Текст книги "Жизненный план"

Я замираю, съежившись от стыда. Моя сестра больна – серьезно больна, – а я думаю только о себе.

– О, Джон, как ужасно. Но ведь она поправится?

– Зои настоящий борец, всегда была такой. Она справится.

– Чем я могу помочь?

– Ничем. Мы можем только ждать. Но ты ведь будешь мысленно ее поддерживать, правда?

– Разумеется. Поцелуй ее от меня. Скажи, пусть держится, а я буду за нее молиться.

– Да, Брет, ты ведь можешь по-прежнему отправлять открытки? Зои с ними не расстается, даже в больницу с собой взяла.

Мне кажется, сердце мое остановилось. Из глаз хлынули слезы.

Моя сестра серьезно больна.

Глава 22

Самый короткий календарный месяц февраль тянется, кажется, бесконечно. Помимо отправленных открыток, цветов и шариков, я ежедневно звоню, чтобы справиться о здоровье Зои. В прошлую пятницу ее выписали, впрочем, только для того, чтобы в понедельник опять увезти в больницу. Бедняжка очень ослабла и никак не может поправиться, и я терзаюсь от невозможности помочь на расстоянии в две тысячи миль.

Сегодня я провожу тринадцатый день в доме мамы, поскольку по моим правилам отсчет начинается после каждой ночи, проведенной в «Джошуа-Хаус», но меня до сих пор охватывает ужас при воспоминании о разговоре с Джоадом. «Я полагал, ты захочешь в точности соблюсти все мамины условия». Может быть, он прав, и мама действительно хотела, чтобы я переехала? Но это очень жестоко, учитывая, сколько я потеряла, а моя мама никогда, никогда не была жестоким человеком.

С такими мыслями субботним утром я направляюсь в Пилсен, решив наскоро осмотреть окрестности, а вернувшись домой, отправить по электронной почте отчет о бесплодных поисках Джоаду и Брэду. Тогда мне станет легче.

Район выглядит очень оживленным. Я наслышана о том, что здесь самые лучшие мексиканские рестораны в городе, впрочем, проехавшись по центральным улицам, я убеждаюсь, что мексиканское влияние чувствуется во всем. Среди пешеходов много латиноамериканцев, на углу я замечаю мексиканскую булочную, а через дорогу мексиканский продуктовый магазин, многочисленные лавки заполнены аутентичными вещами. Я испытываю внезапный прилив симпатии к этим людям, приехавшим сюда в поисках лучшей жизни, к людям… так похожим на меня.

Сворачиваю на Семнадцатую улицу и медленно двигаюсь на запад. Как и большинство строений в районе, дома здесь деревянные, довоенной постройки, разной степени ветхости. Миную заброшенный участок, заваленный пустыми бутылками, и решаю, что увидела уже достаточно.

Ладно. Теперь я могу, не покривив душой, сказать, что снова пыталась найти жилье. Однако прежде чем развернуться и прибавить газ, чтобы скорее уехать из этого ужасного района, я краем глаза замечаю вывеску «Сдается» и вижу… симпатичный дом из красного кирпича, попавшийся мне в Интернете шесть недель назад! Невероятно, он все еще не сдан. Поразмыслив, решаю, что это может означать лишь одно – внутри он не так хорош, как снаружи.

Медленно останавливаюсь, разглядывая желтые наличники на окнах и кованый забор по всему периметру. До двойной входной двери с пластиковыми цветами в вазонах по обе стороны всего несколько шагов. Невольно улыбаюсь. Пластиковые цветы? В самом деле? Несомненно, владелец этого дома очень им гордится.

В нерешительности сжимаю руль. Здесь довольно уютно, но готова ли я поменять великолепный мамин дом на этот? Мне хорошо живется на Астор-стрит, там комфортно и безопасно, хотя это совсем не то, чего желала мама.

Останавливаюсь у самого тротуара, и в этот момент из двери со стороны торца дома выходит молодая девушка. На ней красные туфли на каблуках не меньше восьми дюймов, и я провожаю ее взглядом, моля Бога, чтобы она не подвернула ногу. Плотное тело упаковано в обтягивающие джинсы и блестящую спортивную куртку золотистого цвета, слишком легкую для столь холодного дня.

