Текст книги "Шпионка Гарриет"

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда на следующий день Гарриет начала свой шпионский маршрут, она решила сначала заняться Робинсонами, поскольку накануне видела, что им доставили огромный ящик. Ей не терпелось узнать, что же в ящике. Робинсоны всегда были в плохом настроении перед тем, как что-нибудь приобрести, и на этот раз они уже целую неделю были не в духе, поэтому она догадалась, что намечается грандиозная покупка.

Она пробралась под окно. Да, там был ящик. Он стоял посреди гостиной. «Как же они его сюда затащили?», – подумала она. Ящик был такой большой, что еле-еле прошел в дверь. Миссис Робинсон плясала вокруг ящика в полном восторге. Мистер Робинсон подпрыгивал на одной ноге. Рабочий начал распаковывать ящик.

– Потрясающее достижение, – воскликнул мистер Робинсон.

– Такая радость, такая радость, – кружилась миссис Робинсон.

– Подожди, пока…

– Только подумай, что они…

Они были так взволнованы, что даже не трудились говорить связно. Рабочий не обращал на них никакого внимания. Он упорно и шумно возился с ящиком, пока, наконец, не открыл переднюю стенку. Гарриет затаила дыхание. Ничего не было видно, только опилки. «Ну, конечно, – подумала Гарриет, – есть от чего прийти в восторг». В полном упоении, оттолкнув рабочего, миссис и мистер Робинсон неистово разгребали опилки.

– Вот, вот! – вскрикнула миссис Робинсон. Тут показалась самая странная вещь, какую Гарриет когда-либо доводилось видеть. Это была огромная, просто огромная – шесть футов высотой[17]17
  Шесть футов приблизительно равны 183 см.


[Закрыть] – деревянная скульптура толстого, раздраженного, весьма несимпатичного младенца. Младенец был одет в чепчик и огромное белое платьице, на ногах – вязаные пинетки. Это была девочка с совершенно круглой, вырезанной из мясницкой колоды головой, напоминающей колонну из зернистого камня с прорезанными в ней чертами лица. На ней был надет подгузник. Она сидела, вытянув вперед толстые ножки, а в толстых ручках, заканчивающихся еще более толстыми ладошками, держала на удивление крошечную мать. Гарриет просто остолбенела.

Миссис Робинсон восклицала, прижав руку к сердцу: «Она просто гений».

Это было уже слишком даже для рабочего, который больше не стал сдерживаться и довольно грубо спросил:

– Кто?

– Как кто, скульптор. Она потрясающа… она гениальна… просто сияющая звезда на небосклоне.

– Это сделала дама?

– Если вы закончили… – напыщенно сказал мистер Робинсон.

– Да, да, я только хотел убрать мусор. Где вы хотите ее… это?..

– Дорогая, я все же думаю, пусть это будет угол за дверью, тогда она не будет видна сразу же. А если смотреть с кушетки, она будет в комнате главной, понимаешь?

– Это уж точно, – заметил рабочий, сгребая ладонями стружки и заталкивая их обратно в ящик.

– Будьте так добры, уберите тут без ваших комментариев, – обиженно заявил мистер Робинсон.

Пофыркивающий рабочий оттащил младенца в угол и убрал ящик.

Когда Гарриет уходила, мистер и миссис Робинсон стояли, держась за руки, в безмолвном восторге глядя на скульптуру.

Гарриет вышла на улицу и записала в блокноте:

ОЛЕ-ГОЛЛИ БЫЛА ПРАВА. СУЩЕСТВУЕТ СТОЛЬКО СПОСОБОВ ЖИТЬ, СКОЛЬКО ЛЮДЕЙ НА ЗЕМЛЕ. ПОСМОТРИМ, ЧТО ОНА СКАЖЕТ, КОГДА УЗНАЕТ ПРО СТОПУДОВОГО МЛАДЕНЦА. ОЙ, Я СОВСЕМ ЗАБЫЛА.

Она прервалась на минутку и уставилась куда-то в пространство.

