Текст книги "Сущность зла"

– Я взяла это на заметку. Но off the record?[69]69
  Вне записи (англ.).


[Закрыть]

– Я трепещу, Мэдди.

– После того, чего вы добились в ваших сериях «Команды роуди»? Один из двух чудо-мальчиков, которым завидует все восточное побережье? Трепещет на премьерном показе?

– Люди слишком много всего наплели вокруг этого дела. Некоторые мои раны до сих пор кровоточат. – Я старался не замечать огонька, который зажегся в глазах Мэдди. – К счастью, моя жена со мной рядом. Ее поддержка неоценима, но то, что произошло… – Мой голос пресекся. – В общем, сама увидишь.

Мэдди осушила бокал, не отводя от меня взгляда.

– Увижу, без сомнения.

– А теперь, если…

Мэдди удержала меня. Не пальцы, когти вцепились мне в бицепс.

– Вижу, что твоя прелестная женушка скоро шею свернет, стараясь сделать вид, будто ее не интересует наш маленький тет-а-тет, но задержу тебя еще на секунду. Я не вижу здесь никого из Спасательной службы Доломитовых Альп. Не знаешь, почему их нет?

Удар ниже пояса.

Ведьма знала, куда бить, и не пожалела силы. Не зря ее пера боялось все восточное побережье, да и западное тоже, по ее словам.

Меня спасло наступление союзников. Крошечный отряд легкой кавалерии ростом метр тридцать.

Клара, не обращая внимания на мою собеседницу, потянула меня за брюки, подняв кверху личико:

– Дядя Майк говорит, что нам пора идти. Начинается.

«Wer reitet so spat durch Nacht und Wind?»

[70]70
  «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?» Первая строка баллады Гёте «Лесной царь». Перевод В. Жуковского.


[Закрыть]

1

Не помню, что мне снилось, но, видимо, что-то ужасное, ибо, когда я проснулся, подушка вся промокла от слез и голова болела до спазмов, до судорог. Пришлось закрыть глаза и подождать, пока мир снова встанет на свою ось.

Я порядком выпил после просмотра нашего документального фильма. О том, что было после показа, не помню почти ничего.

Финальные титры, мрачные, бесконечные, под конец – «памяти отважных героев Спасательной службы Доломитовых Альп посвящается», и аплодисменты, сначала робкие, затем оглушительные.

Майк вертит головой, оглядывается с облегчением, а я думаю, что этот плеск не что иное, как хохот Бестии. Аннелизе целует меня, затем склоняется к Кларе, утешить ее: девочка вся в слезах, волосы растрепаны.

Не знаю, виной тому аплодисменты или вид дочери, которая плакала в объятиях жены, но факт остается фактом: когда Мэдди Грейди вложила мне в руку одного из своих марсиан, я выпил коктейль залпом.

Дальше все покатилось под гору.

От обратного пути в Зибенхох в памяти остались какие-то проблески. Остановка перед отелем, где Майк с Линдой собирались провести остаток вечера. Дорога, погруженная во тьму, силуэт шофера на фоне подсвеченного фарами ветрового стекла, Клара, спящая на коленях у Аннелизе; жена, терпеливо отвечающая на пьяные вопросы, смысла которых я не помнил, помнил только, что настойчиво их задавал.

Лестница.

Постель.

2

Мало-помалу приступы боли в висках стали реже, и я осознал, что лежу в постели один.

И мерзну.

Я встал, передвигаясь, как столетний старик. Проверил окно. Закрыто. Из коридора, однако, просачивался свет. Аннелизе, должно быть, спустилась в кухню перекусить, или, возможно, я так громко храпел, что она решила переночевать на раскладушке в кабинетике. Во мне проснулись угрызения совести.

На цыпочках я прокрался в ванную, сполоснул лицо, проглотил пару таблеток обезболивающего. Взъерошил волосы перед зеркалом, стараясь приобрести более-менее презентабельный вид.

В кабинетике горел свет. Дверь чуть притворена. Я постучал.

– Аннелизе?

Никакого ответа.

Я вошел.

Аннелизе там не было. Компьютер на письменном столе включен, светодиод мигает. Я пошевелил мышкой. Когда монитор зажегся, я ухватился за стол, чтобы не упасть. Слишком много часов провел я, работая над документом, который открылся передо мной, чтобы не опознать его тотчас же. Записи, сделанные на протяжении долгого спуска в ад: от нескольких слов, случайно подслушанных в Туристическом центре, до погружения в недра Блеттербаха, включая призраки Зибенхоха, смерть Бригитты, признания Вернера и Макса. Файл о бойне на Блеттербахе. Тот, который я, идиот, не стер, а просто отправил в корзину.

