Текст книги "Жених со знаком качества, или Летняя форма надежды"

Глава 15

День был сумасшедший. Я устал и соображал совсем плохо. Даже забыл, что на кровати недавно лежала покойница, а покойников я не терплю. Не то, чтобы я их боюсь, но брезгую уж точно. И это нормально. Но я так устал, что рухнул на кровать, не раздеваясь, и, кажется, сразу уснул.

Но спал тревожно, видел кошмары, метался по всей постели, часто просыпался, вскрикивая от ужаса. Мне снилась Лидия. Мертвая она грозила пальцем и шипела:

– Ты! Ты отравил меня!

В голове то и дело ворочались мысли: «Надо бы не спать, а хорошенько обдумать, что (в случае чего) милиции говорить». Но сон сковывал меня, и снова – кошмары, и снова я вскакиваю, ворочаюсь и метаюсь, цепко хватая руками подушку и одеяло…

Не знаю, сколько времени так прошло, но вдруг я почувствовал, что не один в кровати. Включил ночник и с ужасом обнаружил лежащую рядом Лидию. Потер глаза – так и есть, лежит покойница.

Опять в моей постели!

В который раз за этот день волосы зашевелились на голове. Крик застрял в горле.

Однако, я быстро взял себя в руки, глянул в окно: еще темно, но вот-вот забрезжит рассвет. Надо действовать!

Я помчался в гараж, выкатил машину, подогнал ее к подъезду, вернулся в квартиру, схватил на руки Лидию…

В общем, точь в точь повторил все то, что мы уже проделывали с Заславским. Даже оставил Лидию в том же сквере и усталый вернулся с восходом солнца домой.

Нервы сдавали, меня трясло. Заглянул в кабинет; Кристина спала, свернувшись калачиком. Как ребенок.

«Почему взрослые женщины так часто похожи на детей?» – удивился я, отправляясь в ванную.

К моему удивлению из кранов шла вода. А ведь траншею еще не зарыли. Я воспринял это как чудо, но потом вспомнил, что в моей квартире водой пользовались весь день все, кому не лень, и подивился своей рассеянности. Вымылся под горячим душем. Надел шерстяную пижаму и лег спать на диване в гостиной. Разбудил меня дверной звонок. Глянул на часы: девять утра. Кого принесла нелегкая?

Заглянув в глазок, я заметался. Очень не хотелось встречать знаменитость Мархалеву в помятой пижаме. Отыскивая свои вещи, я то и дело подбегал к двери и громким криком просил подождать.

– Не волнуйтесь, – любезно отвечала мне Мархалева.

Наконец я счел свой вид удовлетворительным и впустил ее в квартиру.

– Как прошла ночь? – с порога поинтересовалась она.

– Превосходно, – солгал я.

– Больше вам не звонили?

«А черт его знает», – подумал я, усиленно припоминая всегда ли был при мне мобильный.

Не дожидаясь ответа, она оптимистично сообщила:

– Только что наша общая подруга Тамара предоставила мне дайджес вашей жизни. Должна сказать, ничего веселого там нет. Вы правы, сплошная скука, не удивительно, что вы редко смеетесь. Но я нашла и положительное: в вашей жизни нет ничего и трагичного. Следовательно, вы никогда и не плачете.

– А вы когда-нибудь плакали? – сам не знаю к чему, вдруг спросил я. – Речь идет не о двух слезинках, речь о горьких слезах, о рыданиях.

– О, да! – с чувством воскликнула она, тряхнув золотыми кудрями. – Еще как плакала: в три ручья.

– В тот день, когда вас бросил муж?

Она растерялась:

– Что? Муж? Откуда вы знаете? Ах, да, я же вам сама вчера рассказала. Нет. Из-за мужа я не плакала.

Подумав, она добавила:

– Во всяком случае такого не помню. Может и плакала, бог его знает. – Покачала головой: – Нет, не помню, не помню.

