Текст книги "Жизненный план"

Ветер треплет его волосы, глаза похожи на два сверкающих сапфира. Я протягиваю руку и провожу по его щеке. Улыбка Герберта похожа на цветущую лилию. Этот мужчина ближе к совершенству, чем все, кто встречался и встретится на моем жизненном пути. Он умный, добрый, целеустремленный и любящий. Бог мой, он даже играет на скрипке! И по непонятной мне причине любит меня. И, самое главное, любит мою дочь.

Я поднимаю лицо к небу, словно в поисках ответа, спрятанного там, в бескрайней темной бездне. Наблюдает ли за мной сейчас мама? Пытается ли подсказать мне, как поступить? Я закрываю глаза.

– Да. Я буду твоей женой.

Глава 29

Впервую субботу мая серые облака с неба разбрызгивают в теплом воздухе капли воды. Сжимая красный зонтик, спускаюсь с крыльца, держа в руке поводок Райли. В течение последних шести недель моя бедная собака, словно ребенок разведенных родителей, курсировала между двумя квартирами – Селины и Бланки и моей. К счастью, соседи, как и я, любят глупых дворняг, но сегодня они уехали на репетицию оркестра в Спрингфилд, поэтому я сажаю Райли в машину и еду к дому Брэда.

– Этот раз будет последним, когда я подкидываю тебя, малыш Райли, – говорю я ему, ведя машину на север в Бактаун. – Завтра моя дочь переезжает домой.

Брэд ждет меня с горячим кофе и свежими кексами с маком. Под вазой с клубникой на столе я замечаю два розовых конверта. После вынесенного судьей Гарсиа решения я ожидала получить конверт за исполнение пункта номер один, и при виде конверта с номером семнадцать: «ВЛЮБИТЬСЯ» – меня начинает трясти.

Брэд сидит напротив и спокойно смотрит на меня.

– Откроешь сейчас или после завтрака?

– Сейчас. – Я решительно отставляю чашку кофе. – Но только конверт под номером один.

Брэд криво усмехается:

– Ты ведь через три месяца выходишь замуж. Разве ты не влюблена?

– Просто хочу растянуть удовольствие. Их не так много осталось.

Помахав конвертом, он принимается вскрывать его, и я понимаю, чего сейчас не хватает. Оглянувшись, вижу на столе очки и приношу их Брэду. Он с улыбкой надевает их.

– Мы отличная команда, верно?

– Самая лучшая, – киваю я, но сердце сжимается от тяжелых мыслей. Могли бы мы стать по-настоящему единой командой в других условиях, при других обстоятельствах? Господи, как ужасны эти «если бы», я же помолвлена с Гербертом!

– «Дорогая Брет.

Как-то Микеланджело спросили, как ему удалось создать столь великолепную статую Давида. Он ответил: «Я не создавал своего Давида. Он был там всегда, в этой мраморной глыбе. Я лишь извлек его».

Надеюсь, как и Микеланджело, я помогла тебе в течение последних месяцев избавиться от всего наносного и ненужного, чтобы на свет появилась настоящая ты.

Уверена, материнство станет знаковым событием твоей жизни. Поочередно, ты найдешь его отрадным, полным разочарований, удивительным и заполняющим всю тебя. Эта самая чудесная и сложная, но жизненно важная роль, которую тебе приходилось исполнять.

Как-то мне сказали, что материнство – это воспитание взрослых, а не детей. Не сомневаюсь, что ты, как талантливый скульптор, создашь прекрасного человека. Время от времени воспользуйся моментом и представь себе мир, требующий растить детей не сильными, а добрыми.

А теперь вытри слезы и улыбнись. Как повезло твоей малышке. Если существует рай, где мне суждено найти приют, где у меня будут крылья, обещаю хранить ее и оберегать.

Я люблю вас обеих больше, чем можно выразить словами.

Мама».

Брэд меняет зажатую в моей руке мокрую салфетку на чистую, затем успокаивающе гладит по спине.

– Жаль, что ее никогда не будет рядом с Остин.

– Она будет, – уверенно говорит Брэд. Он прав. С Остин будет и моя мама, и ее.

Я сморкаюсь и перевожу взгляд на Брэда.

– Она знала, что у меня будет дочь. Ты понял? – Нахожу в письме нужную сточку. – Вот: «обещаю хранить ее и оберегать». Как она могла знать?

