Текст книги "Жизненный план"

Глава 12

Вразговоре со мной Кэрри проявляет неожиданное милосердие, хотя я настаиваю, что немедленно еду к Маккормик-Плейс.

– Ни в коем случае, – говорит она. – Я только что смотрела новости и знаю, какая ужасная обстановка на дорогах. Не хватало еще, чтобы ты попала в аварию.

– Лучше бы я попала. – Кладу руку на голову. – По крайней мере, у меня было бы достойное оправдание.

Кэрри заразительно хохочет, смех у нее такой же веселый, как в детстве.

– Ни о чем не волнуйся. Я с удовольствием выпила бокал вина в ресторане. Все было чудесно.

– Обычно я не такая рассеянная, просто это новая работа и… – замираю, боясь проговориться, что болтала по телефону с психотерапевтом своего ученика, пока моя подруга ждала меня в ресторане. – Прости меня. – Набираю в легкие воздух и добавляю: – Прости меня за все, Кэрри.

– Забыли. Лучше расскажи о новой работе.

Сердце бьется часто-часто, сейчас или никогда.

– Я не могу простить себе, что так обошлась с тобой, когда ты приезжала в гости.

Кэрри опять весело смеется:

– Что? Брет, сколько лет прошло. Мы же были детьми.

– Нет, мне за себя стыдно. Тебе тогда было непросто, я обязана была поддержать.

– Знаешь, Брет, я тебя понимаю. Тогда я очень обиделась, правда, но смогла пережить. Невероятно, что ты столько лет мучилась.

– Я должна была написать тебе или позвонить. Должна была попросить прощения.

– Хватит, Брет. Я давно тебя простила. – Хохочет. – Ну, теперь ты сможешь себя простить?

– Да, – уверенно говорю я. – Но есть еще кое-что.

Я обязана рассказать ей об истинной причине моего появления через столько лет.

– Понимаешь, я написала тебе, потому что так хотела мама, но потом поняла, как я по тебе скучала.

В трубке повисает тишина, и я решаю, что Кэрри поспешит закончить разговор.

– Твоя мама мудрая женщина, – произносит она после долгой паузы. – Жаль, я не могу ее поблагодарить.

На сердце становится так легко, как не было уже очень давно. До сего момента я даже не представляла, как чувство вины давило на меня. Утираю глаза и улыбаюсь.

– Давай, рассказывай, что я пропустила за эти восемнадцать лет.

Кэрри говорит о любви своей жизни, Стелле Майерс, и трех приемных детях. Меня поражает, что все это время я считала ее образ жизни предосудительным, а ведь она нормальнее меня.

– Рада за тебя. А как родители?

– Со своими закидонами, но милые, как никогда. Помнишь их традиционные поздние завтраки в Рождество?

– Еще бы. Лучшие завтраки в мире.

– Они до сих пор существуют. Знаешь, я подумала, если ты свободна, могла бы приехать к ним со своим другом. В этом году день выпадает на воскресенье. В одиннадцать. До Мэдисона всего два часа езды.

На меня накатывают воспоминания. Мистер Ньюсом в сандалиях «Биркенсток» со стаканом виски в одной руке и видеокамерой в другой, и мама Кэрри с гитарой в руках, напевающая старые рождественские песни.

– Я рассказала о тебе Стелле. Она тебе понравится, Брет, кстати, она тоже учительница. Родители будут счастливы тебя увидеть. У папы сохранились какие-то видеозаписи, на которых мы с тобой вместе. Он всегда хорошо относился к тебе и твоей маме. Пожалуйста, обещай, что приедешь.

Внезапно меня охватывает такая тоска по моей школьной подруге, что я готова проехать через всю страну, чтобы увидеться с ней. Прижимаю телефон плечом к уху и беру органайзер.

– Хорошо, – восторженно соглашаюсь я. – Записала огромными буквами. Не сомневайся, Кербер, на этот раз я не забуду. Обещаю.

Я засыпаю прямо за столом, пока составляю меню на День благодарения. Там и застает меня Эндрю, когда возвращается домой с работы.

– Эй, – он нежно гладит меня по руке, – пора в кровать, соня.

Поднимаю голову и утираю слюну у рта.

– Который час?

– Только четверть одиннадцатого, ты просто устала. Пошли в спальню.

Поднимаюсь из-за стола и оглядываю незаконченное меню.

