Текст книги "О началах, истоках, достоинствах, делах рыцарских и внутренних славного народа литовского, жмудского и русского, доселе никогда никем не исследованная и не описанная, по вдохновению божьему и опыту собственному. Часть 2"

Герлука же, господин греческий, предатель, любимец императора Палеолога, к Магомету перекинулся и в город туркам легко вход и место штурма показал. Но Магомет, поняв, [307] что Герлука господина своего предал, от которого большим доверием и имуществом на значительный пост был выдвинут, вместо подарка приказал его четвертовать. И таким образом предатель, который своего господина ласкового и христиан предал, от тирана законную оплату получил, ибо предатель никогда конца хорошего иметь не может. Сразу же тогда на место то Магомет на штурм пустил, которое ему предатель Герлука указал и которое было итальянской обороной покинуто. После чего турки в городе очень сильно укрепились, который защищал мужественно император Палеолог так долго, что его солдаты численным перевесом были побеждены. Потом император христианский сам со множеством господ своих, полагая именно в бегстве надежду жизни, если бы из города вышли, в воротах андринопольских множеством жмущихся задавлен был, и в этой давке восемьсот трупов задавленных найдено было.

Там голову умершего императора один янычар, по имени Сариэлес, взял и бросил ее перед Магометом, говоря: «Счастливейший господин, вот имеешь голову жесточайшего неприятеля своего». За что был награжден янычар натолийским беглербеством и адинийским княжеством и другие подарки вручены.

И турки, будучи победителями, по всему городу разоряя, гарцуя и скача, на улицах и в домах крытых били и секли, и других из костелов, с башен, со стен, с магазинов, молодых, старых женщин, девушек и девочек невинных выволакивая убивали, секли, резали, растряхивали, и все жестокости трудные к описанию [307v] выполняли. Женщины благородные, девушки красивые и монашки, богу обещанные, были насилием ко сраму браны, и никакой разницы между матерью и дочерью, о чем очень стыдно писать, насильники не имели. В костелах дорого выстроенных и богу посвященных также в домах городских сокровища грабили, которые им Магомет обещал, если бы город взял. Позволено им было все, что кто заслужил. В костелах образы господа Христа и святых его святотатствами разными были опозорены и посрамлены. Также из костела св. Софии, главнейшего, были взяты распятие и образ девы Марии очень дорогостоящий, в который, поставив его на рынке у колонны мраморной, стреляли в них из ружей и луков, убивая под ними христиан, и говоря: «Вот это боги, в которых вы верили, пусть теперь вас от руки мощнейшего императора Магомета освободят!». Это место для него один греческий монах недавно показывал. Так в течение целых трех дней те и иные трудные к описанию злости и кощунства народ этот плохой, языческий, варварский, безбожный, содомский, жадный, хищный, суровый, над именем Христа наиболее издевающийся, инстинктивный, неугомонный смел чинить посля овладения этого славного города империи христианской.

Три дня спустя из лагеря своего вошел в город сам Магомет, император, и в вступил в замок, который сегодня турки Едыкулы от семи башен зовут. Только тогда приказал усмирить распри и убийства, которое его войско над христианами все три дня совершало. Там же несколько господ греческих значительных найденных, которые еще в этом погроме [308] затаились, приказал в куски рассечь и в моребросить. На празднествах также турецких и на пирах почтенные и благородные господа, а также императорские и других великих господ дочери, после разных заигрываний и после срама почти скотского, на посмешище были рассечены.

