Текст книги "Восемь миллионов способов умереть"

Глава 13

Когда я вышел от Элейн, небо уже начало темнеть, а улицы были забиты транспортом настал час пик. Снова шел дождь, моросил тоскливо и упорно, и машины едва ползли. Я посмотрел на эту разбухшую реку автомобилей. Вдруг подумалось: а что, если в одном из них сидит любовник Элейн? И еще: интересно, какая была у того юриста реакция, когда он понял, что ему дали липовый номер?

Он мог бы найти ее, если бы захотел. Он знал ее имя. Пусть даже в справочнике нет телефона, всегда можно подыскать людей, которые добудут его для тебя. А если и это не получится, проследить через отель. Там могли назвать имя агента туристического бюро, и уже через него добыть ее адрес. Впрочем, мне хорошо было рассуждать. Ведь я был полицейским и знал, что называется, ходы и выходы. А как догадаться об этом простому человеку?

А может, он оскорбился, узнав, что она обманула его? Может, подумал, что она больше не хочет его видеть? Вполне вероятно также, что первой его мыслью было: тут какая-то ошибка! Тогда он наверняка обратился в справочную, думая, что номер ее настоящего и недосягаемого телефона отличается оттого, что он знал, на одну-две цифры. И стал бы звонить и звонить наугад...

А может, он вообще не собирался ей звонить и так и не узнал, что номер фальшивый. Может, он выкинул бумажку с этим ее номером в туалет в самолете, когда летел домой к жене и детям.

Может, он даже чувствует себя виноватым, что так и не позвонил этой даме-реставратору, которая сидит и ждет его звонка. И сожалеет, что столь поспешно избавился от этого знакомства. Ведь можно было бы иногда встречаться с ней. А знать о жене и детях ей было вовсе не обязательно... А может быть, думал, что она должна быть благодарна любому, кто отвлек ее от тюбиков с масляной краской и скипидара...

По дороге в гостиницу я зашел в кафе и заказал сандвич и кофе. В «Пост» была опубликована довольно занятная статья. Два джентльмена, долгое время проживавшие в Куинсе по соседству, часто спорили и ругались из-за собаки, которая выла и лаяла в отсутствие хозяина. И вот вчера вечером владелец вывел ее погулять, и она подняла лапу и помочилась на дерево перед домом соседа. Тот видел это и застрелил пса из лука. Хозяин собаки бросился домой и выбежал с вальтером 38-го калибра, сувениром времен Второй мировой войны. Сосед тоже выбежал из дома с луком и стрелами, но первый оказался проворнее и убил его. Соседу шел пятьдесят второй год, хозяину собаки было шестьдесят два, и они жили бок о бок в Литл-Нек двадцать с лишним лет. Возраст собаки не упоминался, зато была помещена фотография – пес рвался с поводка, который держал офицер полиции.

* * *

Мидтаун-Норт находится в нескольких кварталах от моей гостиницы. Дождь все еще моросил, когда я в начале десятого отправился туда. Остановился у окошка дежурного и спросил, где я могу найти детектива Деркина. Молодой парень с усиками и уложенной феном прической махнул рукой в сторону лестницы. Я поднялся этажом выше и оказался в комнате, где располагался следственный отдел. Четверо полицейских в штатском сидели за письменными столами, еще двое в дальнем углу смотрели что-то по телевизору. Трое чернокожих за решеткой с надеждой воззрились на меня, но, увидев, что я не адвокат, тут же потеряли ко мне всякий интерес.

Я подошел к ближайшему столу. Лысеющий полицейский оторвался от пишущей машинки и вопросительно посмотрел на меня. Я сказал, что ищу детектива Деркина.

Полицейский за соседним столом встретился со мной взглядом.

– Я Джой Деркин. А вы, как я понимаю, Мэтт Скаддер?

Рукопожатие его было каким-то преувеличенно крепким, словно он проверял меня на вшивость. Кивком указал на стул и сам, усевшись, загасил сигарету в переполненной окурками пепельнице. Тут же достал новую из пачки, откинулся на спинку стула и оглядел меня. Глаза у него были неопределенного сероватого цвета – из тех, что не выдают ни мыслей, ни чувств – непроницаемые.

