Текст книги "Китайский секрет для мистера Форда"

Дальше Дюк подумал, что будет, если, или, вернее, когда его постигнет участь компаньона. Микки был предупрежден с того самого вечера, как избили Джейка. Худо-бедно присмотрит за станцией и зальет бак клиенту, даже, если что-нибудь случится с механиком. Помнится, Фрейшнер чуть не сплясал от радости, когда уставшие выгонять мальчишку компаньоны решили, что он может пригодиться. Кто бы мог подумать, что лишняя пара рук окажется так кстати… Тут М.Р. Маллоу задумался: как бы на его месте поступил компаньон? «Не знаю, – хмыкнул молодой головорез. – Времени на размышления не осталось. Действуй немедленно!».

Немедленно! С этой мыслью Маллоу сначала метнулся к кафе, очень быстро оттуда вышел и скоро уже поднимался на крыльцо амбулатории доктора Бэнкс.

* * *

За окном сыпалась мокрая дрянь, в голову лезли такие мысли, что лежи коммерсант в могиле и будь над ним мраморная плита, потрескалась бы. Все мало-мальски приятное находилось под запретом. Микки, ловкий парень, так и не был пойман с поличным, когда в очередной раз пробравшись в амбулаторию, прятал сигареты в уборной. Зато отличился сам Д.Э. Саммерс, когда доставал их, спрятанные в кусок резиновой кишки, из бачка. Это не было слишком большой проблемой для того, кому больно поднимать руки: коммерсанта выручал рост, а других мест, годных для конспирации, не осталось. Но сегодня произошел несчастный случай. Д.Э. полез положить сигареты на место, но равновесия не удержал, схватился за цепь, которой спускают воду, оторвал цепь и обрушил бачок. Это был старый бачок, покрытый ржавчиной внутри, издавший при падении страшный грохот и устроивший наводнение. Строго говоря, коммерсанту повезло: он сумел сберечь от падающего бачка свою особу. Однако, попытка вернуть его на место, и избавиться от окурка, и спрятать кишку, и вообще как-нибудь замести следы, потерпела сокрушительный провал. Доктор Бэнкс в бешенстве запретила пациенту даже приближаться к уборной, велела няньке поставить в палату горшок и больше не показывалась.

С улицы вот уже четверть часа было слышно, как миссис Христодопуло надрывным голосом зовет своего кота. Она делала это каждое утро и каждый вечер.

Тут вошла доктор.

– Он просил вам передать, – сообщила она, – что примерно третью часть денег даст Фрейшнер. Под большой процент, но даст. На три месяца.

Пациент принял эту новость молча, как и всегда. Но вдруг он сказал:

– Да, это единственный выход. Другого и нет. Все?

– Пока да. Ах, нет. Еще он сказал вот это: одна деталь в головоломке – лишняя.

Саммерс задумался.

– Или, вернее, двусмысленная, – сказал он. – В зависимости от того, какой стороной ее вставить.

Он попробовал приподняться на локте, поморщился, нечленораздельно промычал сквозь зубы и лег обратно.

– Вы обещали вести себя спокойно, – напомнила доктор.

– Я спокоен, – горестно ответил пациент.

– Часть проблемы уже решена.

– Деньги – не главная проблема, – в задумчивости возразил коммерсант. – Главная проблема – Форд. Лишняя деталь, о которой он говорит – Клей. Маллоу думает, что от него надо избавиться.

– Но ведь…

– Да. Вы очень верно заметили: избавься мы от этого – Форд пришлет другого. Значит, нужно или придумать, как использовать Клея в своих интересах, или… вот черт, tinctura catechu!

– Абсолютно tinctura catechu.

Возникло молчание.

– …или, – с большой осторожностью выговорила доктор Бэнкс, – избавиться от Форда?

– И сделать это быстро, – подтвердил Саммерс. – Не уходите, ладно? Вы как-то ловко наводите на нужные мысли.

– Лучше вам обойтись без мыслей – каких бы то ни было.

– Но раз уж это невозможно, так мне гораздо спокойнее. Значит, вот что, – Саммерс с трудом повернулся на бок. – Во-первых, Клей опасен. Когда с Маллоу что-нибудь случится – а случиться это может в любой момент, Клей поднимет панику. Хуже того, у него будут развязаны руки. Хотя…

Тут Саммерс задумался.