Мне стало любопытно:

– Что же вы помните? Имею ввиду причину, вызвавшую ваши слезы. Можете мне рассказать?

Вот спрашивается, что на меня нашло? К чему такое любопытство? Думаю, отрицательно сказалась ночь, богатая на трупы.

– О, да! – воскликнула она и рассмеялась: – Могу. Рассказать могу, хотя, рискую показаться смешной.

– Женщина не должна бояться показаться смешной, – ни с того ни с сего решил я поделиться жизненным опытом. – Смешная женщина выглядит трогательно, словно ребенок.

– Только в глазах мужчины, – улыбнулась она.

– Но я же мужчина.

– Судя по всему – да.

Она смерила меня оценивающим взглядом; я порадовался, что вбил себя в самый лучший костюм.

– Хорошо, вам расскажу, – сказала она, снова тряхнув золотистыми кудрями. – Здесь секрета нет: всякий раз, когда читаю сынишке стишок про зайку, рыдаю неимоверно. Причем обязательно начинаю первой, Санька, мой сын, подключается уже на скамейке.

– На какой скамейке? – закричал я, с ужасом вспоминая Лидию, оставленную в сквере.

– На какой скамейке? – удивилась она, повторяя вопрос. – На той, с которой не мог слезть зайка.

Я нервно сглотнула, а Мархалева задорно рассмеялась:

– Неужели забыли?

С этой Лидией я действительно все на свете забыл и чувствовал себя настоящим олухом.

– Детский стишок, – подсказала она.

Видимо я смотрел на нее изощренно бестолково – просто прототип всех идиотов. Она удивленно хмыкнула и начала старательно декламировать:

– Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка…

Но дальше дело не пошло: слезы блеснули в ее глазах; она смущенно замолчала…

Я был потрясен. И этой женщине Тамара доверила мои проблемы?!!!!!

Нет, я не осуждаю Мархалеву. Чувствительность ее вполне нормальна для писателя и как мужчине мне симпатична, но что скажет эта трепетная женщина, когда узнает, что я всю ночь хладнокровно таскался с трупом проститутки? А я, дурак, пообещал ей полную откровенность. Я привык свое слово держать, но теперь об этом не может быть и речи. Придется лгать…

Лгать, лгать и еще раз лгать, как учит Заславский!

Скрывая свои тревоги, я с деланым равнодушием спросил:

– Почему вы замолчали? Что там дальше? Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка…

Она трагично вздохнула и продолжила дрожащим голосом:

– Со скамейки слезть не смог и весь до ниточки промок. Ой, я не могу! Простите меня! Простите!

И она зарыдала в голос. Зарыдала очень проникновенно. Я сам был близок к тому же, хотя сентиментальностью до этого не страдал. Удивительно, но эта женщина так трогательно сумела выразить беспомощность и одиночество зайки, что я ощутил их как свои. Сердце мое пронзила боль. За зайку. А Мархалева подливала масла в огонь.

– Он такой маленький, доверчивый, беззащитный, остался один, под дождем, на скамейке, – всхлипывала она. – Сердце мое сейчас разорвется от жалости и сочувствия…

Черт возьми! У меня защипало в носу.

– Да-а, – с тяжелым вздохом сказал я, старательно пряча слезу и демонстрируя мужество, – очень жестокая и безответственная хозяйка.

– Такая жестокость граничит с подлостью, – всхлипнула Мархалева, вытирая слезы кончиком своего рукава. – Как представлю эту картину: мокрый, жалкий, одинокий, продрогший зайка доверчиво тянет лапки к хозяйке, а та… Нет-нет, больше не могу. Хватит. Давайте переменим тему.

– Давайте, – с облегчением согласился я, но, неожиданно для себя, начал ее развивать: – Знаю, почему вы так горько плачете, – сообщил я.

Она удивленно посмотрела на меня и спросила:

– Почему?

– Потому что когда-то давно, видимо в детстве, вы были этим самым зайкой. Судя по тому, как красивы вы теперь, в детстве вы были прелестным ребенком. У кого же хватило жестокости вас обижать?