Он спросил:

– Что, дождь еще идет?

– Да, не кончается.

– Мерзкая погода! Кофе хотите?

– Нет, благодарю.

– Чем могу помочь?

Я спросил, не может ли он поделиться со мной кое-какими подробностями из дела Ким Даккинен.

– Но к чему это вам?

– Просто обещал одному человеку заняться этой историей.

– Обещали заняться? Вы что – хотите сказать, у вас есть клиент?

– Ну, в каком-то смысле – да.

– Кто же он?

– Я не имею права говорить.

В уголке его рта задергалась мышца. Ему было лет тридцать пять, и весил он на несколько фунтов больше положенного, а потому выглядел немного старше. Правда, волос еще не потерял. Они были темно-каштановые, местами почти черные, плотно прилизанные. Лучше бы одолжил фен у своего коллеги дежурного.

Он сказал:

– Но вы не имеете права этим заниматься! У вас нет лицензии, но даже если бы и была, подобного рода информация не подлежит разглашению.

– Вот уж не думал, что мы с вами в суде!..

– Мы не в суде. Но вы являетесь сюда и просите оказать вам услугу...

Я пожал плечами.

– Просто я не могу назвать вам имени своего клиента. Он заинтересован в том, чтобы убийцу поймали. Вот и все.

– И считает, что это случится быстрее, если он наймет вас, да?

– Очевидно.

– И вы того же мнения?

– Я думаю только о том, чтобы заработать на жизнь.

– Господи... – осклабился он. – Да кто ж не думает!

Я повел себя правильно. Не угрожал и не требовал. Просто прикинулся парнем, который не прочь заработать лишний доллар. Он вздохнул, хлопнул ладонью по столу, поднялся и подошел к картотеке у стены. Он оказался плотного телосложения, с немного кривоватыми ногами; рукава рубашки были закатаны, воротничок расстегнут, и передвигался он вразвалочку, как ходят моряки. Вернулся с большим конвертом из плотной бумаги, плюхнулся в кресло, достал из конверта фотографию и бросил ее на стол.

– Вот, – сказал он, – можете полюбоваться.

Это был черно-белый, размером пять на семь, снимок Ким. Явись я сюда по любому другому делу, ни за что не догадался бы, что это она. Я смотрел на снимок, стараясь подавить приступ тошноты и заставляя себя не отводить глаз.

– Да, он постарался, – заметил я.

– Он нанес ей шестьдесят шесть ударов мачете, во всяком случае, так утверждает док. Ничего работенка у него, а? Подсчитывать такие результаты. Не знаю, как только они могут заниматься этим. Да моя работа, если сравнить, просто праздник сплошной!

– Да, вся эта кровь...

– Скажите еще спасибо, что снимок черно-белый. В цвете пострашнее.

– Представляю.

– Он задел несколько артерий. А стоит повредить хотя бы одну, кровь так и даст фонтаном по всей комнате. Сроду не видел столько кровищи...

– Он и сам, наверное, был весь в крови?

– Да, не испачкаться было просто невозможно.

– Тогда как ему удалось уйти незамеченным?

– В ту ночь было холодно. И скорее всего он был в пальто. Накинул его поверх одежды... – Он затянулся сигаретой. – Или же никакой одежды на нем совсем не было, когда он занимался своим черным делом. Черт, ведь девчонку нашли в чем мать родила, может, и он тоже был голеньким. А потом просто принял душ, вот и все. Там такая красивая ванна, так почему бы этому подонку и не поплескаться в ней вволю? Ведь он никуда не спешил.

– Мокрые полотенца нашли?

Он взглянул на меня. Выражение серых глаз по-прежнему оставалось невозмутимым, но в манерах и голосе заметно прибавилось уважения.

– Нет, не помню, чтобы там были мокрые полотенца, – ответил он.

– На такие вещи обычно не обращаешь внимания, особенно когда в комнате рядом подобная сцена...

