Текст книги "Черная луна"

– Кирса!

– Уходи, или я вышвырну тебя силой!

– Но…

– Без «но», барышня, – поморщилась Кирса. – Тебя по всему городу ищут гвардейцы.

– Но куда же я пойду? – Герда все еще не могла взять в толк, что, черт их всех побери, здесь происходит. Отчего все ее гонят, и никто не хочет ей помочь?

«Такова жизнь, – шепнул ей на ухо чей-то знакомый голос. – Здесь каждый сам за себя».

Эти слова ее удивили. Не смысл, смысл слов как раз был понятен, и, скорее всего, содержащаяся в них мысль была справедлива. Но это была не ее мысль. Это были слова той другой Герды, с которой она только что говорила во сне.

– Хорошо, – сказала она вслух. – Я уйду. Дай мне только собрать вещи.

– Какие вещи? – зло усмехнулась Кирса.

– Мои, – начиная подозревать недоброе, ответила Герда.

– Тут нет твоих вещей! – отрезала проститутка. – Проваливай, или я тебя выгоню кулаками!

Кирса была крупной женщиной и наверняка умела драться намного лучше Герды. Без ножа справиться с ней нечего было и думать. С ножом, впрочем, тоже.

– Хорошо, – кивнула Герда, понимая, что ни мольбы, ни угрозы делу не помогут, и, протиснувшись мимо занимавшей слишком много места женщины, вышла из каморки.

На улице было темно и холодно. Судя по положению луны, Герда спала совсем чуть-чуть.

«Куда же мне идти?»

Было очевидно, в городе сейчас небезопасно, – все-таки ночь не лучшее время для прогулок по темным пустынным улицам, – но утром станет еще хуже. Однако и из города ей не сбежать. Без денег далеко она не уйдет.

«Может быть…» – мелькнула мысль пойти к старику Эггеру, но, во-первых, идти туда было очень далеко, а во-вторых, Герда вспомнила сейчас, как он испугался тайны, связанной с ее матерью.

«Старик трус, – поняла она. – Он не станет мне помогать. И не потому что не захочет, а потому что испугается».

Оставалось, воспользовавшись ночной порой, попробовать попасть в свой дом. В свой бывший дом, разумеется. Но она там, по-любому, жить уже не будет. Герде нужен был только чердак. Ей требовалось добраться до тайника!

* * *

Судя по всему, бог, наконец, отвернулся от Герды. Возможно, это случилось потому, что она и сама с легкостью нарушала законы божеские и человеческие, а может быть, все дело в том, что мир повернулся к ней своим истинным лицом и показал то, что по наивности она не могла увидеть в нем раньше. Калитка в заборе, окружавшем особняк барона Геммы, была заперта, но Герда смогла через нее перелезть. Это было непросто, ведь никогда прежде она этого не делала. Однако ее подвиг оказался напрасным, потому что дверь в дом была закрыта изнутри. Стоя перед запертой на засов дверью, Герда испытала мгновенное чувство отчаяния такой силы, что у нее помутилось в глазах. Потом на смену отчаянию пришел жаркий, всепоглощающий гнев, и она окончательно перестала понимать, где она, что делает и зачем.

Очнулась Герда на черной лестнице. Как она смогла пройти через запертую изнутри дверь, она не помнила. В памяти не осталось ровным счетом ничего определенного о тех нескольких минутах, которые должны были ей понадобиться, чтобы добраться до третьего этажа. Смущало еще и то, что снизу отчетливо пахло гарью. Удушливый черный дым поднимался откуда-то от кухни или от кладовой.

«Пожар?!»

Это действительно было похоже на пожар, но если это правда, в распоряжении Герды оставались считанные минуты, потому что потом проснутся домочадцы, да и огонь может слишком быстро добраться до чердака. А ей еще и удрать надо было успеть. Сообразив, что к чему, Герда опрометью бросилась к тайному лазу, забралась на чердак, уже ощущая и здесь сильный запах дыма, протиснулась мимо баррикады из старой мебели и наконец добралась до своего логова. Времени на размышление уже практически не оставалось. Она вытащила из-под канапе большой кожаный саквояж – единственную вещь здесь, которая не принадлежала ее покойной матери, – и первым делом сбросила в него содержимое тайника и пачку писем, хранившихся в одном из ящиков секретера. Затем, тревожно принюхиваясь к воздуху, который все более отчетливо пах дымом, Герда запихала в саквояж одно из платьев, сапожки и какое-то нижнее белье и, схватив напоследок сверток с оружием, бросилась прочь.

