Текст книги "Похождения Бамбоша"

ГЛАВА 40

Пока Людовик и Мария совершали отчаянный поступок, который должен был положить конец их горестям, Мими собиралась навестить Леона в больнице Ларибуазьер.

Как мы помним, милая девушка регулярно навещала дорогого больного, которому становилось все лучше и лучше.

Разрешение на ежедневные посещения, выхлопотанное для нее интерном, должно было скоро потерять силу, так как Леон стремительно пошел на поправку.

Девушка утешала себя мыслью, что их разлука – вопрос нескольких дней.

Она явилась в клинику в то время, когда врачебный обход уже закончился, а врачи и студенты расходились. Мими быстро дошла до корпуса, где лежал Леон, и подошла к двери его маленькой палаты. Сперва она удивилась, но тут же ее охватил панический страх, она едва не закричала – все три койки были аккуратно заправлены. Леона не было! Она попыталась успокоить себя: «Наверное, Леона перевели в другую палату. Надо его разыскать».

Мимо как раз проходила одна из дежурных сестер. Когда-то раз она с благосклонностью отнеслась к Мими, вот девушка и попросила ее дать ей сведения о Леоне.

– Но его больше нет в клинике. – Сестра удивленно воззрилась на нее.

– Как это нет? – заикаясь вымолвила Мими.

– Да, дитя мое, за ним приехали сегодня утром, за час до начала осмотра. Я думала, вас уведомили…

– Нет, мадам, я ничего не знаю. Он, наверное, тоже не знал… Иначе предупредил бы меня… О Боже! Куда теперь бежать?.. Где искать его?..

– Успокойтесь, дитя мое. Больной так просто исчезнуть не может. Мы узнаем, где он. Интерны, уже проявившие к нему столько участия, должны быть в курсе.

Мими поблагодарила и кинулась на поиски Людовика Монтиньи – она полагала, что он в клинике. Само собой разумеется, никто из коллег сегодня его не видел. В конце концов, после долгих бесплодных поисков, девушка встретила интерна, друга Людовика, в чьем отделении лежал Леон.

Встревоженная Мими стала расспрашивать, куда девался ее жених. Ожидая прямого ответа, она сразу почувствовала, что молодой человек колеблется – говорить или нет. Тревога Мими усилилась, она задрожала. На какой-то миг ей представилось, что Леон скоропостижно скончался – такое случается в результате тяжелых ранений.

Бледная как полотно, с глазами, полными слез, с бьющимся сердцем, она спросила, и вопрос прозвучал как рыдание:

– От меня что-то скрывают? Он умер?..

– О нет, мадемуазель, клянусь вам. Физически он чувствует себя как нельзя лучше… Просто его перевели в другую больницу.

– Почему перевели?

– Я не знаю… Меня в это время не было в клинике… В конечном итоге, Монтиньи даст вам нужные сведения…

– Но его нет на работе, и ко мне он не заходил.

– Знаю, знаю… Но он зайдет к вам во второй половине дня. До свидания, мадемуазель.

И юноша, испытывая все большую неловкость, поспешно откланялся. Создавалось впечатление, что он не решается сообщить бедняжке Мими какое-то ужасное известие.

В отчаянии, не зная, к кому обратиться, не будучи знакомой больше ни с кем из персонала, она, ощущая себя одинокой и всеми покинутой, машинально спустилась по лестнице, вышла во двор, миновала будку привратника и оказалась на улице.

Стараясь не привлекать к себе внимание прохожих, Ноэми Казен шла, сдерживая рыдания, и вдруг над самым ухом услышала нахальный голос:

– Говорил же я тебе, пташка, не ерепенься. Настанет и мой черед отыграться.

Девушка подняла голову и сквозь пелену слез различила рядом с собой обезьянью физиономию Малыша-Прядильщика, Гонтрана Ларами.

Инстинктивно Мими стала озираться по сторонам, ища глазами прохожих, вокруг было много людей, и она слегка успокоилась – за Малышом-Прядильщиком следовала свита, состоящая из трех подозрительных молодчиков, настоящих сутенеров или агентов так называемой полиции нравов, что, по сути, одно и то же.

Говорил Малыш-Прядильщик тоном холодной насмешки, вид имел довольный, как хищник, поживившийся кровью своей жертвы.