– Вообще-то они должны были попасть в инвентарный список, – он полистал папку. – Вы же знаете, как обычно проводится работа. Снимают все подряд, собирают все предметы, которые могут служить вещдоками, складывают в пластиковые пакеты, вешают бирки и включают в список. Затем все эти вещи поступают на склад, а когда наступает время готовить дело к оформлению, их, как правило, не могут найти... – Он захлопнул папку и подался вперед: – Хотите кое-что расскажу? Недели две-три назад звонит мне моя сестра. Они с мужем живут в Бруклине. В районе Мидвуд, знаете такой?

– Знаю.

– Ну вот, тем лучше, что знаете. Район неплохой. Я хочу сказать: если весь город – сплошная помойка, то там еще ничего, относительно, конечно. А звонила она мне вот почему. Пришли они вечером домой и видят, что квартиру ограбили. Кто-то взломал дверь, спер портативную пишущую машинку, телик, какие-то папки. И вот она звонит мне и спрашивает, куда следует обратиться, кому звонить и все такое прочее. А я первым делом спрашиваю, было ли это ее добро застраховано. Она говорит, нет, им и в голову не пришло страховать, ведь все эти вещи не бог весть какая ценность. Ну, тогда, говорю, можешь с ними навеки проститься. Забудь. Никуда не заявляй. Только напрасная трата времени.

А она спрашивает, как же мы собираемся ловить всех этих грабителей, если никто не станет заявлять? А я говорю, что квартирные кражи теперь никто не расследует. Просто составляют протокол и отправляют его в архив, и бегать по городу и искать ее воров никто не будет. Другое дело, когда грабителей застукали с поличным. Но расследование грабежа, о нет! Раскрываемость почти нулевая, ниже не бывает, и времени ни у кого на это нет. Она говорит, ладно, все понятно, но что будет, если вдруг всплывут ее краденые вещи? Если она не сообщала об ограблении, как же тогда ей вернут их? Ну и пришлось мне объяснять, как работает вся эта идиотская система. Что склады забиты краденым и найденным добром, что архивы ломятся от этих самых заявлений, протоколов и списков краденого, но мы не можем вернуть вещи законным владельцам. Короче, выложил все как есть. Вам-то, конечно, это понятно, а вот она, бедняжка, мне кажется, так и не поверила. Потому что люди не любят верить в плохое.

Наконец он нашарил в папке какую-то бумажку, пробежал ее глазами, нахмурился и прочитал вслух:

– "Полотенце банное белое – одно. Полотенце ручное белое – одно. Простыни купальные белые – две". Но тут не сказано, использованные или нет, – он вынул из конверта целую пачку глянцевитых снимков и начал быстро просматривать их. Я заглянул ему через плечо – то были фотографии номера, в котором погибла Ким Даккинен. Сама она была не на всех снимках – видно, фотограф снимал место преступления методично, дюйм за дюймом.

На снимке в ванной комнате оказалась видна металлическая вешалка с нетронутыми полотенцами.

– Нет, грязных полотенец нет, – сказал он.

– Значит, он унес их с собой.

– С чего вы взяли?

– Но ведь помыться ему надо было. Пусть даже он и накинул поверх окровавленной одежды пальто. И потом, полотенец здесь не хватает. Их должно быть минимум по два, каждого вида. Это ведь двойной номер в классном отеле. И там должны давать не одно, а два ручных полотенца. И столько же больших.

– Но к чему ему было уносить их?

– Может, он завернул в них нож?

– Нет, для мачете у него был портфель или сумка, иначе как бы он пронес его в гостиницу? И таким же макаром наверняка и вынес.

Я согласился, что это вполне логично.

– И потом, к чему ему было заворачивать мачете в грязное полотенце? Ну, допустим, он принял душ, вытерся и потом, прежде чем убрать мачете в портфель, захотел завернуть его. Но ведь тут, на снимке, есть чистое полотенце. Так почему бы не завернуть нож в чистое и сухое полотенце, вместо того чтобы совать в сумку мокрое полотенце?

– Вы правы.

– Ладно, все это только напрасная трата времени, – сказал он и постучал пальцем по снимку. – Но мне следовало бы заметить, что полотенец не хватает. Это я сплоховал.

Мы вместе прочитали протокол осмотра. В заключении медэксперта ничего существенно нового не обнаружилось. Смерть наступила в результате обширной кровопотери, «возникшей в результате многочисленных ранений». Кажется, я воспроизвел эту формулировку правильно.