Внизу уже было шумно от криков и топота ног, язычки пламени виднелись в коридоре второго этажа, и черный жирный дым заволакивал почти весь первый этаж. Выйти на задний двор оказалось невозможно, так как кухня и прилегающие к ней помещения были объяты пламенем. Шарахнувшись в сторону от пробегавшего по коридору слуги, Герда оказалась в буфетной, через которую, двигаясь по памяти – дым застилал глаза, – выбежала в столовую и уже через нее добралась до прихожей. Там она смогла открыть окно и, перевалившись через подоконник, упала на клумбу. Вскочила на ноги, пробежала через палисадник, распахнула боковую калитку, выводящую прямо на Кленовую аллею, и бросилась наутек. Бежала долго, стараясь держаться ближе к деревьям или к стенам домов, сделав лишь одну короткую остановку. Ночной город был по-прежнему опасен для одинокой девушки, несущей к тому же объемистый саквояж. Опустившись на траву под одной из лип, Герда на ощупь достала из сумки сверток с оружием. В кусок тонкой кожи, предназначавшейся, как видно, для пошива зимних перчаток, были завернуты памятная наваха, изящный дамский стилет, найденный в одном из сундуков, и рыцарский трехгранный кинжал-мизерикорд с длиной клинка в целый фут. Этот кинжал Герда нашла на чердаке недалеко от того места, куда были свалены вещи ее матери. Завернутый в белую, побуревшую от крови тряпицу, он был засунут в щель между досками пола. На клинке тоже осталась засохшая кровь. Герда не знала, ни чья это кровь, ни того, что за преступление скрывалось за этой странной находкой. Движимая интуицией, она сохранила окровавленную тряпицу, – сейчас она лежала в свертке вместе с оружием, – но мизерикорд от крови отчистила, а позже купила для него у оружейника старые потертые ножны и узкий ремень. Сейчас Герда спрятала наваху в кармашек на платье, а ремешком на рыцарский манер опоясалась так, чтобы кинжал был под рукой. После этого плотнее запахнулась в плащ – на улице было по-осеннему холодно, – подхватила саквояж и пошла быстрым шагом к дому Кирсы. И дело было, разумеется, не в том, что она собиралась отомстить старой проститутке, а в том, что в ее каморке оставались кое-какие вещи, необходимые ей для бегства из города.

Добравшись до дома Кирсы, Герда прислушалась к пьяным выкрикам, доносившимся из комнат первого этажа, и, обойдя дом, поднялась в свою каморку. Вернее, в узкий коридор, куда выходила дверь этой маленькой комнаты – сейчас распахнутая, – и другая, ведущая в комнаты Кирсы. Сама Кирса сидела на стуле Герды и рассматривала ее вещи, небрежно высыпанные на стол из дорожного несессера: костяные гребни, серебряные заколки, ножницы и пилку для ногтей, баночки с гримом и ее украшения, золотую и серебряную брошь и несколько наборов серег. Герда тихо поставила саквояж на пол и, достав наваху, подошла к увлеченной своим занятием женщине.

– Сиди тихо! – сказала она, приставив лезвие к горлу Кирсы. – Видит бог, хоть ты и хотела меня обворовать, убивать я тебя не хочу. Но не сомневайся, рыпнешься – убью.

– Девочка, да я…

– Молчи! – остановила ее Герда. – Твое вранье мне не интересно. Вставай, но медленно.

Кирса встала со стула и попыталась было вырваться из захвата, но Герда с ней церемониться не стала, разрезав кожу на горле, и старая шлюха тут же послушно замерла.

– Идем к тебе! – приказала Герда, и они медленно двинулись в комнаты Кирсы.