– Нет, не будут, – возразила доктор. – Помните, как вы сказали? Форд не держит персонала с подмоченной репутацией. Если Форд узнает о двойной жизни Клея, Клей нигде больше не найдет себе места. Ну, а кроме того, если Клей таков, как вы рассказали, то он, скорее, склонен ждать, пока что-нибудь предпримете вы, нежели действовать.

– Да, – медленно проговорил Саммерс. – Плохо другое. Мы усыпили вулкан, но он недолго пробудет спящим. Если управляющим Форда не понравятся результаты продаж за истекший месяц, они начнут дознаваться до причин, и первой такой причиной станет Клей. А второй – второй будем мы, доктор. И тогда историю с нашим богоугодным заведением можно считать конченой.

– Что означает: либо Форду понравятся результаты, либо же вы избавитесь от Форда. И не забывайте о местных жителях. Они настроены очень враждебно.

– О Боже! – простонал ее пациент. – Дайте же мне отсюда выйти, они у меня хороводы вокруг станции будут водить! Знаете, что нужно сделать?

Тут вошла миссис Кистенмахер и доктор сказала:

– Мистер Саммерс, я не буду с вами беседовать, если вы опять не станете обедать.

Пока няня ставила поднос на тумбочку, а пациент с трудом садился в постели, его мысли вернулись к тому, что он считал самым главным.

– Если Форду понравятся результаты, – коммерсант терпел, пока миссис Кистенмахер повяжет ему на шею салфетку, – то, как ни странно это звучит, дела наши будут еще хуже. Я бы даже сказал более: нас все равно ждет катастрофа. И катастрофа эта произошла бы даже, если бы никаких конкурентов не было в помине.

– Почему вы так думаете?

Саммерс пил бульон, глядя поверх чашки.

– Форд любит, чтобы его работники делали карьеру. В случае успехов Клей очень скоро продвинулся бы по служебной лестнице, его место здесь занял другой, и тут все опять возвращается к тому вопросу, о котором мы с вами уже говорили. Тупик, доктор. Как там говорил профессор: бороться с Фордом – то же самое, что голыми руками драться с паровозом Тихоокеанской железнодорожной компании.

– В таком случае, вам остается рассмотреть оставшуюся версию: каковы будут возможности, которые предоставит вам катастрофа.

Коммерсант поперхнулся бульоном.

– Это должна была быть моя идея!

– Чепуха, вывод очевиден, – отмахнулась доктор. – Учитывая, правда, то обстоятельство, что возможностей может не оказаться никаких. Однако, предположим.

Коммерсант помолчал.

– Подмочить репутацию, – осторожно выговорил он, – можно по-разному. Если допустить, например, что Форд в силу обстоятельств почувствует себя перед нами виноватым, то…

– Форд? – доктор даже рассмеялась. – Виноватым? Да вы идеалист! Каковы же должны быть обстоятельства, при которых Форд почувствует себя виноватым?

Коммерсант был, однако, серьезен.

– Обстоятельства, – произнес он в задумчивости, и поднял глаза от чашки. – Фарс. Скандал. Что-нибудь такое, что похоже на…

– На геморрой, запор или хроническое расстройство желудка. Что-то такое, о чем знает врач и нежелательно знать остальным.

– Мелко, доктор.

– Самоуверенность здорового человека. Вы не знаете, какую власть имеют над большими людьми эти маленькие неприятности.

– Тогда, может быть, что-то посерьезнее? Импотенция? Сифилис?

– Вас найдут мертвым, если вы попробуете шантаж такого рода. Несчастный случай, мистер Саммерс.

– Да, вы правы… А! Есть! – Саммерс даже приподнялся в кровати, но доктор строго велела лечь. – Знаете, что это? Это благие намерения. Хотели, как лучше, а получилось…. получилось что-то такое, что легче бросить нам какую-нибудь кость – да и с глаз долой, чтобы в корпорации духом нашим не пахло.

– Я поняла. Какая-нибудь благонамеренная нелепость, которая начнется за здравие, а кончится скандалом. Да, у вас явный талант к подобным вещам.

– Мерси. Ну-с, что у нас есть? Ваша история с вакцинированием? Но она отлично укрепила наши позиции на «Форд Мотор».

– Вы так думаете?