Брэд просматривает письмо.

– Полагаю, это случайность.

– Нет, – качаю головой я. – Она знала. Мама не сомневалась, что у меня будет дочь. Это она помогла мне с Остин Элизабет. Она смягчила сердце Джин.

– Ладно, раз ты так уверена.

Я вздыхаю и допиваю кофе.

– Как ты считаешь, она одобрила бы мои отношения с Гербертом?

– Она была бы в восторге. Если, конечно, ты ничего от меня не скрываешь.

О мои ноги трется Райли, и я глажу его по голове.

– Нет, ничего. Как Герберт может не понравиться? Он мистер Совершенство, воплощение идеального мужчины и мужа.

– Брет?

– М-м-м?

– Что с тобой? Герберт точно для тебя воплощение идеального мужа?

Я поднимаю голову и смотрю прямо Брэду в глаза.

– Герберт лучший мужчина из всех, с кем я встречалась. Я доверяю ему, могу на него положиться. Он будет замечательным отцом и мужем.

Следующим утром, в воскресенье седьмого мая, набрав вес четыре фунта и одиннадцать унций, одетая в розовый костюмчик, подаренный тетей Кэтрин, Остин приезжает домой. Герберт устаивает настоящую баталию, настаивая, чтобы я с дочерью переехала на Астор-стрит, но я непреклонна. В настоящий момент наш дом здесь, в Пилсене, кроме того, это решение убьет Селину и Бланку. Последние несколько недель они с умилением разглядывали фотографии Остин, купили ей игрушки и крохотные кроссовки. О том, чтобы оставить их сейчас, не может быть и речи.

По дороге от больницы до машины Герберт делает бессчетное количество снимков, потом мы долго смеемся, пытаясь усадить Остин в автомобильное кресло. Она для него еще слишком мала, поэтому мне приходится обложить ее со всех сторон одеялом, чтобы не дать упасть.

– Ты уверена, что купила сиденье нужного размера? – интересуется Герберт.

– Да, в больнице все поверили, размер как раз для Остин.

Он скептически на меня косится, но, прежде чем захлопнуть дверцу, помогает сесть рядом и тщательно застегивает ремень безопасности, словно я тоже ребенок, только постарше. Машину он ведет особенно осторожно, периодически оглядывается на нас, когда на дороге попадаются кочки или резкие повороты. Герберт обращается со мной так, словно я сама несколько дней назад родила ребенка. Его забота обо мне и Остин трогает меня, но все же вызывает чувство, схожее с клаустрофобией.

На ум приходит фраза из фильма «Язык нежности»: «Не поклоняйся мне, пока я этого не заслужила». Мне всегда было близко это выражение, говорящее о независимости и гордости. Сейчас впервые в жизни у меня возникает вопрос: почему? Видимо, оставленная одним человеком рана до сих пор болит, мешая принять настоящую привязанность.

Я отчаянно старалась «заслужить» Чарльза – и Эндрю – и незаметно принесла в жертву свое «я». Впрочем, даже это меня не оправдывает. С Гербертом все по-другому. Наконец-то я могу быть самой собой, а он обожает меня именно такой. Так почему же его любовь напоминает мне мокрый цемент?

Поднимаясь в квартиру с Остин на руках, я так остро чувствую мамино присутствие, что невольно ищу ее глазами. Мама была бы сейчас в восторге от ребенка, от того, какой женщиной я стала. Она встретила бы меня и поцеловала, склонилась бы к Остин, которую взяла бы на руки при первой возможности.

– Куда мне это положить?

Я поворачиваюсь и смотрю на Герберта с больничной сумкой в руках. Его не должно здесь быть. Этот момент могут разделить со мной только мама и Остин. Герберт все испортил.

Но он выглядит таким трогательным с сумкой в горошек в руках, что я не могу ему не улыбнуться.

– Отнеси, пожалуйста, в кухню. Я потом разберу.

Он возвращается на удивление быстро и довольно потирает руки.

– Как насчет ланча? Если хочешь, я могу сварганить классный омлет, если ты не против, разу…

– Нет! – вскрикиваю я слишком громко. – В смысле, да… омлет вполне подойдет.

Герберт уходит в кухню, а я закрываю глаза, остро осознавая, что у меня начинается совершенно другая жизнь. После всех потрясений и разочарований с Чарльзом и Эндрю я должна кричать: «Аллилуйя!» Наконец, в моей жизни появился прекрасный человек.