– Ты ходила в больницу, чтобы проведать своего силача? Но его крепко повязали и надолго упрятали за решетку.

Уже не зная, на каком она свете, девушка шла куда глаза глядят, и сердце ее сжимала тоска от самых тягостных предчувствий. Она едва ли до конца вникла в смысл слов, произнесенных Малышом-Прядильщиком. Они звучали у нее в ушах леденящей душу угрозой грядущих несчастий.

Бедное дитя подняло на мучителя взгляд, способный растрогать тигра, но в ответ услышало лишь взрыв пронзительного смеха, напоминающего визг пилы.

– Ты даже не спрашиваешь, где же он сейчас находится, твой господин Сердцеед… Этот защитник со здоровенными кулаками. Надо полагать, тебя это не интересует? Все же я тебе скажу… Так вот, жандармы арестовали его прямо на больничной койке и доставили в тюрьму. Так что в данный момент он сидит в кутузке. Сцапали они и так называемого Боско, вашего общего дружка, тоже отпетую сволочь…

При этих словах Ноэми подняла голову и издала протестующий возглас.

– Вы лжете! – вскричала она. – Да, лжете! Леон – честный человек, а в тюрьму бросают только злоумышленников!

– Чирикай, чирикай, моя птичка! Честные люди не подделывают переводных векселей и не пытаются обокрасть ближнего своего, в данном случае меня. Меня хотели нагреть на кругленькую сумму в пятьсот тысяч франков, но не тут-то было. Не стоило брезговать моими предложениями, крошка!

Слушая наглеца, Мими почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она понимала, что Леон пал жертвой какой-то адской махинации, что ему вменили в вину какое-то преступление, что он находится в камере предварительного заключения. Бедняжка задрожала всем телом. И снова ей представлялась загубленная жизнь, мать-калека и страшная нищета…

Не успела в ней после первого, едва не убившего ее удара возродиться надежда, и вот опять беда, еще более тяжкая, еще более беспощадная.

Сердце Ноэми замерло, она прижала к груди руку и почувствовала дикую головную боль, словно ее мозг пронзают раскаленные иглы.

– О Боже, – простонала она, – помилуй меня, я умираю…

Мими пошатнулась и почувствовала, как Малыш-Прядильщик подхватил ее. Уже теряя сознание, она все же расслышала гнусные слова, которые ей нашептывал мерзавец:

– А тебя как сообщницу Леона Ришара безотлагательно задержат и, передав суду, приговорят к суровому наказанию… Добрый вам путь на гвианскую каторгу, плодитесь там и размножайтесь, растите новых честных граждан. До свидания, увидимся в день суда.

Больше Мими уже ничего не слышала. Побелев как мел, она упала навзничь, глаза ее закатились.

Сопровождавшие Малыша-Прядильщика агенты подошли ближе. Один из них сделал знак экипажу, стоящему ближе всех, подъехать. Двое подняли Мими и понесли.

– Это упрощает дело, – бросил один из них, по виду – начальник. – Ни слова, ни крика, ни тени попытки к сопротивлению…

Несколько прохожих, настроенных скорее недоброжелательно, приблизились к ним. В богатых кварталах бедно одетая женщина, которую задерживает полиция, редко вызывает сочувствие.

Толстый буржуа спросил:

– Что происходит?

– Ничего особенного. Волокут в тюрьму какую-то девку. Несчастную Мими погрузили в экипаж, и старший крикнул кучеру:

– В Сен-Лазар!

Малыш-Прядильщик тоже сел в свой экипаж и, потирая руки, подумал:

«Хорошее это дело быть богатым, особенно, когда богатство помогает отомстить… Громы небесные, они запомнят, что значит напасть на Малыша-Прядильщика».

…В это же время разворачивалась драматическая сцена в особняке Березовых.

Отсутствие Марии, да еще и в такую минуту, было наконец замечено. Вначале посчитали, что в стенах дома мог произойти какой-то несчастный случай. Искали повсюду, обшарили каждый закуток. Естественно, тщетно. Допросили швейцара. Он показал, что не видел, как мадемуазель выходила, и более никаких сведений дать не может. И вскоре ни у Жермены, ни у князя Березова не осталось ни малейших сомнений: Мария предпочла бежать, лишь бы не выходить замуж.

