Текст книги "Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке"

Влияние нашей мирной пропаганды в ведении войны против России и Италии летом 1917 года. Дезертирство и мятежи в итальянской армии

Австро-венгерская разведка заблаговременно установила обширную подготовку итальянцев к новому, десятому по счету, наступлению на Изонцо и намеченный день атаки. При этом важно отметить, что наши агенты еще в середине 1917 года сообщили о предстоящей поставке Италии Англией от 300 до 400 полевых орудий и 21 батареи большого калибра. Хотя, по заявлениям Кадорны, это было лишь предложение, которое он вынужден был отвергнуть, так как до конца апреля эту артиллерию нужно было снова вернуть на французский фронт. Поэтому итальянский главнокомандующий удовлетворился 152 английскими и 35 французскими орудиями, большей частью крупных калибров.

В то время итальянцы сильно нервничали, так как до них дошли сведения о намеченном нами большом наступлении с участием немецких войск. Поэтому для того, чтобы успокоить своих солдат, Кадорна счел целесообразным заявить, что его войска отличаются высокой боеспособностью, благодаря чему наше наступление выльется во второй Верден.

По нашим же сведениям, моральное состояние итальянских войск оставляло желать много лучшего – дезертиров, особенно на юге Италии, становилось все больше, где из них формировались целые банды грабителей, промышлявших разбоем. Поэтому десятое сражение на реке Изонцо, начавшееся 12 мая и закончившееся 5 июня, привело лишь к захвату итальянцами небольших участков местности. При этом они понесли большие потери, которые составили 200 000 человек.

Их наступление характеризовалось бунтом целых полков, отказывавшихся идти в бой, а личный состав трех полков был взят нами в плен почти без сопротивления. Кроме того, в ходе нашего контрнаступления в плен попало еще 27 000 итальянских солдат. Такое произвело на итальянское командование удручающее впечатление, и оно поспешило приписать свои неудачи разлагающему влиянию нашей пропаганды.

Кадорна намеревался добиться успеха и на Тирольском фронте, о чем наша агентурная разведка сообщила еще в марте, хотя штабы соответствующих итальянских армий получили приказ лишь 27 апреля. Но и тут сражение, длившееся с 9 по 25 июня, ожидаемых результатов итальянцам не принесло, а вспомогательные наступления в долине реки Адидже и в Пасубио[301]301
  Пасуб ио – обозначение трех горных массивов с тремя самостоятельными хребтами, которые отделены друг от друга низинами.


[Закрыть] вследствие упадка боевого духа у итальянских солдат и вовсе захлебнулись. Таким образом, к тому моменту, когда после поездки в июне Керенского на фронт русские решили вновь перейти в наступление, итальянцы на некоторое время снова выдохлись.

Между тем в выделенных для наступления 11, 7 и 8-й русских армиях дисциплина была восстановлена, и так называемые переговорщики к нам больше почти не приходили. Таким образом, этот источник информации иссяк. Однако радиоразведка и служба прослушивания телефонных разговоров были по-прежнему на высоте.

Брусилов, этот решительный организатор массовых атак, сменил генерала Алексеева и решил, как мы скоро выяснили, прорвать наш фронт в районе Бережан, Зборова и Станислава. Уже 25 июня мы знали, что наступление у Бережан и Зборова начнется 29 июня. Из собранных там двадцати девяти дивизий 11-й и 7-й армий четырнадцать долгое время находились в резерве, и их личный состав был готов идти в бой.

Предоставленные нашей разведкой данные побудили командование союзными войсками разработать план большого контрнаступления, в котором с запада по северному флангу наступающей русской группировки главный удар должны были наносить немецкие войска. Как только сведения о том, что русские начнут атаку 29 июня, подтвердились, были отданы соответствующие приказы на подтягивание в исходное положение войск, предназначавшихся для контрнаступления.

В ходе этой операции русские впервые использовали бригаду из сформированной 22 апреля 1917 года чешской дивизии как самостоятельное воинское формирование и предусмотрительно определили ей полосу наступления там, где ей должны были противостоять тоже чехи. Делалось такое из расчета на то, что в таком случае бригада понесет наименьшие потери и стяжает себе славу, о которой затем пропаганда Антанты раструбит на весь мир, преподнеся это как торжество идеи создания независимой Чехословакии[302]302
  О том, как в действительности разворачивалось сражение возле Зборова, в котором наши войска, в том числе и чешские солдаты, проявили настоящий героизм, можно прочитать в многочисленных изданиях, вышедших в свет после войны. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. В качестве же признания заслуг чехов 4 июля 1917 года русские одобрили создание второй чешской дивизии.