– Я хотела в этом году организовать ужин на День благодарения. В доме мамы. Думала приготовить все ее любимые блюда. Что скажешь?

– Делай, как тебе удобно. Я ведь говорил тебе, что Джоад и Кэтрин не придут?

– Нет, – хмурюсь я. – Я ничего не знаю.

Эндрю распахивает дверцу холодильника.

– Джоад на днях оставлял сообщение. Они едут в Лондон. Кажется, это деловая поездка.

– На День благодарения? Они с ума сошли? Я обязательно позвоню Кэтрин и поговорю об этом.

Эндрю достает сыр и бутылку «Хайнекен».

– Неужели ты думаешь, что они променяют Лондон на ужин с индейкой?

Боль одиночества пронзает меня неожиданно сильно. Я надеялась, что мы соберемся все вместе, ведь это первый праздник без мамы, и мы сможем поддержать друг друга на этом трудном этапе. Похоже, я единственная, кому необходима поддержка. Вздыхаю, осознавая, что потерпела поражение.

– Ты прав. Значит, будем только мы, Джей и Шелли и дети. – Вспыхиваю от радостной мысли и поворачиваюсь к Эндрю: – Слушай, а давай пригласим твоих родителей. Как считаешь, они придут?

– Без вариантов. Слишком долго ехать.

– Бостон не так далеко.

– И тем не менее не рядом. – Он толкает дверцу ногой и достает из ящика нож.

Я задумчиво за ним наблюдаю.

– Ведь так может быть и с нами. Наши дети вырастут, пригласят нас на День благодарения, а ты скажешь, что это невозможно.

Эндрю отправляет кусок сыра в рот.

– Дети? – спрашивает он удивленно. – Кажется, ты говорила о ребенке. Только об одном ребенке.

– Не в этом дело. Ты меня понял.

Он глотает сыр и запивает пивом.

– Если у нас будет ребенок, полагаю, ты захочешь все праздники проводить вместе с ним. Это нормально.

Во рту появляется неприятная горечь. У меня нет желания слышать ответ на следующий вопрос, но тем не менее я его задам:

– А ты? Ты хочешь проводить время с семьей?

– Господи. – Эндрю ставит бутылку на гранитную столешницу. Как и его раздражение, пена взмывает вверх. – Как же я от всего устал! Тебе не достаточно того, что я согласен иметь ребенка? Нет? Хочешь сделать из меня Клифа Хакстебла?[8]8
  Клиф Хакстебл – герой популярного американского комедийного сериала.


[Закрыть] – Тычет мне в грудь пальцем. – Это была твоя идея, Брет. Твоя и твоей сумасшедшей мамаши.

Одеревеневшими пальцами касаюсь дрожащего подбородка.

– И это совсем не то, чего хочешь ты. Верно, Эндрю?

Он вертит в руках бутылку пива, не спуская с нее глаз.

– Мы можем поговорить в другой раз? У меня был чертовски сложный день.

Киваю, понимая, что этот «другой раз» будет очень скоро. Мы оба оказались слишком самоуверенны в наших надеждах, что каждый готов разделить мечту друг друга.

Я намеренно назначила занятия с Питером на пятницу, зная, что с ним мои мысли будут очень далеки от личных проблем. Его мать провожает меня на кухню, где за столом уже ждет Питер. Сегодня он так же груб и немногословен, хотя согласился покинуть комнату без баталий. Однако Амбер сегодня в прекрасном настроении. Она устраивается в гостиной, и наш урок сопровождается сигаретным зловонием и звуками шоу Мори Повича.

Достаю из сумки учебник алгебры.

– Сегодня займемся математикой, Питер. Многие шестиклассники не изучают алгебру, так что можешь гордиться такой честью. – Открываю параграф о сложных многочленах. – Посмотрим. Миссис Кифер велела нам сегодня разобрать эту тему. Посмотри на задачу под номером один. Сможешь разобраться?

Питер углубляется в чтение, чешет голову и хмурится.

– Сложно. – Отодвигает учебник. – Лучше вы.

Я понимаю, что это всего лишь уловка. Миссис Кифер уверяла, что Питер должен с легкостью справиться с этим заданием, но все же я лезу в сумку за ручкой и блокнотом.

– Давно мне не приходилось решать задачи со сложными многочленами. – Я принимаю его игру, попутно ругая себя за то, что не удосужилась заранее изучить этот материал.