– О да, еще как. Клей все описал в отчете. Форд очень любит прогресс. Вы бы слышали, как он издевается над Лигой Антивакцинистов! Так что наше обстоятельство – не вы.

– Не я? – удивилась доктор. – Что вы хотите этим сказать?

– Нет, – отмахнулся коммерсант, – даже не уговаривайте. Я бы провернул эту штуку еще давно, но кто мог знать, что Форд одобрит мой план с плакатом?

Лицо доктора Бэнкс окаменело.

– Не смотрите на меня так страшно. Мы бы убили двух зайцев. Я как раз и думал, что вы-то от этого только выиграете! А я сначала устрою из пропаганды вакцинации инферналии, а потом предстану пред фордовы очи с оправданиями: «Хотел, как лучше. Да, я правда так думаю. Нет, я не идиот, выслушайте меня!» Я довел бы их там до помешательства, а при попытке выкинуть нас из дела пригрозил бы обращением в Департамент Здоровья. Где повторил бы все слово в слово. Представляете? Потом пресса, компании пришлось бы оправдываться, я бы вступил в полемику – ах, доктор, я уже почти видел этот роман в письмах! Вы читали когда-нибудь полемики в «Письмах в редакцию»? Вот, я как раз про такую. Нет, я бы не обличал. Я бы просил, умолял, доказывал. Я цитировал бы пророков Луку, Иеремию и Захарию, поминал бы коня белого и всадника бледного и слезно умолял о предотвращении язв и мора, для которого все средства хороши. Словом, получилось бы, что Форд связался с идиотом (а я на редкость старательный идиот, вы себе даже не представляете!) прелесть, что бы было.

– Представляю себе эту «прелесть».

– Настоящая прелесть. Форд в смешном положении. С него станется, конечно, устроить идиоту несчастный случай, но зачем пачкать руки, когда можно просто разорвать контракт, потребовать возмещения убытков – и все! Мы – сами по себе, они… Но, черт, старый мерзавец оказался с чувством юмора. Неожиданно, признаю. И в данном случае…

Доктор забрала у него посуду, дала термометр и позвала няню.

– …в данном случае обстоятельство, которое могло бы с пользой подмочить нашу репутацию – не вы. Жаль. Доктор, вы что, опять? Я же не сказал вам тогда ни слова неправды!

– Мне нужно идти, мистер Саммерс.

– Подождите! – взмолился пациент.

– Сожалею, я очень занята.

– Но, может…

Дверь аккуратно закрылась. Саммерс подождал, но доктор не возвращалась. Вместо нее опять явилась миссис Кистенмахер, которая только однажды вышла, чтобы ответить на телефонный звонок, а затем, похоже, растопить колонку в ванной. Пока она этим занималась, внизу хлопнула дверь и во дворе раздался шум мотора. Доктор уехала, а нянька вернулась на свой пост.

Время тянулось ужасно. Коммерсант задремал. Когда он проснулся, все оставалось по-прежнему. Единственное, что изменилось – вошла миссис Кистенмахер и включила лампу. Прошла еще вечность. Потом, судя по звукам, во двор въехал автомобиль. Из коридора послышался скрип кресла: нянька встала. Саммерс, лежавший с закрытыми глазами, принял безмятежный вид и постарался дышать как можно ровнее. Он услышал почти бесшумные шаги, потом какое-то время ничего не происходило, и, наконец, на лестнице скрипнула ступенька: миссис Кистенмахер спускалась вниз. Саммерс осторожно сполз с кровати и добрался до подоконника. В сумерках тускло желтели бортовые фонари черного «Модель-Т». Разглядеть отсюда, чей он, не было никакой возможности. Прокляв все на свете, коммерсант вернулся в постель, но скоро из нее выбрался и попытался подслушать, что происходит внизу. Ему пришлось повторить свою вылазку дважды. Наконец, он счел безопасным спуститься по ступенькам на один марш. Там, прижимаясь к стене и стараясь не забыть о часах, висевших вровень с его головой, он услышал голоса. Часы мерно качали маятником.

Внизу раздался щелчок – дверь приемной открылась.

– От того, что вы оба лишний раз впадете в панику, – послышался голос доктора Бэнкс, – не будет никакой практической пользы. А у миссис Кистенмахер есть и другие обязанности помимо того, чтобы следить за вашим поведением. Мистер Маллоу, я надеюсь на ваше благоразумие.