Аннелизе прочла.

Аннелизе узнала.

Узнала правду о Курте, Эви и Маркусе. О мужчине, которого называла отцом, и о женщине, которую называла матерью. О кончине Оскара Грюнвальда. О правосудии Отцов.

О моих нарушенных обещаниях.

– Аннелизе? – позвал я.

Зов прозвучал почти как молитва.

Никакого ответа.

Дом был погружен в тишину. Я спустился по лестнице, босиком. Уши заложило, я слышал все словно сквозь вату. Входная дверь распахнута настежь. Дует сильный ветер. На лестничной площадке скопилась вода. Идет дождь. Тучи на небе сплошной свинцовой полосой. У меня все оборвалось внутри.

– Аннелизе? – простонал я.

Не знаю, сколько времени я простоял бы в оцепенении, если бы до меня не донесся сонный голосок Клары:

– Папа?

– Малышка, ступай в постель.

– Что случилось, папа?

Я выдохнул весь воздух, какой только был в легких, глубоко вздохнул и обернулся. Главное, успокоить ее. Быть сильным. Я улыбнулся, и Клара улыбнулась в ответ.

– Ничего не случилось, пять букв.

– С тобой все хорошо, папа?

– Живот немного болит. Заварю себе чаю и снова лягу. А ты иди спать.

Клара намотала на палец прядку волос.

– Папа?

– Клара, – велел я, – ступай в постель, пожалуйста.

– Папа, дверь открыта. Вода натекла.

– В постель.

Наверное, это прозвучало слишком резко, и девочка сделала большие глаза.

– А где мама?

– Иди в постель, маленькая.

Клара с силой дернула прядку, но пошла к себе в комнату.

Послушалась. Я остался один.

– Аннелизе?

Мне ответил сухой треск громового раската. Я бросился к двери. Под босыми ногами хлюпала холодная вода, я чуть не поскользнулся. Выглянул наружу.

Машины не было.

Память отказывается извлекать на свет минуты, которые провел я в тоске и тревоге, обуреваемый чувством вины. Помню, как стоял, второпях одевшись: в руке – сотовый телефон. Голос Макса.

– Успокойся, Сэлинджер, успокойся и объясни все с начала.

– Аннелизе, – выдавил я, – Блеттербах.

Не знаю, обо всем ли Макс догадался, но, вероятно, я достаточно его напугал, ибо он ответил:

– Еду.

Я прервал звонок. Стоял и пялился на сотовый. Потом положил его на комод.

Поднялся по лестнице, стараясь дышать ровно.

– Золотце? – позвал я, входя в спальню Клары.

Девочка свернулась клубком под одеялом. Она показалась мне слишком маленькой для своих пяти лет. Да еще и держала палец во рту.

– Мама? – откликнулась Клара с надеждой.

Я присел на матрас, хотя каждая клеточка моего тела требовала поскорее бежать.

– Мы сейчас заберем ее.

– Куда она поехала?

– К дедушке.

– Зачем?

Что мне было отвечать.

– Нужно одеваться, скоро приедет Макс, к этому времени мы должны быть готовы.

Если у Клары и были вопросы ко мне, она их не задала. Молчала все время, пока я ее одевал.

Когда фары внедорожника Лесного корпуса прорезали темноту перед домом, мы с Кларой уже стояли на пороге, закутанные в тяжелые непромокаемые плащи.

Макс выбрался из машины, не заглушая мотор. Завитки дыма из выхлопной трубы, подсвеченные красными габаритными огнями, приобретали демонические очертания. Я подтолкнул Клару к задней дверце, усадил ее.

– Аннелизе знает все, – сказал Максу.

– Как это могло случиться?

– Она прочла мои записи.

Макс стиснул зубы.

– Ты идиот.

– Нужно ехать.

– К Вернеру?

Я кивнул.

3

Аннелизе не было в Вельшбодене. Дом Вернера был погружен в темноту.

Джип тестя исчез, а моя машина стояла с распахнутой дверцей. Нигде никого.

Глаза мои наполнились слезами. Я смахнул их тыльной стороной ладони.

Не хотел, чтобы Клара видела меня в таком состоянии. Она и так была достаточно напугана.

– Думаю, ты знаешь, куда они поехали, – сказал я, глядя прямо перед собой.

Макс не ответил. Дал задний ход, развернулся и направился к Блеттербаху.