– У моих родителей, – не задумываясь ответила Мархалева. – Им было не до меня. Сначала они ругались и разводились, а потом и вовсе умерли. Да, вы правы.

Удивительно, как я сама не догадалась. Ведь моя мама и есть та жестокая хозяйка, которая бросила меня – свою зайку.

– А я не могла без нее слезть со скамейки, мокла под дождем и многое-многое другое. О, сколько несчастий со мной приключалось… Если бы не бабуля, даже не знаю как выжила бы, – с трагической патетикой воскликнула она и вдруг рассмеялась счастливым смехом: – Послушайте, это чудо! Чудо!

– О чем вы? – изумился я, внутренне констатируя, что мы оба чокнутые. Нашли время развивать темы про зайку. Ладно она, но я-то, со своими приключениями: со зловещими звонками и трупом…

– Настоящее чудо! Ушел из горла ком, – пояснила она. – Ком, с которым жила всю жизнь. Да-да, отступило. Думаю, излечилась. Я больше не буду плакать горько-горько, читая этот стишок. Да-да, больше не буду заражать сынулю своим детским горем. Он уже вырос, но очень любит этот стишок. Признаться, меня это волновало…

– Напрасно. Ему полезно поплакать время от времени.

Мархалева удивилась:

– Да? Послушайте, вы не психоаналитик? Сейчас так модно, все увлекаются.

– Нет, я другим занимаюсь.

– Это хорошо, – обрадовалась она. – Терпеть не могу психоаналитиков. Это страшные люди. Копаться в чужой душе… Бррр! Это не для меня! Впрочем, вру, иногда приходится, но, кажется, я за другим пришла. Неправда ли, мы сильно отклонились. Давайте вернемся к нашему делу.

– Давайте, – согласился я, ломая голову как бы поскорей отказаться от ее помощи.

– Можно? – спросила она и присела на диван.

Я наконец заметил, что мы все еще стоим, и начал извиняться. Она отмахнулась:

– Давайте без церемоний. Лучше подробно мне расскажите как прошла эта ночь. Расскажите все до мелочей.

– Ночь прошла отлично, – не задумываясь выпалил я, усаживаясь в кресло.

Она пристально на меня посмотрела и напомнила:

– Вы обещали искренность.

Пришлось ее убеждать. Я начал что-то мямлить, внутренне ругая себя за малодушие. Почему бы не сказать прямо, что мне ни к чему ее услуги. Плакать над зайкой могу и один.

Наконец я взял себя в руки и решился ей все объяснить, но… раздался звонок в дверь. Мархалева насторожилась:

– Кто это?

– Это Заславский, – предположил я.

Она вскочила:

– Тогда мне лучше спрятаться. Никто не должен знать, что мы затеваем расследование. К тому же, мне полезно будет послушать ваш разговор. Чем больше я узнаю, тем дальше продвинется дело. Проводите меня в ваш кабинет.

– Нет! – закричал я. – В кабинете вы ничего не услышите. От гостиной он далеко.

Она вышла в коридор и, показывая на дверь спальни, спросила:

– А здесь что?

– Спальня, – поеживаясь, ответил я.

– Прекрасно, – почему-то обрадовалась она, – там и спрячусь.

Мне нечего было возразить. Мархалева скрылась за дверью спальни, а я пошел впускать гостя. Это был действительно Заславский. Он влетел и закричал, как сумасшедший:

– Роб, ну что, все шито-крыто?

Я зажал ему рот и прошипел:

– Заткнись.

Он покосился на дверь столовой и спросил:

– У тебя опять кто-то есть?

– Да, – утаскивая его в гостиную, прошептал я.

– Неужели снова баба?

– Целых две.

Зазвонил мобильный.

Заславский закатил глаза и простонал:

– Начинается!

Я замахал на него руками и схватил трубку. Это была Мархалева.

– Так не пойдет! – возмутилась она.