Глава четырнадцатая, в которой дело принимает неожиданный оборот

Маллоу сказочно повезло: всего лишь ушиб почек, благодаря которому он добрался до койки, согнувшись в три погибели и держась за поясницу, всего лишь сломанный нос и некоторое количество впечатляющих кровоподтеков. Кровоподтеки эти, судя по виду, наносились тоже бейсбольной битой и такими же патентованными «Бойден Тобогганингс», обитыми по ранту полоской жести с шурупами.

– Вот уж ты бы, действительно, мог спокойно лежать дома, – заметил Саммерс.

– Да какой там! – отмахнулся Маллоу, устраиваясь (он уже забрался в койку). – Но ничего, так даже лучше. Безопаснее.

И пошутил:

– У вас, доктор, теперь не амбулатория, а военное убежище.

Доктор Бэнкс ничего не ответила. Она была холодна и официальна.

– Однако, – (Д.Э. попробовал уложить подушку повыше, но ему не позволили), – дело становится все интереснее.

– Нашел, чему радоваться, – буркнул М.Р. – Головорез.

Ответить компаньон не успел: по лестнице поднимался еще кто-то.

– Клянусь, леди, я займу только пять минут! – послышалось через распахнутую дверь, и в палату вошел никто иной, как профессор Найтли.

Судя по тому, что на профессорском сюртуке не хватало пуговиц, судьба его пальто была грустной. К глазу Найтли прижимал свинцовую примочку.

– У вас чертовски невезучий монокль, профессор, – усмехнулся Саммерс.

– Увы, мой друг, – отозвался тот и обернулся. – Леди, я прошу, нет, умоляю! Клянусь, разговор не нанесет молодым людям никакого вреда! Вопрос жизни и смерти, леди!

Доктор Бэнкс молча стояла перед ним. Лицо ее было таким, что профессор только чудом не рассыпался в прах, не превратился в каменное изваяние и не обернулся ледяной глыбой. Однако, миссис Кистенмахер, которой пришлось встать на цыпочки, сказала ей что-то на ухо, и обе вышли.

Саммерс покосился на дверь: ее опять оставили полуоткрытой.

– Я, конечно, ныл, что скучно, – усмехнулся он и обратил глаза к потолку, – но, Господи, нельзя же понимать все так буквально!

– Тихо ты, – Маллоу понизил голос. – Я и так с трудом убедил доктора, чтобы она разрешила нам в одну палату. Как вы, мистер Найтли?

– Полагаю, ее согласие, скорее, связано с тем, что присматривать за вами обоими, находись вы в разных помещениях, изрядно затруднительно, – со смехом отозвался профессор, и отнял от глаза примочку, чтобы ее рассмотреть. – Бедная леди-доктор была вынуждена капитулировать, выбрав меньшее из двух зол. И, клянусь, я бы тоже много дал, согласись она приютить заодно и меня.

– С вами-то что? – ужаснулся Саммерс.

– Только то, мой мальчик, что я женат, – ответил профессор. – Кстати, Дюк, это важное обстоятельство того дела, о котором я так и не успел вам рассказать.

– Я тоже хотел бы узнать обстоятельства! – возмутился Д.Э.

– Ничего интересного, – отмахнулся Маллоу. – Тоже трое, тоже сзади, и тоже обошлись без предисловий. Я как раз заводил машину.

– Где это ты заводил машину?

– У нашего же собственного офиса, сэр.

– Ох, как кто-то нас не любит. И как нам нужно этого кого-то…

Джейк не договорил. Все было понятно и так.

– Я могу довольно точно описать, по меньшей мере, одного из них, – заявил профессор. – Но, боюсь, существенной пользы это не принесет. Ваш друг утверждает, что никогда в жизни никого такого не видел.

– Так, может, я, наконец, узнаю, что собственно, у вас произошло? – не без яда поинтересовался Д.Э. Саммерс.

– Почти ничего, если не считать того, что нападавшие не подозревали о моем присутствии. Льщу себя надеждой, что оно несколько смягчило участь вашего друга.

– Профессор, видишь ли, приехал ко мне по одному делу. Молодчики понятия не имели, что нас двое. Я как раз собирался привезти его к нам ужинать, и…. компаньон, а что, если говорить между нами, здесь подают на ужин?