Я прочитал протоколы допроса свидетелей, проглядел также и другие бумаги и отчеты, собранные в деле. Но сосредоточиться как следует не удавалось. В затылке появилась тупая, ноющая боль, мысли путались. Где-то на середине чтения Деркин предоставил папку в полное мое распоряжение, а сам вернулся к занятию, от которого я его оторвал, – снова застучал на машинке.

Просмотрев все, я закрыл папку и передал ему. Он вернул ее на прежнее место и, возвращаясь, задержался у кофеварки.

– Вот, со сливками и сахаром, – сказал он и пододвинул ко мне чашку. – А может, вы черный любите?

– Нет, ничего, не беспокойтесь, – ответил я.

– Ну, теперь вам известно все, что знаем мы, – заметил он. Я поблагодарил его. Он остался невозмутим: – Это ведь вы сэкономили нам время и силы, дав наводку на этого сутенера. Так что теперь мы в расчете. И если вам удастся заработать лишний бакс, буду только рад.

– И каковы же будут ваши дальнейшие действия?

Он пожал плечами.

– Следствие пойдет своим чередом, ну, как обычно. Будем собирать недостающие сведения, улики! – словом, все, что положено. Пока не наберется достаточно доказательств, позволяющих представить дело окружному прокурору.

– Словом, сплошная бюрократия.

– Уж прямо...

– Ну, а что потом, Джой?

– О Господи... – протянул он. – Кофе просто ужасный...

– Да нет, ничего.

– Знаете, я думал, что все дело в чашках. Ну, и как-то притащил из дома свою, чтобы пить из фарфора, а не из какого-то пластика. Нет, это был не какой-то там особо дорогой, тонкий фаянс, обычная чашка из толстого фарфора, типа тех, что подают в кафе. Ну, вы представляете.

– Конечно.

– Так вот, попробовал я из этой чашки, и оказалось – такая же дрянь. А как-то через день сидел и писал отчет об аресте одного подонка и случайно смахнул эту долбаную чашку локтем. Упала и разбилась. Вы куда-нибудь торопитесь?

– Нет.

– Тогда, может, выйдем? Я знаю тут одно местечко за углом.

Глава 14

Мы завернули за угол, прошли еще квартала полтора – до Девятой авеню – и оказались у входа в таверну. Я не запомнил ее названия и не уверен, называлась ли она как-нибудь вообще. Можно было назвать, например, «Не доезжая остановки до Девокса». У стойки бара сидели два старика в комбинезонах, наподобие тех, что носят приемщики утильсырья, и молча пили. Латиноамериканец у дальнего конца стойки, крепкий мужчина лет сорока, потягивал из стакана красное вино и читал газету. Костлявый бармен в майке и джинсах смотрел какую-то передачу по маленькому черно-белому телевизору. Звук он приглушил.

Мы с Деркином заняли свободное место, затем я подошел к бару за выпивкой – двойную водку для него, стакан имбирного пива для себя. Принес напитки и поставил на столик. Он покосился на мое пиво, но промолчал.

С виду его напиток вполне можно было принять за смесь средней крепости виски с содовой. Точно такого же цвета.

Он отпил глоток и сказал:

– О Господи! Надо же, полегчало. Нет, правда, сразу полегчало.

Я промолчал.

– Так что вы там спрашивали? Как будем действовать дальше? Неужели не ясно?

– Ну, в общих чертах.

– Я посоветовал своей сестрице купить новый телевизор, новую машинку и врезать в дверь новый замок. И не тратить время на вызов полиции. А вот куда нас заведет дело Даккинен? Да никуда, пожалуй.

– Так я и думал.

– Мы и без того знаем, кто ее убил.

– Чанс? – Он кивнул. – Но, насколько я понял, у него вполне надежное алиби.

– Комар носа не подточит. Не подкопаешься. Ну и что с того? Он все равно мог это сделать. Те люди, которые утверждают, что он с ними все то время был, запросто могут и соврать.

– Так вы считаете, они врут?