Магомет потом имел много, кроме множества неслыханных иных сокровищ и другой добычи, как городской, так дворянской и церковной, кроме той, которые солдаты жадные за три дня ограбили. В замке семь башен высоких, полных сокровищ, золота, серебра, денег и разных регалий нашел, которые и сегодня, как турки свидетельствуют, стоят. Ибо каждый император турецкий обязуется эти сокровища не уменьшать никоим образом, и конечно, по этому обычаю умножать их должен, к чему стремятся успешно, чтобы казну пополнять. Так, одного турка, как бы башу резничьего, для этого выбирают, дабы весь Константинополь мясом бараньим регулярно снабжал, и этому достаточно столько из казны дают деньги, сколько через месяц на баранов уйдет. Также говорят, что выходит на каждый день по несколько десятков тысяч, что согласуется с населением большого города. А этот баша должен же повинность в деньгах и прибыль, согласно сумме, взятой на торговлю, в казну тех семи башен отдавать. А если бы не дал согласно нужде [308v] городу мяса, тогда ему связку из внутренностей бараньих с гноем на него надевают и водят в цепях по городу и бьют, что при мне дважды было. Также каждый имеет свое заведение: этот баранами, этот хлебом, этот курами, этот голубями, и т.д. и этим город подымает. Дань и проценты в казну отдают. А если же кто, или слуги его и другие перекупщики фальшиво продают, вопреки фунтам и весу измеренному, тогда ему доску большую, дырявую, для этого приготовленную, через голову на плечи кладут и свинец навешают на знак фунтов, и то, что продавал, или хлеб, или что другое, на доску положат, звонков и цымбалов около него навязав, и рога ему козьи на шапку пришив, ведут янычары по городу и бьют, и от бития еще должен плакать. Потому понастоящему до-лжен каждый продавать, однако их несколько раз при нас водили. Но к делу я возвращаюсь.

От того Ксеркса, персидского короля, который от этого Бизанциум и от других греческих городов, потеряв мощь свою, удирал, естьлет семьсот тридцать, в течение которых в своей славе и могуществе процветал до Севера, императора римского, которым тоже был выворочен, а от Константина Великого, который его возобновил и престолом императорским украсил, до этого овладения турецкого естьлет одна тысяча сто, а до нынешнего времени есть лет сто двадцать четыре. Так, разорив и уничтожив оные святые, дорогие и славные костелы, над которыми весь мир [309] не имел более почетных, одни на секту Магомета турки обратили, другие на стойла верблюдов, коней, мулов, ослов были отданы, в третьих видел львов, рысей, леопардов, обезьян, мартышек и других зверей императорских, между коими носорог, зверь дивнейший из Индии, от Попиана при мне были привезен послами в подарок сегодняшнему императору Амурату.

Другие церкви и монастыри, дорого строенные, на гостиные дома, на бойни, на бани и на хлева обращены были, так что из этого множества костелов святых и дорогих ни одного христианского не увидишь, кроме двух. В одном, где греческий патриарх живет, в старом монастырьке, в котором видел часть колонны из мрамора старого, у которого господа бога бичами бито.

Второй костел есть армянская церквушка старая, и почти разваленная, у семи башен, где архиепископ армянский живет. Другие христианские костелы на мешиты турецкие магометового поклонения обращены, которых я несколько десятков насчитал. В них еще кресты, рисунки и образы греческие, также могилы благороднейших древних греков с надписями и распятиями, которые никогда не думали, что турки будут по ним топтаться, и магометовы церемонии справлять будут. Есть тоже три замка старые греческих императоров. Один в углу города за патриархией, который каждый император турецкий, на престол вступающий, из-за обязанности и согласно обряду своих церемоний собственной рукой разбивает и разоряет, обещая этой формой как его [309v] предок Константинополь, так он замки христианские разорять, что при нас сегодняшний Амурат сделал.

Второй есть замок от дороги, по которой подъезжали, над морем близ семи башен, которых турки Едыкулла зовут, где есть сокровища большие целиком, как сказал, у греческого императора сразу же из Константинополя взятые. Третий замок лежит клином между рукавом моря Галатского, Пропонтом и Геллеспонтом. Он имеет в окружности едва не милю польскую, стенами хорошими и башнями высокими снабжен и пушками вокруг окружен. Там есть сады разных деревьев большие, и от Галаты сад кипарисовый. Только там императоры турецкие главой и столицей живут. Есть тоже башня в форме замка стрельбой окруженная на острове Пропонта, между Скудером и Галатой, где море Понт Эвксинский как быстрая река бежит в Геллеспонт. В то время Галата или Пера и Пернитус сразу же сдалась туркам. И был этот город генуэзский окруженный стенами и укрепленный, от Константинополя на расстояние двух выстрелов из лука, заливом морским разделенный, в котором еще сейчас итальянцы, греки и другие христиане живут и церемонии свои употребляют. Есть в нем монастырь монахов старых францисканцев девы Марии, дорого построенный, и костел, который изнутри камешками, сделанными из камня прозрачного, украшен. Второй костел св. Себастьяна и св. Доминика, где тоже есть черные монахи. Иные также на секту Магомета обращены, а иная костелы греческие, давно выстроенные, своими церемониями пользуются. Так что в Галате почти все христиане живут, ибо этот город взял с императором турецким перемирие, что если бы тот Константинополь добыл, тогда ему все по [d]данными его были бы охотно и добровольно. Когда это случилось, принесли ему ключи [310] городские, а он их в покое оставил. Но их замки на островах морских забрал, и с этими условиями сами сегодня порабощены, как в законах городских и текущих, так и в церемониях костельных, ибо их законы турецкие судят.