– Мистер Найтли, вы обещали, что ваш визит займет всего несколько минут! – послышался голос миссис Кистенмахер.

– Ох! – простонал профессор и выбежал из палаты.

Было слышно, как он уговаривает няньку. Наконец, ему это удалось и он вернулся.

– Друзья мои, – сказал он двоим джентльменам, опасливо косясь на двери, – у меня к вам есть дело…

– Вы бы, профессор, переходили поскорее к этому самому делу, – заметил М.Р.

Профессор, сидевший на стуле, сцепил руки замком.

– Друзья мои, – начал он снова, – у меня к вам дело такого свойства, с которым, клянусь, я не решусь обращаться ни к какому Пинкертону. Ох.

Он помолчал, собираясь с силами.

– Вам, как и мне, нужны деньги. Впрочем, кому они не нужны.

Было похоже, что на профессора нашла некая застенчивость.

– Ох, – произнес он снова после весьма продолжительного молчания.

– Ну? – грозно спросил Д.Э. Саммерс.

– Обещайте мне, что вы не станете смеяться, и что наш разговор останется между нами.

– Мистер Найтли, – проговорил Дюк.

Судя по всему, профессор ужасно страдал.

– Как вы знаете, – заговорил он опять, – молодость свою я провел в Риге. Это прекрасный немецкий город. Он находится в России, на берегу Рижского залива. Ох.

– Я подобью вам второй глаз, – вежливо сообщил Дюк.

Профессор Найтли опять собрался с духом.

– Господа, – произнес он, – это интимное дело. Я был женат в этом городе. Я… практически я был женат до последнего времени. Моя жена, моя ныне покойная жена, она… она была весьма достойная немка.

Снова повисло молчание.

– … ей принадлежало довольно известное в Риге заведение довольно известного рода. И в этом заведении… это было довольно известное заведение, это не какое-нибудь дешевое заведение, это было очень известное заведение в Риге… да и не только в Риге… Она… ну… она заведовала этим заведением.

– Заведением? – уточнил Джейк.

– Ну… это был такой дом, где можно было всегда провести время. Черт, господа, это интимное дело. Это… это был публичный дом, но весьма респектабельный!

Профессор Найтли прокашлялся.

– Я узнал, что она оставила мне наследство, господа. Четыреста тысяч рублей.

Двоим джентльменам понадобилось время, чтобы прийти в себя. Д.Э. Саммерс, который уже несколько дней боялся потерять сознание, так у него дьявольски кружилась голова, едва не лишился чувств.

Профессор чуть не плакал.

– Понимаете, господа, дело в том, что это было так давно, и я никогда не стал бы тревожить память моей весьма и весьма достойной супруги. Но четыреста тысяч рублей.

Опять молчание.

– Я не решусь обратиться за этим ни в какое агентство, – пробормотал профессор. – Это невозможно.

– Что же, – спросил М.Р., – нам нужно делать?

– Я не знаю, – в отчаянии ответил Найтли. – Но, вы понимаете, господа, четыреста тысяч рублей!

Д.Э. Саммерс уже почти пришел в себя.

– Послушайте, дорогой профессор, мы же не можем получить за вас ваши деньги. Дайте нам хотя бы доверенность!

Руки профессора, которые он смиренно держал на коленях, заплясали какой-то невообразимый танец.

– Понимаете, господа, – выговорил он, – я думаю, что нам стоит создать фирму. Для простоты сначала на одно лицо. Так будет быстрее зарегистрировать по закону штата Мичиган, но впоследствии, конечно, я вас впишу туда тоже. Мы сделаем печать, и… впрочем, я теряюсь. Четыреста тысяч рублей. Мы сделаем печать, мы будем членами правления. Да, да, господа, членами правления. И как члены правления вы поедете в Ригу и… и… я что-то путаюсь в мыслях. Что я хотел сказать? Ах да, четыреста тысяч рублей. Нам нужно будет заверить перевод документов у нотариуса – там все документы по-русски, Езус Мария! Впрочем, я ошибся: в Риге все документы по-немецки.

Маллоу прокашлялся.

– Это очень плохо, профессор, – медленно выговорил он. – Вы-то ведь знаете немецкий, а мы, к сожалению, знаем только французский, да и то наполовину.

– Да плевать! – взорвался Найтли, ввернул длинное ругательство и тут же взял себя в руки. – Дело в том, что…

– …надо получить ваши деньги? – не без ехидства ввернул Саммерс.

