Текст книги "Жизненный план"

– Лиза позвонила, сказала, что заболела. – Снимает пальто. – Интересно, как это она каждый раз заболевает в праздники.

– Но ведь приехала ваша дочь из Миссисипи, – вступает в разговор Мерседес. – И внуки.

– Ничего, они побудут еще и завтра. – Открывает шкаф в поисках вешалки и замечает меня. Лицо становится каменным. – А вы что здесь делаете?

Опережая меня, Санкита хлопает в ладоши и тараторит:

– Мисс Брет привезла индейку, и соус, и всякие штучки. Идемте, покажу.

Мисс Джин не сводит с меня глаз.

– Значит, вы уже закончили, мисс Боулингер?

– Ах да, конечно. Мне пора. – Пожимаю руку Санкиты. – Увидимся в понедельник, милая.

Через три квартала я резко торможу, разворачиваюсь, врезаюсь в бордюр, затем поддаю газ и доезжаю до самого крыльца «Джошуа-Хаус». Мисс Джин на кухне режет индейку.

– Ух, как пахнет, – приговаривает она. – Эта птичка просто красавица. Мерседес, дорогая, накрывай на стол. – Когда она видит меня, улыбка сползает с ее лица.

– Что-то забыли?

– Поезжайте домой, – говорю я, запыхавшись. – Сегодня я здесь останусь.

Мисс Джин окидывает меня оценивающим взглядом и переключается на индейку.

Нервно провожу рукой по волосам.

– Я только что прошла проверку Департамента образования. Со мной все в порядке, можете не волноваться.

Мисс Джин отодвигает разделочную доску и нож.

– Зачем такой, как вы, проводить праздничный вечер в приюте для бездомных? У вас, что дома нет?

– Мне у вас нравится, – откровенно признаюсь я. – И мне нравится Санкита. Кроме того, вся моя семья разъехалась, и я одна. У вас же, напротив, много гостей, вам приятнее провести время с ними.

– Поезжайте домой, мисс Джин, – вторит мне Мерседес. – Не волнуйтесь за нас.

Задумавшись, та закусывает верхними зубами нижнюю губу и через некоторое время поворачивается ко мне:

– Идемте.

Я иду по коридору, но непроизвольно оглядываюсь. Санкита смотрит мне вслед, скрестив руки на груди. Неужели я нарушила границы и вероломно вторглась на чужую территорию? Санкита вытаскивает сжатую в кулачок руку и неожиданно поднимает большой палец. Мне хочется плакать от полноты чувств.

Несмотря на то что приют в эту ночь полон, как выразилась мисс Джин, «ситуация не критична» – никаких скандалов с бывшими сожителями, наркоманов и тому подобных сложностей.

– Гости – так мы их называем – могут пользоваться кухней до семи часов вечера, потом помещение закрыто. Дети должны быть в постели не позже девяти. Телевизор выключают в одиннадцать тридцать, и все обязаны разойтись по комнатам. – Указывает на кровать у стены. – Вы будете спать здесь. Белье меняют ежедневно, поэтому утром снимите его, как встанете. Эми Олле сменит вас утром в восемь. – Неожиданно тяжело вздыхает. – Надеюсь. Вопросы?

Решаю не обрушивать на ее голову кучу вопросов, роящихся в моей голове. Есть ли в доме кто-то подозрительный? Оборудован ли приют сигнализацией?

– Я справлюсь, – заверяю я с большей уверенностью, чем испытываю в душе. – Поезжайте.

Женщина стоит и смотрит на меня, уперев руки в бока.

– Не знаю, что у вас за причины, но, если я узнаю, что вы эксплуатируете этих женщин, вышвырну вас отсюда, прежде чем вспомните имя дизайнера вашей сумочки. Все ясно?

– Эксплуатирую? Нет, я вас не понимаю.

Мисс Джин складывает руки на груди.