Я опешил:

– Как не пойдет?

– Вы шепчетесь, я не могу подслушать. Говорите, пожалуйста, громче.

– Постараемся, – пообещал я, но не успел выполнить обещание: раздался звонок в дверь.

Я помчался к дверному глазку и сразу рысью в гостиную:

– Виктор, пришла твоя жена.

Он схватился за голову:

– Какие черти ее принесли? Роб! Спрячь меня! Мария думает, что я на симпозиуме! Лучше посижу в кабинете, там компьютер, там Интернет, заодно займусь работой. Давненько я не брался за нее. Все руки не доходят.

– Нет, – запротестовал я, – кабинет занят.

Заславский поморщился и прошептал:

– Изволь, пойду в спальню. Заодно и вздремну. Совсем не выспался с твоей проституткой.

– В спальню тоже нельзя, – с легким смущением сообщил я.

Он оторопел:

– Если ты скажешь, что занята и столовая…

– Нет-нет, столовая свободна, – радостно заверил я.

– Вот туда и пойду, заодно и позавтракаю. Так спешил к тебе, что ушел голодным.

Он смерил меня презрительным взглядом и добавил:

– У-у, старый развратник.

Оправдываться мне было некогда, я поплелся встречать его жену.

Едва открыл дверь, Мария впилась в меня страстным поцелуем. Не скажу, что было неприятно, но мешал Заславский. Видимо, я еще не достиг его цинизма. К тому же, Мария не стояла на месте, а энергично продвигалась в начатом деле: пальцы ее, бегая по моему телу, раздевали меня.

– Ты ждал, ждал, – сквозь поцелуй произнесла она, из чего я понял, что мой новый костюм не остался незамеченным.

Прямо в прихожей Мария упала на пол и потянула меня за собой.

– Здесь, прямо здесь, – страстно шептала она.

Я растерялся. Ее выпростанная грудь зверски волновала меня, ее раскосые глаза…

Всегда питал слабость к Марии… Но с другой стороны… Измученная Кристина наверняка крепко спит, но что делать с Заславским? Не могу же я овладеть его женой едва ли не у него на глазах. И эта чертова Мархалева подслушивает в спальне. Заславский-то наверняка не подслушивает, ему не до того, жрет мой окорок, скотина…

Ха, он же еще и скотина! Я положил глаз на его жену…

К своему стыду, то, что друг от нас в десяти шагах, меня зверски заводило. Влажные губы Марии, ее грудь… Сознание мое помутилось, я подумал: «Будь что будет», и рухнул на пол. Мария прижалась ко мне, почти на меня легла и прошептала:

– Роберт, я всю ночь не спала. Как только выпроводила этого кобеля из дома, сразу помчалась к тебе. Наконец-то мы одни…

«Если бы, – трезвея, подумал я. – Кобель с нами, и, между прочим, неизвестно как ты себя поведешь. Светлана, к примеру, кричит. Очень громко кричит в такие минуты. Если Заславский узнает крик своей жены, вряд ли он будет спокойно пожирать мой окорок. Скорей всего он выйдет в прихожую, а здесь мы, на полу…»

От этой мысли мне стало плохо. В самом прямом смысле: едва не вырвало.

– Что с тобой, Роберт? – переполошилась Мария.

Она уже не шептала, а перешла на крик. Я испугался, даже запаниковал, лихорадочно соображая чем объяснить свою просьбу говорить потише. Ведь Марии-то я сказать не могу, что у меня в каждой комнате по шпиону. Я схватился за голову и… (спасение!) раздался звонок в дверь.

– Кто это? – прошептала Мария.

Я вскочил, заглянул в глазок и, ликуя, сообщил:

– Это Варвара.

Глава 16

Мария очень болезненно восприняла сообщение о том, что пришла ее дочь.

– Сейчас выйду и надаю ей пощечин, – прошипела она.

– За что? – удивился я.

– Разве это прилично? Негоже молодой девчонке таскаться к взрослому неженатому мужчине.

