Текст книги "Жених со знаком качества, или Летняя форма надежды"

Глава 37

Я вспомнил тот страшный день: лежащего у камина Виктора, убитую горем Марию…

– Софья Адамовна, – воскликнул я, – то, о чем вы рассказываете, невероятно. Послушайте меня, и сами поймете как вы не правы.

И я передал ей разговор, который произошел у нас с Заславским в тот роковой день. Подробно описал как он выглядел, во что был одет, не забыл упомянуть и кольцо, которое не снималось с пальца. Я пытался ее убедить, но она рассмеялась:

– Роберт, вы прелесть. Потрясающе доверчивы и наивны. Знаете почему Заславский для опознания тела выбрал именно вас?

– Почему?

– Да потому, что вы слишком сосредоточены на науке. Вы не способны воспринимать внешний мир. Вы невнимательны, рассеянны, замечаете лишь из ряда вон выходящие события и предметы. Заславский нарочно надел новый пиджак, броские туфли и привлек ваше внимание к обручальному кольцу. Уверена, поза убитого тоже выбрана с умыслом. Ему было важно, чтобы кроме Марии его опознали именно вы. К сожалению, я невольно им подыграла. Если бы Мария не нашла диктофон с записью вашего разговора с Заславским, сцена убийства не выглядела бы так убедительно. Им повезло: по закону подлости Мария нашла диктофон очень вовремя. Представляю ее радость.

Если это так, Мария гениальная актриса. Но я был убежден, что Мархалева сочиняет. Я ей не верил, я мотал головой и твердил «нет-нет». Мархалева утомленно вздохнула:

– Роберт, чтобы вы зря не сомневались, откройте тумбочку и возьмите с нижней полки пакет.

В пакете лежала вырезка из газеты и квитанция. Я ничего не понял и вопросительно уставился на Мархалеву.

– Читайте, Роберт, читайте, – сказала она. – Сразу все поймете.

Я признался:

– Ничего не понял, хоть и прочитал. Какое-то объявление, набор в театральную студию.

– Вот именно, в театральную студию. Объявление год назад оплатил Заславский. Сами знаете, у него нет театральной студии. Как по-вашему, зачем он давал объявление?

Разумеется, я не знал.

– Ему нужен был мужчина, очень похожий на него самого, – сообщила мне Мархалева.

Я наконец все понял и ужаснулся:

– Софья Адамовна, не хотите ли вы сказать, что Заславский убил человека?

Она подтвердила:

– Да, именно это я и хочу сказать. Он убийца. Уже убийца и готовится к следующему преступлению. Роберт, на очереди вы.

– А как же Мария? – растерялся я. – Ладно, вы невысокого мнения о моей наблюдательности: невнимательный, рассеянный – возможно, все так. Кстати, справедливости ради добавлю: еще и подслеповатый. Но Маша-то не могла не заметить подмены. Уж она-то отличит своего мужа от какого-то статиста.

– Конечно, – согласилась Мархалева, – обязательно отличит. Ваша Маша прекрасно знала, что на полу лежит не Заславский. Ваша Маша его сообщница. Чему вы удивляетесь, Роберт? Она тоже любит деньги и славу. Кто их не любит? Разве что только я. Но речь не обо мне, хотя здесь как раз и есть почва для развития темы. Такие люди как я, а, замечу, их очень мало…

Мархалева с жаром говорила, но я ее не слушал. Я был потрясен. Мария и Виктор хладнокровные убийцы? Я не мог поверить. Вспоминая тот день, горе Марии, ее отношение ко мне… Да-да, ее отношение ко мне было самым сильным алиби. Если верить словам Мархалевой, Маша знала о планах мужа, а он собирался убить меня. Ведь только таким образом можно занять мое место в науке, в этом мире. И Маша знала? Следовательно и она желала моей смерти…

– Нет-нет, Софья Адамовна, – воскликнул я, – с Машей вы перемудрили. Поверить в это не могу.

И вот тут-то она взорвалась и закричала:

– Черт возьми! Роберт, нельзя же быть таким тупым! Вы, как обманутый муж из анекдота, заглядываете в замочную скважину, видите раздевающихся до гола жену и любовника, но упрямо твердите: «Опять эта чертова неизвестность». Вы сводите меня с ума. Я не знаю как еще доказать вам, а времени у нас не осталось. Заславский шутить не будет. Он страшный человек. Знаете почему я оказалась на больничной койке?