– В прошлом году белая дамочка, вроде вас, пришла и заявила, что она волонтер. Я ее пустила, конечно, помощь нам всегда нужна. Только через неделю все выяснилось. Эта мисс Белоснежка баллотировалась на должность окружного судьи и хотела продемонстрировать всем, какая она крутая дамочка, работает с черными в приюте.

– Я никогда так не сделаю. Уверяю вас.

Мы смотрим друг на друга, пока, наконец, она не отводит взгляд.

– Вот номер моего домашнего телефона. Звоните, если появятся вопросы.

Мисс Джин хватает сумку и покидает кабинет, даже не попрощавшись и не пожелав мне удачи. Я падаю в кресло и мучительно начинаю думать, за что я сегодня должна быть благодарна.

Глава 14

Брэд звонит мне в понедельник утром и интересуется, не могла бы я заехать к нему в офис по дороге с работы домой. Догадки и предчувствия одолевают меня весь день, но к моменту, когда лифт останавливается на тридцать втором этаже, они трансформируются в уверенность. Совершенно точно он получил информацию о моем отце. Увидев меня, Брэд расплывается в улыбке.

– Привет. – Встает мне навстречу и обнимает. – Спасибо, что зашла. Все в порядке? Выглядишь немного усталой.

– Пожалуй. Три дня не могу выспаться. – Слегка кусаю губы в надежде придать им немного цвета. – Рассказывай, что случилось?

Брэд указывает на кресло.

– Присаживайся, – говорит он упавшим голосом, и мне становится страшно.

– Полонски нашел моего отца?

Брэд опускается в кресло напротив и трет рукой подбородок.

– Он вычеркнул всех претендентов, Брет.

– Что значит – вычеркнул всех? Их ведь было шестеро.

– Он разговаривал с каждым. Один даже вполне подходил, он жил в Чикаго летом 1975-го. Но он незнаком с твоей мамой.

– Возможно, он об этом забыл. Он играет на гитаре? Скажи Полонски спросить его о «Джастинс».

– В том году он заканчивал Университет Де Пола[10]10
  Университет Де Пола – католический университет в Чикаго.


[Закрыть] и даже не слышал об этом баре.

– Черт! – со всей силы ударяю кулаком по подлокотнику кресла. – Почему мама ничего не рассказала мне о Джонни, пока была жива? Я должна была знать о нем больше. Почему она вела себя как эгоистка? Она больше думала о том, как защитить себя, а не помочь мне. – Поворачиваюсь к Брэду, стараясь унять внезапный гнев. – Итак, что Полонски собирается делать?

– Он сделал все, что мог. Он пытался найти владельцев «Джастинс», но они оба умерли. Похоже, Джонни работал неофициально, и ему платили наличными. Полонски не смог найти никаких документов. Он даже нашел владельца квартиры на Босворт.

– Владельца? Это уже лучше. У него должен быть договор аренды с Джонни Маннсом, верно?

– Нет, ничего обнаружить не удалось. Старик сейчас живет в лечебнице в Нейпервилле и ничего не помнит ни о Джонни, ни о твоих родителях.

– Надо продолжать искать. Я все оплачу.

Брэд молчит, и это меня нервирует.

– Может, он родился не в Северной Дакоте? Давайте расширим поиски, проверим другие возможные варианты написания имени.

– Брет, ситуация безнадежная. У нас слишком мало информации об этом человеке.

– Мне кажется, все дело в Полонски. – Я скрещиваю руки на груди. – Он не понимает, что делает.

– Ты вправе найти другого, но прежде взгляни на результаты работы. – Брэд протягивает мне таблицу с данными о Джоне, Джонатане, Джонотоне и Джонни Маннсе. Некоторые имена обведены, некоторые зачеркнуты. На полях приведены данные о времени и дате разговора. Одно становится очевидно: Полонски проделал огромную работу, чтобы найти моего отца.

– Тогда скажи, пусть продолжает поиски. Джонни ведь не мог пропасть бесследно.

