое имя. Я – Энрике Вальдес. Как тебе удалось уцелеть? Ты где-то пряталась?

– Да, – сказала Мариам и добавила: – Я бы хотела разыскать своих родных.

В голосе девушки звучала безумная надежда, и Энрике стало не по себе.

– Мне жаль говорить тебе правду, но я должен это сделать. Скорее всего, из всех жителей Галеры уцелела только ты. Остальные убиты и казнены.

По телу Мариам пробежала дрожь. Девушка не закричала, не заплакала, а спокойно произнесла:

– Мы находились под покровительством сразу двух Богов, но ни один из них нам не помог. Наверное, они поссорились на Небесах? Должно быть, там тоже идет война?

Энрике было нечего ответить, между тем Мариам поднялась и оправила платье. Молодой человек наблюдал за ее движениями, изящными и точными, как у танцовщицы или жрицы, любовался безупречной линией рта, изогнутого, словно лук, и нежного, будто цветочный бутон. Только полные неутолимой печали и свинцовой тяжести глаза выдали постигшее ее горе: то были глаза пожилой женщины на прелестном юном лице.

– Я должна идти, – обреченно произнесла она.

– Куда ты пойдешь? В моей палатке тебя никто не найдет и не тронет. Позже я попытаюсь отправить тебя туда, где живут твои единоверцы.

– Я христианка, – промолвила девушка, глядя прямо перед собой.

– Все знают, что вы приняли чужую веру по принуждению и тайно исповедовали свою, – мягко возразил Энрике.

Мариам тяжело вздохнула.

– Потому нас не защитил один Бог и отверг другой.

– Перестань об этом думать. Давай я принесу тебе поесть. А еще тебе нужно переодеться. Твое платье испачкано кровью.

– Это кровь моей матери и сестры. Пока на мне это платье, со мной остается хотя бы какая-то частичка моих родных.

Энрике содрогнулся, услышав этот простой и страшный ответ.

Мария провела в его палатке несколько дней. Она держалась тихо и незаметно и не требовала к себе никакого внимания. Ее привычный мир был разрушен, она потеряла дом, семью, все, чем жила с рождения, и совершенно не знала, что теперь делать. Она нравилась Энрике, но он не представлял, чем может помочь бедняжке. Возвращаясь вечером, он всякий раз думал о том, что она способна исчезнуть, уйти, но девушка была на месте: молча сидела в углу, уронив руки на колени и глядя в одну точку. Мария покорно съедала ужин и ложилась спать. Она спала, не меняя позы, и Энрике спрашивал себя, снятся ли ей какие-нибудь сны.

Он принес ей чистую одежду, которую, зайдя в какой-то дом, нашел в сундуке. Там же лежали простенькие девичьи украшения, на которые не позарились солдаты и которые Энрике тоже не осмелился взять. Он прихватил только изумрудно-зеленое, как трава, платье и такие же шаровары, да еще обшитый золотыми монетками, розовый, как заря, платок, подумав, что, возможно, эта вещь немного порадует девушку.

Молодой человек испытал невольное облегчение, когда наконец сумел принести Марии какие-то вести.

– Королевский совет под председательством Великого инквизитора кардинала Эспиносы принял решение переселить часть проживающих в Гранаде морисков на север Испании. Нелегко отправляться в ссылку, но все-таки это не смерть. Я найду людей, которые проводят тебя. Ты окажешься среди своих.

Она посмотрела на него пронзающим душу взглядом.

– Но ведь жителей Галеры убили?

– Там будет население других городов. Кто-нибудь о тебе позаботится.

– Кому я нужна!

– Я дам тебе денег, тебе хватит на первое время, – сказал Энрике, подумав о том, насколько пополнились карманы испанских офицеров и солдат после разграбления Галеры.

Девушка покачала головой.

– Их все равно отберут по дороге. – Потом спросила: – А вы? Что будете делать вы?

– Вернусь домой.

– Где вы живете?

– В Мадриде.

– Это красивый город?

– Да, большой и красивый.

– Наверное, он будет стоять всегда.

В ее словах не было ни иронии, ни вопроса. Энрике попытался вспомнить, где и у кого он видел такое каменное выражение лица, тяжесть, спрятанную глубоко внутри, и вспомнил. Индейская женщина, служанка инквизитора, тоже лишенная родины, вынужденная жить на чужбине. Похоже, горе иссушило ее душу и вместе с тем наделило непонятной силой. Подумав об индианке, молодой человек вспомнил о Паоле: эта рана еще не зарубцевалась и болела. Теперь Энрике не был уверен, что по-настоящему любил эту девушку, но мысль о том, что его сумели выставить подлецом, до сих пор не давала ему покоя.

– Все когда-нибудь исчезнет и умрет, Мария.

– В христианской школе нам говорили, что Бог, Испания и король вечны.