Летом жизнь становится более размеренной. Я стараюсь насладиться каждым мгновением общения с Ос тин. Шлёпки и сарафаны сменяют костюмы и туфли на каблуках, а обязательные энергичные пробежки уступают место неспешным прогулкам с коляской. Пока кроме еды и сна Остин почти ничего не нужно. Если не брать в расчет несколько дней, когда она чихала, моя дочь совершенно здорова. Остин внимательно слушает сказки и песенки и кажется мне самой умной девочкой на свете.

Первого июля я иду по знакомому коридору неонатального отделения с трехмесячной Остин на руках и вижу перед собой Ладонну, выскочившую нам навстречу из-за стойки администратора.

– Брет! – восклицает она и заключает меня в объятия. – О боже, Остин Элизабет! Как я соскучилась!

Она целует малышку в лобик.

– Мы тоже соскучились. – Я передаю Остин Ладонне.

– Привет, сладенькая, – говорит та, держа ее на вытянутых руках.

Остин сучит ножками и что-то лопочет.

– Посмотрите, какая большая!

– Восемь с половиной фунтов, – с гордостью говорю я. – Мы только что были у доктора Эгенберг. Она сказала, Остин образец здорового ребенка.

Ладонна опять целует мою дочь в лобик.

– Замечательно.

Я протягиваю медсестре коробку с печеньем и фиолетовую коробочку с отпечатком ноги Остин.

– Мы решили оставить вам кое-что на память. Спасибо, что вы все были так внимательны к моей доченьке.

– О, Брет, спасибо тебе. Поставь печенье на стойку. К концу дня ничего не останется. – Мы пристраиваем коробку, и Ладонна внимательно смотрит на меня. – Тебе идет быть мамой.

– Я каждый день с благодарностью молюсь за Санкиту. Это лучшее, что было у меня, – голос срывается, – за всю жизнь.

– Вот и хорошо, – подмигивает Ладонна. – Присядька. У Морин и Кэти скоро начинается перерыв, им тоже будет приятно увидеть Остин.

– Извини, мы не можем задерживаться. – Спешно смотрю на часы. – Мы приглашены на ужин в «Джошуа-Хаус». Не переживай, скоро опять увидимся.

– Тогда расскажи о предстоящей свадьбе. Вы с доктором Мойером уже назначили дату? – Она многозначительно приподнимает бровь. – Ты ведь знаешь, что каждая медсестра в этом отделении немного влюблена в Губерта.

– Герберта, – поправляю я. – Да, седьмого августа, в день рождения мамы.

– Отлично! – Ладонна смотрит на палец моей левой руки. – Красивое кольцо.

Я поднимаю руку с кольцом белого золота с единственным квадратным бриллиантом.

– Оно принадлежало моей бабушке. Герберт купил очень симпатичное кольцо у Тиффани, но это мне нравится своей простотой.

– Оно такое же скромное, как и ты. – Ладонна улыбается и гладит меня по руке. – О, Брет, я так рада, что у тебя все удачно складывается. Ребенок, красивый жених. Твоя покровительница на небе в нужный момент махнула над тобой крылом.

Я думаю о маме и ее помощи в исполнении желаний. Но это не самое главное.

– Верно, мне очень повезло, но небесная покровительница сыграла не главную роль. Думаю, каждый из нас в некоторой степени волшебник. Надо только иметь желание и мужество идти к исполнению заветных целей.

– К счастью, у тебя получилось, – улыбается Ладонна. По телу пробегает дрожь. Неужели я нашла в себе силы воплотить свои мечты в реальность? И справлюсь ли я со всеми?

Во вторник я сажаю Остин в коляску, и мы направляемся в кафе «Джампинг Бин». Небо затянуто облаками, но ветер по-летнему теплый. Уже издалека замечаю сидящего за столиком Брэда. Он встает и приветствует меня со стаканом латте в руках.

– Как наша великанша? – спрашивает он, поднимая Остин на руки.

– Остин, расскажи дяде Брэду, какая ты умница, как красиво улыбаешься мамочке.

– Ты довольна, малышка? – Брэд сюсюкает с Остин, удерживая ее одной рукой, а второй протягивает мне конверт. Пункт номер семнадцать.

– Влюбиться, – машинально произношу я.