Девушка благополучно преодолевает ступеньки и, пройдя по дороге, замечает меня в машине. Прежде чем я успеваю отвести взгляд, она приветливо улыбается и машет рукой. Жест кажется мне таким приветливым, что я, поддавшись порыву, открываю окно со стороны пассажирского сиденья. Девушка приближается, и я замечаю надпись на куртке: «Оркестр ШБЖ» – «Школа Бенито Жуареса»

– Добрый день, – кричу я. – Извините за беспокойство, этот дом все еще сдается?

Девушка вынимает изо рта большой шарик резинки, бросает в сугроб и опирается о край окна. Мочки ушей, и без того унизанные серьгами различных размеров и форм, оттягивают тяжелые серьги-кольца.

– Сдается, а почему вы говорите «все еще»?

– Я видела объявление в Интернете шесть недель назад.

Она качает головой:

– Это был другой дом. Мы всего два часа назад вывесили объявление. И поверьте мне, мама понятия не имеет, как пользоваться Интернетом.

Я уверена, что произошла ошибка, но решаюсь спросить:

– Твоя мама сдает этот дом?

– А как же! – Она заразительно смеется. – Вернее, только собирается. Мы недавно закончили ремонт на втором этаже, и там еще никто не жил.

– У вас красивый дом, – говорю я с улыбкой, восхищаясь бьющей из девушки энергией. – Жильцов не придется долго ждать.

– Вы ищете квартиру?

– В некотором смысле, – бормочу я и поспешно добавляю: – Но у меня собака.

Девушка с такой силой всплескивает руками, что я беспокоюсь, не отвалятся ли ее накладные оранжевые ногти.

– Мы обожаем собак – если только они не злые. У нас живет йорк, он просто душка. Помещается в моей сумке, как чихуахуа у Пэрис Хилтон. Пойдемте. Мама как раз дома, вот и познакомитесь. Квартирка у нас получилась просто класс! Ну, сами увидите.

Она тараторит так быстро, что я едва успеваю улавливать смысл. В растерянности смотрю на часы – нет и полудня. Что еще мне остается делать?

– Что ж, хорошо. Конечно, пойдем. Твоя мама не станет возражать?

– Возражать? Она будет счастлива. Только… понимаете, она не очень-то говорит по-английски.

Бланка и Селина Руис больше похожи на сестер, нежели на мать и дочь. Я пожимаю шоколадную руку Бланки, и она ведет меня вверх по деревянной лестнице. Наверху она отпирает дверь и отходит назад, приглашая зайти.

Апартаменты кажутся мне миниатюрным кукольным домиком, но в этот серый, холодный день здесь скорее уютно, чем тесно. Пустая гостиная вполне приличных размеров, с мраморным камином и аккуратной кухней у противоположной стены. Рядом спальня не больше маминой гардеробной с крошечной розовой с черным ванной комнатой, где помещается лишь раковина и ванна на ножках в виде львиных лап. Квартира немного напоминает мне мамин дом – стены отделаны у потолка лепниной, полы выстланы досками из натурального дерева. Впрочем, она вся с легкостью уместилась бы в маминой гостиной. Бланка смотрит с улыбкой и кивает, пока Селина объясняет мне детали.

– Этот шкафчик я выбирала. Он из «Икеи». Они делают классные вещи.

Я открываю шкаф и заглядываю внутрь, будто его качество может повлиять на мое решение. Его я уже приняла, и шкаф ничего не изменит.

– Очень красиво, – говорю я с энтузиазмом.

Бланка довольно складывает руки у груди, словно понимает мои слова, и обращается к дочери по-испански.

– Она спрашивает, хотите ли вы здесь жить.

Я смеюсь и киваю:

– Да, хочу. Si! Si!

Пока мы заполняем договор, Селина рассказывает мне, что она первая в семье родилась в Америке. Ее мать выросла в деревне недалеко от Мехико и, когда ей было семнадцать, приехала в США с родителями, братьями и сестрами.

– Не успела она поступить в школу, как обнаружила, что беременна мной. Мы жили тут, за углом, с моими тетями, дядями, бабушкой и дедушкой. Mis abuelos – бабушка и дедушка – они до сих пор там живут.

– А когда вы переехали в этот дом?