Через некоторое время, найдя, наконец, в сумке калькулятор, я углубляюсь в подсчеты, царапаю цифры на листке, стираю и считаю опять. Питер наблюдает за мной с самодовольной ухмылкой на лице.

Через добрых пять минут решение написано и ответ найден. С чувством выполненного долга я убираю со лба прядь волос и смотрю на своего ученика с победной улыбкой.

– Вот ответ: 3у дробь 8х в минус четвертой степени. – Кладу перед ним блокнот. – Давай объясню решение.

Питер изучает написанное мной с надменным видом профессора математики.

– А преобразовать?

У меня вытягивается лицо.

– Преобразовать… а что… Ты хочешь сказать…

Питер вздыхает и закатывает глаза.

– Когда вы получаете частное от многочленов, отрицательные числа должны быть преобразованы. Отрицательный числитель становится положительным знаменателем. Вы ведь это знаете, верно? Правильный ответ: 3у дробь 8х в восьмой степени.

Кладу локти на стол и начинаю массировать виски.

– Да, конечно. Ты абсолютно прав. Молодец, Питер.

Поднимаю на него глаза.

– Тупая ука, – бормочет он, глядя прямо на меня.

«Тупая сука» – вот что он хотел сказать.

Отъезжаю от старого белого дома и останавливаюсь через несколько кварталов напротив спортивной площадки. Достаю из сумки мобильный телефон и набираю номер.

– Здравствуйте, доктор Гарретт. Это Брет.

– Привет, только что думал о вас. Как прошел день?

Откидываюсь на подголовник.

– Проиграла в соревновании «Умнее ли ты восьмиклассника».

– Кажется, вы работаете с шестиклассниками, – напоминает он со смехом. – Не будьте так самоуверенны.

Запрятав поглубже свою гордость, рассказываю об уроке алгебры – моем уроке.

– Когда он спросил, преобразовала ли я, ох… Я смотрела на него такими глазами. Что преобразовала?

Гарретт разражается громким смехом.

– Жаль, меня там не было. Унизительно проиграть ребенку.

– Да уж. Похоже, Питер считает меня никчемной дамочкой, которую взяли на работу только потому, что школа не имеет возможности нанять нормального учителя.

– Уверен, вы лучший педагог во всей школе.

На сердце немного теплеет.

– А я думаю, что Питеру очень повезло с врачом. Не желаете услышать продолжение сказки об унижении?

– С удовольствием.

Сообщаю доктору о брошенной Питером напоследок фразе.

– Разумеется, это меня он назвал «тупой сукой».

– Разумеется, это полная ерунда.

Улыбаюсь.

– Хм. Вы ведь никогда меня не видели.

– Надеюсь однажды исправить эту оплошность. Уверен, в этот день я получу подтверждение всем своим предположениям.

Настроение сразу улучшилось раз в сто.

– Спасибо. Вы очень хороший человек.

– Хм. Вы ведь никогда меня не видели.

Мы весело смеемся уже вместе.

– Ладно, – говорит он, – не буду вас задерживать. Рабочая неделя закончена.

Меня охватывает волна печали и тоски. Я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать, что лучше буду сидеть здесь, в холодной машине, и разговаривать с ним по телефону, чем поеду домой, в пустую квартиру. Отмахнувшись от печальных мыслей, я быстро прощаюсь с Гарреттом.

Хлопья снега легко порхают на фоне серого ноябрьского неба. Голые ветви дубов на Форест-авеню умоляюще тянутся к прохожим. Ухоженные некогда газоны спрятались под толщей снега, но проезжая часть дороги и тротуары идеально вычищены. Совсем недавно я бы с восторгом любовалась красотой пейзажа, но сейчас меня расстраивает контраст между этим районом и южной частью города, где живут мои ученики.

Мы с Шелли сидим у окна в кухне и смотрим, как Джей и Тревор лепят во дворе снеговика, и пьем вино с сыром бри.

– Превосходный сыр, – говорю я, отрезая еще кусочек.

– Он органический, – заявляет Шелли.

– Хм, я думала, сыр в принципе органический продукт.

– А вот и нет. Для этого сыра использовали молоко коров, питавшихся травой. Мне рассказали наши мамочки.

– Ясно, а ты, значит, собираешься сидеть дома и не утруждать мозги.