– Я решил освободить тебя от исполнения этого пункта.

Я подскакиваю в кресле.

– Освободить? Ты говоришь, что я должна сдаться?

Он берет из моих рук листок.

– Это вовсе не означает, что ты сдаешься. Я хочу освободить тебя, Брет. Ты сделала все, что могла, но поиски ни к чему не привели.

– Что ж, а я скажу, что не собираюсь сдаваться. Полонски должен продолжить поиски. Расширим возрастные рамки. Может, мой отец старше или… моложе.

– Пойми, на это могут уйти годы. Ты потратишь уйму денег. С моей точки зрения, тебе лучше заняться достижением остальных целей.

– Я ни за что не сдамся.

Брэд хмурится.

– Брет, послушай меня. Я знаю, у тебя непростая ситуация с деньгами…

– Уже нет, – перебиваю я его.

Он опускает глаза и смотрит на мое запястье.

– Черт, где твой «ролекс»?

Прикрываю рукой то место, где совсем недавно были часы.

– Мне они не нужны. Я чаще смотрю на часы на телефоне.

Брэд смотрит на меня вытаращив глаза.

– Бог мой, ты их заложила?

– Продала. На сайте. И некоторые украшения. На очереди костюмы и некоторые сумки.

Брэд опускает голову и закрывает лицо руками.

– О, Брет. Как это ужасно.

Он думает, что я попусту трачу деньги, что я никогда не найду отца.

– Не переживай. – Кладу руку ему на плечо. – Потому что я так не думаю. Теперь у меня есть деньги, и я продолжу поиски. Обретение отца бесценный дар, я буду к нему стремиться.

Брэд смотрит на меня с грустной улыбкой.

– Предельно ясно. Скажу Полонски, чтобы продолжал.

Киваю, сглатывая ком.

– Как провел время в Сан-Франциско?

Брэд вздыхает:

– Не самое легкое оказалось путешествие. Дженна была занята написанием статьи.

Он рассказывает о поездке в залив Полумесяца, но я с трудом улавливаю смысл. Мои мысли заняты отцом. Интересно, я на него похожа? Какой он человек? Мог бы он меня полюбить или стыдился бы незаконнорожденной дочери? А что, если он умер? Сердце сжимается.

– А Полонски может проверить умерших?

– Что?

– Мне надо найти Джонни, даже если он уже умер. Скажи Полонски, пусть поищет среди умерших.

Брэд окидывает меня тяжелым взглядом и делает пометки в блокноте. Я понимаю, он готов на все, лишь бы меня успокоить.

– Как прошел День благодарения? – интересуется он.

Рассказываю о расставании с Эндрю. Брэд старается выглядеть спокойным, но я не могу не заметить выражение удовлетворения на лице.

– Ты заслужила быть рядом с человеком, который готов пройти с тобой этот путь. Напомню тебе, что твоя мама не была уверена, что Эндрю именно тот человек.

– Да, но теперь, когда я одна, достижение этих целей становится невозможным.

Брэд смотрит прямо мне в глаза:

– Ты не останешься одна. Поверь мне.

Сердце трепещет, и я мысленно ругаю себя за этот порыв. У Брэда есть любимая девушка, его нельзя принимать в расчет.

– Ну что ж, – говорю я, отвернувшись к окну. – Эндрю уехал, и я провела вечер в «Джошуа-Хаус».

– «Джошуа-Хаус»?

– Приют для женщин. Там живет моя ученица. Ты не представляешь, какие там замечательные женщины – все, кроме директрисы, она меня презирает. У некоторых психические заболевания, но большинство просто несчастные женщины, попавшие в сложную ситуацию.

– Правда? – Брэд смотрит с сомнением.

– Да, например, Мерседес. Она мать-одиночка, которую обманули с ипотекой. Когда процентная ставка выросла до небес, она не смогла продать дом и вынуждена была просто уйти. К счастью, от кого-то она узнала о «Джошуа-Хаус». Теперь у нее и малыша есть крыша над головой.