Слава богу, хоть это я знал и без запинки выпалил:

– Потому, что угодили под грузовик.

– Ура, Роберт, – издевательски рассмеялась Мархалева, – вы делаете успехи. А кто помог мне туда угодить? Кто толкнул меня под грузовик? Знаю, вы начнете сейчас твердить про мое писательское воображение, но от этого истина не изменится. Под грузовик меня толкнул ваш Заславский. И сделал он это как раз в тот момент, когда вы помчались на зов Марии.

– Так вы преследовали меня? – прозрел я. – Как вы посмели следить за мной?

– Вы болван, Роберт, я вас спасала. Как дура побежала за вами, и вот она, благодарность: убийца Мария – святая, а я, жизнью рисковавшая ради вас, – воровка, сплетница и циник. Как вы не поймете, Роберт? Заславский давно хотел убить меня.

– Что же ему мешало? – ядовито поинтересовался я.

– Никак поймать не мог, – с гордостью пояснила Мархалева. – Всем известна скорость моего передвижения. Заславский прекрасно понимал, что номер с опознанием не пройдет до тех пор, пока я буду жива. Уж я-то нашла бы способ побывать в морге и полюбоваться на труп: он это или не он. Меня-то пиджаком и туфлями не собьешь с панталыку. Мой гениальный ум, моя нечеловеческая логика, мое упрямство его пугали. Но Заславский не учел моей живучести. Что такое грузовик против меня? Тьфу, да и только!

Широко раскрытыми глазами я смотрел на Мархалеву и чувствовал себя круглым дураком. «Боже мой, – думал я, – эта женщина сумасшедшая. А я тут сижу и ее слушаю. Она собрала в кучу факты и перетасовала их таким образом, что они стали выглядеть убедительными, но сама-то она явно не в своем уме. Разве станет нормальный человек говорить о себе в такой превосходной степени?»

– Роберт, – отвечая на мой мысленный вопрос, воскликнула Мархалева, – Я не сумасшедшая, а всего лишь говорю правду. Да, я говорю то, что думаю. Разве это плохо? Вы тоже считаете себя гением, но скромно помалкиваете. Мне же скромности не досталось. Качество редкое, на всех не хватает, что же мне делать теперь? Всю жизнь голову пеплом посыпать? Скажите, паспорт у вас пропадал?

Вопрос прозвучал неожиданно. Я растерялся и спросил:

– Какое отношение к вашей скромности имеет мой паспорт?

– Никакого, – отрезала Мархалева. – Так пропадал он или не пропадал?

– Да, пропал в прошлом году, – подтвердил я.

– Чудесно, значит оперируется Заславский под вашим именем, – обрадовалась Мархалева и задумалась.

Минуту спустя она попросила меня набрать номер своей подруги.

– Это Юлька, – пояснила Мархалева, – это она отбила у меня Женьку, моего мужа.

– Зачем же вы ей звоните? – поразился я.

– Потому, что умею прощать. И Юлька и Женька по-прежнему мои друзья. К тому же Юлька делала пластические операции. Она знает как долго заживает лицо.

Я набрал названный номер и поднес трубку к торчащему из бинтов уху Мархалевой. Разговор длился долго; рука моя затекла. Но это было лишь началом испытаний: после разговора с Юлькой она долго беседовала с Розой, напоминала о какой-то просьбе. Судя по всему, Роза пообещала позвонить, потому что Мархалева успокоилась и сообщила:

– Все, Роберт, ждем звонка, а потом действуем.

Из этого я сделал вывод, что действовать буду я один, раз Мархалева прикована к постели в самом прямом смысле. Действовать мне совсем не хотелось. Я искал причину, чтобы оставить эту бедную женщину: наверняка в ее положении вредно волноваться и надо больше отдыхать. Я готов уже был признать, что общение со мной – тяжкий труд.

– Софья Адамовна, – робко спросил я, – вы не устали? Наверное я замучил вас разговорами.

– Да что вы, Роберт, – удивилась она. – Вы же молчите. Говорю я сама, а этим замучать меня невозможно. Больше того, я наслаждаюсь общением с вами. Не глупите, лучше послушайте как я гениальна. Знаете, как я эту загадку разгадала?

Я не знал и не хотел знать, я испугался, но, не желая ее расстраивать, промямлил:

– Хочу.