КОГДА КТО-ТО УЕЗЖАЕТ, ВСЕГДА ЕСТЬ ЧТО-ТО, ЧТО ТЫ ИМ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ. ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ ИМ ЧТО-ТО, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПОСЛЕ. НО ОЛЕ-ГОЛЛИ НЕ УМЕРЛА.

Она с треском захлопнула блокнот, ощущая что-то похожее на ярость. Потом вскочила и направилась туда, где жило семейство Дей Санти. В магазине ничего особенного не происходило, и она прокралась на задний двор понаблюдать за Малышом Джо Карри.

Он сидел в окружении такого количества еды, какого хватило бы на прокорм взвода морской пехоты в течение недели. Он весело чавкал. Гарриет попыталась угадать, приходили ли уже дети. Вдруг в магазине зазвенел телефон. Малыш Джо с виноватым видом стал на всякий случай прятать свою снедь, но тут из магазина раздался вопль, от которого леденела кровь. У Малыша Джо от испуга изо рта выпал кусок хлеба. Гарриет рванулась посмотреть, что происходит.

Мама Дей Санти в полуобморочном состоянии повисла на Бруно, но при этом ей как-то удавалось кричать, словно умирающей оперной диве:

– Ecco, ecco, он убит… все пропало… Dio… Dio[18]18
  Ecco– вот он, Dio – Боже,eccola– это он,ti calma– успокойся,evidentemente– очевидно (итал.).


[Закрыть].

– Нет, Мама, это просто несчастный случай… – начал Бруно, беспомощно глядя на Папу Дей Санти, который вешал телефонную трубку.

– Мертв, убит, грузовик разбит вдребезги, eccola… Dio… Dio… mio figlio… – тут она наконец упала в обморок.

Казалось, что Бруно не сможет удержать этот немалый вес, и Папа Дей Санти поспешил ему на помощь, крича:

– Мама, Мама, грузовик не разбит вдребезги, Фабио не разбился, ничего не разбито, только его голова будет разбита, когда он вернется… Крыло грузовика… это все, только крыло.

Синьора Дей Санти немедленно пришла в себя и стала метаться по магазину, неистово размахивая руками и что-то крича по-итальянски. Покупатели стояли вокруг как замороженные. Она металась туда и сюда, туда и сюда, пока наконец с огромной скоростью не выскочила в кладовку, где обнаружила Малыша Джо все еще дожевывавшего огурец.

– Ecco… неплохо, ворует прямо из-под носа… – одной рукой она сгребла всю еду, другой схватила Малыша Джо за ухо и потащила его обратно в магазин. Семья стояла, открыв рты. Покупатели, наконец, пришли в себя и стали пробираться к дверям, чувствуя, что с них уже достаточно.

– Мама, Мама, ti calma… – начал Папа Дей Санти, но видя доказательства преступления, сам начал кричать какие-то неразборчивые, но ужасно звучащие слова.

– Папа, – старался перекричать его Бруно, – где Фабио? Он ранен? Он в больнице?

– Он? Он? С НИМ все в порядке. Evidentemente. Что с ним может случиться? Это ГРУЗОВИК! ГРУЗОВИК разбит, – выпалил Папа Дей Санти и снова начал орать на малыша Джо. – Уволен! Ты уволен!! У нас тут не ресторан!!!

Внезапно дверь магазина звякнула, потом захлопнулась, и воцарилось полное молчание. Все уставились на вошедшего Фабио. На лбу у него был прилеплен крохотный кусочек пластыря.

– Мой СЫНННННН! – закричала Мама Дей Санти и рванулась к нему. – Ты РАНЕНННННН! Он ранен. Папа, смотри, он ранен, – она так стремительно бросилась к нему, что Фабио пришлось прижаться к двери.

– Это ничего. Мама, ничего, – улыбаясь, проговорил он.

Она выпрямилась, с минуту пристально вглядывалась в него, а потом дала сыну полновесную пощечину.

– Твой ОТЕЦ голыми руками зарабатывал на этот грузовик, ТЯЖЕЛО работал, не так, как ты, ТЯЖЕЛО. Понял?

Все семейство благоговейно смотрело на нее, Гарриет тоже. Фабио побагровел, слезы брызнули у него из глаз.

– Мама… – начал он.