Я собрался с духом и наконец сказал:

– Давай покатаемся, пять букв.

– Папа, дождик идет.

– У нас будет приключение.

Клара медленно покачала головой:

– Хочу домой.

Я протянул руку, коснулся ее щеки:

– Скоро.

– Хочу к маме.

– Скоро, маленькая. Скоро.

У меня перехватило дыхание.

– Ты любишь музыку, Клара? – спросил Макс.

– Да.

Он включил радио. Задорный мотивчик наводнил салон. Луи Армстронг.

– Моя любимая песня, – заявил Макс. – «When the Saints Go Marching In…»[71]71
  «Когда святые маршируют…» (англ.)


[Закрыть]

Проблеск улыбки на личике Клары.

– Я пою фальшиво?

– Чуть-чуть.

– Это потому, что слишком тихо, – ответил Макс. И запел во весь голос.

Клара захихикала, прикрыла ладошками уши.

Я взглянул на Макса с благодарностью и откинулся на спинку сиденья. Обезболивающее начало действовать. Головная боль отступала.

За пределами внедорожника – дождь и тьма. Внутри – Луи Армстронг.

Безумие. Чистой воды безумие.

Подъехав к Туристическому центру, мы заметили кое-как припаркованный джип Вернера и распахнутые ворота.

Макс выключил мотор. Музыка оборвалась.

– По-моему, есть два варианта, – сказал я.

– Три, – возразил Макс. – Третий: остаемся здесь и ждем.

Я как будто не слышал.

– Пещера или… там.

Там, где все началось. На месте, где Курт, Эви и Маркус нашли свою смерть. Где Аннелизе родилась во второй раз.

– Или мы остаемся здесь, – повторил Макс. – С Кларой.

Я покачал головой. У нас мало времени. Открыл дверцу:

– Идешь с нами?

4

Мы промокли насквозь, не пройдя и ста метров. Дождь лил так, будто хотел утопить весь мир и нас заодно. До сих пор я воспринимал дождь совсем по-другому. Досадное недоразумение, которое можно устранить с помощью зонтика или дворников на ветровом стекле. Этой ночью я постиг подлинную его сущность. Ледяная вода сочилась из тьмы и не сулила новой жизни: она сулила смерть. Подмывала корни растений, топила животных в норах. Затекала под одежду, отнимала тепло. А тепло – это жизнь.

Нас окружал ревущий поток Блеттербаха. Многоголосый хор, оркестр, играющий вразнобой, производящий какофонию, порой непереносимую. Даже дождь звучал по-разному, в зависимости от поверхности, в которую ударяли струи. Глухо – падая на широкие листья каштана, звонко – перебирая иголки ели. С тяжелым скрежетом чиркая о скалы.

Голосов много, послание одно. Блеттербах остерегал нас, предупреждал, чтобы мы не бросали ему вызов.

Но ничто не могло нас остановить.

Аннелизе была где-то здесь (я, конечно, прекрасно знал где), в глубине. Раненая. Может, тело и невредимо, но задета душа. По моей вине.

Клара держала меня за руку, опустив голову. Шагала быстро, хотя брючины отяжелели, заскорузли от налипшей грязи. Я хотел было взять дочку на руки, но она отказалась. Чтобы не терять времени, я не стал настаивать, но пообещал себе сделать по-своему при первых признаках утомления.

То и дело я слышал, как она напевает вполголоса. Так она поступала всегда, когда хотела набраться храбрости.

Я ей позавидовал.

Меня вел один только Макс, шагающий впереди, в ночной темноте, прорезаемой вспышками молний.

Я попытался увидеть перед собой воочию лицо Аннелизе. Веснушки на щеках, то, как она склоняла голову набок, прежде чем поцеловать меня. Ничего не вышло. Я видел только боль, которая читалась на ее лице, когда Аннелизе поставила мне ультиматум. Или она, или история бойни. Я выбрал мертвых, и мертвые отомстили, отняв ее у меня.

Глупая мысль. Мертвые мертвы. Я вспомнил надпись, которую прочел на стене общественного туалета в Ред-Хуке. «Жизнь – мерзость, но смерть еще хуже».

В том, что происходило, Эви, Курт и Маркус не были виноваты.

Виноват был я.

Я забыл (или не собрался с духом?) стереть файл с записями. Я в ответе за то, что Аннелизе его нашла.