– Около года назад. Мама работает поваром в ресторане «Эль Тапатио», тут, в соседнем квартале, она всегда мне говорила, что однажды у нас будет свой дом. Когда этот дом был выставлен на продажу из-за потери права выкупа, она поверить не могла, что у нас хватит денег на первый взнос. Мы целых семь месяцев делали здесь ремонт, но справились, да, мама?

Селина обнимает мать, и та светится от гордости и счастья, словно понимает каждое слово из нашего разговора.

Их история кажется мне похожей на мамину. Я уже открываю рот, чтобы сказать об этом, но в последнюю секунду передумываю. Пожалуй, эти ситуации совсем не похожи, и я в очередной раз стыдливо опускаю глаза, понимая, как мне повезло в жизни.

До конца недели я занимаюсь упаковкой вещей и перевожу коробки в Пилсен. В понедельник днем те же рабочие, что вывозили мою мебель от Эндрю в ноябре прошлого года, грузят в машину мой оставшийся скарб, чтобы перевезти его с Астор-стрит на новую квартиру. В последнюю минуту я решительно отказываюсь от привлекавшей меня идеи забрать мамину кровать с кованой спинкой, решив, что она неотделима от этого дома, она должна ждать меня здесь, как когда-то ждала мама.

Вместо этого в машину переносят мою старую односпальную кровать, комод вишневого дерева, диван, переехавший с нами еще с Астор-стрит, и две тумбочки. Кроме того, я достаю с чердака поцарапанный журнальный столик и лампу в стиле семидесятых, купленные мной много лет назад в магазине подержанной мебели. Сейчас они выглядят даже модно.

Складываю в картонную коробку позаимствованные у мамы тарелки, кастрюли и сковороды. Перейдя в ванную, собираю свою косметику, три комплекта полотенец и полюбившийся мне шкафчик из «Икеи».

В новой квартире, когда все коробки уже распакованы, а вещи разложены по местам, я зажигаю полдюжины свечей и открываю бутылку вина. Комната наполняется янтарным светом, звуки музыки плывут из проигрывателя в ноутбуке. Мы с Райли садимся на диван, готовые к созерцанию, но через минуту я уже сплю в своей новой крохотной квартирке в районе Пилсен.

Приходит март, кроткий словно агнец, неожиданно пробуждая во мне льва. Я на середине пути, и в копилке у меня пять достигнутых целей из десяти. Однако оставшиеся пять пунктов видятся мне невыполнимыми. Возможно ли за предстоящие шесть месяцев влюбиться, родить ребенка, купить лошадь, новый красивый дом и подружиться с отцом? Кроме покупки лошади все остальное не в моей власти.

Желая отвлечься, решаю отправиться на субботний рынок в Эванстон. В открытые окна машины врывается теплый ветер, и внезапно меня пронзает острая тоска по маме. Весна была ее любимым временем года, она всегда говорила, что это пора надежды и любви.

В дверях меня встречает Шелли в белой рубашке и легинсах. Замечаю, что губы ее подкрашены блеском, волосы обрамляют лицо красиво уложенными локонами.

– Миленько выглядишь, – говорю я и беру с рук подруги Эмму.

– Я покажу тебе, что на самом деле миленько. – Шелли ведет меня в залитую солнцем кухню. – Сейчас проснется Тревор, и я попрошу его спеть тебе песенку «Пять веселых крольчат», которую мы с ним выучили. Это уморительно. – Шелли заливается смехом. – Сама понимаешь, он произносит «квольчат».

Меня удивляет, как легко она шутит на самую больную тему. Ее благожелательный настрой меня воодушевляет, и я решаюсь на выпад:

– А на китайском он может петь?

Шелли усмехается:

– Больше никаких разговорах о китайском. – Она заливает воду в чайник. – Вчера я звонила своей бывшей начальнице, и в мае выхожу на работу.

– О, Шелли, как здорово! И что же стало последней каплей?

Она наливает в две чашки чай и устраивается передо мной.

– Думаю, выходные в Новом Орлеане, как ты советовала. Мы с Джеем опять стали мужем и женой, а не папочкой и мамочкой. Я даже расплакалась, когда настало время возвращаться. – Шелли делает паузу и сосредоточенно смотрит мне в глаза. – Кроме тебя и Джея, я никому в этом не признаюсь. Понимаешь, я люблю детей, но эти нескончаемые дни, похожие один на другой с «Дашей-путешественницей» и «Котом в сапогах», невыносимы. Приходится признать, что роль домохозяйки не для меня. Даже твой брат сказал: «Возвращайся на работу». Вот так просто, без осуждений и обвинений. На прошлой неделе Джей встречался с директором своего департамента, ему будет предоставлен отпуск на год по окончании семестра. Посмотрим, что из этого выйдет.