– Помните случай с Варей? Мария скрыла от вас, что они отправили ее в деревню. Если вы друзья, зачем это надо скрывать? Это был первый сигнал к тому, что Заславский начинает действовать. И он начал, но вдруг остановился. Помните, Мария перестала вам надоедать, и Заславский исчез. Знаете почему?

Разумеется, я не знал.

– Фингал. Вы подрались, и Заславский заработал фингал. Из-за этого-то фингала вы, Роберт, и живы. Заславский вынужден был отложить операцию, а я получила время на то, чтобы помешать его замыслам. Если бы он с самого начала знал, что в это дело ввяжусь я…

Закончить свою мысль Мархалева не успела – зазвонил телефон. Я, радуясь освобождению, поспешно приложил к ее уху трубку; она закричала:

– Да ты что?!

И минут пять молчала, тараща глаза и шумно вдыхая в себя воздух. Я испугался, не знал что делать: продолжать прижимать трубку к уху Мархалевой или бросить это занятие и бежать за врачом? Мои сомнения разрешила она сама.

– Ты их видела? – оживая, спросила она, разумеется не у меня, а у своей собеседницы. – И она там сидит, эта сучка?! Как удачно все сложилось!

Мархалева победоносно взглянула на меня и воскликнула:

– Ну, Роберт, сейчас я вам докажу! Спускайтесь вниз, там ждет вас мой Женька, бывший муж, и Юлька, его жена. Они отвезут вас кое-куда.

– Куда?

– Туда, куда им сказала Роза, – уклончиво пояснила Мархалева.

Я удивился:

– А при чем здесь Роза? Кто она?

– Роза моя подруга. Она гинеколог, она все знает, но всегда занята, поэтому рассчитывать я могу только на Юльку. Не кобеньтесь, поезжайте.

– Но почему с вашим мужем? – с непонятным мне самому раздражением спросил я.

– Да потому, что никому другому я вас, наивного человека, доверить не могу. В конце концов мой Женька бывший десантник. Он в обиду вас не даст. Кто знает до какой наглости может дойти Заславский?

– А Юлька мне ваша зачем?

– А Юлька все проконтролирует. Должна же я знать как это будет выглядеть. Вот Юлька мне и расскажет. Роберт, умоляю, хватит вопросов, поезжайте быстрей, пока она еще там.

– Хорошо, – сказал я, – поеду, но, Софья Адамовна, остался последний вопрос: кто регулярно звонит мне и сообщает, что я козел?

– Ах, Роберт, ясное дело кто, какой-то козел, но не забывайте, что он спас вас. Ведь благодаря его звонкам Тамарка забила тревогу. Дело в том, что этот номер принадлежал бизнесмену. Он отказался от него как раз из-за этих самых звонков. Советую вам, вы тоже номер смените, но сейчас сделайте то, что обещали. Идите, Роберт, идите, я сгораю от нетерпения!

Уже вскочив со стула, я вдруг вспомнил про Кристину и закричал:

– Софья Адамовна, я пойду, но вы мне пообещайте, что оставите в покое мою Кристину. Хватит записок и этих дурацких корзин. Нельзя так жестоко вводить в заблуждение несчастную женщину.

Мархалева рассмеялась:

– Бог с вам, Роберт, скоро месяц как я в больнице лежу. Какие записки? Какие корзины? Считаете, мне до них? Роберт, пожалуйста, поскорей поезжайте, а то не успеете. Она уйдет.

Я не верил ни одному слову Мархалевой, но все же поехал. Меня привезли в больницу и провели в палату. Я вошел и увидел Марию. Человек, сидящий на кровати, был очень похож на меня, но это был Заславский.

* * *

Прошло полгода. Я был доволен своей жизнью. Заладилась работа с теорией. Нашла свое счастье сестра Кристина. По воле случая я узнал об этом именно в тот день, когда потерял своих друзей: Виктора и Марию. Тогда я вернулся домой совершенно убитый. Мархалева во всем была права: Заславский пустился в жуткую авантюру, которая должна была закончиться моей смертью. Открытие меня потрясло. Пережить это было тяжело. Я вернулся домой, с тоской посмотрел на Кристину и сказал:

– Кристя, сейчас же отправляйся к Максиму.

– Зачем? – удивилась она.