– У меня кровь идет…

– Сама виновата! Иди!

Но, войдя в комнату, служившую Кирсе столовой, Герда растерялась. Она не знала, что ей теперь делать. Она не могла отвести нож от горла женщины, но в то же время не могла ее и связать, держа одну руку на плече, а вторую – с ножом – у горла. Кирса это поняла, все-таки опытная женщина, и не на шутку занервничала.

– Э… Слышь, девонька! – запричитала она. – Ты только не торопись меня резать! Не бери грех на душу. А связать меня несложно. Я тебе помогу.

– Помогай!

– Сейчас надо подойти к тому сундуку, что под окном.

– Что дальше?

– Я откину крышку. Медленно.

– Что там?

– Там веревка.

– Открывай, – разрешила Герда, на всякий случай усиливая хватку.

Но Кирса не обманула. Достала, не делая резких движений, веревку, сделала затягивающуюся петлю и надела себе на шею, перебросив конец через плечо. Герда смысл этих действий поняла без объяснений и, усадив Кирсу на стул, затянула петлю, привязав конец веревки к одной из задних ножек.

– Разумно, – согласилась с очевидным.

Теперь Кирсу можно было хотя бы на короткое время оставить сидеть одну, привязывая к стулу ее руки и ноги. И в самом деле, так дело пошло быстрее, и через пару минут проститутка оказалась накрепко привязана к стулу, а рот ей Герда заткнула куском тряпки.

– Посиди пока тут, – бросила она, выходя из комнаты, и быстро вернулась в свою каморку.

Здесь Герда привела себя в порядок. Выбелила лицо, накрасила губы и глаза, осветлила волосы. Затем переоделась в дорогу. Надела правильное белье, теплое зимнее платье и высокие шнурованные сапожки на низком каблуке. Кошель с ценностями спрятала под широкой юбкой, прицепив к специальному кожаному поясу, надевавшемуся ниже талии, почти на самых бедрах. Вещь эта принадлежала ее матери и, вероятно, предназначалась ровно для тех же целей, для которых использовала его Герда. При ходьбе он не мешал, а два кошеля и мизерикорд в ножнах под подолом были совершенно не видны. Наваху она вложила в кармашек, спрятанный на платье, кошель с деньгами на дорогу прицепила к ремешку с серебряными накладками, надетому на талии. Подорожную и еще один кошелек с небольшой суммой в золоте Герда спрятала во внутренний карман плаща, но не того, в котором ходила во дворец, а другого – попроще и потеплее, – темно-зеленого с плотной шерстяной подкладкой. Перебрала вещи, укладывая их в саквояж уже не лишь бы как, а как надо.

Потом заглянула к Кирсе, убедилась, что та не развязалась и не вытолкнула изо рта кляп, надела перчатки, набросила на голову капюшон плаща и, подхватив довольно тяжелый саквояж, ушла из дома Кирсы, чтобы еще через час – уже на рассвете, – сесть недалеко от того места, где познакомилась давеча с графом Давыдовым, на дилижанс, отправляющийся в порт Нелис. До границы с княжеством Роан было три дня пути, и еще двое суток от пограничного городка Керан до порта Нелис, откуда даже по осени корабли регулярно отплывали в Горанд, куда, собственно, и направлялась теперь Герда.

Глава 3
Беглянка

1

Путешествовать оказалось не столько интересно, сколько утомительно. Возможно, если ехать в собственной карете, вроде той, в которой прокатил ее граф Давыдов, неторопливое перемещение в пространстве способно развеять скуку и даже послужить источником немереного удовольствия для тех немногих, в ком развито эстетическое чувство. Но в дилижансе было тряско, душно и плохо пахло, при том, что сквозняки свободно гуляли на уровне щиколоток, так что у Герды мерзли ноги. Кожаных сапожек здесь явно было недостаточно, но других у нее не было. У нее на данный момент вообще имелась всего одна пара обуви, и это были именно те сапожки, которые она надела в дорогу. Итак, ей было холодно и душно. Соседи пахли потом, давно не стиранной одеждой и немытым телом. Дилижанс трясло на плохой дороге, и от долгого сидения на одном месте начинала затекать спина. И в дополнение ко всем прочим неудобствам, на второй день путешествия у Герды начались «лунные» дни. Так что в Нелис она приехала усталой и раздраженной.