В костелах им тоже колоколов иметь нельзя, так что и вознесение господнее, и праздник Кубка молча проводить должны. В Кальцедоне и Скудере, славном этом городе, который лежит на восток солнца за рукавом Белого моря, где оно впадает в море Черное, от Константинополя на четырех стрельбах из лука, все костелы христианские и памятники креста святого уничтожены и сектой магометовой наполнены. И когда я этим событием горестным случайно интересовался, в этом дорогом городе, Константинополе, у христиан отнятом, то спрашивал и об Афинах, об этом старом и славнейшем городе, которое тем же тираном Магометом было разорено. А был этот город благороднейшим и самым передовым в Греции, как в обилии наук освобожденных и философовученых, как в мужах рыцарских и дела военного умениях, так и государства порядочным правлением, так как этот город много княжеств под своим началом имел.

Но присмотримся суду божьему над грехами человеческими.

Итальянец один, названный по фамилии Нериус, из города Флоренции, получил княжество афинское в Аттике, и когда он умер, княгиня, жена его, вдова, с сыном малым осталась, и получила право за деньги у Магомета императора турецкого, чтобы могла свободно править государством афинским. И потом полюбила венета, купца одного, который имел жену в Венеции собственную, и наговорила она его, что если он со своей женой разведется, то мужем его возьмет и на государство афинское посадит.[ 310v]

Венет жадный, зажженный охотой государства, в Венецию приехав, жену свою отравил и вернулся в Афины, и взяв это вдовое княжество, всем княжеством овладел, после чего начал суровости употреблять над дворянами этого государства. Эти дворяне, взволновавшись из-за его тиранства, пожаловались Магомету.

И когда по этому дело ехал этот венет в Константинополь с подарками, приказал его Магомет тайно убить, и так он взял резонную оплату за свою злость.

Потом Магомет приятелю наследника малого государства дал государство афинское при определенном условии. Когда этот венет уже был князем, оную плохую невесту, которая злостно поддалась любовнику своему венету, приказал в тюрьме удавить. В городе Мегаре в Беотии она лежит. И так эта княжна и венет любовник ее плохую смерть взяли, по каре божьей.

Этот собственный наследник, поняв, что мать его была убита и государство родное, отнятое от него и данное приятелю по приказу Магомета, обвинил его перед Магометом, что его мать убил. И Магомет, видя, что в этой фамилии не мог быть конец убийствам из-за жадности государства, приказал сундзуку турецкому, дабы собрал войско, город афинский с замком и государствами сопредельными занял, что тот легко сделал.

Таким образом тогда этот первый и главный до этого город Греции, науками свободными, поражением Ксеркса и разными военными и текущими умениями славный, во власть турецкую пришел. Этот город затем турками вместе с замком был разорен и сейчас нет ничего кроме [311] остатков этого красивого, большого и красивого строительства, лишь будки или кучи рыбных снастей и стойла для приезжих и пилигримов, которые там из разных стран случайно бывают, приходя морем и землей.

Этот конец славного города Константинополя, Гала– ты или Пернитум, Кальцедона, Афин, Тебов и других, в которых и примеры благородства святого, и наук освобожденных имеете, и которые и источники в себе имели, и дела почетные и мудрые против персов и других народов мудро, исправно, красиво и вельможно творили, так что сами Афины две тысячилет от Солона того, мудреца славного, вплоть до этого магометового овладения в полной мощи государства и управления своего были. И в турецкой мощи пребывают сто тридцатьлет в нынешнемгоду, от Рождества Христова 1575.