Посреди смятения, возникшего вследствие исчезновения невесты, Жермену осенило. Ей вдруг припомнилось, как скованно вела себя сестра в присутствии барона де Валь-Пюизо, как холодна была она по отношению к своему жениху, который, казалось, был навязан ей насильно, ее самоуглубленный вид с той минуты, когда была объявлена дата их бракосочетания.

И тут княгине открылась истина: Мария влюбилась в интерна Людовика Монтиньи, она решила пожертвовать собой, чтобы обеспечить свободу маленькому Жану, счастье его отца и матери. И в последний момент бедная девочка не выдержала и сбежала.

Жермена хорошо знала свою сестру и испугалась:

– Если Мария сбежала, то лишь затем, чтоб умереть. Мишель, милый, она погибла! Скорее, скорее… надо найти ее, Боже мой, опять беда нависла над нами…

В это время башенные часы пробили половину одиннадцатого.

А бракосочетание, не состоявшееся так же, как бракосочетание Мими и Леона, было назначено на одиннадцать часов!..

Роскошный выезд – упряжка рысаков рыжей масти – остановился у ворот, створки которых тотчас же распахнулись. Экипаж въехал во двор и, красиво развернувшись, остановился на крыльце под козырьком из нешлифованного стекла.

Барон де Валь-Пюизо, облаченный во фрак, медленно вышел из кареты и, с подчеркнутой галантностью примерного сына, подал руку своей матери.

– О Боже мой, – воскликнул в отчаянии князь, – прибыл барон со своей матерью! Что я им скажу?! Честное слово, я сойду с ума!

Из замешательства его вывел строго одетый человек, в этот момент вышедший из привратницкой. По стремительным шагам, ладной фигуре, свидетельствующей о ловкости и силе, по зорким и пронырливым глазам князь узнал в нем начальника сыскной полиции, господина Гаро.

На нем был шапокляк, черный фрак, бутоньерка[76]76
  Бутоньерка – цветок (или букетик цветков), вдеваемый в петлицу.


[Закрыть] в петлице, он похож был на гостя, приглашенного на свадьбу.

Четверо сопровождавших его господ были также облачены в парадные костюмы, и от всех пятерых исходило ощущение опасности.

Взгляд месье Гаро уперся в барона, последний слегка побледнел, но тем не менее не потерял самообладания.

Тогда Гаро, слегка раздвинув лацканы фрака и показав трехцветную перевязь, резко бросил:

– Бамбош, детка, тебя повязали. Не надо шума, не надо скандалить, наших здесь много. Делай, что прикажут, иначе я применю силу.

Бандит попытался принять надменный вид, протестовать и решился даже на один из тех лихих маневров, к которым ему было не привыкать.

Его так называемая матушка, бледная, в предобморочном состоянии, дрожащая, потерянная, откинулась на подушки кареты.

Бамбош обменялся более чем красноречивым взглядом с Черным Редисом, кучером, который, заслыша полицейского, счел нужным действовать.

Рассчитывая на свою сноровку и ловкость, лжебарон оттолкнул Гаро с такой силой, что тот отлетел шага на четыре. Затем негодяй прыгнул в карету и крикнул:

– Пятьсот луидоров, если проскочишь!

Месье Гаро, ни на йоту не потеряв самообладания, достал свисток и пронзительно засвистел.

Тотчас же экипаж, стоявший против дома Березовых, перегородил ворота. Бамбош, или бывший барон де Валь-Пюизо, испустил крик ярости и хотел выскочить из кареты. Но у каждой дверцы уже стояло по человеку во фраке, нацелив на него заряженные пистолеты.

– Громы небесные! – вскричал бандит и заскрежетал зубами.

– Вот именно! – отозвался мигом подскочивший к экипажу Гаро. – И тебя сейчас увяжут, как добрую палку колбасы.

Вся эта неожиданная и весьма драматическая сцена длилась секунд двадцать, не больше.

Не успел еще князь Березов, наблюдавший за происходящим из окна второго этажа, спуститься и выяснить, что происходит, как бандит, с налившимися кровью глазами и с пеной на губах, был крепко-накрепко связан, как приговоренный к смерти.

Минутой позже скрутили Черного Редиса и по-братски втолкнули в карету к его патрону.

Чрезвычайно вежливо и обходительно месье Гаро предложил лжебаронессе выйти из экипажа и не менее вежливо попросил ее занять место в карете, преграждавшей путь.