Брэд смотрит на меня с улыбкой.

– Что?

– Я тобой восхищаюсь.

– Не говори ерунду, – отмахиваюсь я. – Знаешь, в понедельник я выступила волонтером. Ты обязательно должен заехать туда и познакомиться с этими женщинами – особенно с Санкитой. Эта девочка с несгибаемой волей, именно она пригласила меня остаться на День благодарения.

Брэд поднимает вверх указательный палец и встает. Затем подходит к столу, достает мамин розовый конверт и возвращается ко мне.

– Поздравляю. – Он протягивает конверт под номером двенадцать, на котором написано: «ПОМОГАТЬ БЕДНЫМ».

– Но я же не… я не…

– Это произошло спонтанно, без внутренних корыстных мотивов, а это именно то, чего хотела твоя мама.

Я вспоминаю о тех пяти минутах, когда оформила пожертвование на прошлой неделе, полагая, что именно это и приведет меня к достижению двенадцатой цели. Даже зная волю мамы, я и представить не могла, чего она от меня хочет. Какое счастье, что жизненный путь привел меня в «Джошуа-Хаус».

– Хочешь, я открою? – спрашивает Брэд.

Я просто киваю, боясь, что голос может меня подвести.

– «Милая моя Брет, надеюсь, ты помнишь притчу о птичке и ее гнезде, которую я часто тебе рассказывала. В ней говорится о старике, который искал секрет счастья. Он бродил по свету и просил каждого встречного поделиться с ним секретом счастья, но никто так и не смог ему ответить. Наконец, старик встретил Будду, согласившегося открыть ему тайну. Будда склонился и взял его за руку. Посмотрев в глаза старику, он произнес: «Никогда не делай зла. Всегда делай только добро».

Старик смотрел на него с удивлением. «Но это же слишком просто. Это я знал еще в три года!»

«Да, – ответил ему Будда. – Мы все знаем это в три года, но к восьмидесяти забываем».

Поздравляю, доченька! Ты делаешь добро, а это и есть путь к счастью».

Я заливаюсь слезами, и Брэд успокаивающе гладит меня по спине.

– Я по ней скучаю, – бормочу я сквозь рыдания. – Очень скучаю.

– Знаю.

Слышу, как дрогнул голос Брэда.

– Ты тоже скучаешь по отцу?

Он отвечает не сразу.

– Да. Он был удивительным человеком.

Теперь моя очередь гладить Брэда по спине.

Я постоянно чувствую усталость и часто плачу. Появились какие-то болезненные ощущения в груди. В этом месяце мы с Эндрю только дважды занимались сексом, но меня постоянно мучает мысль: а вдруг? Нет, боюсь даже об этом думать. Боюсь сглазить. Тем не менее радость периодически захлестывает меня, едва не сбивая с ног.

Впрочем, в среду днем она исчезает, словно ее и не бывало. Это происходит ровно в четыре часа, когда я вхожу в квартиру Эндрю. Стараясь не уронить пустые коробки, нащупываю выключатель. Дрожь охватывает меня, когда прохожу в холодную, безжизненную квартиру. Бросаю пальто и перчатки на диван и направляюсь наверх, в спальню. Надо поспешить и закончить все до того, как Эндрю вернется с работы.

Вытаскиваю вещи из шкафа, потом из комода и запихиваю в коробки, нимало не заботясь о том, чтобы аккуратно их сложить. Когда я успела столько всего накупить? Вспоминаю о женщинах в «Джошуа-Хаус», их вещах, умещающихся в три ящика и один на двоих шкаф, и испытываю отвращение к собственной страсти накопительства. Отношу четыре коробки в машину, перевожу их в мамин дом и возвращаюсь за следующей партией.