Шелли смотрит на меня во все глаза.

– Просто мы с ними из разного круга. Их мир крутится вокруг детей, нельзя их за это осуждать. Знаешь, я спросила у одной женщины, что она любит читать, и она ответила, невозмутимо глядя мне в глаза, что доктора Сьюза[9]9
  Доктор Сьюз – американский детский писатель и мультипликатор.


[Закрыть].

Я закашлялась.

– А она может читать его по-китайски? – спрашиваю охрипшим голосом.

Мы хохочем, пока Шелли не начинает икать.

– Я люблю детей, – говорит она, утирая слезы, – но…

В этот момент распахивается дверь, и в кухню влетает Тревор.

– Тетя Бвет, а мы слепили снеговика.

Шелли подпрыгивает на месте:

– Ее зовут Брррет. Рррр. Ты не слышишь?

Тревор растерянно смотрит по сторонам и убегает на улицу.

– Шелли! Тревору три года. Он не может произнести звук «р», и тебе это известно. Ты же логопед.

– Была логопедом. – Она медленно опускается на стул. – Теперь я никто.

– Ерунда, Шел. Ты мама, а это самое главное…

– Надоело мне быть мамой. Смотри, как я накричала на Тревора. – Шелли понуро опускает голову. – Ничего у меня не получается. Понимаю, я должна радоваться, что могу заниматься дома детьми, но я с ума сойду, если проведу еще один день в песочнице с местными мамашами.

– Возвращайся на работу.

Шелли трет рукой лоб.

– И твой брат теряет ко мне интерес.

– Что? Это невозможно.

Шелли отрезает кусочек сыра, несколько минут молча его рассматривает и кладет обратно на тарелку.

– Мне больше нечем заинтересовать людей. Я скучная и вечно усталая мамаша.

– Возвращайся на работу.

– Прошло только два месяца.

– Может быть, вам уехать куда-то вдвоем – без детей. Отправляйтесь на тропический остров. Будете пить коктейли с зонтиками в стаканах и греться на солнышке.

Шелли раскидывает руки в стороны:

– Конечно, сейчас самое время надевать купальник, это очень поднимет мне настроение.

Отвожу взгляд. Бедная Шелли. Что может быть ужаснее, чем осознание того, что коэффициент умственного развития падает, а задняя часть при этом увеличивается.

– Ладно, оставим Карибы. А Нью-Йорк или Торонто? Сходите на шоу, пройдетесь по магазинам, займетесь сексом.

Наконец, Шелли улыбается и берет со стойки календарь.

– Может, нам поехать на день моего рождения в феврале? В какое-нибудь веселое местечко, например в Новый Орлеан?

– Отлично. Кстати, я вспомнила, что хотела устроить ужин на День благодарения в мамином доме, будто бы все как прежде и мама с нами.

– Так ты ее простила? – вскидывает брови Шелли.

– Нет. Как представлю, что она все это держала в секрете, даже кровь закипает. Но она моя мама, и я хочу быть ближе к ней в этот день.

– Я как раз собиралась тебе сказать, – Шелли кусает губы, – Патти пригласила нас в Даллас.

Я шокирована настолько, что не могу ничего сказать.

– Брет, я три года не проводила День благодарения с семьей. Умоляю, не заставляй меня чувствовать себя виноватой.

– Извини, – качаю я головой. – Разумеется, ты должна поехать, хотя мне будет тебя не хватать.

Шелли гладит меня по руке.

– Но ведь есть Эндрю и Кэтрин с Джоадом. Вы хорошо повеселитесь.

– Понимаешь, Джоад… – Я замолкаю, решив, что не стоит еще больше расстраивать Шелли. – Да, ты права. Мы отлично повеселимся.

Глава 13

Вечером перед Днем благодарения мы с Эндрю загружаем в машину индейку, две бутылки вина, ноутбук Эндрю и три диска. Все остальное, что могло понадобиться, я уже отвезла в мамин дом. Только мы выехали со стоянки, как машину занесло на скользкой дороге.

– Боже мой! – Эндрю крепче сжимает руль, стараясь выровнять машину. – Одного не пойму, почему ты такая упертая и решила устроить ужин в доме матери. Намного проще было организовать все здесь.

Здесь? Эндрю никогда не называл квартиру нашей. Впрочем, он прав. Это не наша квартира, а его. Вот первое объяснение, почему я решила устроить ужин у мамы, в том единственном месте, которое совсем недавно было моим домом.