Старая шельма отбивалась и кричала пронзительно,

как попугай.

– В тюрьму Сен-Лазар! – громогласно приказал начальник сыскной полиции.

Видя, что дело сделано и все в порядке, он повернулся к князю, выбежавшему с искаженным лицом во двор, низко ему поклонился и, не дожидаясь вопроса, заговорил:

– Надеюсь, князь, вы извините меня за то, что мы вторглись в ваши владения и арестовали злодея, который еще немного и обесчестил бы ваше семейство. У меня не было другого выхода, ведь время не ждет.

– Барон де Валь-Пюизо… Жених моей свояченицы… Но это же ужасно…

– Куда ужасней было бы, если бы брак успел состояться. Главное, что мы подоспели вовремя и предотвратили новое преступление этого негодяя, на счету которого их множество…

– О Боже всемилостивый! – воскликнул князь и высказал страшную догадку: – Неужели Мария что-то подозревала?! Господин Гаро, моя свояченица недавно куда-то исчезла. С тех пор как было объявлено о ее помолвке, бедная девочка все время была грустна… Быть может, она догадывалась…

– Нет, князь, она не могла знать, что тот, с кем вы хотите связать ее судьбу, – разбойник, совершивший множество преступлений, что это человек, под именем барона де Валь-Пюизо, натворил уйму страшных дел в парижском свете, который, раскрыв объятия, но закрыв глаза, привечает каждого проходимца… А ведь этот тип, под именем Бамбоша, был главарем банды «подмастерьев»!

– Но, господин Гаро, куда же девалась моя свояченица?!

– Должно быть, у нее был человек, к которому она была неравнодушна. Припомните всех молодых людей из вашего окружения… Позвольте мне откланяться, князь, чтобы доставить моего пленника куда следует.

– Ума не приложу… О Господи, боюсь, как бы не было поздно!..

При этой вспышке отчаяния месье Гаро почувствовал к князю сострадание, отразившееся на его мужественном лице.

– Ох, я забыл!.. А ведь мы, полицейские, должны обо всем помнить! – воскликнул он взволнованно, тоном, противоречащим его обычному бестрепетному спокойствию. – Ведь он умолял меня сообщить господину Людовику Монтиньи, врачу-интерну, что бракосочетание не состоится, что человек, именующий себя бароном де Валь-Пюизо, арестован…

– Он? Но кто же это?!

– Да этот дьявол… бродяга Боско…

При имени Людовика Монтиньи на князя как бы снизошло прозрение. Его осенило:

– Ведь это же тот, в кого влюблена Мария! Конечно же она убежала к нему!

Мишель знал адрес студента и решил безотлагательно ехать к нему. Попрощавшись с начальником сыскной полиции, занявшим место в экипаже, где сидели Бамбош, Черный Редис и два жандарма, князь опрометью кинулся к Жермене, в двух словах сообщил ей все новости, и они, не теряя ни минуты, выехали на извозчике к Людовику.

– Скорее! Скорее, друг мой! – кричала потрясенная Жермена. – Гони!

Пока Гаро вез двух злоумышленников в тюрьму, князь Михаил и княгиня, нашедшая наконец ключ к мучавшей ее загадке, мчались во весь опор на улицу Сосюр.

Покушение на жизнь Марии… Похищение Жана… Поиски, предложение руки и сердца, возвращение ребенка… Все это было делом одного разбойника. А теперь он отнял и любимую сестру… Девушка исчезла… Да, теперь Жермена понимала дьявольский план Бамбоша, и перед ее мысленным взором проходила вся череда катастроф, увенчавшихся исчезновением Марии… Княгиня в отчаянии задавалась вопросом – где сестра?! Молила: если месье Гаро не ошибается и девушка у Людовика, дай Бог, чтобы Мишель поспел вовремя!

По несчастному стечению обстоятельств Михаилу попался извозчик на едва живой лошадке. Князь пообещал кучеру двадцать франков на чай, и тот, привстав на козлах, изо всей мочи нахлестывал клячу, оставляя на ее крупе рубцы от кнута.

– Скорее! Гони! – кричал князь. – Торопись, торопись, еще быстрее!

– Эй, Вероника, пошевеливайся! – орал кучер, настегивая лошадку.