– Ты мне не мамкай. Ты мне не сын больше… не сын, – она подняла палец к потолку. – С этого… дня… и…

– Мама, – прервал ее Папа Дей Санти, – не надо. Пока не надо. Давай еще посмотрим. Давай посмотрим, что мальчик хочет сказать.

Гарриет сгорала от любопытства.

Фабио бросил на отца благодарный взгляд. Он был ужасно смущен. Он порылся в карманах, нашел старую смятую сигарету и засунул ее в рот. Она была сломана пополам.

«Может быть, – подумала Гарриет, – он не умеет разговаривать без сигареты во рту».

Все семейство смотрело на него. Он склонил голову, как бы прося прощения, а затем тихо начал:

– Я не хотел вам пока еще говорить… Я… Папа… – он грустно взглянул на отца. – Я не могу… Ничего не поделаешь… Я просто не хочу заниматься торговлей овощами. Это не твоя вина. Это просто… не могу быть заперт весь день в магазине… Не могу… это не для меня… поэтому я, – он набрал полную грудь воздуха, – я нашел другую работу.

– Ты ЧТО? – хором произнесли Папа и Мама Дей Санти.

– Я нашел… я нашел другую работу. Только одно… для этой работы нужна машина… я коммивояжер.

«Похоже, что он боится», – подумала Гарриет.

– Ну и ну, – Папа Дей Санти был в полнейшем изумлении. Потом на его лице показалась широчайшая улыбка.

– Сын, ты работаешь? – похоже, что Мама Дей Санти намеревалась снова потерять сознание.

– Да, Мама, – и взглянув на отца, Фабио широко улыбнулся. – Я работаю.

– Святая Мария, – Мама Дей Санти снова упала в обморок. Бруно подхватил ее.

Папа Дей Санти, издавая всевозможные восклицания, хлопал сына по спине, как казалось Гарриет, довольно сильно. Все собрались вокруг, за исключением Малыша Джо, который воспользовался моментом, чтобы стянуть кусок сыра.

Гарриет прокралась обратно на улицу, села и записала в блокноте:

ОЙ-ОЙ-ОЙ, ЛУЧШЕ, ЧЕМ КИНО. ТАКОЙ СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ, ЧТО МНЕ ПРОСТО НЕ ВЕРИТСЯ. СПОРИМ, ФАБИО, КАК ОБЫЧНО, ЗАДУМАЛ ЧТО-ТО НЕ СТОЛЬ УЖ ХОРОШЕЕ. ДА, ВЕДЬ ОН ЖЕ НЕ СКАЗАЛ, НА КОГО ОН РАБОТАЕТ КОММИВОЯЖЕРОМ. ИНТЕРЕСНО, ЧТО ОН ПРОДАЕТ? НАДО БУДЕТ ЗАВТРА ВЕРНУТЬСЯ И ПОСМОТРЕТЬ, ЧТО СЛУЧИТСЯ С МАЛЫШОМ ДЖО.

Гарриет направилась к дому Гаррисона Витерса. Она заглянула в чердачное окошко. Гаррисон Витерс сидел за рабочим столом, но не работал. Он глядел в окно. На лице его было невероятно грустное выражение, грустнее и представить себе нельзя. Девочка долго-долго смотрела на него, но он даже не пошевельнулся.

Она пробралась к другому окну. Тут она увидела такую странную картину, что чуть не свалилась с крыши. Она увидела пустую комнату. Ни одной кошки. Она вернулась к первому окну, посмотреть, может, она не заметила кошек в другой комнате. Нет, ни там, ни на кухне.

Она присела на корточки. «Они до них добрались, – подумала девочка. – В конце концов добрались». Она снова наклонилась, чтобы посмотреть на его лицо. Она глядела долго-долго. Потом села и записала в блокнот:

БУДУ ПОМНИТЬ ЭТО ЛИЦО, ПОКА ЖИВУ НА СВЕТЕ. ВСЕ ЛЮДИ ТАК ВЫГЛЯДЯТ, КОГДА ЧТО-ТО ТЕРЯЮТ? Я НЕ ИМЕЮ В ВИДУ, КОГДА ТЕРЯЮТ ЧТО-НИБУДЬ ВРОДЕ ФОНАРИКА. Я ИМЕЮ В ВИДУ, ЧТО ЛЮДИ ТАК ВЫГЛЯДЯТ, КОГДА У НИХ НАСТОЯЩАЯ ПОТЕРЯ.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Гарриет была так расстроена, что даже не пошла больше работать. Вечером после ужина она решила поупражняться в том, как быть луковицей, и прежде всего стала падать на пол, каждый раз с ужасным шумом. Идея была такая – упасть, будто катишься вниз наподобие луковицы, потом покататься по полу, сделать несколько кругов, замедлить и остановиться, как бы это сделала луковица, которую бросили на стол. Катаясь кругами, Гарриет натолкнулась на стул и уронила его.

Мать вошла в комнату и посмотрела на девочку, придавленную стулом.

– Что ты делаешь? – довольно спокойно спросила она.

– Пытаюсь быть луковицей.

Мама подняла стул, но Гарриет даже не пошевельнулась – так она устала.

– А что значит весь этот шум, который ты устроила?

– Говорю тебе, я пытаюсь быть луковицей.

– Очень шумная луковица.

– Ничего не поделаешь. У меня еще не получается, как надо. Мисс Берри сказала, что когда я научусь, шума не будет.

– А, это для рождественского представления… да?

– Не думаешь же ты, что я пытаюсь быть луковицей по собственному желанию?

– Пожалуйста, не груби, дорогая. Встань и покажи мне, что ты намерена делать.

Гарриет встала и снова упала, затем покатилась и каталась кругами, пока не закатилась под кровать, откуда вылезла, вся покрытая пылью.

Миссис Велш была в ужасе.

– До чего неряшливая прислуга. Завтра же ее уволю, – она посмотрела на Гарриет, которая собиралась снова упасть. – В жизни не видела более неуклюжего танца. Это мисс Берри тебе велела?

– Мисс Берри велела быть луком. ЭТО Я ПРИДУМЫВАЮ ТАНЕЦ, – подчеркнуто сказала Гарриет.

– А, – как-то неопределенно отозвалась мать.

Гарриет упала снова, на этот раз почти докатившись до двери в ванную.

Вошел мистер Велш.

– Что это вы тут делаете? Звук такой, будто кто-то боксирует с грушей.

– Она пытается быть луковицей.

Родители стояли и наблюдали, как Гарриет падала снова и снова. Мистер Велш вынул трубку изо рта и стоял, скрестив руки.

– Согласно Станиславскому, ты должна почувствовать себя луковицей. Ты чувствуешь себя луковицей?

– Ни в малейшей степени.

– Ну и ну. Чему их теперь учат в школе? – рассмеялась миссис Велш.

– Нет, я серьезно. Где-то в городе наверняка есть целая школа, где как раз в эту минуту все катаются по полу.

– Я никогда НЕ ХОТЕЛА быть луком, – прокричала Гарриет с пола.

– Это хорошо. Как ты думаешь, сколько в наши дни пишется пьес с участием луковиц? – расхохотался мистер Велш. – Не могу себе представить, чтобы ты хотела быть луковицей. По правде сказать, я не уверен, что лук хотел бы быть луком.

Миссис Велш улыбнулась:

– Экий ты умный. Посмотрим, как бы у тебя получилось падать как луковица.

– Надо попробовать, – сказал мистер Велш, отложил трубку и с тяжелым стуком упал на пол.

– Дорогой, ты не ушибся?

Мистер Велш лежал на полу.

– Нет, – тихо сказал он, – но это не так легко, как кажется. – Он продолжал лежать на полу, шумно дыша. Гарриет упала еще разок, просто за компанию.

– Почему бы тебе не встать, дорогой, – миссис Велш обеспокоенно склонилась над мужем.

– Я пытаюсь почувствовать себя луковицей. Уже получилось ощутить себя зеленым луком.

Гарриет тоже пыталась почувствовать себя луковицей. Она крепко зажмурилась, обхватила себя руками, подтянула колени к животу и принялась кататься по полу.

– Гарриет, что случилось? Ты заболела? – подбежала к ней миссис Велш.