– Ты должна помириться с мужем. Эти корзины, эти записки…

Кристина улыбнулась и оборвала меня:

– Не надо, Роби. Я все знаю и очень тебя люблю, но записки настоящие. Ты кое-чего не знаешь. Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Пойдем, он ждет в кабинете.

И она повела меня в кабинет. Там на моем диване сидел тот нахальный художник, которому Кристина когда-то уступила свою корзину. На этот раз он был смущен. Увидев меня, вскочил и заикаясь, представился:

– К-кросский Эдуард, художник.

Ничего не понимая, я сказал:

– Это нам уже известно, а в чем, собственно, дело?

И он залепетал:

– Понимаете, когда я увидел вашу сестру, я понял – это она. О такой женщине я мечтал всю жизнь. Я начал о ней расспрашивать…

– Все ясно, – сказал я, – не продолжайте. Значит это вы посылали корзины.

– Роби, – вмешалась Кристина, – мы с Эдиком решили пожениться. Мархалева так образно описала ему мою трагедию, что он проникся сочувствием и влюбился. Я тоже влюбилась в него. Роби, я счастлива.

– Мы счастливы! – воскликнул Кросский.

– Спасибо Мархалевой, – закончил я.

Так решилась эта проблема. Позже со своим женихом явилась ко мне и Варвара.

– Роб, – сказала она, – ты был прав. Мархалева исполнила обещание и нас помирила. У моего ребенка будет отец. Клевая тетка, Мархалева! Я так ей благодарна, а ты?

Разумеется, я тоже был благодарен Софье Адамовне – она спасла мне жизнь. Стараясь отплатить за добро, я часто навещал ее в больнице, ухаживал за ней, учил ее ходить на костылях. Порой она бывала несносна, но мы подружились. Однажды я ее спросил:

– Софья Адамовна, скажите, зачем вы ради меня рисковали? Мы же с вами были едва знакомы.

– Ах, Роберт, – ответила она, – вам этого не понять.

– И все же, попытайтесь объяснить, – попросил я.

Она согласилась:

– Пожалуй. Когда я увидела, Роберт, какая вокруг вас чехарда, во что вы превратили свою жизнь, то сказала себе: «Это подходящий экземпляр». Дело в том, что мы, женщины, с рождения и до конца своих дней лелеем в себе надежду познать вас, мужчин. Чтобы было образней и понятней привяжусь к временам года. Самая мучительная и сладостная – весенняя форма надежды. Организм девушки просыпается и расцветает, с этим расцветает и надежда найти и познать ЕГО, самого лучшего, умного, сильного, смелого и верного – ее мужчину. С приобретением опыта весенняя форма надежды превращается в летнюю. Женщина кое-что уже знает, кое о чем догадывается, кое с чем смирилась, но все никак не может понять почему мужчина такой несовершенный? Почему так сложно его приручить? Почему он все время хочет того, что вредно и опасно для его жизни? От теории женщина давно перешла к практике, она смело ставит опыты, пускается в эксперименты. Это самое плодотворное время, которое неизбежно переходит в осеннюю форму надежды. Женщина доживает до такого возраста, когда она уже поняла, что понять мужчину невозможно, но еще не может с этим смириться. Она все еще надеется что-то такое про него узнать, что сделает ее счастливой. Объектом изучения становятся внуки. Которые вырастают, превращаясь все в тех же мужчин, про которых женщина ничегошеньки не поняла. И тогда женщина входит в зимнюю пору надежды. «Да, я ничего не поняла, – говорит она себе, – я жила ради мужчины, но он приносил мне только боль. Возможно, я умру, так и не разобравшись, что это за существо, живущее рядом? Но, возможно, это сделает моя внучка?» Такова зимняя форма надежды.

Мархалева озорно на меня взглянула и сказала:

– Так вот, Роберт, я переживаю летнюю форму надежды, самую любопытную. Пока еще я пытаюсь понять, что за фрукт, этот мужчина. Способен ли он сам узнать чего хочет или я должна ему объяснить и так далее и тому подобное.

Я вспомнил как метался от Светланы к Марии, от Марии к Аделине, как не мог разобраться в своих чувствах, желаниях и потребностях… Вспомнил и подумал:

«Да-аа, здесь есть что изучать».

– Софья Адамовна, – со всей серьезностью сказал я, – надеюсь, результатами вы со мною поделитесь.

– Непременно, – с оптимизмом воскликнула она и с пессимизмом добавила: – Если они будут.