Удары кнута по ребрам лошади были гулкими, как будто колотили бочку, но бежать быстрее старая кляча не могла.

– О, громы небесные! – восклицал князь. – Да эдак мы никогда не доедем!

– Не волнуйтесь, месье! – вопил кучер, которому наконец-то удалось пустить своего дромадера[77]77
  Дромадер – одногорбый верблюд.


[Закрыть] в галоп.

И тут произошла неизбежная катастрофа.

Пробежав еще метров триста – четыреста, злополучное животное споткнулось, ноги у лошади подогнулись, и она, ломая оглобли, рухнула на бок. У князя Михаила вырвался отчаянный безнадежный крик. Он пошарил в кармане, извлек несколько луидоров и сунул их в руку извозчика.

– Не беспокойтесь! Вероника сейчас же поднимется и помчит как стрела! – голосил кучер.

Князь больше его не слушал, он выскочил из кареты и побежал, расталкивая прохожих, шарахавшихся от него как от сумасшедшего.

Лошадь рухнула на углу улиц Токвий и де ла Террас. Князь домчался до улицы Сосюр, где жил Людовик. К счастью, Мишель помнил номер дома. Подбежав к привратницкой, он спросил, задыхаясь:

– Господин Монтиньи у себя?

– Если вы хотите видеть Монтиньи-отца, мой добрый господин, то это невозможно, поскольку они с дочерью отправились путешествовать, – ответствовал консьерж.

– Нет, мне нужен сын… Людовик… Интерн…

– Он дома…

– Какой этаж?

– Четвертый. Дверь прямо. На площадке всего две квартиры…

Князь взлетел по лестнице и позвонил. Со стесненным сердцем он ожидал, что ему откроют. Из квартиры не доносилось ни звука. Князь продолжал звонить. Ничего. Не дождавшись ни единого звука, молодой человек так дернул звонок, что Шнур остался у него в руке. Он начал стучать в дверь кулаком.

– Людовик! – кричал он. – Людовик, друг мой, откройте! Умоляю вас… Это я – Мишель Березов!.. Откройте, все хорошо, уверяю вас…

В доме, всегда столь тихом, забеспокоились жильцы. Встревоженные, они открывали двери…

Наконец нервы у князя не выдержали, и он вышиб дверь плечом.

Предчувствуя самое худшее, он закричал:

– Людовик! Людовик! Ответьте же мне!

На кровати, обнявшись, лежали бездыханные Людовик и Мария…

ГЛАВА 41

Доверенное лицо Бамбоша, Лоран предъявил в особняке Ларами переводной вексель на пятьсот тысяч франков, выписанный на имя Ноэми Казен. Так как по векселю заплачено не было, Лоран объявил, что намерен этот вексель опротестовать. Дело было безотлагательное.

План Бамбоша был прост. Злодей рассуждал так: «Либо вексель будет погашен, либо нет. В первом случае я приберу деньги к рукам, и, когда выяснится, что все это липа, Мими и Леона упрячут в кутузку, а монета останется у меня. Во втором случае Мими и Леон, как бы там ни было, будут арестованы, а я, зная тайны Малыша-Прядильщика, буду его шантажировать и выкачаю кругленькую сумму, к которой он добровольно прибавит еще и пятьсот тысяч франков. Если он упрется, то узнает, что барон де Валь-Пюизо имеет теснейшие связи с Бамбошем. Ему не останется ничего другого, кроме как сдаться».

Все это было хорошо продумано и до поры до времени шло как по маслу.

Но папаша Ларами сразу же после ухода Лорана, как старый хищник, приготовил засаду.

Гонтран, сговорившийся, как мы помним, с Бамбошем, воскликнул:

– Дело в шляпе! Я им отомщу…

Он послал своему отцу телеграмму, сообщив, что никакого векселя не подписывал, что это подделка, дело рук какого-то мошенника.

Не теряя ни минуты, Малыш-Прядильщик направился из Монте-Карло в Париж. Тут ему стало известно, что у него появился двойник, который напропалую развлекается с Франсиной д'Аржан и так хорошо играет свою роль, что все окружающие принимают его за настоящего Лара-ми-младшего.

Гонтран Ларами помрачнел и, прежде чем что-либо предпринять, решил повидаться с Бамбошем.