К восьми часам вечера я окончательно вымоталась, но в квартире Эндрю не осталось ничего из моей одежды, косметики и прочих мелочей. Зажав в руке ключи от машины, последний раз прохожусь по комнатам, оглядывая все вещи, купленные мной за годы. Тогда я мечтала привнести в этот дом частичку себя, сделать его настоящим домом. Помимо того что я оплачивала половину ипотечного кредита и счета за коммунальные услуги, я купила обеденный стол, два дивана и два телевизора последней модели. Поднимаясь по лестнице, я вспомнила, что в первую же неделю купила всю мебель в спальню: кровать из массива клена, комод, две прикроватные тумбочки и антикварный шкаф, без которого, по моим же словам, я не могу жить. В ванной обращаю внимание на мои полотенца «Ральф Лоран», выключаю свет и быстро спускаюсь вниз. В кухне открываю дверцы шкафчика и смотрю на итальянский сервиз, сковороды и кастрюли «Ол Клэд», кофеварку «Паскини» и непроизвольно зажимаю рот рукой.

Похоже, все здесь куплено на мои деньги. Я ведь потратила не одну тысячу долларов! Нет, я не могу вынести все из квартиры, Эндрю будет в ярости. Да и что мне делать со всеми этими вещами? Придется хранить их на складе, пока я не обзаведусь собственным жильем. Очень некстати в голову приходит мысль: не смогу ли я въехать сюда опять?

Закрываю дверцы. Пусть все остается Эндрю, пусть он всем этим пользуется. Это будет мой дар во искупление вины.

Я уже застегиваю пальто, когда в замке поворачивается ключ. Черт! Быстро выключаю свет в кухне и выхожу в коридор. В этот момент входная дверь открывается и до меня доносится женский голос.

Я быстро проскальзываю обратно и вжимаюсь в стену рядом с холодильником. Сердце бухает в груди, я даже боюсь, что они услышат, как громко оно бьется.

– Я помогу тебе снять пальто, – произносит Эндрю.

Она что-то отвечает, но слов я не разбираю. Однако сомнений нет, голос принадлежит женщине. Стою в оцепенении, не представляя, как поступить. Почему я не предупредила Эндрю, что приеду сегодня? Если я сейчас выйду, выставлю себя ревнующей отвергнутой женщиной, но если они обнаружат меня, то решат, что я слежу за ними.

– Приятно видеть тебя здесь, – слышу я голос Эндрю. – Ты озаряешь этот дом светом.

Женщина хихикает, я вскрикиваю и тут же зажимаю рот рукой.

Затем до меня доносится звук открывшейся дверцы бара и слова Эндрю:

– Пойдем же, покажу тебе спальню.

И вновь кокетливый смех.

Из темноты кухни я вглядываюсь в очертания лестницы и вижу Эндрю, идущего рядом с Меган. В одной руке у него бутылка виски «Гленливет» и два бокала в другой.

* * *

На следующий день я поджидаю машину для перевозки мебели у дома Эндрю. Ко мне подходят крупные мужчины в комбинезонах и кожаных перчатках.

– Ну, какая у нас на сегодня работка, мисс? – спрашивает самый старший.

– Мне нужно вывезти все из квартиры номер четыре.

– Все?

– Да. Кроме коричневого кресла в гостиной. – Я открываю дверь подъезда. – Впрочем, на втором этаже можете оставить матрас.

Укладываю в коробки постельное белье, скатерти и столовое серебро. Тем временем рабочие переносят крупные предметы. Мы вчетвером работаем без перерыва четыре часа, но успеваем закончить до возвращения Эндрю.

Напоследок оглядываю пустые комнаты, прощаясь с домом, который никогда по-настоящему не был моим.

– Куда теперь, мисс? – спрашивает мужчина с козлиной бородкой.

– Кэролл-авеню. «Джошуа-Хаус».

Утром одиннадцатого декабря, залив полный бак бензина и прихватив огромную сумку с подарками, я отправляюсь на ежегодный Рождественский Завтрак Ньюсомов. Через два часа, уставшая и измученная тошнотой, я останавливаюсь у тротуара в череде десятков машин и оглядываю симпатичный желтый дом.