– Нет. Но и поклясться, что они говорят правду, не готов. И потом, он ведь мог им и заплатить, верно? Мы ведь уже об этом говорили.

– Да.

– И если он сделал это, нам, пожалуй, его к стенке не прижать. Алиби безупречное, без сучка и задоринки. Пусть даже он купил его себе, нам все равно не доказать. Разве что повезет. Иногда такое случается. Сваливается, что называется, с неба. Ну, скажем, ляпнет кто-нибудь что-нибудь за рюмкой в баре, а рядом окажется наш человек или осведомитель. И вдруг мы узнаем нечто, чего не знали до сих пор. Но даже если и повезет, это вовсе не означает, что будет так просто распутать это дельце. Ну, а пока, честно нам скажу, особенно надрываться мы не собираемся.

Он не сказал мне ничего такого, что бы меня удивило, и все равно было в его словах нечто пугающее. Я взял бокал с пивом и стал разглядывать его на свет.

– Ведь что в нашей работе надо? – продолжал он. – Зацепиться за что-то – и можно считать, полдела сделано. Стараешься, когда есть шанс, а остальное спускаешь на тормозах. Вам известна статистика убийств по городу?

– Знаю только, что цифра все возрастает.

– Ну вот. И с каждым годом она все выше. Вообще по всем преступлениям показатели с каждым годом все выше, а снижение отмечается только по менее серьезным преступлениям, за счет того, что люди о них просто не сообщают. Ну, вроде кражи у моей сестры. Или, допустим, шли вы домой, и на вас напали и отняли деньги. Скажите спасибо, что в живых остались. Благодарите Бога.

– И все-таки что касается Ким Даккинен...

– Да пошла она, эта ваша Ким Даккинен! – воскликнул он. – Глупая маленькая сучка, проехала полторы тысячи миль, чтобы трясти задницей и отдавать свои заработанные одним местом бабки ниггеру-сутенеру! Ну и пришили ее, подумаешь, великое дело! Какого черта не сиделось ей в этой паршивой Миннесоте?

– Висконсине.

– Ну да, я хотел сказать – в Висконсине. Просто чаще всего приезжают они почему-то из Миннесоты.

– Знаю.

– В среднем за год раньше случалось около тысячи убийств. По три в день в пяти районах. Это очень высокий процент.

– Да. Достаточно высокий.

– Так вот, теперь он вырос почти вдвое. – Он подался вперед. – Но это так, ерунда. Потому что в основном это бытовуха, убийства на почве семейных скандалов. Между мужем и женой или двумя приятелями, которые надрались, маленько постреляли друг в друга, а наутро ни черта не помнят. И тут статистика почти не изменилась. Какой была, такой и осталась. Зато возросло число убийств, совершаемых людьми незнакомыми, когда убийца и жертва впервые видят друг друга. Именно эта цифра показывает, насколько опасно стало жить в этом городе. Если составить график таких убийств, то кривая взлетает, словно ракета.

– Тут вчера в Куинсе вышел один с луком и стрелами, – вставил я, – а сосед пристрелил его из вальтера.

– Да читал я! А все из-за собаки, которая забежала не, на ту лужайку, да?

– Ну, примерно так.

– Это к нашей статистике не относится. Ведь эти двое знали друг друга.

– Да.

– И все равно характеризует общее состояние дел. Люди продолжают убивать. Нет чтобы на секунду остановиться и подумать. Прут напролом и убивают! Вы когда уволились, пару лет назад, да? Так вот что я вам скажу: сейчас стало значительно хуже.

– Верю.

– Нет, серьезно. Прямо не город, а джунгли какие-то, и все звери вооружены. У каждого пистолет. Знаете, сколько разгуливает по улицам людей с оружием? Если ты честный гражданин, то должен иметь пистолет для защиты. Вот и покупаешь его, и носить при себе, а потом вдруг стреляешь. В себя, жену или соседа.

– Как тот старик с луком и стрелами...

– Да с чем угодно! И кто может запретить ему иметь пистолет? – Он похлопал себя по животу, в том месте, где за пояс брюк был заткнут револьвер. – Я должен носить вот это, – сказал он. – Таковы правила. И даже если бы их не существовало, я бы без него на улицу не вышел, нет. Иначе чувствовал бы себя голым.