В тот же день в разгар боев мы смогли сообщить командованию, что через два дня начнется новое большое наступление 8-й русской армии под Станиславом. Первоначальные успехи этого наступления и данные разведки о выдвижении 7-й армии противника через Днестр для их развития потребовали передачи для поддержки сильно теснимой армии генерал-полковника фон Кевесса некоторой части войск, предназначавшихся для контрнаступления, что поставило, казалось, под вопрос всю задуманную операцию. Однако наша точная информация в период с 11 по 15 июля показала, что даже при ослаблении ударной группировки шансы на полный успех все же остаются.

Впрочем, в то время неплохо работала и русская разведка. Не успели 5 июля прибыть первые эшелоны переброшенных с Западного фронта германских войск, как уже 9 июля из Петербурга была отправлена незашифрованная радиограмма следующего содержания: «Для создания ударной группировки, нацеленной против русских наступающих войск, с запада на восток немцы перебросили двенадцать дивизий».

Несмотря на то что у русских имелось достаточно времени для принятия соответствующих мер, поскольку наше контрнаступление не могло начаться раньше 19 июля, они не выдержали натиска более сильного противника и потерпели решительное поражение. Их войска, где дисциплина была восстановлена с большим трудом, не смогли вынести подавляющего морального воздействия хорошо организованной артиллерийской подготовки большого наступления.

На неатакованных же участках фронта продолжила свою работу наша пропаганда. Правда, в отдельных местах она не находила должного понимания. Так, 1 июля был взят в плен наш переводчик фенрих Могетич, а 6 июля на нашу разведгруппу прямо во время переговоров с русскими солдатами напала другая группа русских, и в результате завязавшегося боя погиб лейтенант Хербст.

Тем не менее в большинстве случаев нашим разведгруппам удавалось вступать в переговоры с русскими делегатами, которые, в частности, сообщили, что Керенский безуспешно пытался сподвигнуть 9-ю армию принять участие в наступлении. Кроме того, мы узнали, что представители армейского комиссариата и других подобных комитетов стали создавать в полках и выше так называемые выборные летучие боевые комитеты, которые получили право вмешиваться в работу штабов и подчас даже отменять их приказы. А ведь это означало не что иное, как начало конца военного управления!

Благодаря радио– и воздушной разведке, а также показаниям пленных мы смогли точно отслеживать ход отступления 11-й русской армии, к которой вскоре присоединились 7-я и 8-я армии, – просматривалась явная деморализация всего русского корпуса. При этом наша радиоразведка 27 июля побила все рекорды, когда было дешифровано 333 радиограммы по большей части оперативного характера.

Тем временем противник для облегчения отхода своих войск 23 июля начал своевременно вскрытые нашей разведывательной службой наступательные действия на севере под Даугавпилсом и на юге с участием восстановленной 1-й румынской армии. Причем успехи, достигнутые румынами благодаря наличию большого числа французских офицеров, в общем масштабе сражения значения не имели, хотя начатое 6 августа контрнаступление генерал-фельдмаршала

Макензена оттеснить южный фланг неприятельского фронта так и не смогло.

Однако в целом эта кампания завершилась освобождением всей Восточной Галиции и Буковины, за исключением ее юго-восточной части. Одновременно она показала, что с того момента русские были больше не способны к проведению наступательных операций. Перегруппировку их войск наша радиоразведка вскрыла еще 11 августа, то есть с ее началом, а окончательную новую расстановку сил и средств установила в течение всего лишь одного дня.

Оценка разведкой общей обстановки к моменту обращения папы римского с мирным призывом

В связи с развалом русской армии большое значение приобретало опубликованное 1 августа 1917 года обращение папы римского с предложением посредничества в проведении мирных переговоров. Стремление закончить войну распространилось по всему миру. И если призыв нашего парламента, проведенная амнистия и даже военные успехи на фоне продолжающегося ухудшения условий жизни и тяжелых людских потерь на фронте среди широких масс населения Австро-Венгрии не нашли должного понимания, то шаг папы к миру пробудил живой отклик.