* * *

Наша дружба продолжалась до тех пор, пока я не покинул Москву. О том, как я в действительности отношусь к Мархалевой, можно сказать, узнал совсем случайно: когда уехал в Париж на конференцию. Там я вдруг обнаружил, что скучаю без нее. Все ее глупости, которые так меня раздражали, сразу показались милыми и забавными. Думаете я бросился ей звонить и объяснятся в любви?

Вовсе нет. Мой богатый жизненный опыт говорил: Роберт, все женщины чудовища – вспомни Марию. Все женщины предательницы – вспомни Светлану. Они перебежчицы – вспомни Кристину.

Ты не такой, Роберт, ты хранишь верность своей девчонке. Только ее любишь ты, свою девчонку с разбитыми коленками. И когда-нибудь ты ее найдешь. Сказав себе это, я решил, что нам с Мархалевой не стоит больше встречаться. Я знал на что иду. Да, какое-то время будет мучительно, но потом все забудется и наступит облегчение.

Назло Мархалевой (пусть она об этом никогда и не узнает) я стал чаще думать о своей бесшабашной озорной девчонке. Я представлял какая она теперь, чем занимается, так ли разбиты ее коленки?

Вернувшись домой, я почти не вспоминал про Мархалеву. Похоже, она тоже забыла меня.

И вот…

Однажды поздним вечером я сидел в своем кабинете и увлеченно работал. Вдруг раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и услышал категоричное:

– Роберт, срочно выйдите на балкон.

Это была Мархалева.

Сломя голову я помчался в спальню, ведь балкон у меня только там. Глянул вниз и ничего не увидел. Шел дождь, луну затянуло тучами, фонарь не горел; я хотел вернуться в квартиру, но услышал ее голос.

– Роберт! Черт возьми! Спуститесь ко мне! Я свалилась в траншею!

– Катастрофа!

Я схватился за голову:

– Как же это случилось? Софья Адамовна, вы же знали, что здесь все разрыли, под моим домом.

– Знала, но столько времени прошло, могли бы уже и закопать эту чертову яму.

– Меня поражает ваша наивность, Софья Адамовна, в нашей стране…

– Роберт! – взвизгнула она. – Вы стоите на сухом балконе, а я мокну в грязи под дождем. Давайте отложим политическую лекцию до лучших времен.

– Давайте, – согласился я и поспешил вниз.

Найти ее было легко, она, не стесняясь ругалась. Поскольку фонарь не горел, я остановился, вглядываясь в темноту.

– Роберт, почему вы стоите? – нетерпеливо спросила она. – Давайте мне свою руку!

– Я не вижу вашей руки.

– Да вот она, вот! Ловите! Ловите!

Я поймал, рука была мокрая и холодная.

– Вы замерзли, – сострадая, воскликнул я.

– Да, Роберт, по вашей вине, тяните меня, скорей тяните!

Я осторожно потянул ее на себя, земля от дождя раскисла, подо мной все пришло в движение, все поползло, я не устоял и… угодил в траншею.

– Так я и знала! – победоносно воскликнула Мархалева. – Роберт, порой вы душка, но чаще наоборот. Ни о чем вас нельзя попросить.

Я разозлился:

– Ну, Софья Адамовна!

Ничего хорошего ей сказать я не собирался, но к счастью зазвонил ее мобильный.

– Видите, как я занята, – сказала Мархалева, доставая из кармана трубку.

– Я тоже не гуляю, – буркнул я.

Едва она закончила разговор, как зазвонил мой мобильный.

– Видите, как я занят, – торжествуя, сообщил я.

– Я тоже не гуляю, – парировала Мархалева.

Я плюнул и полез в карман куртки. В этот самый момент из-за туч показалась луна. Луна осветило лицо Мархалевой, и случилось чудо. В ее мокром, залепленном волосами лице я узнал свою девчонку. Да-да, это была она. Вот я дурак! Это же сразу было очевидно!

– Софья Адамовна, – спросил я, – у вас бывают ссадины на коленках?

– Постоянно, – ответила она. – А уж сегодня их сколько хотите. Вам показать?

– Как же я их увижу? – удивился я, имея ввиду потемки.

Но она по-своему поняла:

– Действительно, вы же слепой. Совсем как тот мальчишка, который в юности таскался за мной. Проходу мне не давал, очкарик. Стоял под окнами, прятался за деревьями, подсматривал, следил, но так ни разу и не подошел ко мне. Трус подлый. Испортил мне всю жизнь. Даже имени его не знаю, а ведь могла бы быть счастлива с ним до сих пор.