– Что-то не так?

– Нет, все в порядке. – Я беру у него Остин и сажаю в коляску. – Давай же. Открывай.

Брэд поглядывает на меня с сомнением:

– В чем дело? Ты всегда с таким рвением стремилась получить следующий конверт, а последний даже не позволила мне открыть. Что с тобой?

– Ничего. Открывай.

Брэд склоняет голову и молча смотрит, давая понять, что мне не удастся его обмануть. Тем не менее он открывает конверт, достает сложенный розовый лист и кладет его на стол, накрыв рукой.

– Даю тебе последний шанс. Если ты не влюблена в Герберта, скажи об этом сейчас.

С замиранием сердца я меряю его долгим, тяжелым взглядом, но не выдерживаю и закрываю лицо руками.

– Я запуталась, Брэд. Я была без ума от Эндрю – самолюбивого и эгоистичного человека, но не испытываю никаких чувств к идеальному мужчине, который всячески мне помогает. – Я зарываюсь пальцами в волосы и качаю головой. – Что со мной, Мидар? Я до сих пор надеюсь, что смогу найти и покорить такого, как Чарльз?

– Любовь изменчива. Думаешь, если бы я мог выбирать, в кого влюбиться, я бы выбрал женщину, живущую за две тысячи километров?

– Но Герберт такой хороший. Он любит меня и моего ребенка. Разумно ли потерять его? Что, если я никогда не найду мужчину, который полюбит нас так, как он? Я останусь одна и лишу Остин отца?

– Не переживай, этого не случится.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Твоя мама не завещала бы тебе достичь всех целей из жизненного плана, сомневайся она хоть на минуту в возможности выполнения. Она знает, ты обязательно встретишь своего мужчину.

Из моей груди вырывается глухой стон.

– Звучит немыслимо глупо.

– Я говорю серьезно, Брет. Мне не раз приходило в голову, что Элизабет управляет происходящими в твоей жизни событиями.

– Если это так, возможно, она специально привела Герберта в Чикаго, в отдел моего брата, чтобы мы встретились и полюбили друг друга?

– Такого ощущения у меня нет.

– Почему же?

Брэд загадочно улыбается.

– Потому что ты в него не влюбилась.

– Но ведь могла бы. – Я отвожу взгляд. – Может, следует приложить чуть больше усилий, дать ему чуть больше времени…

– Любовь – это не испытание на прочность.

– Если бы мама дала мне подсказку, – вздыхаю я. – Какой-нибудь знак, чтобы я наверняка поняла, правильно ли действую.

Брэд берет в руки лист.

– Читаем?

От его слов у меня сжимается сердце.

– Не знаю. Правильно ли это?

– Думаю, стоит прочитать. Вдруг оно рассеет твои сомнения?

– Ладно, – вздыхаю я. – Читай.

Брэд разворачивает письмо и, откашлявшись, начинает:

– «Дорогая Брет.

Прости, мне очень жаль, но этот мужчина не для тебя. Ты не влюблена. Продолжай искать, дорогая».

У меня отвисает челюсть, и одновременно вырывается радостный возглас:

– О боже, спасибо! – Я откидываюсь на спинку стула и начинаю хохотать. – Мама подала знак, Брэд! Мама говорит со мной. Я свободна!

Брэд не сводит с меня глаз. Он складывает письмо и убирает в конверт. А где же его очки? Как он мог прочитать написанное мамой без очков? Улыбка сползает с лица.

– Бог мой. Ты все подстроил. – Я пытаюсь вырвать письмо, но Брэд отводит руку.

– Это не имеет значения. Ты получила ответ.

– Нет! У меня в следующем месяце свадьба. Я не могу ее отменить.

– Ты предпочитаешь выяснить все после свадьбы?

Я смущенно тру переносицу.

– Нет. Конечно нет. – Задумываюсь на несколько минут и опять поднимаю глаза на Брэда. – Значит, мне придется разбить Герберту сердце?

– Никто не говорил, что любовь простая штука, дитя мое. – Брэд убирает конверт. – Сохраним его до более подходящего случая. – Он прижимает карман рукой. – У меня такое чувство, что ты будешь ждать не напрасно.

Убедившись, что Остин заснула, я на цыпочках прохожу в гостиную, где Герберт потягивает шардоне и листает книгу. Внутри меня все стягивается в тугой узел.