Благодаря Черному Редису кутила безотлагательно снесся с бандитом, ожидавшим его с большим нетерпением. Бамбош был так мастерски загримирован, что Малыш-Прядильщик по-прежнему считал его не кем иным, как главарем банды. Бамбош предоставил Гонтрану самые подробные сведения, поведал о тесных дружеских узах, связывающих Боско с Мими и Леоном, и добавил:

– Я почти уверен, что это он помешал двум моим подручным позабавиться с красоткой.

Малыш-Прядильщик был в ярости.

– Он не только влез в мою шкуру и овладел моей любовницей, он к тому же стал препятствием на пути моей мести!

– Нет ничего легче, как заставить его заплатить за все оптом, – угрожающе ухмыльнулся Бамбош.

– Каким образом?

– Человек, влезший в вашу шкуру, наверняка является сообщником тех, кто изготовил подложный вексель.

– Превосходно. А голова у вас варит неплохо! Получив нужную информацию, Малыш-Прядильщик обратился за советом к отцу, в лице которого обрел преданного помощника. Старый хищник, непоколебимо отстаивающий принцип частной собственности, считал, что воров следует беспощадно покарать.

Черт побери! Когда владеешь двумя сотнями миллионов!..

В результате, действуя по наущению сына, старик написал жалобу и вручил ее генеральному прокурору. Жалоба была направлена против Боско и Леона Ришара, а также их сообщницы Ноэми Казен.

Боско был арестован, как мы уже знаем, глубокой ночью в доме Франсины д'Аржан. Схватить Леона Ришара оказалось еще проще – его просто-напросто перевезли из клиники Ларибуазьер в тюремный лазарет. Мы помним, как Малыш-Прядильщик изливал свою ненависть, издеваясь над несчастной девушкой. Наслаждаясь приведением в действие тщательно подготовленного плана мести, этот ублюдок жаждал поставить свои жертвы в то положение, при котором они не смогли бы ни защититься, ни протестовать.

Он наблюдал, как положили на носилки закутанного в одеяло смертельно бледного Леона, видел, как тот пробовал отбиваться. И в эту минуту мерзавец успел осыпать Леона грязной бранью.

Мими, арестованной, как последняя уличная девка, тоже досталось.

Теперь и Леон и Мими очутились в руках правосудия, оплетенные сетью дьявольских интриг.

В квартире Леона был произведен обыск. Комиссар, заклятый ненавистник социалистов, склонный усматривать в них корень всех зол, при виде любимых книг Леона многозначительно покачал головой. Сочетая узкий кругозор сектанта и нетерпимость ярого реакционера, он вошел в жилище рабочего, будучи заранее против него предубежденным. Полицейский осмотрел книги, ящики письменного стола и пробормотал себе под нос:

– А этот парень еще опаснее, чем я предполагал! Найдя промокательную бумагу с отпечатком текста, написанного Бамбошем, другой на его месте усомнился бы – неужто автор фальшивки до такой степени наивен, чтобы оставить подобную улику? Комиссар же был чужд сомнениям:

– Так я и знал!

Он порылся в бумагах и обнаружил поддельное письмо с проштемпелеванной маркой, подсунутое Бамбошем. Диктуя секретарю протокол, комиссар злорадно улыбался.

Привлек их внимание также пепел, на котором можно еще было разобрать несколько строк, сходных с оттиском на промокашке.

Все эти находки, вместе взятые, явились сокрушительными доказательствами преступления Леона, который, сильный сознанием собственной невиновности, громко протестовал против произвола, находясь в лазарете тюрьмы предварительного заключения.

Но, с другой стороны, рано Бамбош чувствовал себя триумфатором… Он все предусмотрел заранее. Он с такой ловкостью, с таким мастерством играл двойную роль, что ни капли не сомневался: изобличить его невозможно. Он не совершил ни единого опрометчивого шага, обдумывал все до мельчайших подробностей, не доверял никому, кроме фанатиков, слепо преданных ему, короче говоря, делал все возможное, чтобы сохранить свое зловещее инкогнито. И, на удивление, преуспел в этом.