Настроение у нее было скверное, – не таким она представляла себе «бегство к свободе», – и оно не улучшилось, когда выяснилось, что пакетбот в Горанд выйдет в море не раньше чем через два-три дня. Корабль сильно потрепало бурей во время последнего перехода в Нелис, и сейчас он ремонтировался. Тем не менее, поскольку других оказий в ближайшее время попросту не предвиделось, Герда заранее купила себе место на пакетботе и, решив, что нет худа без добра, пошла искать приличную гостиницу. Ей хотелось смыть с себя пот и дорожную пыль, отдохнуть и согреться, выспаться в нормальной кровати и съесть что-нибудь более вкусное, чем то, чем кормили в придорожных харчевнях, около которых имел обыкновение останавливаться дилижанс. Возможно, что на тех станциях имелись и другие трактиры, отличавшиеся большей чистотой и более разнообразным меню, но Герда боялась далеко отходить от дилижанса и старалась держаться в виду других пассажиров. Мир, в который она так неожиданно попала, был слишком велик для нее, незнаком и, скорее всего, чрезвычайно опасен. Герда была незнакома с правилами игры, не слишком хорошо ориентировалась в сложившихся обстоятельствах и многого попросту не понимала.

Она не знала, что правильно, а что нет. Как можно поступать, а как нельзя. С одной стороны, она боялась удаляться от гавани, в которой стоял ее корабль, – ей казалось вероятным, что он может отплыть без нее, – но, с другой стороны, улицы, примыкающие к порту, выглядели непрезентабельно и опасно, то есть почти так же, как в Эриноре, в трущобах Приречной слободы и на Медовой горке. В конце концов, ее сомнения разрешились в пользу чистоты и безопасности, и, взяв извозчика, Герда попросила отвезти ее в хорошую гостиницу на «богатой» улице. Как ни странно, извозчик понял ее правильно и, ничуть не удивившись, привез к гостинице, располагавшейся в приятном на вид трехэтажном здании, стоящем на широкой чистой улице, выходящей на Ратушную площадь. Правда, цены в отеле оказались довольно высокими, но Герда решила, что оно того стоит, и сняла небольшую комнату на третьем этаже за один серебряный грош в день. Кроме самой комнаты в плату входили кувшин холодной воды утром и горячей – вечером, а также завтрак и ужин. Однако после такого долгого, утомительного и грязного путешествия, какое претерпела Герда, она нуждалась в чем-то большем, чем кувшин горячей воды. И это оказалось вполне достижимо, поскольку в такой гостинице, как «Морская черепаха», для этих целей имелась собственная мыльня. Так что, заплатив еще один серебряный грош, уже буквально через полчаса Герда сидела в медной ванне, наполненной по-настоящему горячей водой, и у нее был брусок пахучего жасминового мыла, губка с южных островов и полотняная простыня, чтобы обтереться после «омовения», как выразился распоряжавшийся здесь всем «господин банщик».

В общем, все было просто замечательно, если бы не одно, но весьма неприятное для Герды обстоятельство: мыльня была общей. В ней стояли четыре большие ванны, в которых одновременно мылись и мужчины, и женщины. Правда, некое подобие приватности все-таки соблюдалось: на натянутых между стен веревках висели занавеси, делившие общее пространство на маленькие кабинки, в каждой из которых находились ванна и лавка, на которую можно было сложить одежду и личные вещи. Так что постояльцы гостиницы друг друга не видели, но Герду нервировало то обстоятельство, что она сидит в горячей воде совершенно голая, а за тонкой занавеской намыливается какой-нибудь незнакомый мужчина. Впрочем, будь он знакомым, Герда переживала бы еще больше. В любом случае, опасаясь возможных осложнений, она положила на полку в изголовье, где стояла зажженная свеча и лежали банные принадлежности, свой трехгранный мизерикорд. Береженого, как говорят в Эриноре, и бог бережет.