– Джей будет отцом-нянькой?

Шелли пожимает плечами:

– Пусть и он попробует. Знаешь, мне кажется, у него все отлично получится, ведь терпения у него больше, чем у меня.

Мы пьем чай и хохочем, как в былые времена, и тут появляется Джей в спортивном костюме, раскрасневшийся после долгой пробежки.

– Привет! – весело улыбается он мне. – Как дела у любимой сестрички? – Он кладет плеер на стойку и подходит к раковине. – Дорогая, ты говорила с Брет по поводу следующей субботы?

– Как раз собиралась. – Шелли поворачивается ко мне: – У нас к тебе предложение. В отделе Джея появился новый сотрудник, доктор Герберт Мойер, ужасно крутой профессор истории из Пенсильвании.

– Ни одной живой души не знает в Чикаго, – вмешивается Джей, наливая в стакан воду из крана. – Мы думали, было бы неплохо вас познакомить, например, пригласить вместе на ужин.

К свиданиям вслепую я отношусь приблизительно так же, как Шелли к мамашам с детской площадки.

– Спасибо, но думаю, не стоит.

Шелли впивается в меня взглядом:

– Ты с кем-то уже встречаешься?

Я молчу, глажу мягкие волосы Эммы и размышляю над тем, какова история моих отношений с мужчинами после расставания с Эндрю. Одна жалкая попытка с Брэдом, к тому же провалившаяся… и все. Как ужасно! Я расправляю плечи, стараясь собрать остатки женской гордости, и внезапно вспоминаю о докторе Тейлоре.

– Есть один человек… мы разговариваем по телефону. Он врач одного из моих учеников. Пару раз мы пытались встретиться, но пока так и не смогли.

Шелли недовольно хмурится:

– Тот вдовец, о котором ты мне рассказывала? Но ведь это не серьезно.

– Он очень приятный человек. – Я гордо вскидываю подбородок.

– Реджис Филбин тоже неплохой парень. – Джей треплет мои волосы и, хитро усмехаясь, садится напротив. – Почему ты не хочешь познакомиться с Гербертом? Он тебя не укусит. Кроме того, время, как я понимаю, поджимает, так?

– Лучше не напоминай, – отмахиваюсь я. – Оставшиеся пять пунктов сводят меня с ума. Больше всего, конечно, необходимость влюбиться и родить ребенка. Такие серьезные изменения в личной жизни не происходят по нашему желанию, они внезапны. Раз, и пожалуйста. Их нельзя приобрести, как сыр или яйца в магазине.

– Именно, – кивает Шелли. – Поэтому очень важно всегда оставаться в игре и стараться не упустить шанс. Чем с большим количеством мужчин ты встречаешься, тем выше вероятность встретить свою любовь.

– Боже, как романтично. – Целую Эмму в макушку, чтобы спрятать глаза от смущения. – И что он за человек, этот Герберт? Кто вообще мог назвать ребенка Гербертом?

– Очевидно, что люди богатые, – заявляет Джей. – У его отца более тридцати патентов. У них дома на каждом побережье и собственный остров в Карибском море. При этом Герберт единственный сын.

– Такая, как я, его не заинтересует. Я всего лишь учительница и живу теперь в Пилсене.

– Это все временно, – машет руками Шелли. – Джей рассказал ему о том, что ты получишь наследство позже.

– Что? – У меня отвисает челюсть, ошарашенная, я поворачиваюсь к брату: – Зачем ты это сделал?

– Ты ведь хотела бы, чтобы он считал тебя равной?

Меня охватывает странное, незнакомое чувство. Раньше я была такой? Судила о людях по месту их проживания или размеру банковского счета? Щеки заливает краска стыда. Да, такой я и была.

– Если его не устраивает мое нынешнее положение в обществе, я не собираюсь с ним встречаться.

Шелли поджимает губы и качает головой:

– Ты судишь слишком строго. Посмотри на ситуацию с другой стороны. Это же всего один вечер. Я думала, что в следующую субботу…

К моему счастью, раздается звонок моего мобильного телефона, и я впиваюсь глазами в экран.