Увидев меня, он подмигивает, улыбаясь:

– Миссия выполнена?

Я скрещиваю пальцы.

– Слава богу.

Я подсаживаюсь рядом и заглядываю в книгу. Из всей моей прекрасной библиотеки он выбрал «Улисса» Джеймса Джойса, бесспорно, не самого простого автора для чтения.

– Эта книга была в обязательной программе в Академии Лойолы. Боже, как я ее ненавидела…

– А я смог прочитать лишь спустя много лет, – прерывает меня Герберт. – Но сейчас с удовольствием бы перечитал. Могу я взять ее на время?

– Можешь взять навсегда, – уверенно говорю я и откладываю книгу на журнальный столик.

Герберт сразу же наклоняется, чтобы меня поцеловать. Затаив дыхание, я думаю о том, что будет неправильно позволить ему этот поцелуй.

Неправильно. И я не позволяю.

Наполнившись решимости, я разрываю все оковы:

– Герберт, я не могу выйти за тебя замуж.

Он замирает, не дотянувшись до моих губ.

– Что?

На глаза наворачиваются слезы, и я не могу сдержать их.

– Прости. Я не понимаю, что со мной. Ты прекрасный человек, лучший из всех, что я встречала, но…

– Но ты меня не любишь, – заканчивает он скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Я не вполне уверена. – Я стараюсь особенно осторожно подбирать слова. – Я не могу рисковать твоим и моим счастьем, дожидаясь, пока смогу убедиться окончательно.

– Ты не рискуешь…. – Он замолкает на середине фразы и поднимает голову к потолку.

Я отворачиваюсь и жмурюсь изо всех сил. Черт, что же я делаю? Он так меня любит. Я должна броситься ему на шею и весело рассмеяться, сказать, что пошутила. Но я словно приросла к дивану, не в силах разжать зубы.

Наконец я делаю усилие и встаю. Лицо Герберта темнеет от печали и гнева. Внезапно он преображается на моих глазах, обретает силу… Таким я никогда его не видела.

– На что ты надеешься, Брет? Думаешь встретить очередного подонка, как твой последний дружок? Да? Тебе это нужно?

Я смотрю на него как завороженная. Бог мой, значит, Герберт может быть и грубым? Я никогда не слышала от него таких слов, такого тона. Может, я слишком его обидела, может, стоило….

Нет. Я приняла решение и должна идти до конца.

– Я… я не знаю. – Как объяснить ему, что я мечтаю встретить особенного, ни на кого не похожего человека, чтобы самой удивляться, как я могла его найти?

– Подумай об этом, Брет, потому как ты совершаешь серьезную ошибку. Я не всегда буду свободен. Ты должна решить, пока не стало поздно.

С каждым его словом из моих легких словно высасывают изрядную порцию воздуха. А что, если он прав, и я слишком поздно пойму, что он тот единственный? Я молча наблюдаю, как он проходит к шкафу в прихожей и берет плащ «Бёрберри». На пороге Герберт останавливается и поворачивается ко мне:

– Я действительно любил тебя, Брет. И Остин любил. Обними ее от меня, хорошо? – Сказав это, он выходит за дверь и захлопывает ее за собой.

В следующую секунду из моих глаз льются слезы. Черт, что же я наделала? Только что я позволила мужчине мечты, «человеку «Бёрберри» уйти? Я ставлю кресло напротив окна и сижу, размышляя, до двух часов ночи, пока, наконец, не слышу отчетливо произнесенные мамой слова: «И для нас выглянет солнце, любимая моя».

Почему-то этого так и не произошло.

Глава 30

Вместо того чтобы готовиться к свадьбе, я готовлюсь к празднику по поводу маминого дня рождения. Ей могло бы исполниться шестьдесят три. В пятницу утром я встречаю в аэропорту О’Хара Джона и Зои, и эта встреча так не похожа на первую в Сиэтле. Мы разговаривали почти каждый день все эти месяцы, но переполняемые счастьем бросаемся в объятия друг друга, наши взгляды встречаются, и мы начинаем опять говорить, не в силах остановиться. Мы едем в машине в контору Брэда, Зои сидит на заднем сиденье и болтает с Остин Элизабет.

– Ты моя пельмянница, – объясняет она малышке.