Между тем горячая вода начала убаюкивать уставшую с дороги и порядком перенервничавшую Герду, и, наверное, еще немного и она проснулась бы в совершенно остывшей воде, но ее внимание привлекли знакомые голоса. В относительно небольшом помещении слышимость, понятное дело, была просто замечательная. Беседовали мужчина и женщина, находившиеся, по всей видимости, в смежных закутках. Говорили они по-вентийски, но этот язык является близкородственным горанду, и Герда их неплохо понимала. Разговор носил характер легкой пикировки в несколько излишне куртуазной манере, временами переходящей в откровенную непристойность. Пока дама – а это, как показалось Герде, была знакомая ей по королевскому балу виконтесса Серафина де Райер, – описывала кавалеру свою «впечатляющую наготу», слушать ее было более чем любопытно. Но когда слово взял маркиз дю Конде, Герда, что называется, покраснела до корней волос. Это было слишком откровенно даже для нее, а ведь она слышала кое-какие эпитеты из уст Кирсы и других шлюх. Но Герда и представить себе не могла, что кто-то может так долго, так красноречиво и с таким упоением рассказывать о своем члене. Смущение ее было так велико, что она хотела было прервать этот словесный поток, окликнув людей, вместе с которыми веселилась в Эриноре на королевском балу, но вовремя вспомнила, что они вряд ли узнают в этой Герде ту Маргерит, с которой они познакомились в королевском замке. Поэтому она взяла в руки губку и мыло и, стараясь не вслушиваться во все те пошлости, которые без стеснения произносили вслух виконтесса и маркиз, принялась смывать с себя грязь.

Вскоре она вылезла из ванны, чувствуя себя посвежевшей и жалея только о том, что не удалось вымыть волосы, но у нее была слишком длинная и слишком толстая коса, чтобы заниматься сейчас еще и этим. Герда обтерлась, завернувшись в простыню, сменила белье, – портье обещал позаботиться о стирке грязного, – обулась, надела платье. В отсутствие плаща шерстяной длиннополый кардиган, дополнявший ее наряд, не только согревал – все-таки осень на дворе, – но и отлично прикрывал от любопытных взглядов кошель и кинжал, который, оказавшись в чужих краях, она решила носить не под юбкой, а снаружи. Теперь она была готова выйти в большой мир, но покинув мыльню, Герда первым делом нос к носу столкнулась с маркизом дю Конде. Впрочем, с тем же успехом она могла повстречать какого-нибудь незнакомца. Маркиз ее не узнал. Прошел мимо, даже не удостоив взглядом. Однако Герда от этого не расстроилась. Напротив, она воодушевилась. Если бы он ее узнал, это могло бы стать проблемой. А так, никому не известная в этих краях Александра-Валерия ди Чента сможет вести скромную жизнь молодой незамужней женщины, путешествующей по семейным делам, что, в сущности, являлось истинной правдой.

Герда планировала добраться до Ароны – крупнейшего города-порта Великого герцогства Горанд. В нескольких старых письмах, сохранившихся в материнском секретере, был указан адрес отправителя: некая Мойра де Орфей, называвшая Александру-Валерию сестрой, проживала в Ароне в доме Примо ди Чента на Маячной набережной. Эта женщина писала ее матери добрые и веселые письма, в которых, впрочем, было много намеков на какие-то одним им известные обстоятельства. Мойра в чем-то укоряла «упрямую Сандрин», о чем-то напоминала «милой Але» и от чего-то предостерегала свою младшую сестру. Были там и другие намеки, но Герда даже предположить не могла, о чем в этих письмах идет речь. Кроме того, Мойра много раз упоминалась в дневнике Александры-Валерии, но, не зная контекста, эти упоминания также оставались пустым звуком. С определенностью можно было утверждать лишь то, что Мойра живет в Ароне, – во всяком случае, жила там лет двадцать назад, – и что, скорее всего, мать Герды и эта женщина родные сестры. И, если это так, то Мойра де Орфей являлась для Герды единственной родной душой во всем мире и единственным человеком, к которому Герда могла сейчас обратиться за помощью.