Чтобы проехать три мили, нам потребовалось тридцать минут, и Эндрю почти вне себя.

– Погода будет только ухудшаться. Давай повернем назад, пока не поздно.

– Мне обязательно надо сегодня все подготовить, а все продукты у мамы.

Эндрю тихо ругается себе под нос.

– Мы почти доехали, – успокаиваю его я. – А если мы не сможем вернуться, будет даже здорово. Пожарим зефир в камине, поиграем в карты или в слова…

Эндрю напряженно вглядывается вперед.

– Ты забыла, что одному из нас надо работать. – Не поворачивая головы, он кладет руку мне на колено. – Ты уже разговаривала с Кэтрин?

К горлу подступает тошнота. Так происходит каждый раз, когда Эндрю заговаривает о работе в «Боулингер косметик».

– Она в Лондоне, ты забыл?

– Они только вчера уехали. Почему ты не позвонила ей в понедельник?

– Она была занята, готовилась к поездке.

– Значит, ты поговоришь на следующей неделе?

Образ мамы появляется перед глазами, яркий, как молния на грозовом небе.

Эндрю останавливается у обочины, я вздыхаю и открываю дверцу.

– Вот мы и добрались.

Взяв пакет с продуктами, я поднимаюсь по крыльцу, моля Бога, чтобы начатый разговор остался за закрытой дверью дома.

Когда я заканчиваю клюквенный соус и ставлю в духовку пирог с орехами пекан, в доме витают такие ароматы, какие наполняли его во времена мамы. Снимаю фартук и прохожу в гостиную. Из колонок льется голос Майлза Дэвиса, мягкий янтарный свет венецианских ламп успокаивает. Устраиваюсь рядом с Эндрю на диване.

– Над чем работаешь? – спрашиваю я, поглядывая на экран ноутбука.

– Проверяю, не появилось ли чего нового на рынке.

Грудь сжимает от боли. Опять он о доме. Просматриваю, в какой ценовой категории он ищет дом, и невольно вскрикиваю.

– Жаль, что мы не можем изменить ставку по ипотечному кредиту.

– Меган не понимает, что говорит.

– Но, может быть, нам пока присмотреть что-то попроще? То, что мы можем себе позволить из расчета наших накоплений.

– Не думал, что ты такая скупердяйка. Ты ведь получишь целое состояние.

У меня холодеет в животе. Как бы я ни старалась этого избежать, видимо, пришло время задать вопрос, мучивший меня много недель.

– А что, если я не получу наследство, Эндрю? В таком случае ты согласишься мне помогать?

Он смотрит мне в глаза и хмурится:

– Это что, экзамен?

– Ты же знаешь, что я могу ничего и не получить. Я понятия не имею, где мой отец, благодаря маминой скрытности. И я еще не беременна.

Эндрю переключает внимание на экран.

– Тогда мы будем бороться. Подадим в суд.

Стоп. Хватит. Ты только разозлишь его, если будешь постоянно приставать с вопросами.

– Значит, ты хочешь мне помочь? – Сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди. – Не только ради денег?

В глазах Эндрю вспыхивает злость.

– Думаешь, я охочусь за твоими деньгами? Боже, да я буквально вымаливаю у тебя работу, а ты до сих пор так и не сказала, поможешь мне или нет! Я делаю все, что ты просишь, Брет. Я согласен купить собаку, смирился с твоей работой учителя, со всеми твоими чертовыми требованиями! Взамен я прошу лишь одного: места в семейной фирме и соответствующей зарплаты.

Отмечаю про себя, что это уже две вещи. Что ж, он прав. Пусть и с неохотой, но Эндрю делает все, о чем я прошу. Чего же мне еще надо?

– Это сложно. – Осторожно беру его за руку. – Мама была против, а она всегда принимала верные решения.

Эндрю вырывает руку.

– Боже мой! Твоя мать будет всю жизнь диктовать свои правила?

– Нет. – Нервно тереблю пальцами кулон. – Все равно решать будет Кэтрин.

– Чушь собачья. У тебя есть право влиять на работу компании, и ты это знаешь. – Взгляд его становится сердитым. – Я помогаю тебе с этим чертовым жизненным планом, а ты должна помочь мне.