Девочка все каталась и каталась по комнате. Это было совсем не так плохо – чувствовать себя луком. Она наткнулась на смеющегося отца, не стала больше жмуриться и улыбнулась ему.

Отец тоже весьма серьезно почувствовал себя луковицей и принялся кататься по комнате. Гарриет внезапно вскочила и начала писать в блокноте:

ИНТЕРЕСНО, КАК ЭТО БЫТЬ СТОЛОМ ИЛИ СТУЛОМ, ВАННОЙ ИЛИ ДРУГИМ ЧЕЛОВЕКОМ? ИНТЕРЕСНО, ЧТО БЫ ОЛЕ-ГОЛЛИ ОБ ЭТОМ СКАЗАЛА? ОЛЕ-ГОЛЛИ ПОХОЖА НА ПТИЦУ С ЗУБАМИ. ДУМАЮ, ЧТО Я СЛЕГКА ПОХОЖА НА ЛУКОВИЦУ. ТАК ХОТЕЛОСЬ БЫ, ЧТОБЫ ОЛЕ-ГОЛЛИ ВЕРНУЛАСЬ.

Гарриет была настолько поглощена писанием, что совершенно забыла о родителях. Когда она в конце концов захлопнула блокнот и оглянулась, она увидела, что они еще стоят в комнате и как-то странно смотрят на нее.

– Что ты такое делала, дорогая? – спросила миссис Велш как бы между прочим.

– Записывала кое-что в блокнот, – Гарриет почувствовала себя неловко. Они так странно на нее смотрели.

– Да? А можно посмотреть?

– Нет! – почти прокричала девочка, а затем более спокойно добавила. – Конечно нет, это же секрет.

– О! – обиженным тоном сказал отец. «Что такое с ними произошло? – подумала Гарриет. – Они прямо-таки уставились на меня».

– Это что-нибудь для школы, дорогая? – спросила мать.

– Нет, – ответила Гарриет, чувствуя себя еще более неловко. "Почему они так глядят на нее? "

– Я немножко устала, дорогой. Не пора ли ложиться спать? – обратилась миссис Велш к мужу.

– Ага, я тоже, – сказал он, подбирая трубку.

«Почему они себя так ведут? – думала Гарриет. – Можно подумать, что я сделала что-то смешное. Оле-Голли никогда так себя не вела».

Родители поцеловали ее на ночь, но как-то рассеянно, и вышли из комнаты. Она снова потянулась за блокнотом и только принялась писать, как услышала отца, сказавшего приглушенным голосом: «Да, я прямо почувствовал, что совершенно не знаю свою собственную дочь». Миссис Велш ответила: «Мы должны попытаться узнать ее получше теперь, когда мисс Голли нет».

В полном недоумении Гарриет записала в блокнот:

ПОЧЕМУ БЫ ИМ ПРОСТО НЕ СКАЗАТЬ, ЧТО ОНИ ЧУВСТВУЮТ? ОЛЕ-ГОЛЛИ ГОВОРИЛА: «ВСЕГДА ГОВОРИ ТО, ЧТО ЧУВСТВУЕШЬ. ВЗАИМНОЕ НЕПОНИМАНИЕ РАНИТ СИЛЬНЕЕ, ЧЕМ ЧТО-НИБУДЬ ЕЩЕ». РАНИЛО ЭТО МЕНЯ? НЕ ДУМАЮ. Я ПРОСТО ЧУВСТВУЮ СЕБЯ КАК-ТО СТРАННО.

Ложась в постель, она почувствовала себя еще более странно.

На следующий день Гарриет по пути в школу опять почувствовала себя ужасно раздраженной. Спорти и Джени подбежали к ней, когда она подходила к школе, и сказали, что собираются после уроков заняться своими танцами у Джени. Хочет ли она тренироваться вместе с ними? Она ответила «да» таким раздраженным тоном, что они в недоумении уставились на нее. Потом, когда она, затрудненно дыша, буркнула: «Не обращайте на меня внимания», они уже совсем не знали, что делать. Входя в школу, она бросила через плечо: «Приду после шпионского маршрута».