– И со мной в свое время так было. Как-то привыкаешь к нему.

– А сейчас не носите?

– Нет.

– И не боитесь?

Я пошел к бару за новой порцией выпивки. Ему – все ту же водку, себе – пиво. Вернулся к столу, и Деркин одним большим глотком осушил стакан и выдохнул, издав при этом звук, который производит спущенная шина. Потом, сложив ладони чашечкой, закурил сигарету, глубоко затянулся и тут же выпустил длинную струю дыма, словно спешил избавиться от него.

– Этот несчастный город... – сказал он. – И все, что ни делай, совершенно бесполезно. – Он принялся объяснять, почему именно бесполезно. Следует изменить всю систему борьбы с преступностью, начиная с рядовых полицейских и кончая судами и тюрьмами. Ни один из законов не работает нормально, а ситуация с каждым днем становится только хуже. Сперва ты не можешь арестовать парня, потом, если тебе это удалось, нельзя его судить, и, даже получив приговор, этот сукин сын в тюрьме, как правило, не задерживается.

– Тюрьмы переполнены, – возмущался он, – поэтому суды не выносят приговоров на длительный срок, чтобы выпустить этих мерзавцев пораньше. Да и сами суды перегружены сверх всякой меры, а специальные комиссии только и мечтают, как бы добиться для них досрочного освобождения! Окружные прокуроры не спешат принимать дела к производству. Только и знают, что придираться – то не так, да это не так. Скоро для того, чтобы осудить парня, будут требовать снимок, на котором он совершает преступление... Да и то можете нажить неприятности, потому что это есть нарушение прав человека – снимать без его разрешения. И что самое главное – катастрофически не хватает полицейских! Сейчас нас на десять тысяч человек меньше, чем двенадцать лет назад. Представляете? На улицах стало на десять тысяч полицейских меньше!

– Представляю.

– А преступников – наоборот, вдвое больше. Так чего удивляться, что по улицам стало опасно ходить? И к чему это приведет? К полному развалу. Денег на полицию не хватает, на ремонт метро – тоже, ни на что не хватает. Деньги утекают из этой страны во все дырки. И знаете, где оседают? В этой вонючей Саудовской Аравии. Там эти чернозадые только и знают, что менять верблюдов на «кадиллаки», а наша страна катится под откос! – Он встал. – Моя очередь угощать.

– Нет. Я возьму. Я ваш должник!

– Ладно. Тем более, у вас завелся клиент.

Я вернулся с очередной порцией, и он спросил:

– А чего это вы такое пьете?

– Имбирное пиво.

– Так и думал. Почему не выпить чего-нибудь покрепче?

– Я, знаете ли, на днях завязал.

– Вон оно что!.. – Его взгляд прямо буравил меня, он словно оценивал сказанное. Потом поднес стакан ко рту, отпил ровно половину и со стуком опустил его на исцарапанный деревянный стол. – Вообще-то неплохая идея, – заметил он, и я подумал, что Деркин продолжает тему имбирного пива. Но тут он добавил: – Уйти из полиции. Бросить эту работу к чертовой матери! А знаете, о чем я мечтаю? О том, чтобы продержаться еще шесть лет.

– И тогда у вас будет двадцать?

– Да, ровно двадцать, – кивнул он. – Получу пенсию и пошлю все это к такой-то матери! Уберусь не только из полиции, но и из этого вонючего города.

Переберусь во Флориду, Техас, Нью-Мехико, туда, где тепло, сухо и чисто. Нет, Флорида не пойдет, там эти сучьи кубинцы все изгадили, и уровень преступности не ниже, чем у нас. К тому же они превратили это место в перевалочную базу для наркотиков. Вместе с этими гадами-колумбийцами! Вы когда-нибудь с колумбийцами сталкивались?

Я вспомнил Ройяла Уолдрона.

– Один мой знакомый говорил, что они нормальные ребята, – сказал я. – Только не надо их обманывать.