– Испания такое же государство, как и другие, оно может быть завоевано и разрушено. Король – человек, и он смертен. Разве что Бог…

– Если он в самом деле существует, – неожиданно жестко перебила его девушка, и это был первый настоящий всплеск эмоций за долгие дни.

– Кем был твой отец? – спросил Энрике, дабы перевести разговор в другое русло.

– Врачом. Он спасал чужие жизни.

«И отдал за них свою», – подумал молодой человек, а вслух произнес:

– Одним из тех, кто лечит молитвами и травами?

Энрике замер, когда Мария ответила ему мимолетной улыбкой, будто его вопрос на мгновение позволил ей вернуться в потерянный рай.

– Он считал, что главное – найти золотую середину между работой и досугом. Самое полезное – это заниматься любимым делом, а еще – читать увлекательные книги, слушать приятные истории, пение и музыку, играть в полезные игры и одеваться в красивые одежды. Вы читали «Тайну тайн»?[12]12
  Книга неизвестного автора; была написана на арабском языке примерно в VIII–IX вв., переведена на латынь в нач. XII в., в сер. XIII в. – на испанский и каталонский языки.


[Закрыть]

– Нет, я даже не слышал о ней.

– Эта книга учит восстановлению сил, как телесных, так и душевных.

– Ты владеешь этой тайной? – с любопытством спросил Энрике.

Мария тряхнула головой, будто отгоняя наваждение.

– Я больше не владею никакими тайнами. Все тайны умерли, осталась голая правда.

– Ложись спать, – сказал Энрике, – завтра будет тяжелый день.

Он тоже лег, а перед сном с неожиданной горечью подумал о том, что совсем скоро эта девушка, похожая на героиню восточной сказки, навсегда покинет его палатку и его жизнь.

Молодому человеку приснилась танцовщица, кружащаяся в мареве горячего воздуха под звон собственных украшений. Яростный ветер развевал ее яркий полупрозрачный наряд и длинные черные волосы, она ослепительно улыбалась и звала, звала движениями, жестами, взглядом огромных сверкающих глаз.

– Проснитесь, проснитесь!

Энрике едва не подскочил от громкого возгласа, на самом деле бывшего всего лишь настойчивым шепотом.

Он открыл глаза. Над ним склонилась Мария.

– Что случилось?!

– Я хочу поговорить с вами.

Энрике сел на постели, мало что понимая спросонья.

– Это не может подождать до утра? – Он старался сдержать недовольство.

– Нет.

– Хорошо, говори, – ответил он и вдруг заметил, как она одета.

На самом деле Мария была раздета – на ней был только тот самый нежно-розовый с золотыми монетками платок; девушка ловко обвязала его вокруг тела, но ее плечи, грудь и ноги были обнажены. Груди были упругими и полными, с крупными темно-коричневыми сосками, ноги – крепкими и вместе с тем прекрасно очерченными, стройными.

– Возможно, ваши люди доведут меня до места целой и невредимой. Но потом меня обязательно изнасилуют: я из морисков, а отныне в отношении нас у испанцев развязаны и руки, и совесть. Возможно, мне придется торговать собой, чтобы добыть пропитание. Потому я хочу, чтобы моим первым мужчиной стал мой спаситель.

Энрике отнюдь не обрадовался тому, что услышал; напротив, его захлестнули муки совести.

Молодой человек удивился: прежде он легко ложился в постель с понравившейся женщиной, а когда наступала следующая ночь, нередко забывал ее имя.

– Возвращайся в постель, Мария, и не говори глупостей. С чего тебе добровольно приносить себя в жертву? Я вовсе не хочу, чтобы ты принадлежала мне. Я никогда не смогу на тебе жениться и не желаю нести ответственность за то, что случилось. Мне не доставит удовольствия лишать тебя чести, – строго произнес Энрике.

– Мне больше некому принадлежать. Я принадлежала своей семье, земле, на которой родилась, своему народу. Я была подданной королевства Гранада. Мою семью уничтожили, мой народ согнали с родной земли. Так или иначе, но у меня уже нет чести. Меня самой больше нет. Вам не надо на мне жениться, потому что невозможно жениться на призраке или тени. Я вам совсем не нравлюсь?

Вопреки ожиданию она говорила не с возмущением, а с глубокой печалью и легкой укоризной.

– Ты мне очень нравишься, но я дворянин, и мне будет противно чувствовать себя негодяем, хотя… на самом деле я негодяй, потому что я тоже испанец и принимал участие в этой войне! Ты должна меня ненавидеть, Мария, а не предлагать себя.

– Зачем ненавидеть того, кто и так все понимает?

– Я ничего не понимал, пока не увидел, что такое война. Пока не встретил тебя.

За пологом палатки стояла непроглядная ночь; между тем Энрике знал, что теперь до утра не сомкнет глаз.

Нехотя поднявшись с неуютного походного ложа, молодой человек протянул Марии ее одежду и, не глядя на девушку, спросил:

– Какими полезными играми ты развлекала себя в своей семье?