Но что подвигло Аннелизе на то, чтобы среди ночи включить мой ноутбук и рыться в файлах? Как правило, не она, а я рыскал в поисках подарков на Рождество, не дожидаясь положенной даты. Вторгнуться в мое личное пространство (с такой решимостью, чтобы заглянуть даже в корзину) ее могло заставить только что-то очень серьезное.

Что-то вроде…

Я замер на месте.

Клара чуть не врезалась в меня на ходу.

– Сэлинджер? – донесся до меня голос Макса.

Он шел впереди на расстоянии меньше двух метров, но его силуэт растворялся во мгле.

– Все о’кей. Только…

Только когда я напиваюсь, напиваюсь по-настоящему, не после трех или четырех бокалов, даже не после шести или семи, а когда марсиане забирают меня, сажают на космический корабль и спускают с американских горок, я говорю.

Говорю во сне.

– Папа?

Клара так и стояла, опустив голову.

– У меня грязные ботинки.

– Мы их почистим.

– Мама рассердится.

– Мама будет счастлива нас увидеть.

Мы шли еще три четверти часа, пока Клара не поскользнулась. Я мгновенно поднял ее, вытер ей щеки платком, который мне подал Макс. Крови не было, Клара не заплакала. Храбрая моя девочка.

– Теперь в гору. – Макс показал на заросли каменных дубов, среди которых виднелась пара раскидистых елей. – Нам еще идти и идти, Сэлинджер. По моим расчетам, не менее двух часов. Может, дольше, под таким дождем. А Клара еще ребенок, – добавил он, сурово глядя на меня.

– Показывай путь.

Макс вздохнул и стал карабкаться вверх по склону.

– Нам тоже нужно лезть наверх? – спросила Клара.

– Будет весело.

– Мама там?

– Именно там. Но чтобы добраться туда, мне нужна твоя помощь, маленькая.

– Что нужно делать?

– Я посажу тебя на плечи, а ты покрепче держись. Сможешь?

5

Через два часа пришлось остановиться. Я выбился из сил. Усадил Клару на ствол упавшей ели, под папоротники невероятных размеров.

У Клары слипались глаза, волосы, выбившиеся из-под капюшона, намокли. Было больно смотреть на нее.

В шесть часов утра солнце все еще не показывалось. Дождь лил и лил. А к раскатам грома я так притерпелся, что, почитай, их не слышал.

Я принял термос из рук Макса. Дал попить дочке, сам сделал несколько глотков. Сладкий, укрепляющий чай.

Мышцы спины и ног горели огнем.

Макс взглянул на часы.

– Привал две минуты, не больше. Слишком холодно.

Я рухнул на землю, лицом в грязь.

– Макс, я так и не поблагодарил тебя.

– За что?

Я показал на себя и Клару, потом обвел рукой Блеттербах.

– За это.

– Это поисковая операция. Самая дурацкая за всю мою карьеру.

– Называй это как хочешь, но я твой должник.

– Постарайся не заработать инфаркт, закутай как следует девочку, и мы квиты.

Я прижал Клару к груди. Она задремала.

– Сколько еще осталось? – спросил я у Макса.

– Немного. Если бы показалось солнце, мы бы отсюда увидели то место.

– Тогда мы могли бы их услышать.

– В таком-то шуме? – Командир Крюн покачал головой. – Даже если бы они орали в мегафон. Пора в путь. Время вышло.

Я попытался поднять Клару, которая слабо запротестовала, не открывая глаз, но резкая боль в спине заставила меня покачнуться.

– Девочку понесу я, – сказал Макс, нахмурившись. – Ладно, Клара?

– Ладно, – пробормотала та.

– Тебе нравится моя шапка? – спросил Макс.

– Смешная.

– И теплая.

Макс надел ей каскетку прямо на капюшон. Несмотря на дождь, молнии и камнепады, я не мог не рассмеяться.

– Знаешь, пять букв: она тебе очень идет! Может быть, ты, когда вырастешь, передумаешь, станешь не тетей-доктором, а пойдешь в Лесной корпус?

– Наверное, мне это не понравится.

– Почему же? – спросил Макс, возобновляя путь.

– Там, где работает тетя-доктор, не идет дождь.

6

Поляну я узнал, хотя никогда не был здесь прежде. По фотографиям криминалистов, конечно, но и по рассказам тоже.

Каштан оказался ветвистее, чем я себе представлял, и какие-то ели, наверное, обрушились в долину: пропасть подступала ближе, чем на снимках 1985 года.

Аннелизе и Вернер укрылись под скалой, той самой, под которой Курт с друзьями разбили лагерь. Вернер сидел спиной к обрыву и гладил по голове Аннелизе, которая прилегла у его ног. Он поднял руку в знак приветствия. Потом осторожно потряс дочь за плечо.