Наблюдения органов контрразведки не оставляли ни малейшего сомнения в том, что чаши весов общественного мнения у славянских национальностей из состава населения австро-венгерской монархии колебались между верностью государству и стремлением к отделению от него. Причем быстрое достижение мира могло склонить их в пользу первого. Между тем по сведениям, собранным армейским Верховным командованием из самых разных источников, продовольственное положение в стране, особенно в Далмации и Истрии, где уже были зарегистрированы случаи голодной смерти, было неудовлетворительным.

Между тем Италию сотрясали волнения. К тому же топливный кризис у итальянцев обострился, а импорт хлеба заметно снизился. Все это не могло не сказаться на моральном состоянии их войск, доказательством чему служили поступившие к нам донесения о том, что солдаты бригады, дислоцировавшейся в городе Кунео, отказывались отправляться на фронт, а в итальянских бригадах, стоявших в городах Удине и Ровиго, вообще прокатились бунты, прошедшие под лозунгом: «Чем зазря погибать, лучше отправиться в Маутхаузен!»[303]303
  В районе города Маутхаузен располагался один из наших лагерей для итальянских военнопленных. (Примеч. авт.)


[Закрыть]Отсутствие единства среди стран Антанты внушало надежду, что общее стремление к миру найдет у руководителей враждебных нам государств должное понимание. Между прочим, в лагере Четверного союза дела тоже обстояли не так, как хотелось бы. Еще в середине мая 1917 года до нас дошли сведения о том, что Турция ведет в Швейцарии сепаратные мирные переговоры, выражая готовность пойти на уступки в Малой Азии в обмен на финансовую помощь и отказ от капитуляции. При этом международные еврейские финансисты в Лондоне поддерживали контакты с турецким министром финансов Джавид-беем[304]304
  Джавид-бей Мехмет (1875–1926) – османский экономист, редактор и политик, входивший в партию «Единение и прогресс». Участвовал в движении младотурок, но после создания республики был казнен по обвинению в покушении на Ататюрка.


[Закрыть] и добивались заключения сепаратного мира, против которого английское правительство в целом не возражало. Об этом нам сообщили 22 мая 1917 года из Константинополя. Однако против такого выступали сионисты, считавшие, что это ставит под угрозу их надежды в отношении Палестины.

А вот на Балканах после неудачи майского наступления генерала Саррайля военная обстановка была для нас благоприятной. Однако еще в середине мая 1917 года англичане стали настаивать на расформировании практически бездействовавшей салоникской армии, поскольку ее воинские части могли весьма пригодиться в другом месте. Об этом, а также о постоянных протестах против такого решения со стороны сербов, итальянцев и Венизелоса мы узнали из расшифрованных радиограмм. Из них же в начале июня нам стало известно о намерении заставить короля Греции Константина I отречься от престола, что первоначально из-за верности ему большей части армии сделать не удалось. Однако вследствие давления, предпринятого верховным комиссаром стран Антанты французским адмиралом Жоннаром, отречение стало неизбежным. Англия же удовлетворилась высвобождением двух дивизий для их переброски в Египет и на Синайский фронт. Причем подобное ослабление сил после прихода к власти Венизелоса должны были компенсировать греки. Правда, их воинские формирования не соответствовали ожиданиям Антанты, но та надеялась, что после проведенной ее офицерами реорганизации к весне 1918 года греческая армия приобретет необходимые боевые качества.

Активным элементом салоникской армии являлись сербы, недовольные пассивностью генерала Саррайля. К сожалению, мы слишком поздно узнали, что наряду с республиканцами и социалистами в сильнейшей оппозиции к официальным правящим кругам находилась организация сербских офицеров «Черная рука», на чем могла бы хорошо сыграть наша пропаганда. Но было уже поздно – недовольные элементы, стоявшие во главе вышеназванной организации, при помощи инсценированного в Салониках судебного процесса по обвинению в заговоре против престолонаследника Александра и Пашича были обезврежены. В июне 1917 года при возможно минимальной огласке их признали виновными и расстреляли.