Мир, в котором она оказалась, сбежав из Эринора, пугал ее своими размерами, неведомыми опасностями и неопределенностью ее собственного будущего. Совершив несколько отчаянных поступков, убив двух молодых мужчин и спалив отчий дом, она бежала из своего прежнего мира без оглядки. Но теперь, когда Эринор остался позади и она обрела нежданную свободу, Герда ощутила совершенную растерянность. Не имея опыта, не зная многого из того, что должен знать пускающийся в дорогу путник, она начала сомневаться в любом принятом ею решении. И эта неуверенность в себе пугала ее больше всего.

* * *

Пока обедала, думала только о кровати и о том, как будет здорово лечь в чистую постель и вытянуть ноги. Обед в гостинице стоил восемь пфеннигов[10]10
  Пфенниг – мелкая разменная монета, равная ¹/₁₂ гроша.


[Закрыть]. Дороговато, конечно, но у Герды попросту не было сил, чтобы искать заведение подешевле. Впрочем, обед стоил тех денег, которые она за него заплатила. В обеденной комнате было чисто, еду подавали на хорошей керамической посуде с тремя столовыми приборами: вилкой, ложкой и ножом. Да и сама еда была отменного качества. Не изысканные яства для гурманов, но зато все предлагаемые блюда были вкусными и сытными. Герда съела миску густой мясной похлебки и шесть жареных колбасок, заев все это большим куском яблочного пирога с корицей. К сожалению, из напитков в обеденное меню входили только красное вино и пиво. Попросить воды Герда постеснялась, а от кружки крепкого вина у нее закружилась голова, и в результате она еле добралась до своей комнаты. Дошла, на последних проблесках сознания заперла за собой дверь на засов и, упав на кровать, – как была, в платье, кардигане и сапожках, – заснула мертвым сном.

На самом деле мертвые снов не видят, но живые видят их всегда, даже тогда, когда, проснувшись, ничего о них не помнят. У Герды такое тоже случалось, но все-таки чаще она свои сны запоминала. Иногда лучше, иногда хуже. Но самыми интересными были те, в которых к ней приходила ее мать, или те, в которых Герда встречалась сама с собой – с другой Гердой, как она называла эту «сонную себя».

На этот раз к ней снова пришла Александра-Валерия. Она строго посмотрела на дочь и с сожалением покачала головой.

– Экая ты дура, Герти! – сказала мать. – Напилась вина и лежишь тут бревно бревном!

– Не ругайся! – вмешалась, подходя к Александре-Валерии, та, другая Герда из снов. – Она же не умеет жить одна. Не научилась пока. И вина неразбавленного так много никогда еще не пила. Вот и развезло.

– Могу не ругаться, – холодно ответила мать, – но ее сейчас зарежут, как свинью, так и умрет, не проснувшись, и кому от этого хорошо?

– Вообще-то, мать права, – поморщилась, признавая свою неправоту, другая Герда. – Ты бы, Герти, проснулась, что ли! А то все на свете проспишь!

– Просыпайся! – потребовала мать. – Только осторожно. Не торопись шевелиться. Они не должны знать, что ты проснулась…

Герда проснулась и сразу же услышала приглушенные голоса. Говорили двое. Мужчина и женщина. И разговаривали они по-вентийски. Еще не узнав эти голоса, она догадалась, кто бы это мог быть, и, наверное, удивилась бы, но сейчас ей было не до рефлексий и чувствований. Слова матери и другой себя не просто выдернули ее из владений Гипноса, они едва не вскипятили ей кровь. Сердце билось ровно и сильно. Голова была ясная, словно Герда и не спала вовсе.

– Да не трусь ты так, – сказала где-то рядом женщина. – Я ей такой отравы в вино сыпанула, что хоть в барабаны бей, не проснется!

– Давай я ее лучше задушу, – а это уже заговорил мужчина.

– Души. Мне-то какое дело! – Судя по интонации, Серафине де Райер действительно было все равно. – Деньги заплачены не за способ, а за результат.