– Надо получить мои деньги. И…

– …и скрыть факт вашего двоеженства?

Тут профессор обиделся.

– Ну почему двоеженства? – пробормотал он. – Она была обычная бандерша. Грех молодости. Я просто не мог расплатиться в этом заведении, вот и все.

– Почему вы не развелись?

– Это не так просто по российским законам. Варварская страна, просто варварская.

– Что вы имеете в виду?

– Я только предупреждаю, мой мальчик.

– Э-э-э… – глубокомысленно произнес Д.Э. Саммерс. – Ну… Хм.

– Ах да, еще одно. Остерегайтесь любых конфликтов. Рижская охрана ужасна.

– Охрана?

– Тамошняя полиция по делам политической безопасности.

– Так, хорошо, – вмешался Маллоу. – Давайте же, профессор, давайте обсудим…

– Господа, дело нешуточное. Если что-нибудь пойдет не так в Риге, вас сошлют в Сибирь.

– Вот так сразу в Сибирь? – подал голос Джейк.

Профессор как будто успокоился. Руки его приняли обычное состояние.

– Действительно, что это я, – заговорил он. – И зачем вам в Ригу? Четыреста тысяч… Собственно говоря, господа, дело вот в чем. Права на наследство мои бесспорны. Но, разумеется, ни круг, с которым была связана эта дама, ни то, что вы будете находиться в чужой стране, не давали бы вам ни малейших шансов, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что имеется еще один претендент на наследство. Вернее, не претендент на наследство, а, скажем, соучастник в капиталах этого дома. Он из Петербурга. И этот человек, возможно, вам что-то даст.

– И что же это за человек?

– Некий граф. Граф Мордвинов.

– Граф?

– Да, довольно известного рода. Правнук одного адмирала. Его отец был шталмейстером Высочайшего двора и предводителем дворянства Санкт-Петербургской губернии.

– Прелесть, – усмехнулся М.Р. Маллоу. – Только графа нам и не хватает.

– Полагаю, – профессор покрутил свой несчастный монокль, – что с этим человеком, в отличие от рижских представителей криминальных кругов, вы договориться сможете.

– Неужели вы говорите о шантаже?

– Нет, не о шантаже, – опять застеснялся профессор, – но… о переговорах.

– Наш долг Форду, и, кроме того, рассрочка за авто, и прочее, включая трехмесячный запас газолина, составляют сейчас общую сумму тысяч на пять, – произнес Д.Э. Саммерс в глубокой задумчивости.

Он помолчал.

– Профессор, вы полагаете, что этот граф вот так просто возьмет и даст нам денег? За ним тоже числятся какие-нибудь интересные дела?

– Нет, он человек во всех отношениях интеллигентный, – отмахнулся Найтли. – Однако, он, как и я, заинтересован в некоторой тайне. По крайней мере, в неразглашении этого дела. И, скажем, мой бесспорный отказ от претензий на завещание может быть для него весьма полезен.

Тут приоткрытая дверь в палату закрылась. Сделала она это бесшумно, но очень выразительно.

– Мои права бесспорны, – продолжал Найтли. – Кроме того, мне известны и его права. Он бесспорно участвует в этом деле.

– Граф держит бордель? – засмеялся Д.Э. – Однако.

– Ну, понимаете, господа, эти дворянские нравы: джентльмен не может содержать кабак, но кабак может содержать джентльмена.

– Так, – заключил М.Р. Маллоу. – Что же нам следует сделать?

– Чем больше я думаю об этом деле, – профессор, скорее, беседовал сам с собой, – тем более понимаю: это совершенно реально. Вам следует переговорить с графом. Он, конечно, что-нибудь вам даст, это бесспорно. А в Ригу соваться нечего, там вас просто убьют.

Кряхтя и охая, Д.Э. Саммерс приподнялся в кровати и все-таки пристроил подушку повыше.

– Скажите-ка нам вот что, – произнес он. – В какую сумму вы оцениваете свой отказ от прав на наследство?

– А вот это вы и выясните на месте.

– Да, но стоит ли оно того?

– Бесспорно стоит, – заявил Найтли. – Только представьте себе, что я предъявлю в русском суде иск. Независимо даже от того, насколько хорошо завуалировано участие графа в предприятии, огласка такого дела нанесет ущерб его финансовому положению.