«Да уж, – подумал я, – девчонке совсем негоже, а вот ее матери в самый раз».

Мария негодовала:

– Роберт, что у вас общего? Почему она шляется сюда? Дрянь. Гони ее вон. Ей всего восемнадцать, а уже такое себе позволяет. Восемнадцать. Соплячка. И это моя дочь. Позор.

Я молчал, потому что ничего не имел против Вари. Она, конечно, не подарок: взбалмошная и своевольная, но это касается характера, а возраст у нее чудесный.

Во всяком случае, восемнадцать – не самый мой нелюбимый возраст.

– Спрячь меня, – потребовала Мария, вскакивая с пола и запихивая в блузку свою соблазнительную грудь.

Поскольку выбора не было, я сразу предложил кухню.

– Мне все равно, – прошептала она, заглядывая в зеркало и поправляя прическу.

В коридоре подозрительно заскрипел паркет.

– Маша, хватит, – рассердился я и, схватив ее за руку, потащил в кухню.

Каково же было мое изумление, когда, открыв дверь, я обнаружил там Заславского. Он сидел за столом и энергично налегал на французский паштет из гусиной печенки, привезенный мной из командировки для особых случаев.

Дверь я захлопнул с видом человека, увидевшего самого Вельзевула.

– В чем дело? – прошептала Мария, из чего я понял, что мужа она не заметила.

– Я передумал. Тебе будет лучше посидеть в столовой. Вдруг захочу покурить.

– Какая разница, – рассердилась она. – Пойдем в столовую, там привычней.

Закрыв Марию в столовой, я заглянул в кухню и показал Заславскому кулак. Он виновато пожал плечами и пояснил:

– Я не учел, что в столовой пустой холодильник. Пришлось изменить дислокацию.

– Ты хоть предупреждай.

– Как?

– У меня есть мобильный.

– Ах, да, – ехидно усмехнулся Заславский. – Но он всегда занят.

– Иди ты к черту, – прошипел я, закрывая дверь и отправляясь встречать Варвару.

Она была при параде: пугающая (дыбом) прическа, короткая узкая юбка, кожаная жилетка, немыслимого цвета чулки, цепи, перья, погремушки, татуировки на щеках и плечах, кольца во всех частях тела и даже в носу… Все броское, яркое – папуасы и индейцы отдыхают. Открыв дверь, я шарахнулся, но быстро пришел в себя и спросил:

– Как твои критические дни?

Варвара пришла в восторг:

– Роб! Это круто! Ты настоящий мэн! Дай я тебя расцелую!

Она прыгнула на меня и хорошенько облобызала.

– Хватит! Хватит! – взмолился я. – Лучше расскажи, как твой любимый.

Варвара мгновенно оставила меня в покое и помрачнела:

– Ой, Роб, и не спрашивай. Долгий разговор, но я не спешу. Два часа на тебя у меня найдется.

Я испуганно присвистнул, а она пошарила глазами по прихожей и спросила:

– Где тут можно придиваниться?

– В гостиной, будто не знаешь, – ответил я, ломая голову как бы поскорей от нее избавиться.

Уже несколько лет я воспринимал Варвару как стихийное бедствие. Дружба с ней, конечно, тонизирует, порой даже пьянит, но чаще грозит жестоким похмельем – если прибегать к образам. Больше всего (на этот раз) я боялся, что Варвара снова начнет стаскивать с себя джинсы, точнее юбку, но она придумала похлеще.

– Я с ним встречалась вчера, – падая на диван, сообщила Варвара. – Роб, только прикинь, как клево получилось. Выхожу от тебя, а навстречу он. Хиляет с кентами. Они тут рядом в соседнем баре напостоянку клубятся. Я сразу упала на хвост. Он разозлился, понес такую пургу, но Екмен за меня подписался.

– Екмен? – удивился я. – Это что, матюк у вас новый?