– Извините, я должна ответить. Это Джонни.

Джей берет с моих колен Эмму, а Шелли встает, чтобы заварить чай.

– Здравствуй, Джон. Как Зои?

– Привет, Брет! У меня отличная новость. Кажется, эта круговерть закончена. Зои возвращается домой, на этот раз, надеюсь, навсегда.

– Здорово! – Я поворачиваюсь к Шелли и поднимаю вверх большой палец. – Ты счастлив?

– Конечно. Мы ждем тебя в гости.

От волнения я не сразу могу ответить.

– Правда?

– Думаю, тебе будет проще прилететь к нам, если ты не против. Я закажу для тебя билет.

– Нет, не стоит, это не проблема.

– Послушай, Брет, я настаиваю. Так что скажешь? Когда сможешь приехать?

Я закусываю губу, чтобы сдержать улыбку до ушей.

– В конце марта весенние каникулы, я смогу приехать на несколько дней.

– Приезжай на неделю. Мы тебя обязательно встретим. Извини, Брет, мне надо идти к Зои. С минуты на минуту придет доктор с выпиской из больницы. Выбери дату и дай мне знать.

Мы прощаемся. Меня захватывают столь сильные эмоции, что кажется, я сейчас упаду в обморок.

– Все нормально? – осторожно спрашивает Шелли.

Я киваю.

– Все-таки я увижусь с отцом.

– О, Брет! – Подруга бросается мне на шею. – Как я рада!

– Хорошее начало, – улыбается Джей. – Теперь обещай, что и с Гербертом ты тоже увидишься.

Глава 23

Вследующую субботу я трачу сорок пять минут на поездку в центр города на автобусе, потом на метро, чтобы купить бутылку хорошего вина к обеду с Джеем, Шелли и… Гербертом. Каждый раз при воспоминании об этом чертовом свидании меня начинает подташнивать. Я уже стара для свиданий вслепую, хотя и в более молодом возрасте они были для меня мучительны. Я всегда относила их к самому постыдному способу завязать знакомство, скорее это урок смирения, возможность увидеть, чего вы заслуживаете с точки зрения окружающих.

Поездка оказывается удачной, в час дня я выхожу из магазина «Фокс и Обель» с бутылкой вина из аргентинского Мальбека 2007 года и направляюсь к станции метро.

В самый разгар дня здесь толпятся пассажиры. Я медленно продвигаюсь по туннелю, сужающемуся, как горлышко бутылки, при приближении к турникетам, и в какой-то момент вздрагиваю, увидев его. «Человек «Бёрберри»! Тот парень, что облил меня кофе. Мы не встречались со Дня благодарения, когда он пробежал мимо меня по набережной озера Мичиган. Сейчас он идет чуть впереди и уже собирается спускаться по эскалатору на платформу.

Маневрируя в толпе, я медленно приближаюсь к турникетам, постоянно вытягивая шею, чтобы не упустить из вида «человека «Бёрберри». Кровь ударяет в голову. Я ведь не знаю, в какую сторону он едет! Спешу спуститься по ступеням эскалатора, вглядываясь в спины людей, чтобы не потерять свою цель, и на полпути слышу звук приближающегося поезда на Говард-Сити. На платформе слева начинается суета, люди подхватывают сумки и подходят к краю платформы, поглядывая на подъезжающий поезд.

Вот он! Стоит на платформе и ждет поезда, к уху прижат телефон, на лице улыбка. Мое сердце заходится от счастья. Может, я успею на этот поезд? Не важно, что мне надо в другую сторону, ведь появился шанс встретиться с таким человеком!

– Извините, – наклоняюсь я к девушке, стоящей у меня на пути. В ушах у нее наушники, и она меня не слышит. Касаюсь ее плеча и жестом прошу дать мне пройти.

В людской суете на эскалаторе я на мгновение теряю «человека «Бёрберри» и впадаю в панику. Однако вскоре нахожу опять и радуюсь, что рост делает его заметным издалека. Он стоит чуть в стороне, за первым рядом пожилых женщин. Я, как могу быстро, приближаюсь к платформе и уже совсем скоро буду в той части, где ожидает поезда «человек «Бёрберри». До меня доносится двойной звонок и слова: «Двери закрываются». Я бегу со всех ног, но, когда достигаю края платформы, двери захлопываются прямо перед моим носом.