Но тут дорогу ему перешел Боско. Боско, с его собачьим чутьем, с его хитростью краснокожего индейца, с его странным мировоззрением и безумной храбростью. И в конце концов Боско выяснил правду, о чем хитрейший из хитрых даже не подозревал…

Будучи брошен в тюрьму, бродяга не потерял голову, не стал ни протестовать, ни препираться. Он просто попросил одного из тюремщиков передать месье Гаро, что имеет для него наиважнейшую информацию. Укладываясь спать, мужчина философски изрек:

– То ты наверху, то внизу – всяко бывает в жизни… Не стоит приходить в отчаяние и портить себе кровь. Поживем – увидим.

С решительным видом человека, которому нипочем любые препятствия, месье Гаро явился в камеру к Боско и тотчас же узнал его.

– Эге, да это вы собственной персоной, бедняга! – обратился он к своему бывшему подопечному.

– Да, это я, месье Гаро. Как видите, меня засадили в кутузку, а я так толком и не знаю за что. Наверное, за то, что лицом сильно смахиваю на Малыша-Прядильщика. Такая вот история – животики надорвать можно, месье Гаро.

– Выкладывайте факты. Ведь вы меня вызвали сюда в такой час не для того, чтобы поболтать?

– Совершенно верно. Слово – серебро, а молчание – золото. Итак, вы хотели бы изловить главаря «подмастерьев»?

– Что за вопрос! Еще бы не хотел! – Начальник сыскной полиции подавил дрожь радостного предчувствия.

– Ну так нет ничего легче!

И Боско на своем уличном жаргоне рассказал о том, как он внедрился в банду, о том, какие приключения выпали на его долю, о своих блужданиях в подземелье, о побеге – словом, обо всем. Он называл пароли, явки, условные сигналы и наконец вымолвил имя: Бамбош!

– Где его можно найти? – спросил сыщик Гаро, горя желанием немедленно задержать бандита, терроризировавшего весь Париж.

– Это проще простого! Как раз сегодня он женится.

– Что?!

– Да, этот гусь женится на сестре княгини Березовой и берет в приданое целый воз миллионов.

– Вы что, надо мной смеетесь?! Или у вас с головой не в порядке?!

– Я и в мыслях не имел насмехаться над вами. Да и котелок у меня пока еще варит. Я докажу вам, а впоследствии вы и сами в этом убедитесь, что предводитель «подмастерьев» и барон де Валь-Пюизо – одно и то же лицо.

И Боско выложил такие убедительные подробности, такие неопровержимые факты, что начальнику сыскной полиции не оставалось ничего другого, кроме как поверить.

Трюк с двумя выходами из особняка показался ему очень остроумным, и он решил извлечь из него выгоду.

Наконец Боско назвал ему имя фальшивой баронессы де Валь-Пюизо, которую «сын» окружал нежной и почтительной заботой.

– Эту старую шельму в последние годы Империи называли Глазастой Молью. У вас в префектуре наверняка заведено на нее дело, поищите.

Пока Боско говорил, месье Гаро делал торопливые заметки в блокноте.

Когда рассказ был окончен и начальник сыскной полиции получил полную и исчерпывающую информацию, он удалился, намереваясь посоветоваться с председателем суда.

Перед уходом он поблагодарил Боско, пообещал не забывать о нем и заверил, что высоко ценит услугу, оказанную им всему обществу.

И тут Боско обратился к нему с просьбой:

– Раз вы считаете, что я оказался вам полезен, соблаговолите в свою очередь оказать услугу мне. Предупредите обо всем рассказанном моего благодетеля – Людовика Монтиньи, студента-медика, проживающего на улице Со-сюр. Он любит ту девушку, на которой собирается жениться барон де Валь-Пюизо, и она отвечает ему взаимностью. Я боюсь, как бы не произошло какого-нибудь несчастья… Умоляю вас, месье Гаро, как только двери тюремной камеры захлопнутся за Бамбошем, тотчас же известите Людовика, что этот брак расстроился…

Начальник сыскной полиции дал обещание выполнить просьбу Боско и, переговорив с тюремными надзирателями, ушел.

Оставшись в одиночестве, Боско размышлял: «Что ж, мне приходится расплачиваться за битые горшки. Но в этом ничего страшного нет. Как только Бамбоша схватят, ни мне, ни моим друзьям опасаться будет нечего. Меня будут вынуждены выпустить – ведь я ничего предосудительного не сделал. И хорошо бы поскорей – эта койка отнюдь не так удобна, как постель Франсины».

Остальное читателю уже известно.