Профессор вынул платок и протер лысину.

– Думаю, тысяч двадцать он нам даст. Это десять тысяч долларов. Половина – ваша.

– Что ж, – заключил М.Р. Маллоу, – пять тысяч долларов на дороге не валяются.

– Нет, не валяются, – согласился профессор. – Кстати, я слышал, граф Мордвинов – заядлый автомобилист.

– Заядлый, вы сказали, автомобилист? – медленно повторил Саммерс.

– Да, автомобилист. Он неоднократно участвовал во всевозможных соревнованиях, хотя, надо сказать, никаких существенных рекордов и не достиг. Но, однако, он постоянный участник всех сколько-нибудь значительных пробегов и владелец пяти автомобилей. А что?

– Нет, ничего, – Саммерс еще подумал. – Но все-таки может быть интересно.

– А вот я сейчас доктора позову, – пригрозил Д.Э. Саммерсу компаньон. – Пусть закатит тебе успокоительного. Чтобы не выдумывал всякое.

– А? – растерялся профессор Найтли.

Джейк развел руками. Ущерб здоровью сделал его рассудительным.

– Не знаю, профессор. Не знаю.

– Вот я и говорю, – заметил Маллоу.

Он умолк, закрыл глаза и осторожно потрогал распухший нос.

– Граф говорит по-английски?

Это была ловушка. М.Р. Маллоу думал только об одном: как бы изловчиться и сделать так, чтобы ни профессор с его грязным предложением, ни компаньон с его фонтанирующими идеями не пришли к взаимосогласию. Наконец, надо быть реалистами!

– Нет, мой друг, в России почти никто не знает английского, – ответил Найтли. – Все приличные люди там говорят по-французски. Вы ведь хорошо знаете этот язык?

Двое джентльменов долго молчали.

– Мы не можем этого сделать, – сказал, наконец, Джейк. – Наша реклама во всех газетах. Если заведение погибнет, если Форд будет иметь на нас зуб, нам и двадцать графов не помогут.

Маллоу выдохнул с облегчением.

* * *

– Будьте так добры, мистер Саммерс, – сказала доктор Бэнкс наутро двадцать четвертого декабря, – примите это лекарство при мне.

Пациент взял таблетки. Принял стакан с водой. Доктор не сводила с него пронзительного взгляда.

– Хорошо, – продолжала она. – Покажите теперь руки.

Саммерс пожал плечами и честно продемонстрировал раскрытые ладони.

– Поднимите подушку.

Маллоу изо всех сил делал вид, что занят газетой. Под подушкой ничего не оказалось.

– Вывернуть карманы? – предложил коммерсант.

– Да, пожалуйста.

Карманы халата были вывернуты.

– Гм, – доктор Бэнкс немного смутилась.

Она пошла к дверям, но вернулась.

– Как вы думаете, мистер Саммерс, почему я вам не верю?

– Вот этого, доктор, я вам сказать не могу. Будете обыскивать?

– И не подумаю. Но давайте договоримся: я называю, куда вы спрятали таблетки, а вы просто их принимаете. Молча.

Пациент поднял правую бровь.

Доктор минутку подумала.

– Будьте так добры, выньте таблетки из повязки.

– Браво, мисс Адлер.

Таблетки, точно, находились за повязкой, стягивавшей его грудь. Пришлось вынуть.

– Так я жду.

– Ну, сейчас.

Саммерс вздохнул: у него не осталось иного выхода, кроме как принять бром. Его компаньон, прячась за газетой, старательно делал вид, что просто кашляет.

– Когда же вы оставите свои глупости! – с досадой сказала доктор Бэнкс.

* * *

К вечеру единственным признаком Рождества были пакет со сладостями от мисс Дэрроу, да букет еловых веток, который миссис Кистенмахер поставила вчера на подоконник. Стояла тишина. В приглушенном свете лампы на ветках мерцала мишура. Двое джентльменов молчали: их невозмутимая надсмотрщица сидела на табурете у окна и читала.

– Кстати, мистер Саммерс, у меня к вам просьба, – сказала она и перевернула страницу журнала. – Завтра у нас должен быть… визитер. Я вас очень попрошу не отпускать в его присутствии никаких замечаний. В качестве рождественского подарка мне, если это поможет.