– Подождите! – кричу я в отчаянии.

Поезд отъезжает, и сквозь стекло вагона я опять вижу «человека «Бёрберри». Он поворачивается и смотрит на меня. Да, точно, на меня! Затем поднимает руку и машет.

Я машу в ответ, не представляя, приветствие ли это или прощание.

Мысли о внезапной встрече одолевают меня и по дороге к Джею и Шелли. Что, если я обнаружу, что Герберт Мойер не кто иной, как мой загадочный «человек «Бёрберри»? Через пару недель мне предстоит познакомиться с отцом и сестрой, так что в моей жизни все возможно. Я смеюсь над глупыми мыслями, но не могу сдержать волнение при подъезде к дому брата. Мне так давно не назначали свиданий! Найдем ли мы темы для разговора? А вдруг он мне не понравится?

Я иду к крыльцу, прислушиваясь к бешеным ударам сердца под черным плащом. Зачем я только согласилась? Разумеется, ответ мне известен. Я решилась на свидание с Гербертом, потому что в ближайшие шесть месяцев мне необходимо влюбиться и завести детей. На крыльце я останавливаюсь, резко выдыхаю и звоню.

– Есть кто дома? – спрашиваю я, толкая оказавшуюся приоткрытой дверь.

– Входи! – В холле появляется Джей и оглядывает меня с головы до ног. – Ого! Не будь ты моей сестрой, я бы сказал, что ты выглядишь очень аппетитно.

На мне черная юбка, плотные колготки и обтягивающий свитер. Я целую брата в щеку и шепчу:

– Это все для парня по имени Герберт. Пусть уж наш ужин пройдет хорошо.

Со стороны гостиной слышатся шаги, вздрогнув, я поворачиваюсь и вижу перед собой ожившего бога.

– Доктор Мойер, – говорит Джей, – познакомьтесь с моей сестрой Брет.

Мужчина делает шаг и протягивает руку. Рукопожатие его нежное и по-мужски сильное одновременно. Он не сводит с меня голубых глаз, и от этого взгляда все мысли о «человеке «Бёрберри» мгновенно улетучиваются.

– Добрый вечер, Брет. – Доктор Герберт улыбается и становится воплощением дружелюбия и очарования.

– Здравствуйте, Герберт. – Как глупо, что я не могу оторваться от него. Значит, по мнению моего брата, я заслуживаю быть рядом с таким мужчиной? Что ж, весьма лестно.

Манеры доктора Мойера безупречны, так же, впрочем, сидит на нем и пиджак от Армани. Я наблюдаю, как он потягивает послеобеденный бренди, легко и изысканно удерживая переливающийся хрустальный бокал тремя пальцами. Белый хлеб из рафинированной муки. Никаких плевел.

Мысленно я далека от разговора о Древней Греции, смакую бренди и думаю об удивительном несоответствии нелепого имени и потрясающей внешности.

– Герберт, – вступаю я.

Три пары глаз мгновенно обращаются ко мне.

Подбадриваемая двумя бокалами вина и бокалом бренди, я решаюсь задать вопрос:

– Кто дал вам это имя, Герберт?

Глаза моего брата становятся круглыми от ужаса. Шелли делает вид, что разглядывает этикетку бутылки. Но Герберт отвечает веселым смехом:

– Это семейное. Меня назвали в честь дедушки Мойера. Я не раз пытался использовать укороченные варианты, но Герб слишком вычурно, а Берт, хм, это совсем не вариант. Знаете, моим лучшим школьным другом был парень по имени Эрнст Уокер, представляете такую парочку? Сколько шуток о Берте и Эрни[12]12
  Берти Эрни – персонажи шоу «Улица Сезам».


[Закрыть] мы бы наслушались, выбери я вариант «Берт».

Я киваю и смеюсь. Что это? Не только потрясающе красивый, но и веселый?

– А твое полное имя не наводило некоторых идиотов из класса на мысли об «Улице Сезам»? – спрашивает Джей.

– Нет. – Герберт наклоняется вперед и поднимает указательный палец, словно читает лекцию. – Они были дебилами, но не идиотами. Видите ли, идиот – это умственно отсталый человек, чье развитие не выше уровня трехлетнего ребенка, а дебилом можно считать человеческую особь, застрявшую в развитии в возрасте от семи до двенадцати лет.