– Племянница, – поправляет Джон, обернувшись через плечо, и поворачивается ко мне уже с более серьезным выражением лица: – Послушай, как ты отнесешься к тому, что Остин будет называть меня дедушкой?

– Буду счастлива, – улыбаюсь я.

– Знаешь, Брет, ты тоже называй меня папой, ладно?

Я чувствую, как в чашу падает последняя капля.

Два самых важных в моей жизни мужчины встретились, Брэд и Джон пожимают друг другу руки, но Зои больше заинтересовал вид на город, открывающийся из огромных французских окон кабинета Брэда. Я усаживаюсь за стол темного дерева на то же место, где сидела меньше года назад совсем в другом настроении. Тогда я была уверена, что жизнь моя кончена, а оказывается, она только начиналась. И я стала сильнее, как сломанная и зажившая кость становится чуть толще в месте перелома.

Папа садится рядом, а Брэд подходит к Зои, стоящей едва дыша у окна.

– Эй, Зои, хочешь покататься со мной на лифте? Я покажу тебе еще более красивый вид.

Девочка вспыхивает от восторга и умоляюще смотрит на отца, спрашивая разрешения.

– Конечно, милая, но позже. Сейчас мистер Мидар прочитает нам письмо мамы Брет.

Брэд качает головой.

– На этот раз нет. Вы прочтете его сами, наедине. Думаю, Элизабет хотела, чтобы все пошло именно так.

Он берет Зои за руку и выходит из кабинета.

Я достаю из конверта лист бумаги и кладу на стол. Отец берет меня за руку, и мы вместе начинаем читать:

«Дорогая Брет.

Тридцать четыре года назад я дала слово, и жалела об этом обещании всю жизнь. Я поклялась Чарльзу Боулингеру, что никогда не раскрою тебе правду твоего появления на свет, а он воспитает тебя, как свою родную дочь. Удалось ему или нет, но он старался придерживаться условий договора, и я остаюсь верна данному слову даже сейчас.

Я много раз сдерживала желание открыться, когда ты боролась за любовь Чарльза. Я умоляла его позволить мне рассказать тебе правду, но он был непреклонен. По собственной глупости или из чувства стыда я не хотела лишать его собственного достоинства. А полная неосведомленность о местонахождении твоего настоящего отца еще больше убеждала меня не лишать тебя того малого, что есть в настоящем.

Надеюсь, ты сможешь простить и меня, и Чарльза. Пойми, ему было нелегко. Вместо твоей красоты он видел лишь постоянное доказательство моей измены. Но для меня ты была подарком небес, радугой после грозовой ночи. Видит бог, я этого не заслужила, но частичка любимого человека вернулась ко мне, чтобы в моей душе опять зазвучала музыка.

Пойми, после разлуки с твоим отцом весь мир для меня погрузился в тишину. Прошли годы, прежде чем я поняла, какой поистине рыцарский поступок он совершил ради меня. Моя любовь к нему была безгранична, я была способна пойти на любой шаг, чтобы остаться с ним рядом – даже такой, что разрушил бы мою жизнь. Но он пощадил меня, за что я ему безмерно благодарна.

Как ни старалась, я так и не смогла найти твоего отца. После развода с Чарльзом я наняла детектива, но поиски оказались безрезультатными. Сейчас, когда я пишу это письмо, я твердо знаю, что ты его нашла. Отпразднуйте встречу! Твой отец удивительный человек. Возможно, я не имею на это права и поступаю эгоистично, но мне хочется верить, что мои чувства к нему были той самой искренней любовью, сильной, как ветер прерий.

Ты часто спрашивала меня, почему у меня не было отношений с мужчинами после Чарльза, а я улыбалась и говорила, что мне это не нужно. У меня уже была любовь всей моей жизни. Настоящая любовь.

Спасибо тебе за продление двух жизней, моя милая доченька. Доброе и чистое сердце ты получила от отца. Спасибо ему – и тебе – за счастье каждый день видеть доказательства настоящей любви.

Навеки твоя, мама».

Во второй половине дня в субботу на Астор-стрит царит суматоха. Мама была бы в восторге от такого дня рождения – дня любви, соединения прошлого и настоящего, семей потерянных и вновь обретенных.

В полдень прибывает Кэрри с семьей, а следом ее родители Мэри и Дэвид.