Клара выскользнула из рук Макса и бросилась к Аннелизе, которая покрыла ее поцелуями.

– Снова здесь, – произнес Вернер, вставая. Глаза у него покраснели.

Он пожал руку Максу.

– Разве мы когда-нибудь по-настоящему уходили отсюда, Вернер? – ответил Командир Крюн.

– Ты ничего мне не говорил, – пробормотала Аннелизе, обнимая меня.

– Я не хотел…

Аннелизе мягко отстранилась.

– Не хотел чего?

– Не хотел причинить тебе боль.

Аннелизе смахнула слезу.

– Папа мне все рассказал.

– Что тебе рассказал дедушка, мама?

Аннелизе погладила Клару по голове:

– Смотри, как ты промокла, золотце.

– Что тебе рассказал дедушка?

– Красивую сказку, – ответила Аннелизе. – Историю о том, как охотник спас принцессу от чудовища. – Взглянув на Макса, она поправилась: – Четыре охотника. Вернер, Гюнтер, Ханнес и Макс.

– А чудовище?

– Чудовище вернулось туда, откуда пришло. – Аннелизе посмотрела мне прямо в глаза. – Это я знаю из верного источника.

– Я…

Аннелизе коснулась губами моей щеки.

– Ты сам не ведал, что творил.

Горы, казалось, вибрировали от электричества, скопившегося в атмосфере.

Я ощущал то, что Вернер пытался выразить словами целую вечность назад. Враждебность Блеттербаха. Древнюю враждебность. Миллионы лет стоит это кладбище под открытым небом, где чудовищные твари испустили последний вздох.

Я подумал о пролитой крови Курта, Эви и Маркуса.

Может быть, какая-то их частица осталась там, в глубине. Не биологическая, конечно. Ветер, снег, вода, годы уничтожили ДНК родителей Аннелизе до последней молекулы.

Но что-то на более тонком уровне, частица того, что мы называем душой, еще витает здесь, и я подумал, благодаря поцелую жены, что, несмотря на Блеттербах, на раскаты грома и холод, в эту минуту души Курта и Эви обрели покой. Благодаря Аннелизе.

И внучке, которую им не довелось узнать.

– Сколько букв в слове «конец», Клара?

Девочка тут же ответила:

– Пять.

– Знаешь что, малышка? Мне очень нужно, чтобы ты меня обняла. Согласна?

Клара потянулась ко мне, и я, как делал в прошлом бесчисленное множество раз и хотел делать бесчисленное множество раз в будущем, поднял ее и крепко прижал к себе. Сквозь грязь и пот я вдохнул аромат ее кожи и закрыл глаза.

В этом аромате, как в волшебном ларце, заключены самые счастливые моменты моей жизни. Холодная пицца в пять утра во время съемок «Команды роуди». «Бойцовский клуб». Mein liebes Frӓulein…[72]72
  Моя дорогая фрейлейн (нем.).


[Закрыть] Нежная мелодия «Небраски» на заднем плане. «Да» Аннелизе в «Адской кухне». Девять месяцев беременности. Мое отражение в зеркале, губы, шепчущие такое странное слово: «Папа». Вытаращенные глаза Майка, в кои-то веки умолкшего, когда я сообщил ему, что скоро стану отцом, а он станет…

7

Тут у меня в мозгу что-то щелкнуло.

8

Я окаменел. Медленно опустил Клару на землю.

Не было вокруг Блеттербаха. Даже дождя не было. Только этот щелчок.

Воспоминание о том, как Майк вытаращил глаза.

– Третье января восемьдесят пятого года, – едва выговорил я, запинаясь. – Третье января, Вернер. О боже. О боже.

– Третье января, – повторил Вернер, недоумевая. – Да, это настоящая дата рождения Аннелизе, но…

Я даже его не слышал.

За первым щелчком последовал второй и так далее. Лавина, которая мчится стремительно от «а» к «я» в ослепительной вспышке ужаса.

Дни рождения и треугольники вершиной вверх. И душа, которую безжалостное давление времени сделало бесчувственной, будто скалы, скалы Блеттербаха, настолько пропитанные ненавистью, что они извергают на свет нечто невыразимое, погребенное в сердце каждого человека.

Средоточие зла.

– Что вы… натворили? – прошептал я.