Это потому припомнил, что за упадками этих преславных городов с грустью сам присматривал, дабы мы их порабощением и столь больших государств и народов уничтожением были бы взволнованными, и были более скромными и охотными к прекращению злоб наших и невзгод внутренних, из-за которых королевства большие в упадок приходят, и к усмирению гнева господнего, который турки привыкли в ничто обращать, и дабы мы были более чувственными и бдительными. Об этом на это время хватит, ибо к делу начатому, истории домашней дел Казимира, короля польского, и великого князя литовского, перо обращаю. [311v]

О вторжении татар на Волынь и их поражении в году 1453

 
Татары, которые грабежом жить научились,
И русским пленом часто свои орды обогащали
Неожиданно в олещенские и луцкие волости
Вторглись, которые быстро поразоряли и сурово
Девять тысяч пленных взяли с другим пленом
И потом в большом числе, огромным отрядом
В пасхальный день пришли в теребовельские края,
Где их наши встретили, неожиданно прилетев
Ударили на их лагерь в первого сна минуты
Там же их били, секли вдоль и вширь на милю.
Нескольконадцать их тысяч легло, и имущество
С пленными отбили и добычи всей.
Остаток их отрядов, что рассыпались
У Браслава такую же смерть от Литвы взяли
Ибо их князь Острожский убил, и других взятых в плен
Послал к Казимиру, королю, окованных.
Так что ни один татарин живым не убежал
Ибо один Русин восемь, десять зарезал.
Литва потом Тыкочин и Гонендз отняла
У мазур, отчего склока на новом сейме началась.
 

О третьем сейме в Парчеве поляков с Литвой

В году Христовом 1453, когда Матиас, епископ виленский, умер, созвал король Казимир для поляков и Литвы сейм в Парчеве, на который господа литовские не приехали, боясь и давать причину господам полякам, не знаю из-за какого предательства, похоже, что из-за того, что их летописец выше свидетельствует, Кромер [312] fоl. 340, говорит: ПЛП: «Оговариваясь какими-то там засадами». Однако послов прислали: Яна Ходкевича, наместника в то время витебского, Радзивила Гостыковича, маршала дворного, Миколая Паца из Розанки, старосту лидского, и маршаллов трех с уездов, также послов из воеводств. Приказывали эти послы господам полякам то же, что и на первых и прошлых сеймах, дабы было исправление перемирия, и Подолье и Волынь Великому княжеству Литовскому как собственность его вернули.

Показали им на это господа коронные грамоты Ягелла, Витолта и Свидригайла, и доводами Литву от этой собственности отговаривали, так как они сами говорили: Подолье и Волынь Ягеллом, королем польским, Витолту было заложено в сорок тысяч червоных злотых. Оттуда ясно было видно, что оные земли под законом польским были, а после смерти Витолта вместе с деньгами в державу Ягеллову законным наследием пришли. Предлагали им к этому поляки третейских судей: либо короля, либо папу, либо которого бы другого господина христианского хотели, Литва же турецкого царя либо императора христианского предлагала. Когда это дело полякам показалась непристойной, то с этим и отправили послов. Пробовал тоже сам король и искал в этих делах середину с некоторыми господами коронными, дабы это было на другой сейм отложено, но этого не позволили поляки.

Затем слушали послов князей мазовецких Владислава и Болеслава, которые показывали Тыкочин и Гонендз, Литвой взятые. Когда им король без совета господ коронных сурово с угрозой ответил, что в этом Литва законно поступила, [312v], то был пристыжен Збигневом, кардиналом, что королю ни досадными словами, ни действиями никого обижать негодится. Применив эту поговорку: «intеr аpеs quоquе rеgеm ассulео саrеrе», что и король между пчелами жала не имеет, которым бы должен был кусать своих, особенно князей мазовецких товарищей и приятелей коронных от крови королей польских идущих.

О сейме петрковском

Из Парчева на следующий год король в Петрков сразу же ехал на день св. Иоанна Крестителя назначенный. Там ему архиепископ гнезненский185185
  Архиепископ гнезненский – Ян Спровский.


[Закрыть] показал эти обещания и записи. Под ними был король вынужден подписаться и обязался полякам вернуть некоторые замки Литвы и под присягой, как выше шла речь на закрытие сейма серадзкого положил (по Длугошу и Кромеру). Затем хотели господа коронные, дабы он всегда придерживался этого обещанию своего.

Король, взяв себе на размышление день, ответил господам «что мне негод ится принимать присягу вопреки первой, которую Литве сделал, раз уж меня на Великое княжество избрали и возвели, но могу дать вам присягу, как король польский, а не великий князь литовский».