– О, даже так? – прищурился Д.Э. – Кто же этот визитер?

– Мистер Роблин.

– Санитарный инспектор? – удивился коммерсант. – Что это ему неймется в Рождество?

– Для болезней не существует праздников. В городе два случая заболевания оспой.

– Допрыгались, – усмехнулся Саммерс. – И кто?

Доктор Бэнкс помедлила.

– Мисс Сэндфорд и… и Клей, джентльмены. Я прошу вас не волноваться. Инспектор здоровья прибудет, чтобы установить в городе карантин.

Маллоу вскочил. Он уставился на компаньона. Саммерс тоже сел, но был вынужден опуститься на подушку: сломанные ребра решительно протестовали.

– Это значит, – справившись с болью, произнес он, – это значит, что на каждом доме повесят табличку «Карантин» и никто не въедет или не выедет из города без разрешения инспектора?

– Да, именно. Держите себя в руках, пожалуйста.

– Да держу я, держу. Так, подождите. Значит, никто не сможет посетить нашу станцию?

– Ни в коем случае. Мне очень жаль.

– Но тогда, – коммерсант охрип от волнения, – и комиссия Форда не сможет этого сделать?

– Никто не сможет этого сделать, карантин запрещает любые посещения, – отмахнулась доктор. – Пожалуйста, если мистер Роблин попросит вас дать себя осмотреть, или рассказать о своем самочувствии, или…

– И также Клею никто не сможет задать ни одного вопроса? Нет, стоп, телефон.

Доктор вздохнула.

– Я боюсь, что мистер Клей в ближайшую неделю вряд ли сможет отвечать на вопросы, даже по телефону.

– Станция останется без клиентов, – не веря своим ушам, произнес Маллоу, – но мы в этом не виноваты…

– Разумеется, не виноваты.

– Причина вполне официальная.

– Да, безусловно, официальная.

– Бог мой, – выговорил Саммерс. – Доктор, с Рождеством. Вы нам сделали сейчас такой подарок, которого и представить себе невозможно!

– Тише, пожалуйста. С Рождеством, джентльмены.

3 января 1912 года, утро

Ничего не падало с грохотом, не вываливалось под ноги неожиданно, когда вы открываете дверь, никто не изображал, что просто смотрит в окно, хотя очевидно, что в спешке закрывал форточку. Никто не кидался под одеяло, изображая спокойствие в то время как улыбка, пусть наглая, просто-напросто гримаса боли. Нет, ничего такого. Пациент мирно лежал в кровати.

– Здесь? – спросила доктор.

Коммерсант послушно поднял руку.

Под ней ничего не было.

Доктор еще раз окинула комнату взглядом.

– Ваза?

– Не-а.

– В ночном горшке.

– Не угадали.

Доктор даже заглянула в прорезь пододеяльника.

– Карман?

Саммерс (он был в палате один) вывернул карман ночной рубахи: носовой платок, исписанная бумажка, которую он тоже развернул, одинокий конфетный фантик.

Но провести доктора Бэнкс было не так-то просто.

– Раскройте ладонь, – потребовала она – Правую. Левую. Поднимите подушку. Теперь встаньте и снимите простыню.

Но ни под простыней, ни в наволочке, ни даже в матрасе ничего не оказалось. Штопка миссис Кистенмахер осталась нетронутой, все тридцать пять веревочек, заставляющих матрас сохранять форму, были на месте.

– Гм, – удивилась доктор Бэнкс. – Вы что же, хотите сказать, что выпили?

Ее пациент обреченно пожал плечами.

– Ну, хорошо, – подумав, сказала доктор, и достала из кармана своего белого халата карандаш. – Теперь встаньте прямо. Посмотрите туда. Сюда. Теперь вытяните руки…

Что бы ни делал пациент, лицо ее выражало скепсис.

– Я бы хотела вас предупредить, мистер Саммерс, – сказала она, – вы не сможете водить машину.

– Почему? – испугался коммерсант.

– Потому что вам будет больно. Заводить стартер, удерживать руль и переключать рычаги. Любое значительное усилие рук приведет к напряжению мышц груди – вам будет больно. О бильярде вам придется забыть. Мало того. Даже когда вы захотите сесть, встать или лечь, или кто-нибудь захочет дружески ткнуть вас под ребра или похлопать по спине – вы должны помнить, что все это причинит вам боль.