После школы Гарриет решила попробовать пойти к миссис Пламбер, хотя знала, как ужасно это рискованно. Она подождала, пока служанка уйдет из кухни, затем шмыгнула в подъемник для посуды. Сердце девочки билось так громко, что ей казалось, его слышно на весь дом. Она тихонько потянула за веревки. Сначала все шло гладко, но когда она добралась до второго этажа, раздался страшно громкий скрип. Она в ужасе застыла, не осмеливаясь даже дышать. Затем послышались голоса.

– Невозможно… совершенно невозможно, – исполненный тревоги шепот миссис Пламбер доносился из груды подушек. – Надин! – позвала она служанку. – Надин! – душераздирающий крик опять превратился в шепот.

– Да, мэм, – Гарриет видела, что служанка в ожидании стоит у кровати. Миссис Пламбер приподнялась, похожая на клекочущего орла. – Надин, этого не может быть, не может бы-ы-ы-ы-ыть, – она откинулась назад, утонув в розовых подушках.

– Доктор велел, мэм.

Из подушек донеслось:

– Прикована… к… постели… – голос был еле слышен, – до… конца… жизни. – Раздался жалобный плач.

«Ой-ой-ой, – подумала Гарриет, вдруг страшно заволновавшись и исполнившись симпатии к миссис Пламбер. Она ведь хотела быть в постели».

Девочка чуть двинулась, чтобы открыть блокнот, и начала писать:

НЕУЖЕЛИ ОЛЕ-ГОЛЛИ ПРАВА? НЕУЖЕЛИ И ВПРЯМЬ ТАК УЖАСНО ПОЛУЧИТЬ ТО, ЧЕГО ХОЧЕШЬ? Я ХОЧУ БЫТЬ ПИСАТЕЛЕМ, И Я БУДУ НЕ Я, ЕСЛИ БУДУ НЕСЧАСТНА, КОГДА СТАНУ ПИСАТЕЛЕМ. НЕКОТОРЫЕ ЛЮДИ ПРОСТО НЕСПОСОБНЫ ДУМАТЬ НАПЕРЕД.

В эту минуту раздалось ворчливое бормотание миссис Пламбер:

– Что это? Что это такое?

Гарриет глянула в щелку и увидела, что обе смотрят прямо на нее. Она застыла в немом ужасе. Они ее увидели! Ей показалось, что все вокруг замерло, как на фотографии.

– Там ничего нет, мэм.

Конечно, они ее не видели. Они же не могли видеть сквозь стены.

– Там что-то есть! Я слышала, как оно скребется. Как мышь… как крыса…

– Не думаю, – Надин решительно направилась к подъемнику и потянула дверцу. Увидев девочку, она отпрыгнула и дико завопила.

Гарриет дернула за веревки. Но Надин тут же пришла в себя и остановила подъемник, как только он начал двигаться.

– А ну, вылезай отсюда, – грубо сказала она и вытащила Гарриет, рванув девочку так, что та приземлилась прямо к ногам служанки.

– Что это такое? – пронзительно завопила миссис Пламбер.

– Ребенок, мэм, – отвечала Надин, крепко держа Гарриет за капюшон куртки.

– Убери… убери… убери ее отсюда… Только ребенка мне сейчас не хватало! – она бессильно откинулась на подушки.

Надин вздернула Гарриет на ноги и потащила из комнаты и вниз по лестнице. Хотя ее ноги беспомощно волочились по полу и в голове все мешалось от страха, она все же сделала мысленно несколько заметок о том, как дом выглядит изнутри.

– Ну вот, – сказала Надин, выталкивая ее за дверь, – скатертью дорожка. Гляди, если еще раз здесь поймаю!

Гарриет обернулась и увидела, что Надин ей подмигивает. Чувствуя себя совершенно нелепо, девочка пустилась бежать. Она бежала всю дорогу до дома. Там она села на ступеньки перед входной дверью и долгое время шумно отдувалась. «В первый раз за три года шпионства меня поймали», – подумала она. Когда дыхание к ней вернулось, она открыла блокнот.