Все было именно так, я действительно в детстве носил очки и не смог набраться смелости к ней подойти. Даже имени ее не знал, только прозвище.

– Ципа! Родная! Неужели это ты?!

Мархалева удивилась:

– Ципа? Откуда вы знаете мое школьное прозвище?

Я не стал отвечать, телефон надрывался. Это была мать.

– Роби, – категорически заявила она, – если ты и на этот раз меня обманешь, не знаю что с тобой сделаю. Больше откладывать встречи я не могу. Как хочешь, но Жанна назначила ваше свидание на завтрашний день.

– Хорошо, – ответил я, чтобы поскорей прекратить разговор. – На завтра так на завтра.

Не успел я спрятать телефон в карман куртки, как раздался новый звонок.

– Это мой, – сказала Мархалева и поспешно прижала трубку к уху: – Ну не знаю, Жанна, скоро уже год как ты морочишь мне голову… Завтра? Ладно, согласна, так и быть: завтра так завтра. Отбуду наказание.

Она посмотрела на меня и пояснила:

– Это Жанна звонила, моя старая знакомая. Хочет свести меня с каким-то дундуком. Знаете, с тех пор, как я развелась с мужем, мне не дают покоя. Всем хочется сделать меня несчастной, то есть выдать замуж.

И тут меня осенило: вот какую невесту подыскала мне мать. Не успел я сказать и слова, как снова зазвонил телефон.

– Роби, прости, что я звоню так поздно, – уже ласково начала мать, – но завтра ты должен решиться. Понимаешь, Роби, это такая женщина, это необычная женщина. Она писательница. Ты должен сразу ей сделать предложение. Чтобы она в первые же секунды не отвергла тебя, а заинтересовалась и присмотрелась. Роберт, чем черт не шутит. Она умна, но вдруг в тебе, глупом, что-то найдет?

Я радостно заорал:

– Мама! Я, как послушный сын, сделаю ей предложение прямо сейчас!

* * *

Прошел месяц. В новом костюме я тревожно топчусь под дверью спальни: там наряжается к церемонии бракосочетания она, моя Ципа! Моя Сонька! Моя Софья! Моя Мархалева! Моя невеста! Моя умница! Моя красавица! Моя гениальная!

Хм, что это я? Куда подевалась моя скромность? Простите.

Так вот, я стою под дверью спальни. Наши друзья (оказывается, у нас много общих) собрались в гостиной. Ждут, шумят, волнуются. Все пришли. Запаздывает только Тамара.

Я счастлив, о чем тут говорить: нашел ту, которую искал всю жизнь!

Правда, нашла она меня сама. Удивительней всего то, что моя девчонка жила совсем рядом. Но почему она так долго возится? Мы же опаздаем во дворец!

Я приоткрываю дверь и слышу:

– Тома, куда ты запропастилась, черт возьми? Приезжай и своими глазами посмотри что это свершилось. Ципа выиграла пари. Ципа его на себе женила. И не смей говорить, что он мне не пара!

Испуганно прикрывая дверь, я прозреваю: «А я-то, дурак, думал, что этого счастья добился сам.

Ценой неве-ро-ят-ных усилий!»

Впрочем, услышанное не очень огорчило меня. Моя Ципа – очень упрямая девчонка.

Я стучу в дверь спальни:

– Сонечка, мы не опоздаем?

– Иду, дорогой, – отвечает она и выходит.

Все восторгаются. Я бросаюсь дарить ей цветы, но звонит мой мобильный.

– Ну, че, дельфин, попал? – лениво интересуется мой старый знакомый.

– А почему «дельфин»? – удивляюсь я. – Раньше вы «козел» говорили.

– С тех пор, как Наташка Королева кинула Николаева, я слово «козел» не употребляю, – нахально раздается мне в ответ.

«Хорошенькое у нас начало», – думаю я, протягивая букет своей обожаемой невесте.

– Ах, Роберт, кто так подает цветы? – сердится Софья. – Это же не веник.

Свадебная процессия движется к дворцу бракосочетаний, но почему ко мне привязалась эта дурацкая песенка: «Дельфин и русалка, дельфин и русалка не пара, не пара, не пара…»? Почему?