Пока мы с Кэрри и Стеллой готовим лазанью на четырнадцать человек, Мэри и Дэвид болтают с Джонни на террасе. Они смеются, пьют коктейли и вспоминают старые времена и Роджерс-Парк. Остин сидит на качелях у окна, грызет резиновую рыбу и наблюдает, как дети Кэрри и Зои играют во дворе.

В половине пятого Кэрри решает, что пришло время заняться приготовлением ее фирменного десерта.

– Думаю, пора начать готовить тирамису, – говорит она, потирая руки.

– Здорово, – поддерживаю я. – Я купила все, что ты просила.

– Начну накрывать на стол, – вступает в разговор Стелла и удаляется в столовую, бросив мне на ходу: – Где у тебя скатерти, Брет?

– Ой. – Я хлопаю себя по лбу. – Совсем забыла забрать их из прачечной.

Стелла собирает кухонные подставки под тарелки.

– Ничего, я кое-что нашла.

– Нет, сегодня на столе должна быть ирландская льняная скатерть. Мама всегда использовала ее в торжественных случаях, а сегодня ведь особенный день. – Я смотрю на часы. – Вернусь через тридцать минут.

Как и должно быть в августе, день выдался ясным, редкие облака медленно проползают по синему небу. Прогноз погоды обещал похолодание и грозы, но этого нет и в помине. Напевая: «Как прекрасен этот мир», иду по тротуару, прижимая к груди сидящую в рюкзачке «кенгуру» дочь, а рядом бежит любимая собака.

На скамейке недалеко от входа в прачечную «Мауэр» сидит гламурная блондинка, сжимая в руке поводок, тянущейся к ошейнику черного лабрадора. Райли обнюхивает флегматичную собаку и хлопает лапой, призывая поиграть.

– Райли, веди себя прилично. – Я натягиваю поводок, стараясь обойти скамейку, и одновременно улыбаюсь женщине, которая болтает по телефону и совсем меня не замечает.

Я вхожу в прачечную почти в пять – перед самым закрытием. Передо мной всего один человек, высокий мужчина с темными волосами. Он о чем-то беседует с приемщицей за стойкой. Ну же! Я требовательно смотрю на женщину. Мужчина смеется над какими-то ее словами и, наконец, протягивает квитанцию. Женщина удаляется и вскоре возвращается с плащом в руках.

Приглядевшись, я вижу, что это плащ «Бёрберри».

– Отлично, – говорит мужчина.

Я вспыхиваю от радости. Это же мой «человек «Бёрберри». Не может быть, слишком странная встреча.

Мужчина протягивает деньги.

– Спасибо, Мерлин, хороших вам выходных.

Он поворачивается, и взгляд его падает сначала на Ос тин.

– Привет, малышка.

Та несколько мгновений задумчиво на него смотрит и расплывается в улыбке. У глаз мужчины появляются лучики, он поворачивается ко мне, и смущение сменяется удивлением.

– Привет, – говорит он. – Вы та женщина, с которой я постоянно где-то сталкиваюсь. Однажды из-за меня вы пролили на пальто кофе. И как-то раз я видел вас во время пробежки. – Его глубокий мягкий голос заставляет меня почувствовать себя так, словно я встретила старого друга, хотя мы даже не знакомы. – Последний раз я видел вас на станции Чикаго. Вы тогда расстроились, что не успели на поезд. – Он виновато опускает глаза. – Видимо, вы не помните.

Кровь стучит в висках. Не в силах признаться, что именно из-за него я хотела успеть на тот поезд, я просто говорю:

– Помню.

– Правда? – Он делает шаг ко мне.

– Угу.

Мужчина улыбается и протягивает руку:

– Я Гарретт. Гарретт Тейлор.

Я смотрю на него открыв рот.

– Вы… вы доктор Тейлор? Психотерапевт?

– Да, – кивает он.

В моей голове мелькают кадры. Голос. Конечно! Гарретт Тейлор и есть «человек «Бёрберри»! Ему немногим больше сорока, нос немного искривлен, а на щеке заметный шрам – самое прекрасное лицо на свете. В моей душе поют тысячи птиц, я запрокидываю голову и счастливо смеюсь.

– Гарретт, это я, Брет Боулингер. – Пожимаю протянутую руку.

Глаза его становятся огромными.

– О боже! Просто невероятно. Брет? Я часто о вас думал, даже хотел позвонить, но мне казалось… – Он отступает, и сомнения повисают в воздухе.