Вернер сверлил меня своими глазами хищной птицы, которые не видели. Не видели все тридцать лет, настолько ослепленные любовью к Аннелизе, что не замечали очевидного. Как и глаза Гюнтера, заложника его собственных демонов, и его брата Манфреда, проникнутого чувством вины и страстным желанием добиться успеха. Слепые, как глаза Ханнеса, замутненные предрассудками, а потом выжженные болью утраты.

Никто из них не увидел.

А ответ всегда был на виду, в ярком свете. Все это время.

Я вздрогнул, как от удара хлыстом.

Выброс адреналина.

Рыча, поднял голову. Схватился за толстую ветку каштана, выломал ее, обдирая ладони, схватил как дубину.

– Аннелизе, – приказал я, – возьми Клару. Бегите.

– Сэлинджер… – отозвалась Аннелизе. – Успокойся, пожалуйста.

– Спускайтесь в долину. Быстро!

Клара захныкала.

Я заскрежетал зубами.

– Джереми, – проговорил Вернер, – положи эту ветку.

– Отойди, Вернер… я не хочу причинить тебе вред. Но если сделаешь еще шаг, ударю.

– Боже милосердный, сынок, – недоверчиво произнес он. – Что с тобой такое?

– У тебя есть с собой веревки?

– Есть, в рюкзаке.

– Тогда используй их.

Вернер долго вглядывался в меня, совершенно сбитый с толку.

– Использовать?

– Надо его связать.

– Связать кого?

– Макса. Монстра с Блеттербаха. Убийцу Эви, Курта и Маркуса.

С каждым именем, какое я произносил, ярость моя возрастала.

Щелчки следовали один за другим.

– Ты сошел с ума, Джереми, – возразил Вернер. – Их убил Грюнвальд. В припадке безумия. Ты сам это знаешь. Он…

– Грюнвальд их защищал.

– От кого?

– От Jaekelopterus Rhenaniae, – четко, по складам произнес я.

– Все это просто…

– Грюнвальд, – продолжил я, глаз не сводя с Макса, стоявшего неподвижно, – был в самом деле убежден, что в Блеттербахе водятся эти чудища. Он знал, Эви и Курт собираются пойти сюда в поход, и когда услышал, что над этой местностью собирается гроза, подумал, что подземные озера могут выйти из берегов и вынести на поверхность гигантских скорпионов. Он послал телеграмму и сам поспешил сюда. Он был сумасшедший, но в его безумии была система. Не правда ли, Командир Крюн?

– Не знаю, о чем ты говоришь, – размеренно произнес Макс.

Его спокойствие меня взбесило.

– Третье января, Макс! – взорвался я. – Четыре месяца до бойни, целых четыре!

Неужели ни Аннелизе, ни Вернер до сих пор не поняли?

Ведь все до ужаса просто.

– Знаешь, о чем я подумал прежде всего, когда Аннелизе сказала мне, что беременна? О том, что нужно сразу же рассказать Майку. Ведь мы с Майком друзья, а друзьям полагается сообщать хорошие новости. Ты и Маркус – единственные, кто еще контактировал с Эви и Куртом. Поэтому только вы в Зибенхохе знали о рождении Аннелизе. Эви и Курт были твоими друзьями. Ты знал о девочке. Почему же не сказал ничего Ханнесу или Вернеру, когда вы готовили спасательную экспедицию? Ведь уже не было смысла держать это в секрете.

Вернер побледнел.

– Что ты такое говоришь, Джереми? – пролепетал он.

Вернер не понимал.

Или не хотел понять.

Ибо вывод из моих рассуждений – полная катастрофа.

– Знаешь, за что мне платят, Макс? За то, что я выстраиваю истории, которые начинаются с «а» и заканчиваются прекрасной, ясно прописанной буквой «я». В данном случае «а» – телефонный звонок, прозвучавший тридцать лет назад. На одном конце провода – ты, на другом… Кто тебе сообщил? Курт? Эви? Или в начале истории – Маркус, на седьмом небе от счастья, стучит в твою дверь, чтобы поведать: Эви беременна, но никто не должен об этом знать. Впрочем, не важно: не думаю, что ты уже тогда решил их убить. Нет.

Теперь все становилось таким прозрачным.

– Когда Аннелизе родилась, вы сели в поезд и поехали в Инсбрук. В январе? Феврале? Главное, когда ты увидел девочку, когда взял ее на руки, только тогда и понял, что Эви никогда не будет твоей, никогда. Ведь ты любил ее, правда? Только вот она выбрала Курта и родила от него дочь. Эта девочка стала явным знаком, плодом их любви. Ты не мог уже лгать самому себе, питать надежду, что эти двое расстанутся. В этот момент ты и решил их убить.