Отвожу взгляд. Да, в логике ему не откажешь. Как было бы просто сказать сейчас «да». В понедельник я могла бы позвонить Кэтрин, и в течение недели или двух она нашла бы для Эндрю место в компании. Ведь он адвокат и легко впишется в нашу команду, найдет общий язык и с юристами, и с финансистами, и даже с отделом кадров. В моей власти изменить унылое течение вечера лишь одной фразой: «Да, я обязательно помогу».

– Нет, – мягко возражаю я. – Извини, но я не могу тебе помочь. Не считаю правильным идти против маминого решения.

Эндрю встает с дивана, стараюсь удержать его, но он отмахивается так, словно мои прикосновения обжигают.

– Раньше с тобой было просто, ты со всем соглашалась, но сейчас изменилась. Ты уже не та девушка, в которую я влюбился.

Он прав. Я изменилась.

– Прости. – Смахиваю слезы со щеки. – Я не хотела испортить вечер.

Эндрю меряет шагами комнату, взъерошивая рукой волосы. Я знаю, что это значит. Он принимает решение, думает, достойна ли я остаться в его жизни. Внезапно силы покидают меня, и я наблюдаю за ним, почти не дыша. Наконец Эндрю останавливается напротив эркерного окна спиной ко мне. Плечи его расслабленно опускаются, будто напряжение в одно мгновение покидает тело.

– Испортить вечер? – Он резко поворачивается ко мне. – Ты только что испортила себе жизнь.

Ошеломленная, я молча провожаю его взглядом. Эндрю выходит из комнаты, заглушая звуки шагов, из холла доносится:

– За вещами приезжай на следующей неделе, пока я на работе. К выходным замки поменяют.

Провести ночь в маминой постели кажется мне предательством. Ведь она стала моим врагом. Получается, из-за нее я потеряла работу, дом, надежду. Да, Эндрю непростой человек – порой он даже вел себя как ничтожество, – но это было мое ничтожество, и теперь, когда его нет рядом, я никогда не забеременею.

Беру одеяло и тащу вниз по лестнице на диван. Глаза не сразу привыкают к вспышкам света, проникающим сквозь окна с улицы. Взгляд внезапно падает на мамин портрет на противоположной стене. Фотография была сделана два года назад, когда мама была номинирована на премию «Деловая женщина года». Волосы с проседью подстрижены так, как идет только ей – по-мальчишески задорно уложенные пряди, – я тогда подшучивала, что, если не будет Хэлли Берри, она точно победит. Мама все еще очень красива, лицо ее с оливковой кожей и высокими скулами сияет, но я вижу не только внешнюю красоту, но и внутреннюю – ее мудрость, уверенность и спокойствие. Снимаю портрет со стены, ставлю на журнальный столик у дивана и забираюсь под одеяло.

– Ты хотела сломать мне жизнь, ма? Ты этого хотела?

Взгляд ее зеленых глаз проникает мне в душу.

Кладу голову на подушку, продолжая смотреть на фотографию.

– Кем ты была на самом деле, мама? Мало того что ты лгала мне всю жизнь, так из-за тебя я еще потеряла Эндрю, близкого человека, который помогал мне исполнить мечту.

Слезы текут по вискам и попадают в уши.

– Я совсем одна. И я такая старая. – Давлюсь слезами, но продолжаю: – И ты была права. Я до боли хочу иметь ребенка. А теперь… теперь моя мечта кажется несбыточной, похожей на глупую шутку судьбы.

Приподнимаюсь на локте и провожу рукой по маминому лицу.

– А сейчас ты счастлива? Ты ведь никогда его не любила, правда? Что ж, ты сама выбирала свой путь. Все уже в прошлом. Теперь у меня никого нет. – Переворачиваю фотографию изображением вниз. Кажется, я хлопнула слишком сильно, и стекло определенно треснуло. Даже не удосужившись проверить, я поворачиваюсь на другой бок и уговариваю себя скорее заснуть.

К счастью, вскоре в комнату пробирается первый утренний свет, давая мне сигнал, что можно пробуждаться от тяжелого сна. Первым делам выуживаю из складок одеяла телефон и проверяю сообщения. Ненавижу себя за это, но все же надеюсь увидеть эсэмэску от Эндрю. Сонными глазами вглядываюсь в буквы, но это от Брэда, пришло в полночь по чикагскому времени. «Поздравляю с Днем благодарения».