Во дворе замечаю табличку, чудом не покрытую слоем снега: «Дом, где царит мир», и улыбаюсь, довольная, что некоторые вещи все же остаются неизменными.

Множество следов на заснеженной дорожке говорят о том, что в доме немало гостей. Выгружаю сумку и слышу звук открывающейся двери. С крыльца сбегает женщина, одетая в джинсы и флисовый жилет, и бежит по тропинке мне навстречу. Почти у самой машины она поскальзывается, я в последнюю минуту успеваю ее подхватить и помочь устоять на ногах.

– Бретель! – кричит она, обнимает меня и целует. – Не могу поверить, что это ты!

На глаза наворачиваются слезы.

– Мне стоило приехать даже ради такого приветствия, – шепчу я.

Женщина делает шаг назад и внимательно меня рассматривает.

– Ты сейчас красивее, чем на фотографии в «Фейсбуке».

Я улыбаюсь и смотрю на стоящую передо мной женщину. У нее коротко стриженные каштановые волосы и не меньше пятнадцати фунтов лишнего веса. Огромные синие глаза за стеклами очков сияют от счастья. Отряхиваю снег с рукава ее свитера.

– Ты тоже очень красивая.

– Да ладно. Пошли в дом.

– Подожди. Прежде дай мне сказать. – Я беру ее за руку и заглядываю в глаза. – Кэрри, прости меня за все. Пожалуйста, прости.

Она заливается румянцем и машет руками:

– Что за глупости. Мне не за что тебя прощать. – Она берет меня под локоть и улыбается. – А теперь пошли. Все будут в восторге, что ты приехала.

Запах свежего кофе, смех и болтовня возвращают меня в атмосферу дома Ньюсомов на Артур-стрит. Трое детей Кэрри со смуглыми личиками сидят за столом с иглами и нитками в руках и нанизывают попкорн и ягоды. Усаживаюсь рядом с девятилетней Тейлор.

– Помню, как мы с тобой делали бусы из попкорна с твоей мамой, бабушкой и дедушкой. Мы тогда ездили на север, в Эг-Хабор. Помнишь, Кэрри, там у твоего дедушки был дом.

Она кивает.

– Сейчас он принадлежит моим родителям. Папа всю неделю разбирал видео, чтобы найти те, на которых есть ты. Уверена, он нашел и то, что мы снимали в Эг-Харбор.

– Ему точно надо было стать оператором. Он с камерой не расстается. Помнишь, как он снимал, как мы загораем, когда на улице еще лежал снег?

Мы громко хохочем, когда в кухню заходит Стелла. Она невысокого роста, очень худенькая, с короткими светлыми волосами и очками в массивной оправе. Стелла производит впечатление умного и серьезного человека. Она смотрит на нас и улыбается, отчего лицо ее сразу меняется.

– Привет, Брет! Ты приехала!

Она ставит чашку с кофе на столешницу и бросается пожимать мне руку, но я восторженно обнимаю ее.

– Кэрри все утро сидела у окна, ждала тебя. Я не видела ее такой счастливой с того дня, как у нас появились дети. – Она подмигивает Тейлор и смеется. – Кстати, я Стелла. Рада тебя видеть. Хочешь кофе?

Кэрри многозначительно вскидывает брови.

– Или «Блади Мэри»? Могу предложить еще коктейль «Мимоза» и мамин любимый гоголь-моголь с бренди.

Я украдкой поглядываю на детей, пьющих какао.

– А какао еще осталось?

– Какао?

Кладу руку на живот.

– Лучше быть пока осторожной.

Кэрри делает круглые глаза и переводит взгляд на мой живот:

– Так ты… Это возможно?

– Возможно, – смеюсь я. – Но я пока не уверена, задержка всего на неделю. Понимаешь, я постоянно чувствую себя уставшей, и часто начинает тошнить.

Кэрри заключает меня в объятия.