– Роб, перестань, – рассердилась Варвара. – Ты же знаешь, я воспитанная девочка из хорошей семьи, не шыряюсь, колес не глотаю, с кем попало не трахаюсь и не матерюсь. Папик может мною гордиться. Екмен, это кличка. На самом деле он Рома, работает в баре, что за углом. Ты его знаешь.

Я вздохнул с облегчением:

– А-аа, это Рома-бармен. Хороший парень.

– Да, неплохой, – согласилась Варвара. – Но очень небрежно относится к своим профессиональным обязанностям: стойка, это единственное место, где его невозможно найти. За это и кличку свою получил. Надеюсь, ты в курсе: «бар» – по-турецки «есть», «ек» – «нет». Так вот он не бармен, а екмен – мужчина, которого никогда нет. Но дело не в этом. Екмен мне открыл, откуда мои проблемы. Оказывается, я трахаться не умею. Роб, ты должен меня научить. Срочно. Прямо сейчас.

Варвара умеет нанести удар – у меня даже в горле пересохло.

– Но у тебя же критические дни, – растерянно промямлил я, нервно оглядываясь сразу на все двери.

– Роб, это не помеха. К тому же все на исходе. Не тяни, Роб, через два часа у меня свидание. К этому времени я должна все классно уметь.

Она вскочила с дивана и бросилась ко мне.

– Нет! – закричал я не своим голосом, прячась за кресло. – Нет, это сумасшествие!

Варвара начала меня уговаривать:

– Роб, прекрати, ты же умный и современный, не то, что мои предки. Они эгоисты, совсем забросили меня. В восемнадцать лет не уметь трахаться позорно. В наше время этому учатся уже в двенадцать. Со своими учителями. Роб, тебе не стыдно за меня?

– Нет, я тобой горжусь.

Она рассердилась:

– Перестань, Роб, меня успокаивать. Я динозавр, это срочно надо исправлять. Роб!!! Кто-то ведь должен помочь неопытной девушке. Что плохого, если это будешь ты? Я тебе доверяю. Ты мой друг.

Клянусь, говорил с ней не я, говорил мой ужас:

– Варя, ты болтаешь глупости. И прошу, болтай их потише, желательно шепотом. Я твой друг, ты права, а между друзьями сексуальные отношения невозможны.

– Ерунда, – отмахнулась она. – Я со всеми друзьями переспа…

Я не мог этого слышать и тем более не мог позволить услышать это ее родителям, а потом закричал:

– Что-оо?! Не пугай меня, Варя! Лучше замолчи!

– С какой стати? – удивилась она. – Я состою в сексуальном партнерстве со всеми своими друзьями и у себя на районе и в университете. Но это ничего не дает. Они знают не больше меня. Роб, это просто счастье, что у меня есть такой взрослый и опытный друг. Клянусь, мне все завидуют.

Я был близок к обмороку. Воспользовавшись моим беспомощным состоянием, Варвара начала резво сдирать с меня костюм. Когда она добралась до брюк, я очнулся, закричал «нет!» и бросился убегать.

– Ну почему нет, Роб, почему нет? – гоняясь за мной, недоумевала она. – Что здесь плохого? Должен же кто-то меня научить. Не обращаться же за этим к родителям, да и чем они помогут? Мать в этом деле курица. Папик, думаю, поднаторел, но вряд ли он захочет хвастать перед дочерью. Остаешься только ты, Роб.

Я метался по гостиной, как сумасшедший, и кричал:

– Нет, Варя, нет, это почти инцест! Ты выросла на моих руках, ты описала мне все колени!

– Роб, это в прошлом…

– Ты мне как дочь!

– Роб, это пройдет, это только до первого раза…

– Оставь меня в покое! – взвизгнул я, поражаясь высоте своего голоса. – Я старый! У меня одышка! Я импотент!

– Врешь!

Она исхитрилась и поймала меня. Охваченный ужасом, я вырвался и попытался скрыться в коридоре. Варвара помчалась за мной, приговаривая:

– Роб, секс пойдет нам обоим на пользу: ты тряхнешь стариной, я наберусь опыта. Роб, соглашайся, не прогадаешь.