От «а» к «б».

От «б» к «в».

И дальше…

– Но не сразу. Не там. Тебя бы нашли. Арестовали в мгновение ока. Ты не хотел закончить свои дни в тюрьме. Ты хотел убить их здесь. И по вполне определенной причине, не так ли?

Макс качал головой.

Гром прогремел над Блеттербахом.

– Треугольники, – объявил я. – Треугольники вершинами вверх. Символ, который спас мне жизнь в пещерах. Три треугольника вершинами вверх. Корона – вот что такое этот символ. Кроне – по-немецки. Крюн — на диалекте. Это твой дед вырезал короны на стенах рудника, правда? Он отвечал за безопасность работ. Рудник и пещеры – единый лабиринт, в который никто не рискует заходить. Ты остался последним в Зибенхохе, кто знает его как свои пять пальцев. Тебя водила туда бабушка? Ведь безумие не зарождается само собой, в одночасье. Оно накапливается. Осаждается, слой за слоем. Нужно время. Годы. Это была она, правда? Сколько обид, сколько злобы передала она тебе? Сколько потребовалось ненависти, Макс?

Макс не реагировал.

Изумление на его лице казалось неподдельным.

Хоть «Оскара» присуждай.

Или он и в самом деле удивился.

Через тридцать лет кто-то докопался до правды.

– Безумие осаждается, слой за слоем, затем ненависть пронизывает их насквозь, извлекая жажду крови. Медленный, холодный процесс. Ты выжидал. Они были твоими друзьями, ты знал их. Знал, что рано или поздно Курт и Эви вернутся туда, где родилась их любовь. И ты обеспечишь себе твердое алиби: расстояние от Зибенхоха. Никто не сможет тебя арестовать. Разумеется, ожидание могло затянуться, но что за важность? Блеттербах находится здесь миллионы лет, а тебе терпения не занимать. Но ждать пришлось всего четыре месяца. Больше того, самозарождающаяся гроза предоставила тебе такое прикрытие, на какое ты и не рассчитывал, так ведь? Но… – Я взорвался. – Что ты почувствовал, когда Грюнвальд выскочил неизвестно откуда? И разрушил весь твой план?

Я сделал шаг вперед.

Пора было заканчивать. И нападать.

– Сколько времени тебе потребовалось, чтобы добраться сюда, Макс? – наступал я. – Сколько времени нужно, если идти через пещеры?

Сквозь душащий меня гнев я расслышал голос Вернера. Дрожащий голос.

– Это невозможно. Это значит, что…

Вот он и наступил.

Ужас.

– Это значит, – закончил я за Вернера, – что в этой истории есть три невинные жертвы. Курт, Эви, Маркус. И один герой. Оскар Грюнвальд. Оскар Грюнвальд, который спас девочку, нарушив планы Макса. Оскар Грюнвальд, которого вы убили.

Как на Ортлесе, подумал я. Невинные жертвы и герои погибают, виновные спасаются.

– Нет, – простонал Вернер.

Больше он ничего не успел сказать. Его глаза расширились. Он поднес руки к животу.

Выражение на лице Макса не изменилось, когда он повернул нож в ране.

Аннелизе закричала, прижав к себе девочку, не давая ей смотреть.

– Полтора часа, Сэлинджер, – ответил Макс ровным голосом. – Туда и обратно. Полтора часа. Но нужно плыть. Оми заставляла меня, когда мне было столько же лет, сколько твоей дочери. Плыть в пещерах, в темноте, – это обновляло кровь Крюнов, возрождало ее. Так говорила бабушка. Когда в двадцать третьем случился обвал, подземные воды затопили все. Горняки захлебнулись. Дед ошибся в расчетах. Ошибся потому, что устал, потому, что ему платили, как другим оборванцам из Зибенхоха, а ведь он отвечал за безопасность, он не был простым горняком. Дед погиб вместе со всеми, хотя стоил тысячи таких, как они.

Макс сплюнул.

Уставился на меня.

– Прикинь, Сэлинджер, – сказал он. – Полтора часа. Еще меньше получаса, чтобы найти их под этой скалой. Полчаса. Это судьба. Они, все трое, должны были умереть. И девчонка тоже.

Он вынул нож из раны, и Вернер рухнул на колени. Одним плавным движением Макс приставил острие к его горлу.

– Брось ветку.

Я бросил.

– Три шага назад.

Я подчинился.

Макс принял вид доброго дядюшки:

– Сколько времени прошло с тех пор, как ты сунул нос в эту историю?