– Ты бы обыскала ее вещи! – хмуро буркнул маркиз дю Конде и на мгновение отвернулся от Герды.

Она уже чуть приподняла веки и следила за ним через опущенные ресницы. Видно было плохо, но то, что мужчина отвернулся, Герда поняла сразу и не упустила свой шанс. Она лежала на боку лицом к двери, левая рука под щекой, а правая опущена за спину. Не привлекая внимания убийц, до навахи ей не добраться. Зато мизерикорд как раз под рукой. Другое дело, что навахой Герда пользоваться умела, а этим длинным, почти в локоть длиной, трехгранным кинжалом – нет. Но других вариантов у нее все равно не было, да и этот следовало считать всего лишь счастливым случаем или случайно выпавшим шансом. Богом из машины. Или улыбкой фортуны.

Итак, мужчина повернулся к виконтессе, советуя ей заняться обыском, а Герда бесшумно передвинула руку, и рукоять кинжала легла ей прямо в ладонь.

– Ладно, – снова повернулся к ней маркиз дю Конде. – Я тебя, деточка, тихо удушу, даже не заметишь!

Он наклонился, чтобы перевернуть Герду на спину, – душить лежащего на боку человека несподручно, – и в этот момент она нанесла свой удар. Била из неудобного положения, не зная даже, куда попадет, но ей сейчас было не до того, чтобы следить за своими действиями. Вырвать кинжал из ножен, развернуть клинок в пространстве, нанести удар. Вот и все, что она знала, это и сделала. Мизерикорд с ходу наткнулся на что-то твердое – ребро или еще что, – скользнул, смещаясь в сторону, и в следующее мгновение, легко пробив мышечную ткань, вошел маркизу в бок.

Мужчина хрюкнул – во всяком случае, так показалось Герде – и качнулся назад, а она, выдернув левую руку из-под головы, с силой толкнула его в грудь. Продолжив движение назад, маркиз увлек за собой ее кинжал, разом обезоружив своего убийцу, а то, что она его убила, Герда поняла только через минуту. Через длинную и долгую минуту, когда, вскочив с кровати, выхватила наваху и бросилась к виконтессе. Та, как ни странно, на бросок Герды среагировала как-то уж слишком вяло, медленно, словно сонная муха, – а потому сразу же оказалась в незавидном положении. Герда заскочила ей за спину и приставила клинок к горлу. И вот тогда настало время оценить результаты своих действий, и Герда окинула быстрым взглядом комнату, превратившуюся в место схватки. За окном было темно, значит, уже наступила ночь. Маркиз лежал на полу около кровати и как-то странно сучил ногами, но перестал как раз тогда, когда Герда поняла, что произошло. Мизерикорд, пройдя, по-видимому, между ребер снизу-вверх – а это фут острой стали, – убил маркиза на месте. Скорее всего, сама того не желая, Герда пробила ему сердце.

«Мое везение становится просто сатанинским…»

– Серафина, – спросила она, вполне оценив ущерб, причиненный маркизу дю Конде, – что вы делаете в моей комнате?

– Откуда ты знаешь мое имя? – виконтесса удивилась настолько сильно, что чуть было не убила себя на месте. Дернулась в руках Герды, подставляя горло под удар. Хорошо хоть та успела среагировать и чуть-чуть отвела наваху.

– Тише, тише, виконтесса! – сказала она, успокаивая глупую женщину. – Так вы можете себя поранить.

Говорила она спокойно. Другой вопрос, чего ей это «спокойствие» стоило. На самом деле ей не разговоры разговаривать хотелось, а сесть на пол, закрыть голову руками и плакать. Выть, рыдать, стенать, да что угодно, только не эта видимость железной леди. Попросту говоря, это была не та жизнь, о которой мечтают девушки. Было ощущение, что против нее ополчился весь мир. Сначала отец, потом король, да еще все эти мелкие предательства… Кирса, старик Эггер, слуги в доме… И уж точно она не планировала убивать всех тех людей, кого походя приговорила к смерти. Последним по времени стал маркиз дю Конде. И вроде бы за дело – он ведь за тем и пришел, чтобы ее убить, – но до удара мизерикордом он был живым человеком, а теперь стал хладным трупом.