– Как же, обманешь этих сволочей! Читали про двух девочек с Лонг-Айленда? Это было месяцев шесть – восемь назад. Сестры, одной четырнадцать, второй и вовсе двенадцать. Их нашли на заброшенной бензоколонке, в подсобном помещении. Руки связаны за спиной, убиты двумя выстрелами в затылок из какого-то мелкокалиберного оружия, кажется, 12-го калибра, точно не скажу. Да и какая, черт подери, разница? – Он допил водку. – Ладно, не в том суть. Никаких следов сексуальных домогательств, ничего. Это была просто казнь. Но кому понадобилось казнить двух девчушек? И вот примерно через неделю все проясняется. Некий тип ворвался в дом, где они жили, и застрелил их мать. Ее нашли в кухне, возле плиты, на которой варился обед. Эта семья приехала из Колумбии, отец был связан с кокаиновым бизнесом, он там в последнее время просто процветает, кстати, как и еще один вид бизнеса – похищение изумрудов.

– Я думал, они живут выращиванием кофе.

– Ха! Это только прикрытие. На чем это я остановился? Так вот, где-то через месяц прикончили и отца. В столице Колумбии, как она там называется... Он надул там кого-то из своих и бежал, но они настигли его и убили, а сперва расправились с женой и детьми. Так что эти колумбийцы играют по своим правилам. Стоит перебежать им дорогу, и они убивают не только вас, но и всю вашу семью. Детишек любого возраста. Ни перед чем не останавливаются. Даже если у вас кот, или собака, или там тропические рыбки – они и их прикончат, душегубы.

– Бог ты мой!..

– Вот мафия, та всегда заботилась о семье того, кого убирали. И теперь у нас появились преступники, на совести которых – уничтоженные семьи. Хороши работнички?

– Господи!..

Упершись ладонями в стол для равновесия, он тяжело поднялся на ноги.

– Плачу сам, – заявил он. – Не желаю больше пить на деньги какого-то сутенеришки! – И, вернувшись к столу, добавил: – Это ведь он твой клиент, верно? Чанс, да?

Я не ответил, и он пробурчал:

– Черт, вы же встречались с ним не далее как вчера вечером. Он настоял на встрече. И вот ты получил клиента, имя которого не желаешь называть. Просто, как дважды два, или нет?

– Речь идет не об умножении.

– Ну, давай скажем по-другому. Что я прав и что он теперь твой клиент. И незачем делать из этого тайну.

– Ладно.

Он наклонился ко мне.

– Это он убил ее, – сказал он. – Но зачем ему понадобилось нанимать тебя для расследования?

– Может, это не он убил.

– Да ясно, как Божий день, что он, подлец! – Деркин отмахнулся, словно отметая саму возможность невиновности Чанса. – Она говорит, что хочет с ним порвать, он отвечает – хорошо, а назавтра она труп. Так что будет тебе, Мэтт. Дело ясное, как апельсин.

– Тогда вернемся к вашему же вопросу. К чему ему понадобилось нанимать меня?

– Ну, допустим, чтобы выпустить пар.

– Не понял?

– Ну, может, он думал, что если наймет тебя для расследования, тогда никто не заподозрит его в убийстве.

– Но вы-то заподозрили!

– Да.

– И все равно считаете, что он думал тем самым отвести от себя подозрения?

– Откуда мне знать, что там думал какой-то накаченный наркотой черномазый сутенер?!

– Считаете, что он принимает наркотики?

– Но должен же он на что-то бабки тратить. Не посещает же он загородные гольф-клубы и в благотворительных акциях вроде бы не участвует. Ты лучше скажи-ка мне вот что...

– Что?

– Скажи честно, ты действительно считаешь, что существует вероятность того, что он... э-э... ее не убивал? Или же это все-таки он?

– Вероятность существует.

– Чем мотивируешь?

– Ну, прежде всего тем, что он нанял меня. И вовсе не для того, чтобы, как ты выражаешься, спустить пар. Потому как никаких паров тут не наблюдается. Ты же сам признался, что не собираешься надрываться.

– Ну, ему-то об этом знать не обязательно.

Я оставил эту его ремарку без внимания.

– Давай взглянем на это дело под другим углом, – предложил я. – Допустим, я бы не позвонил в участок.

– Когда?

– Ну, в тот самый первый раз. И вы бы не узнали, что она собиралась порвать со своим сутенером.