– Несколько месяцев.

– Несколько месяцев! – прорычал Макс. – Даже этот пьяница Гюнтер что-то заподозрил. Думаешь, кто подсунул ему экспертное заключение? – Вне себя, он схватил Вернера за подбородок. – А ты? Тридцать лет воображал себя героем. И за тридцать лет так ничего и не понял.

Вернер понурился, совсем упав духом.

Макс повертел нож в руке.

– С вами будет сложнее, но гораздо забавнее. Топор чересчур… грубое орудие.

– Разве не достаточно было их застрелить? У тебя ведь было ружье?

– Они бы не страдали так, как мне хотелось. За все унижения, какие я перенес, они должны были заплатить. Нахлебаться того дерьма. Дерьма, которым Зибенхох приправлял каждый кусок, какой я съел с самого моего рождения. Потомок того, по чьей вине случился обвал в руднике. Как будто ребенок мог за что-то ответить. Ах! Уж они натешились, измываясь над нами! Издевались над нашей бедностью, поднимали нас на смех. Вот и Эви рассмеялась, когда я объяснился ей в любви. Подумала, я шучу. Шучу, понимаешь? Предпочла Курта. Сукина сына. Спасателя. Героя. Но в конце концов я на них отыгрался.

Аннелизе всхлипнула, что привлекло внимание Командира Крюна.

Я не хотел, чтобы Макс оглядывался на нее. До тех пор, пока нож не окажется у меня в руке. И я тянул время, продолжая рассказывать.

– Потом появился Грюнвальд, – отчеканил я так, будто брал интервью у главного героя одной из моих историй.

– Маркус попытался удрать. Трус, он и есть трус. Поскользнулся и разбил голову. Я догнал его, чтобы прикончить, но он уже был мертв. Только время зря потерял. Я отрезал голову Эви и показал ее Курту: он умирал, но был в полном сознании. Хотелось, чтобы он это увидел. Потом выбросил. Когда Грюнвальд выскочил, вопя как одержимый, я запаниковал и дал деру. – В голосе его прозвучало разочарование. – Думал, это Оми вернулась, чтобы затащить меня в пещеры. Теперь, когда я отомстил за деда, мне полагалось остаться с ним внизу навсегда.

В глазах его разверзалась бездна.

– Немного успокоившись, я увидел, что Грюнвальд нашел девчонку. И топор. И тогда мне в голову пришла мысль. Превосходная мысль, Сэлинджер. Эти трое ублюдков получили свое. Но другие? Которые высмеивали меня, когда я приходил в школу в рваных башмаках? Издевались над Оми, над фрау Крюн, которая при обвале рудника потеряла все – деньги, мужа и даже доброе имя? Она, супруга хранителя рудника! Хамы, которые считали, что они лучше нас, Крюнов, – а ведь мы два века оберегали рудокопов Зибенхоха от опасностей! И я понял, как можно обратить против них самих это их жалкое правосудие Отцов.

Макс тяжело дышал, отфыркиваясь, как дикий зверь.

Он и был таким.

– Я вернулся. Пошел на праздник к Верене. Явился Ханнес, потом Гюнтер, и мы вместе отправились к Вернеру. Добрались сюда, и я сделал вид, будто ничего не знаю. У меня было все под контролем. Почти все, – поправился он.

Потом Макс устремил взгляд на Клару.

– Сколько букв в слове «конец», куколка?

Клара, укрываясь за Аннелизе, отвечала дрожащим голоском:

– Пять.

– Пять, – повторил Макс.

Лезвие вонзилось в горло Вернера, он упал, истекая темной кровью. Глаза его закатились. По телу пробежала дрожь. Раз, другой, третий.

Конец.

Макс даже не удостоил его взглядом. Вытер нож о куртку. Я смотрел будто зачарованный, как на мокрой ткани проступают темные полосы.

Настала наша очередь.

И тогда я услышал.

9

Ветку я подбирать не стал, а бросился к Аннелизе и Кларе как раз в тот момент, когда потоки грязи хлынули на нас. Блеттербах вышел из берегов, то был настоящий потоп: вода, ил, обломки. Я подхватил дочку, поднял ее в воздух как раз вовремя: бревно толщиной с мою ногу просвистело там, где секунду назад находилась ее голова. Клара вскрикнула. Мы оба упали. Я задыхался. Наконец мне удалось прижаться к стволу ели. Со скалы, под которой Курт установил палатку, водопадом струилась грязь. Безжизненное тело Вернера уже унесло.