Быстро набираю: «И тебя». Брэд сейчас в Сан-Франциско с Дженной. Внезапно понимаю, как невыносимо по нему скучаю. Будь он в городе, я обязательно пригласила бы его на ужин, излила бы ему душу и выслушала бы его переживания по поводу отношений с Дженной. Как и у нас с Эндрю, у них не все гладко.

«Мы похожи на два магнита, – объяснял он мне. – Порой прилепляемся друг к другу так, что невозможно оторвать, а потом изо всех сил отталкиваемся». Мы с Брэдом открыли бы вино и вместе бы готовили начинку с шалфеем. Потом громко смеялись бы, наелись бы до отвала и смотрели бы какой-нибудь фильм… в общем, все, чем мы собирались заниматься с Эндрю. Но, когда я представляла рядом с собой Брэда, все казалось просто и естественно, а не сложно и натянуто.

Беру телефон, чтобы отправить ему сообщение, и замечаю мамину фотографию на журнальном столике. Поднимаю и по глазам вижу, что она простила меня за вчерашние грубые слова. На глаза наворачиваются слезы. Я целую кончики пальцев и прикасаюсь к стеклу, оставляя отпечатки на ее щеке. Сейчас на ее лице явственно читается одобрение, призыв идти вперед, словно она к чему-то подталкивает меня.

Я опускаю глаза и смотрю на экран телефона. Палец сам собой ложится на кнопку вызова, но неожиданно я печатаю короткое сообщение и сразу отправляю. «Я соскучилась».

На часах только шесть утра. Предстоящий день видится мне похожим на бескрайние земли Сибири. Беру те лефон и в следующую секунду швыряю его в сторону. С приглушенным звуком аппарат приземляется на персидский ковер. Плюхаюсь в кресло и хватаюсь за голову. Если я останусь дома и буду каждые тридцать секунд проверять, не пришло ли сообщение, я скоро сойду с ума. Беру пальто и шарф, влезаю в мамины резиновые боты и выхожу на улицу.

Оранжевые и розовые всполохи на востоке озаряют бронзово-серое небо. От порывов горького ветра перехватывает дыхание. Натягиваю на нос шарф и накидываю капюшон. Через Лейкшо-Драйв, приветствуя меня, доносится рев озера Мичиган. Сердитые волны разбиваются о берег, отступают и накатывают снова. Засунув руки глубоко в карманы, иду по асфальтированной дорожке вдоль озера. Излюбленное место туристов и спортсменов сегодня потеряло свою привлекательность и стало для меня тоскливым напоминанием о том, что все жители города проводят время с семьей.

Город просыпается, женщины сидят с подругами в кафе, завтракая кофе с бубликами, и обсуждают купленный лук и сельдерей для начинки. Я стою и разглядываю озеро. Неужели я так и буду всегда одна? В моем возрасте все уже замужем или, по крайней мере, живут лет двадцать с постоянными партнерами. С этой точки зрения меня можно отнести к объедкам.

Мимо пробегает мужчина с лабрадором. Отхожу в сторону, чтобы уступить им дорогу, и собака оглядывает меня с благодарностью. Несмотря на черную спортивную форму «Андер Армор», что-то в облике мужчины кажется мне знакомым. Неожиданно он оборачивается, и наши взгляды встречаются. Потоптавшись несколько секунд на месте, словно размышляя, не вернуться ли и заговорить, он улыбается, вскидывает руку в приветствии и, вероятно передумав, разворачивается и бежит дальше. Наконец меня озаряет – это же «человек «Бёрберри», тот самый, с которым мы разговорились в вагоне и… около моего дома! Неужели?

– Эй! – кричу я вслед, но рев бушующего озера заглушает мой крик.

Я бросаюсь за ним. Последний раз мы встречались, когда я спешила на обед с Брэдом, надо сообщить ему, что теперь я одна. Необходимо обязательно его догнать! Но в моих резиновых ботах это невозможно, я уже сильно отстала от него. Внезапно я цепляюсь за что-то мыском и плюхаюсь. Остается только сидеть на тропинке и смотреть, как «человек «Бёрберри» скрывается из вида.

Господи! Как же низко я пала. Мы с Эндрю расстались только вчера, а сегодня утром я уже бегаю – да, именно бегаю за мужчиной, имени которого не знаю. Что может быть унизительнее? Кажется, мама решила, что биологический возраст давит на меня недостаточно сильно, поэтому привязала ко мне еще бомбу замедленного действия, которая должна взорваться в следующем сентябре.