– Мы с отцом часто играли в шахматы.

– Ты играешь в шахматы?!

– Да. Сестры не любили это занятие, тогда как я достигла в нем больших успехов.

Энрике улыбнулся.

– Не может быть.

– Я даже обыгрывала отца!

Недоверчиво покачав головой, молодой человек достал маленькую деревянную доску и изящные костяные фигурки.

– Клянусь, если ты выиграешь, я исполню любое твое желание!

Девушка, уже благопристойно одетая, присела на постель.

– Каждая партия, – сказала она, – это увлекательное путешествие в неизвестность, история, которую всякий раз нужно создавать заново. Этим игра отличается от жизни.

– Разве жизнь предсказуема?

Мария ничего не ответила. Она сделала ход и погрузилась в игру. Позднее Энрике говорил себе, что слишком много внимания уделял блеску черных глаз, потоку темных волос, движениям изящных пальцев, медленно переставляющих фигуры. Он ощущал волнующую пульсацию жизни в крови, мозгу, конечностях, во всем теле. Он слишком сильно стремился выиграть, тогда как девушка просто играла. Женщины умеют играть – особенно на струнах души; они неважные стратеги, зато обладают интуицией, которая без труда заменяет им трезвый мужской разум. Им не дано править миром, зато они превосходно повелевают сердцами.

Мария выиграла; без видимых усилий привела его шахматную империю к краху и наступила на горло ее правителю.

Собрав фигуры, она откинула назад длинные волнистые волосы и промолвила величественно, как это могла бы сделать отдающая приказания королева:

– Желание!

У Энрике пересохло во рту.

– Какое? – прошептал он.

– Оно не изменилось.

Его сердце билось так сильно, как будто он без остановки пробежал большое расстояние. Со времен юности у Энрике было немало женщин; он не помнил почти никого, разве что только Паолу Альманса, да и та история, если судить по предыдущему опыту, вскоре превратится в досадное недоразумение.

Ему казалось, что Мария старается вытащить из глубины его души нечто тщательно оберегаемое и ранимое. Предлагая ему себя, она словно возлагала на алтарь жертву, и Энрике не был уверен, что достоин такой чести, равно как не желал нести ответственность за происшедшее.

– Нет никакого позора в том, чтобы обнажить свою душу, – промолвила девушка, будто читая его мысли, и сердце Энрике рванулось ей навстречу, а голова перестала что-либо соображать.

В его душе поднялась нежность, которая поразила его самого, он шептал слова, каких, казалось, раньше не знал. Энрике никогда не думал, что сможет познать такое бурное, непостижимое удовольствие: его словно окунули в горячий мед или искупали в пьянящем вине. Однако самая потрясающая новизна заключалась в том, что едва ли не впервые в жизни больше всего его заботило то, что чувствует девушка. Ее тело было податливым и мягким и вместе с тем упругим и сильным, как морские волны, оно покорялось ему и покоряло его.

Мария, как и Паола Альманса, была очень красива. Но если в Паоле он ощущал внутреннее сопротивление, будто насильно вытаскивал ее из мира, который она не желала покидать, то Мария предложила себя сама: она пришла к нему в образе земной девушки, превратившейся в соблазнительную пери, она ни о чем не думала и ни о чем не жалела.

В эту безумную, единственную в своем роде ночь в душе Энрике впервые в жизни родилось щемящее желание лелеять, оберегать, защищать. Засыпая, он крепко прижал к себе девушку и подумал, что никуда ее не отошлет. Он увезет ее в Мадрид и позаботится о ней. Он еще не знал, как осуществить это намерение и чего это будет стоить ему, но был твердо уверен в принятом им решении. Счастье приходит не для того, чтобы его упускать, а настоящая любовь несовместима с потерей.

Когда Энрике проснулся, Марии рядом не было. На том краю постели, где должно было находиться ее тело, лежал полупрозрачный, розовый, как заря, платок.

Молодой человек наспех оделся, выскочил на улицу и побежал по лагерю, пытаясь догнать Марию, узнать, куда она подевалась. Никто ничего не видел и не слышал. Девушка исчезла, просочилась сквозь ограждения и охрану, будто песок сквозь пальцы.

Энрике вернулся в палатку и поднял платок на ладони. Тот печально звенел монетками и казался почти невесомым. В груди молодого человека зрело рыдание. В голове и сердце рождались слова, которые он не успел или не сумел произнести. Энрике понял, что бесславно проиграл, и не только в шахматы. Он впервые забыл об условностях, но жизнь поставила его на место, сказав: «Оставайся тем, кем ты был всегда».

Долгие годы он упивался мыслями о своем богатстве, знатности и силе – и все лишь для того, чтобы однажды с досадой и горечью проснуться в пустой постели.

Подумав об этом, Энрике понял, что Мария отблагодарила и одновременно наказала его, но именно так, как хотела она.