Я был в панике. «Что делать? Она пользуется своей слабостью. Не руки же ей ломать». Клянусь, я готов уже был обратиться за помощью к ее родителям, но все разрешилось само собой. Варвара снова меня настигла и повела себя очень агрессивно: не успел я моргнуть глазом, как остался без брюк. Виктор и Мария не выдержали одновременно.

– Что здесь происходит? – хором закричали они, выскакивая в коридор. – Варя, на кого ты похожа? Что за дикий прикид?

Я обрадовался и поспешно натянул на себя брюки, а Варвара обмерла и попятилась.

– Папа? Мама? – залепетала она. – Что вы здесь делаете?

– Это ты что здесь делаешь? – грозно вопросил Заславский.

– Наглая дрянь! Распутная девчонка! – добавила Мария.

– Теперь ясно, почему ты завалила сессию! – прозрел Заславский.

– Теперь ясно, что у тебя на уме! – возликовала Мария.

И хором они заорали:

– Вон отсюда! Домой! Немедленно! Под замок! Мерзавка! Негодница!

Надо отдать должное Варваре, она повела себя умно: не стала пререкаться, а мгновенно подчинилась воле родителей, то есть, исчезла. Я вздохнул с облегчением, словно с электрического стула слез.

– Уф-ф, – победоносно перевела дух и Мария. – Просто слов нет, – потрясла головой она, – мерзавка, настоящая мерзавка. Ну я ей задам.

И в этот самый миг на глаза ей попался Заславский. Мария словно впервые обнаружила мужа и возмущенно закричала:

– А ты что здесь делаешь? Ты же в командировку собрался!

Заславский побледнел и испуганно забормотал:

– Маша, Машенька, ты забыла, командировку отменили, я на симпозиум спешил…

– И поэтому у Роберта оказался, – перебила его она и, не давая опомниться, приказала: – Говори, что задумал?

Руки ее грозно уперлись в бока, раскосые глаза сузились:

– А-ааа! Здесь любовница у тебя? Да? Вы спелись? Ну конечно! Дружки! Ворон ворону глаз не выклюет! Где она? Где?

Мария сделала решительный шаг к спальне. Я и Заславский в панике переглянулись. Еще бы, он подумал, что у меня полная квартира бля… Он подумал, что у меня полная квартира женщин, которых тут же повесят на него. Я же испугался за Кристину. Она не простит мне, если чета Заславских ворвется в кабинет… Я сам этого не хотел: позор сестры – мой позор.

Наш ужас не скрылся от глаз Марии.

– Ага, – обрадовалась она, – я вас раскусила! Я на верном пути!

Торжествуя, она схватилась за дверную ручку и… раздался нечеловеческий вопль, словно сам Антихрист кричал, призывая чертей из ада. И меня, и Заславского, и Марию передернуло как от электротока.

– Кто это? – шарахаясь от двери, взвизгнула Мария.

– Это из спальни, – безуспешно пытаясь справиться с тиком, закричал Заславский.

– Это Мархалева, – воскликнул я, и на пороге появилась она, Софья Адамовна.

Уцепившись за дверной косяк побелевшими пальцами, она трясла головой вглубь спальни, ни на секунду не прекращая вопить.

Мария спряталась за ее спиной и, повторяя «что там? что?», пыталась заглянуть в дверной проем. Я и Заславский сначала остолбенели, а потом бросились в комнату. Остановились, огляделись – ничего. Все в норме. Пустая постель…

Мы молча переглянулись. «Почему же так противно вопит эта Мархалева?» – читалось в наших глазах. Я открыл шкаф, тумбочку… Заславский полез под кровать и…

И новым криком огласилась комната.

– Труп снова здесь! – завопил Заславский. – Опять здесь!!!

Я бросился на пол, заглянул под кровать: там лежала покойница Лидия.