День можно официально считать начатым с того момента, когда я возвращаюсь в мамин дом типичным хмурым ноябрьским утром. Серые облака нависают над городом, прочно удерживая в заложниках солнце, крохотные снежинки кружатся в воздухе и мгновенно тают, приземляясь на шерстяную ткань моего пальто. Уверенное чувство нежелания оставаться в такой день одной охватывает меня, когда я ступаю на крыльцо. Я не хочу быть одна. Не хочу становиться такой же жалкой, как героиня фильма, готовящая в День благодарения ужин на одну персону.

Убираю посуду с обеденного стола, накрытого мной еще вчера, аккуратно складываю дорогие маме скатерть и салфетки. Она купила этот льняной комплект с ручной вышивкой в Ирландии три года назад, и мы пользовались им во время каждой семейной церемонии. Из глаз полились слезы. Разве могли мы тогда представить, что семейные традиции будут так быстро забыты.

Видимо, для того, чтобы окончательно измучить себя, начинаю думать об отношениях с Эндрю. Ну почему я такая невезучая? Начинаю рыдать с новой силой. Представляю, как Эндрю будет жить без меня, познакомится с новой женщиной без недостатков и будет с ней счастлив. Она окажется именно той, на которой он захочет жениться.

Слезы текут рекой, но все же я фарширую индейку и ставлю ее в духовку. Затем машинально нарезаю картофель для запеканки. Когда я достаю фрукты, слезы уже почти высохли.

Через три часа я извлекаю на свет самую великолепную индейку из всех, что готовила. Золотистая кожица сверкает, сок пузырится на поддоне. Вскоре готова и запеканка из сладкого картофеля, и я вдыхаю упоительный аромат с мускатным орехом и корицей. Достаю из холодильника клюквенный соус и фруктовый салат. Нарезав помидоры в овощной салат, я ставлю его рядом с пирогом. Упаковываю еду в корзину для пикника и найденные в подвале коробки, предварительно тщательно завернув каждое блюдо.

Уже из машины я звоню Санките в «Джошуа-Хаус», и она встречает меня на пороге.

– Привет, милая. Можешь взять вот это? – протягиваю ей корзину и возвращаюсь к машине. – Сейчас иду! – кричу я.

– Вы привезли нам ужин на День благодарения? – спрашивает она, оглядывая меня с удивлением.

– Угу.

– Мисс Брет привезла нам ужин! – кричит Санкита на весь дом, осторожно приоткрывая корзину. – Да это не просто кусок индейки, а настоящая целая фаршированная индейка.

Мне приходится трижды возвращаться к машине, чтобы занести все в «Джошуа-Хаус», и Санкита помогает мне разложить пакеты на кухне, куда уже, как пчелы на мед, слетаются остальные женщины. Теперь я различаю их лица и даже знаю некоторых по именам. Таня, Мерседес и Юлония помогают выгрузить еду, остальные просто смотрят.

– И фаршированная, как я люблю.

– Угу. А как пахнет запеканка!

– Ой, смотрите, ореховый пирог!

– Приятного аппетита, леди, – говорю я, поднимая с пола пустую корзину. – А с тобой мы увидимся в понедельник, Санкита.

– Как это вы уедете? – Санкита потупила взгляд. – Ну, я хотела сказать, тоже можете поесть.

Я искренне поражена. Девочка, которая никому не верит, открывает мне дверь в свое сердце. Но, как бы мне ни хотелось, я не имею права заходить, не сегодня.

– Спасибо, но я устала. Лучше поеду домой. – Кстати, это куда? Может, стоит попроситься на постой в этом доме?

Санкита выпрямляется, лицо ее становится печальным.

– Еще бы, конечно устали.

– Что-то я не очень хорошо себя чувствую, – говорю я, смахивая с ресниц комочек туши. – А как ты? Все в порядке?

– Нормально, – отвечает она и смотрит прямо мне в глаза. – Все хорошо.

В этот момент в прихожей появляется Джин Андерсен, директор приюта. Карман на пальто надорван, в руках она сжимает клеенчатую сумку.

– Мисс Джин, – восклицает Санкита. – Так вы же сегодня вроде не работаете.