Мы все замираем и смотрим на Герберта во все глаза. Наконец Джей приходит в себя, улыбается и хлопает в ладоши.

– Ну, ты даешь! Какая педантичность! – Он тянется к бутылке бренди. – Кому еще налить?

* * *

Мы прощаемся с Джеем и Шелли глубоко за полночь. Герберт провожает меня до машины. Над нашими головами ярко светят звезды.

– Было весело, – говорю я и прячу руки в карманы плаща.

– Да, весело. Я хотел бы еще раз увидеться. Ты свободна на следующей неделе?

Я жду, что сердце выпрыгнет из груди, но оно продолжает биться в прежнем ритме.

– Я свободна в среду.

– Могу я пригласить тебя на ужин, скажем в семь?

– Прекрасно.

Он наклоняется, целует меня в щеку и открывает дверцу.

– На всякий случай я позвоню в понедельник, чтобы уточнить. Будь осторожна за рулем.

Я выезжаю на трассу, размышляя, что бы сказала о Герберте мама. Тот ли он человек, которого она хотела видеть рядом со мной в качестве мужа и отца моих детей? Думаю, да. Помогает ли она мне в этом? Возможно, да.

На перекрестке я верчу головой и замечаю на пассажирском сиденье купленную днем бутылку вина. Как я могла забыть ее? Получается, я совершенно зря ездила в магазин? Только если не считать неожиданной встречи с «человеком «Бёрберри».

Следующие три недели растворились во времени так же быстро, как последние лоскутки снега на земле. Как и было запланировано, мы с Гербертом встречаемся за ужином в среду вечером, что приводит еще к шести свиданиям, каждое следующее из которых увлекательнее предыдущего. Он наделен многими качествами, которые мне изначально нравятся, например, стоит мне начать рассказывать веселую историю, уголки его губ ползут вверх, прежде чем я доберусь до кульминации рассказа. Или его привычка звонить мне поздно вечером для того, чтобы услышать именно мой голос перед тем, как погрузиться в сон.

Но есть некоторые мелочи – совершенно незначительные привычки, – которые бесят меня. К примеру, он всем и всегда представляется доктором Мойером, будто официантке или метрдотелю важно знать его ученую степень. В случае, если кто-то ошибочно принимает его за врача, он подробно объясняет, что является доктором исторических наук.

Впрочем, не я ли убеждала Меган и Шелли, что в жизни не бывает идеала? Каждый из нас движется по жизненному пути так, как может, поэтому необходимо уметь идти на компромисс. Однако Герберта едва ли можно назвать компромиссным вариантом. Всем ясно, что встреча с таким мужчиной больше чем удача.

Вчера мы ужинали при свечах в его доме, он подавал мне курицу в вине и кускус. Потом мы смотрели старый фильм с Хепберн и Трейси, и мне было так приятно сидеть, прижавшись к нему, пусть и на холодном кожаном диване. А позже любовались переливами водной глади озера Мичиган, залитой лунным светом, и ясным звездным небом. Когда подул ветер, Герберт укрыл меня своим пиджаком, прижал к груди и стал рассказывать о созвездиях.

– Многие считают Большой Ковш созвездием, тогда как он является астеризмом внутри созвездия Большой Медведицы.

– Угу, – киваю я, вглядываясь в светящиеся точки. – Только представь, через неделю я поднимусь к этим самым звездам, когда полечу в Сиэтл.

– Я буду скучать, – говорит он, приживаясь щекой к моим волосам. – Знаешь, я, кажется, почти тебя люблю.

Из груди вырывается смех, прежде чем я понимаю, что надо сдержаться.

– Боже, Герберт, ну кто так говорит? «Кажется, почти люблю»?

Он смотрит на меня так, что я понимаю: позволила себе лишнего. Но через мгновение на его лице появляется смешливое выражение, рот растягивается в ослепительной улыбке.

– Ну ладно, острячка, признаю, в этих вопросах я не силен. Поздравляю, ты встречаешься с ботаником.

– Ботаником? – улыбаюсь я.

– Да. Кстати, если ты не в курсе, ботаники лучше других парней умеют хранить секреты. Мы умны, успешны и никогда не предадим. Черт, мы счастливы, когда рядом появляется человек, способный нас оценить. – Он переводит взгляд на озеро. – Мы отлично подходим для девушек с матримониальными планами.