ШПИОН НЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ ПОЙМАН. ЭТО САМОЕ ВАЖНОЕ ДЛЯ ШПИОНОВ. Я НИКУДЫШНАЯ ШПИОНКА. КОНЕЧНО, ОТКУДА МНЕ ЗНАТЬ, ЧТО ОНА ЭТО СДЕЛАЕТ. НО ЭТО НЕ ОПРАВДАНИЕ. Я ВЕДЬ ЗНАЛА, ЗНАЛА НАВЕРНЯКА, ЧТО ИДТИ ТУДА СЛИШКОМ ОПАСНО.

Гарриет сидела, уныло глядя на парк, уставившись на черные деревья, и по щеке ее скользнула слезинка. Она записала:

ОЛЕ-ГОЛЛИ НАВЕРНЯКА БЫ ЧТО-НИБУДЬ ОБ ЭТОМ СКАЗАЛА. И К ТОМУ ЖЕ ЭТИ ЛУКОВИЧНЫЕ ДЕЛА ВЧЕРА.

Она захлопнула блокнот и снова почувствовала себя ужасно несчастной. Она решила пойти к Джени потренироваться, хотя совершенно не ощущала никакого желания кататься по полу.

Придя туда, она обнаружила Пинки Уайтхеда и Карри Андрюс. Она подошла к Джени и прошептала на ухо:

– А ОН что тут делает? Мне только Пинки сегодня не хватает.

– Так уж получилось, – извиняющимся тоном отозвалась Джени. – Карри танцует в середине, а Спорти и Пинки – две индюшачьи ножки. Им НУЖНО всем вместе тренироваться.

– Ну-ну, – Гарриет вдруг ужасно разозлилась. – Мне это НЕ НРАВИТСЯ.

Джени удивленно на нее посмотрела:

– Что это значит – тебе не нравится?

– Просто не нравится, и все, – загадочно ответила Гарриет и отошла. Через пару минут она заметила, как раздраженно Джени на нее смотрит, но оттого, может быть, что, катаясь по полу, Гарриет почти врезалась в лабораторный стол. Джени пыталась быть кабачком, то есть просто лежала плашмя на полу, время от времени немножко подпрыгивая, как кабачок, который жарят на сковородке.

– Просто ужасно, – противным голосом заявила Гарриет.

– Что ты сказала? – раздалось с пола, оттуда где лежала Джени.

– Выглядит, будто у тебя отрыжка.

Спорти и Пинки, делавшие стойку на руках по обе стороны от скрючившейся пополам Карри, так и рухнули от хохота.

– Не знаю, над чем уж ты смеешься, Спорти, ты-то сам смотришься совершенно нелепо, – Гарриет внезапно поняла, что у нее гнуснейшее настроение.

Спорти так и выпучил на нее глаза, а потом произнес:

– А ты думаешь, на что ты похожа, когда по полу катаешься?

– Я ПОХОЖА НА ЛУКОВИЦУ, – закричала Гарриет, и тут же почувствовала себя так плохо, что готова была в любую секунду разреветься как младенец. Она вскочила и бросилась из комнаты и уже на лестнице услыхала, как Спорти спросил: "Какая муха ее сегодня укусила? "

А Джени ответила: «Она сегодня невыносимая злюка».

Гарриет помчалась домой, ворвалась в свою комнату, повалилась на кровать и заревела во всю мочь.

Ночью ей приснился невообразимый кошмар. Оле-Голли каталась по полу и каркала, как ворона. Она все время наступала на Гарриет, и Гарриет приходилось убегать от нее. Глаза у Оле-Голли были в красных ободках и сияли голубым огнем. Лицо ее покрывали черные перья, а вместо носа был огромный клюв, полный зубов. Гарриет закричала во сне. Но она, вероятно, кричала не только во сне, потому что пришла мама и держала ее за руку, пока она снова не заснула.

Утром перед школой она записала в блокноте:

ЧТО-ТО УЖАСНОЕ ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ. Я ЭТО ЗНАЮ. КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА Я ВИЖУ ВО СНЕ КОШМАРЫ, МНЕ ХОЧЕТСЯ УЕХАТЬ ИЗ ГОРОДА. И МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ЧТО-ТО УЖАСНОЕ ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ. А ЭТО БЫЛ САМЫЙ СТРАШНЫЙ КОШМАР В МОЕЙ ЖИЗНИ.