– Это же прекрасно! – Она замолкает и отстраняется от меня. – Ведь это прекрасно, да?

– Понятия не имею.

* * *

С чашкой какао в руках иду за Кэрри в гостиную, в которой компания молодых и пожилых людей ведет оживленную беседу. Несколько бесформенная елка занимает большую часть комнаты, в камине потрескивают настоящие дрова.

– Святой Толедо! – восклицает мистер Ньюсом. – Раскатывайте красную дорожку. К нам только что прибыла звезда Голливуда.

Он обнимает меня так крепко, что я едва не задыхаюсь. Сквозь пелену слез всматриваюсь в его лицо. Борода стала почти седой, некогда густые длинные волосы, собранные в хвост, тоже седые, но улыбка по-прежнему сияющая.

– Рада вас видеть, – говорю я.

К нам подходит миловидная женщина с густыми светлыми волосами.

– Теперь моя очередь, – извещает она, заключая меня в объятия. Ее прикосновения меня успокаивают, это настоящие объятия матери, по которым я так скучала много месяцев.

– О, миссис Ньюсом, – шепчу я, вдыхая аромат масла пачулей. – Как я по вас соскучилась.

– И я по тебе, дорогая, – шепчет она в ответ. – Ведь мы знакомы почти тридцать лет, так что зови нас Мэри и Дэвид. Сейчас принесу тебе тарелку. Дэвид приготовил изумительный пирог с грибами. И обязательно попробуй мой тыквенный пудинг. Карамельный соус получился божественным.

Я чувствую себя так, словно вернулась домой. Я греюсь в лучах любви этой странной пары, одетой в свитера и сандалии «Биркенсток». Пустота в сердце, образовавшаяся после маминой смерти и предательства Эндрю, заполняется светом.

Еще до наступления вечера у меня болят все мышцы лица от постоянного смеха. Мы с Мэри стоим на кухне, болтаем и разбираем грязную посуду. Из гостиной нас уже зовут Кэрри и ее отец:

– Посмотри, что у нас есть.

Прохожу вслед за Кэрри в уютную комнату, где вокруг телевизора собрались все дети и ждут, когда им включат мультфильм Диснея. Но вместо этого на экране появляется веснушчатая девочка и ее кареглазая подруга. Это Кэрри и я, мы весело смеемся и подшучиваем друг над другом.

В кабинет входит Дэвид и останавливается у полок с дисками.

– Почти шесть месяцев перегонял все снятое с кассет на диски. – Выбирает один и вставляет в плеер. – А здесь ты увидишь то, что не можешь помнить.

На экране появляется молодая женщина в длинном синем пальто, не застегивающемся на объемном животе. Она тянет за собой санки, в которых сидят два светловолосых мальчугана. Я вскакиваю с дивана и опускаюсь на колени перед телевизором, прикрыв рот ладонью.

– Мама, – с трудом произношу я. – Это же моя мама! Она беременна… мной.

Кэрри протягивает мне коробку с бумажными салфетками.

– Какая она красивая, – шепчу я и замечаю на мамином лице печаль. – Откуда у вас эта запись?

– Снял, когда мы все жили на Босворт-авеню.

– Босворт? Вы хотели сказать, на Артур-стрит.

От внезапной догадки у меня волосы на голове зашевелились.

– В каком году вы познакомились с моей мамой?

– Мы переехали как раз на Пасху… это было весной… – Дэвид вопросительно смотрит на жену.

– Семьдесят седьмого, – уверенно отвечает та.

Горло сжимает судорога, в душе вспыхивает беспокойство, смешанное со страхом.

– Джонни Маннс, – произношу я. – Вы его помните?

– Джонни? Ну конечно! Он играл на гитаре в «Джа-стинс».

– Большой талант, – продолжает Мэри. – К тому же красавец. Все женщины в районе были немножко в него влюблены.

Здесь, в одной маленькой комнате, сидят два человека, знавшие моего отца.