«Нет, – поправила она себя, – остыть он еще не успел. Теплый пока…»

– Вот что, виконтесса, – Герда произнесла эти слова нарочито медленно и словно бы равнодушно, – уговаривать вас не стану. Хотите присоединиться к господину маркизу, воля ваша. Но если хотите жить, просто расскажите мне все, и я вас отпущу. Вы мне не интересны ни живая, ни мертвая. Не будете мешать, так и живите себе на здоровье. Это всё. Теперь слушаю вас.

Герда не знала, откуда что взялось. Она в жизни ни с кем так не разговаривала. И не слышала, чтобы так говорил кто-нибудь другой. Слова возникали на языке как бы сами собой, и еще это невероятное напускное спокойствие, внутри которого, как зверь в клетке, бушевала ее ярость и корчилась от ужаса и омерзения ее несчастная душа.

«А если она ничего не скажет?» – вот в этом вопросе и содержался самый большой страх Герды.

Одно дело, убить насильника или убийцу, пришедшего за твоей жизнью, но зарезать беспомощную женщину – это совсем другое. Однако ей повезло и на этот раз. Серафина испугалась так сильно, что даже не пробовала изворачиваться.

– Не знаю, кто вы такая, – выдохнула она с хриплым стоном, – но нам заплатили за то, чтобы догнать вас и убить. Вы ехали в дилижансе, а мы скакали верхом…

Из рассказа виконтессы Герда узнала, что Серафина и ее покойный друг – наемные убийцы. Вернее, убийцей – хотя и не слишком удачливым – являлся только маркиз, а вот был ли он маркизом на самом деле или нет, виконтесса в точности не знала. Сама она действительно принадлежала к вентийской знати, но семья ее обеднела, и Серафина давно уже жила на правах метрессы. Маркиз дю Конде как раз и был ее третьим содержателем. В его злодействах она прямого участия обычно не принимала, – он справлялся с этим сам, – но все же нет-нет да бралась помочь. Так случилось и на этот раз. На самом деле, в Эринор они приехали, просто чтобы развеяться, но кто-то там знал о том, кем на самом деле является маркиз дю Конде, потому что не прошло и дня со времени пожара в особняке барона Геммы – событие это взбудоражило весь город, – а он уже нашел их, описал им Герду, подсказал, куда и на чем она едет, и, заплатив триста дукатов, отправил за ней в погоню.

«Триста дукатов за мою голову? – Герда не верила своим ушам, но, похоже, все так и обстояло. – Господи боже! Да что я им всем такого сделала, что им даже золота не жалко, только бы сжить меня несчастную со свету?»

– Вы уверены, Серафина, что это был именно барон Гемма? – Тоже немаловажный вопрос. Корнелиус – конечно, сукин сын, но не до такой же степени! Или все-таки до такой?

Можно не любить свою дочь. Приемлемо ненавидеть плод преступной связи собственной жены с кем-то на стороне, но такое? В голове не укладывалось, что человек, которого еще недавно она считала своим отцом, пошлет за ней в погоню наемного убийцу.

– Да, это был он, – сразу же подтвердила женщина. – Барон представился. К тому же я видела его на балу в королевском замке и узнала при встрече.

«Триста дукатов… – повторила про себя ошеломленная известием Герда. – И ведь это всего лишь задаток!»

– Сколько вам обещали после выполнения задания?

– Не знаю. Переговоры вел маркиз…

– Что вы собирались найти в моих вещах? – продолжила допрос Герда.

– Барон сказал, что у вас должен быть некий документ, скрепленный королевской печатью. Его следовало доставить в Эринор…

«Документ?» – У Герды не было никакого документа с королевской печатью, но отчего «папенька» думал иначе? Не могло ли случиться так, что именно этот документ искал барон в вещах своей умершей жены? Это бы объяснило то состояние, в котором нашла их Герда. Но тогда получалось, что своим бегством она дала повод подозревать, что документ этот находится все-таки у нее.