Показалась эта присяга господам польским несолидной, подозрительной и самовольной, потому начали настаивать вместе с Софией, королевой матерью королевской, дабы король эти извороты бросил, и поручив кому угодно княжество литовское, Речью Посполитой Польшей сам дабы внимательно руководил.

Литовцев дабы от своего общения и контактов отдалил. Четырех господ передовых, [313] из сената коронного явно назначенных и упомянутых дабы в свой совет допускал и по их приговору и мнениям всем руководил, и то, что помимо их мнения сделано либо решено было бы, никчемным и неважным считалось. Если бы это король так не сделал, то, сказали, что не хотят дольше ждать, и о себе, и о Речи Посполитой другим путем заботиться могут. И сразу же эти слова свои, действием и результатом подтвердили, когда верой и обещанием друг друга обязали никаким образом отчизны своей не отступать. Таким столь упорным желанием и угрозами тронутым будучи, Казимир присягнул, и, как его просили, дал согласие. До девятого дня в то время продолжался этот сейм, который как дело новое и необычное, что так долго продолжался, Длугош вспоминает; раз бы сегодня тому удивлялся, когда видел бы на несколько месяцев наши сеймы затянутые без определенного результата. Затем король Казимир, из этого петрковского сейма в Краков поехав и несколько дней там пожив, в Литву отъехал.

В этом же году освенцимское княжество во власть Короны польской пришло, и шляхта всей этой страны королю присягнула, и Ян, князь освенцимский, власть всю должен был уступить, взяв определенную сумму денег.

О распре пруссаков против крестоносцев, о браке королевском, и о принятии пруссов в подданство

В то время вго ду 1454 большие распри начались в Пруссии от шляхты и мещан против крестоносцев, которые, будучи утеснённые великими обидами от них и сговорившись между собой, много замков и городов, выбросив из них крестоносцев, под мощь свою взяли. [313v]. И, отправив к королю Казимиру, благородному, послов, из которых был старший Ян Бассенус186186
  Ян Бассенус – ЯнБажинский, губернатор прусский.


[Закрыть], они все замки с городами и всю прусскую землю поморскую, кульменскую и михаловскую во власть ему отдали. В этом же году, девятого февраля, первая жена Казимиру в Краков была привезена, Елизавета187187
  Елизавета – Елизавета ракуская.


[Закрыть], Альбрихта, императора Римского, дочь и сестра Владислава молодого, чешского и венгерского короля. И поскольку кардинал Збигнев и архиепископ188188
  Збигнев и архиепископ ссорились – этот престижный спор выиграл Олесницкий, выдвигая Капистрана.


[Закрыть], который ратовал за более достойный брак, ссорились, то такую честь дали потом Яну Капистрану189189
  Ян Капистран, францисканец, известный проповедник (1386–1456).


[Закрыть], итальянцу, проповеднику, ученому и почти мужу святому, ордена бернардинов, который был из Ракус Збигневом, кардиналом, прошен. И приехал в Краков, но ни немецкого, ни польского языка не понимал, и Збигнев его, кардинал, отправил, архиепископ новую королеву сам помазал и короновал.

Слушали потом послов прусских в сенаторском кругу, которые долгой орацией жаловались на крестоносцев, и суровое и почти звериное, порабощение имущества собственного, и жен и девок позорное срамление, и иные несносные ущемления от мастеров комтуров и их старост, а также чиновников пересчисляя, прося, дабы их король и сенат коронный в оборону и подданство принял. И этими тогда их просьбами король и господа польские пригнанные, дабы столь красивой и неожиданной оказии не пропустить, которая бы потом едва могла бы случиться, и из-за которой бы то, что их предки от крестоносцев до этого потеряли, легко и к Короне возвратить могли и принять пруссаков в подданство и в защиту. [314] Послал тогда король сразу же Анджея, епископа познаньского190190
  Анджея, епископа познанского – Анджей из Бнина, епископ познанский, зачинщик и манифестатор объединения Шленска с Короной.


[Закрыть], и Яна Kонецпольского191191
  Яна Конецпольского – Ян Таша Конецпольский герба Побуг, канцлер и опекун королевства. Умер в 1455. Был сторонником принятия союза прусского под опекой Польши.


[Закрыть], канцлера польского, в Пруссию, перед которыми шляхта и мещане прусские, кульменские и михаловские верность, послушание и о подданстве королю Казимиру и Короне Польской присягнули и замки, как король говорил, предоставили.