– Но вы ведь должны быть намного старше, – растерянно говорю я. – Если ваша мама преподавала в старой школе, где был всего один учитель, а сестра уже на пенсии…

Гарретт усмехается:

– У нас с сестрой разница девятнадцать лет. Мое рождение было, скажем так, счастливой случайностью.

Да уж, поистине счастливая случайность.

– Вы где-то рядом живете? – спрашиваю я.

– За углом, на улице Гете.

– А я на Астор.

– Значит, мы еще и соседи, – смеется он.

– Вообще-то это дом моей мамы. Прошлой зимой я переехала в Пилсен.

Гарретт протягивает мизинец Остин, и она сразу хватает его.

– У вас ребенок. – В голосе слышится грусть. – Поздравляю.

– Да, познакомьтесь с Остин Элизабет.

Он гладит малышку по голове, глаза при этом смотрят без прежнего задора.

– Она прекрасна. Теперь вы счастливы. Это сразу видно.

– Счастлива. Невероятно.

– Вам удалось выполнить многие пункты того жизненного плана. Рад за вас, Брет. – Помолчав несколько мгновений, Гарретт пожимает мне руку. – Хорошо, что мы смогли увидеться. Желаю вам счастья в новой семье.

Он направляется к двери. Видимо, Гарретт решил, что я замужем. Я не должна его отпустить! Что, если я больше никогда его не увижу?

– Помните Санкиту? – почти кричу я вслед. – Мою ученицу с больными почками?

Гарретт оборачивается:

– Девочка из приюта?

Я киваю.

– Она умерла весной. Это ее ребенок.

– Сочувствую. Страшная трагедия. – Он возвращается и подходит совсем близко. – Значит, Остин ваша приемная дочь?

– После нескольких недель мучительного оформления – наконец, да. С прошлой недели.

– Ей очень повезло, – улыбается Гарретт.

Мы стоим и не отрываясь смотрим друг на друга до тех пор, пока нас не прерывает громкий окрик Мерлин:

– Неловко нарушать ваше уединение, но мы закрываемся.

– Ох, извините. – Я несусь к стойке, на ходу доставая из кармана квитанцию, и протягиваю его приемщице.

– Послушайте, – поворачиваюсь я к Гарретту, надеясь, что он не слышит, как поет мое сердце, – если вы свободны вечером… У нас небольшая вечеринка – только семья и близкие друзья. Сегодня день рождения моей мамы. Буду рада вас видеть – один-тринадцать Астор.

Гарретт мрачнеет.

– Вечером я занят. – Он бросает быстрый взгляд на окно. Я следую за его взглядом и вижу, что шикарная блондинка с лабрадором уже не болтает по телефону, а стоит у окна и смотрит на нас, видимо интересуясь, что так задержало ее парня… или мужа.

– Да, конечно, – бормочу я, краснея.

– Пора бежать, – говорит Гарретт. – Похоже, моему псу уже надоело ждать.

В голове всплывает несколько оправдывающих Гарретта объяснений, и я приняла бы их, если бы не стояла сейчас, подавленная, напротив женщины, меньше всего похожей на любительницу собак.

Мерлин возвращается с моей скатертью и салфетками.

– Семнадцать пятьдесят, – произносит она.

Я достаю деньги и поднимаю глаза на Гарретта.

– Рада была увидеться, – говорю я, стараясь произносить слова как можно спокойнее. – Удачи вам.

– Вам тоже. – Он несколько минут колеблется, затем решительно выходит из прачечной.

На небе сгущаются облака, добавляя к синему аметистового и серого. Собирающийся дождь прицельно выверяет момент нападения. Я полной грудью вдыхаю затхлый аромат приближающейся грозы и спешу домой, пока не взорвалась грозовая туча.

Всю дорогу домой я занимаюсь самобичеванием. Зачем, ну зачем я только открыла рот? Гарретт, должно быть, счел меня ненормальной, пригласившей на семейный праздник едва знакомого человека. Да и глупо предполагать, что такой мужчина может быть одиноким. Он великолепный врач и прекрасный человек. Неудивительно, что мы ни разу не смогли встретиться, скорее всего, именно мама выставляла все эти препятствия, чтобы уберечь меня от связи с женатым мужчиной. Господи, когда-нибудь встречу нормального одинокого мужчину, который полюбил бы и меня, и Остин?