– Если бы не от тебя, так от кого-нибудь другого узнали бы.

– Каким образом? Ким погибла, а сам Чанс вряд ли бросился бы в полицию с этим признанием. Не уверен, что кто-либо еще знал об этом. – «Разве что Элейн», – подумал я, но решил ее не впутывать. – Так что маловероятно, чтобы вам все стало известно. Во всяком случае, на самых первых порах.

– Ну и что с того?

– Да то, что бы вы в таком случае делали?

Ответил он не сразу. Сперва посмотрел на свой стакан, и на лбу прорезались две вертикальные морщины. Затем сказал:

– Понимаю, куда ты клонишь.

– Как бы вы тогда вели это дело?

– Да в точности так же, как и до твоего звонка. И сочли бы, что это – дело рук какого-нибудь психа. Хотя вроде бы теперь их так называть не положено, да? Примерно с год назад по нашему департаменту была спущена директива. Теперь мы не имеем права называть их психами. Теперь они у нас ЛНП.

– Что такое ЛНП?

– Личность с неустойчивой психикой. Выискалась какая-то задница на Сентр-стрит – нечего им там делать! Весь город так и кишит психопатами, их больше, чем орехов в торте, а эти задницы спорят, как их лучше называть! Нельзя, видите ли, оскорблять чувства этих подонков! Ладно... Короче, думаю, это ненормальный. Некий современный вариант Джека-Потрошителя. Звонит проститутке, вызывает се к себе и режет на ленточки.

– Ну, хорошо, допустим. И что же дальше?

– А дальше – сам знаешь что. Ждем, что повезет и найдется какое-нибудь вещественное доказательство. Правда, в данном случае с отпечатками пальцев полная безнадега. В этом гостиничном номере столько народу перебывало – миллион отпечатков, и не знаешь, с чего начать. Конечно, было бы очень здорово, если бы обнаружился хотя бы один четкий кровавый отпечаток и мы бы точно знали, что принадлежит он убийце, но таким подарком похвастаться не могу.

– Ну, а даже если бы и мог...

– Даже если бы и мог, одного отпечатка все равно недостаточно. Во всяком случае, до тех пор, пока у нас не появится подозреваемый. По одному отпечатку нельзя даже запросить службу в Вашингтоне. Правда, они обещают, что скоро такое будет возможно, но пока...

– Да они уже лет сто обещают!

– И никогда ничего не сделают. А если даже и сделают, то мои шесть лет к тому времени пройдут, и я буду в Аризоне. А что касается других вещдоков, думаю, придется нам подождать, пока этот псих снова не укокошит кого-нибудь. Еще парочка убийств с тем же почерком, и, рано или поздно, он лажанется, и мы его возьмем. И тогда можно будет припереть этого гада к стенке! – Он допил водку. – Ну, и его, конечно, признают ненормальным и упекут всего годика на три, а потом он выйдет и займется тем же. Но мне бы не хотелось снова браться за такое дело. Видит Бог, не хотелось бы.

Я в очередной раз отправился к бару.

Все его предубеждения, что он позволяет мне расплачиваться сутенерскими деньгами, растворились, похоже, в этой самой выпивке. Он был уже заметно пьян, если, конечно, судить по некоторым симптомам. Глаза остекленели, все движения и жесты тоже отличала некоторая остекленелость. И речь приобрела характерные признаки – говорил он громко и словно сам с собой, изредка делая вежливые паузы и переспрашивая собеседника и в то же время совершенно не слушая его.

Я бы не заметил этого, если бы выпил столько же. Но я был трезв, и, по мере того, как алкоголь все сильнее забирал его, пропасть между нами расширялась.

Я пытался направить беседу в нужное мне русло, но Деркин категорически не хотел говорить о Ким Даккинен. Он упорно сворачивал на близкую ему тему – рассказывал, как все плохо в Нью-Йорке.

– Хочешь, скажу, кто во всем виноват? – Подавшись ко мне всем телом, он понизил голос, хотя мы остались в баре единственными посетителями и никого, кроме нас и бармена, в помещении не было. – Вот что я скажу. Это все ниггеры.