Четыре года я не слышала от Эндрю ни слова о браке, а сейчас передо мной Герберт, заговоривший об этом после шести свиданий.

Я прижимаюсь к нему.

– Кажется, мне очень нравятся ботаники.

В освещенном утренним солнцем кабинете я складываю в сумку необходимые для сегодняшних занятий вещи. Телефон звонит, когда я беру в руки набор красок для моего нового ученика дошкольного возраста. Это Гарретт.

– Рад, что застал вас на работе. У Питера вчера был приступ агрессии. Амбер не могла с ним справиться, к счастью, на шум прибежал сосед и помог ей. В противном случае страшно представить, что он мог бы совершить.

– О нет! Бедняжка Амбер. – Я сжимаю руки, ярко представляя ту страшную сцену.

– Я только что говорил с ребятами из клиники, и они согласились предоставить Питеру место. Его переведут к концу недели, но на сегодня занятия отменяются.

Меня неожиданно охватывает тоска. Несмотря ни на что, я все же надеялась на счастливый конец – на положительный результат, позволивший бы Питеру вернуться в школу, стать обычным ребенком, который не нуждается в специальном лечении.

– Я даже не смогу с ним попрощаться?

– Уверяю, я все ему передам.

– И скажите, что я считаю его очень умным и желаю успехов в учебе.

– Не сомневайтесь. – Он делает паузу и продолжает уже другим, более мягким голосом: – Надеюсь, вы поняли, что все равно не смогли бы ему помочь. Это непосильная задача, особенно для такой юной идеалистки, как вы. С моими первыми пациентами я вел себя так же.

– У меня такое чувство, что я его бросаю. Может, будь у нас больше времени…

– Нет, Брет, – мягко останавливает меня Гарретт. – Извините, но я не могу позволить вам пытаться и дальше. Вы сделали все, что могли, чтобы помочь Питеру, да и мне очень помогли, было приятно с вами работать.

– И мне было приятно с вами работать. – У меня срывается голос. Я потрясена мыслью, что предстоит расстаться с человеком, который стал мне дорог, которому я доверяла. Я откашливаюсь и продолжаю: – Спасибо вам. Вы были рядом, поддержали меня в разных ситуациях, и не только с Питером.

– Мне было приятно. Правда. – Он замолкает, но вскоре произносит, несколько неуверенно: – Вы ведь помните, что остались должны мне один вечер?

Вопрос застает меня врасплох. Прошло уже несколько недель с того момента, как мы договорились выпить в баре. Сколько же событий произошло в моей жизни с тех мрачных дней в январе, когда я была озабочена лишь желанием найти мужчину, в которого смогу влюбиться. И вот я встречаюсь именно с таким человеком, одним из самых завидных женихов в Чикаго, и при этом в душе испытываю интерес к доктору Тейлору.

– Ах да, конечно, – лепечу я.

– С вами все в порядке? – встревоженно спрашивает Гарретт.

Я вздыхаю и тру лоб. Необходимо рассказать ему обо всем, коль я привыкла быть искренней с этим человеком.

– Я бы с удовольствием посидела с вами в баре, но, дело в том, что недавно я начала встречаться…

– Не волнуйтесь, – перебивает меня Гарретт. Его благородство заставляет меня испытывать неловкость. Вполне возможно, что у него нет на мой счет никаких романтических планов, а я веду себя так, словно считаю, что они есть. – Надеюсь, у вас все наладится, Брет.

– Да, спасибо.

– Что ж, не буду задерживать. Мы ведь еще созвонимся?

– Разумеется, – легко соглашаюсь я, уверенная, что этого не случится.

Я кладу трубку, завершив последний разговор с доктором Тейлором, словно переворачиваю последнюю страницу книги – с чувством горькой радости. Мне больше не получить поддержки от Гарретта, и у нас никогда не будет романа. В глубине души я уверена, что это к лучшему. Теперь у меня есть Герберт, а совсем скоро я увижусь со своей новой семьей. Возможно, доктор Тейлор был важным персонажем придуманной мамой пьесы, он появился точно тогда, когда я очень в нем нуждалась, и пробыл на сцене ровно столько, сколько требовалось по сценарию.