В середине августа 1917 года под командованием майора Генерального штаба Штипетича, назначенного германским Главным командованием, был сформирован батальон ландштурма из хорватов, который, чтобы оказать пропагандистское влияние на сербов, отправили на фронт в Македонию. Хорваты вступали в переговоры с сербскими постами подслушивания, передавали им почтовую корреспонденцию с родины, начавшую расцветать благодаря правильному правлению военной администрации, принимали от сербов письма для передачи родным и близким, а также распространяли газету «Белградские известия», издававшуюся на сербском языке в Белграде и вызывавшую у сербских солдат чувство тоски по родине. В результате такой пропагандистской деятельности до сентября 1918 года к нам перешло 9 офицеров и 445 рядовых, что для командования салоникской армии явилось весьма неприятным сюрпризом. Конечно, французы постарались принять меры противодействия – они не раз заменяли сербские части и снаряжали вооруженные ручными гранатами патрули, чтобы не давать нашим хорватам возможности приближаться к линии фронта.

Как следовало из перехваченных нами радиограмм, летом 1917 года в Салониках между союзниками постоянно возникали серьезные разногласия и распри, а прибытие греческих подкреплений все откладывалось. Тогда мы еще могли рассчитывать на верность Болгарии. Правда, эти надежды являлись весьма призрачными, ведь еще в марте 1917 года разведуправлению нашего армейского Верховного командования стало ясно, что эта верность базируется исключительно на тех выгодах, которые болгары рассчитывали извлечь при помощи центральных держав. Но если бы Антанта предложила им больше, то Болгария охотно пошла бы с ней на переговоры.

Такое наше мнение подтверждал и военный атташе в Софии полковник Танчос, сменивший умершего 18 февраля 1917 года полковника Новака. Он же еще раз сообщил, что вопросами контрразведки в болгарской главной ставке ведал подполковник Ракаров, а собственно разведку возглавлял майор Генерального штаба Ватев.

Русская революция оказала влияние и на Болгарию, где заметно активизировалась Прогрессивно-либеральная партия Данева[305]305
  Дане в Стоян Петров (1858–1949) – болгарский государственный деятель, юрист и лидер Прогрессивно-либеральной партии, до Первой мировой войны несколько раз занимавший пост премьер-министра, а в 1918–1920 гг. – министра финансов Болгарии.


[Закрыть], а в армии стала замечаться социалистическая агитация, приведшая в конце августа к большому бунту, подавленному лишь после многочисленных арестов солдат. Однако подрывная деятельность среди личного состава болгарских вооруженных сил со стороны русофильской аграрной партии продолжалась. Усиливалось и брожение у болгарских офицеров. А в довершение ко всему со Стокгольмской конференции вернулся социалист Кирков[306]306
  Кирков Георги (1867–1919) – один из основателей Болгарской рабочей социал-демократической партии (тесных социалистов), писатель и публицист.


[Закрыть] и стал развивать пацифистскую пропаганду.

В целом болгары, настроенные против Германии вследствие спора из-за Добруджи и недоверчиво относившиеся к Турции, даже не пытались скрыть своих целей в войне. Ни для нейтральных, ни для враждебных нам государств не составляло секрета, что они стремились к объединению всех областей Балканского полуострова, в какой-либо мере заселенных болгарами.

Если ко всему этому добавить, что нам приходилось опасаться влияния русской революции на народы самой Австро-Венгрии, а неограниченная подводная война не дала ожидаемых результатов, то станет ясно, почему сделанный нашей разведслужбой краткий обзор положения дел привел к пониманию австро-венгерскими правящими кругами того, что настал тот самый момент, когда мирную инициативу папы Бенедикта XIV следовало рассматривать как наиболее желательный выход из создавшейся ситуации. К сожалению, это мнение не разделялось Германией, внутреннее положение которой, впрочем, было значительно прочнее.

В таких условиях нашему руководству показалось, что перед нами открылась заманчивая перспектива непосредственных переговоров с французским Генштабом. В результате 7 августа 1917 года в Швейцарии прошла первая встреча майора французского Генерального штаба графа Абеля Армана с его родственником графом Николаусом Ревертерой ди Саландрой. Эта идея возникла как раз в тот момент, когда во французской армии возник глубокий кризис. Однако благодаря срочно принятым энергичным мерам французам удалось его заметно ослабить. Поэтому уже начавшиеся переговоры завершились столь же безрезультатно, что и предыдущее посредничество принца Сикста Пармского.

Мало пользы для достижения мира принесла и шумиха, затеянная непрошеными миротворцами типа Фрида, Ферстера, Уде и других, которые, находясь в Швейцарии, видели все в черном цвете. Они не только не способствовали решению столь важного вопроса, но и наносили вред отношениям Австро-Венгрии с союзной ей Германией. Дело дошло до того, что немцы стали обвинять нас даже в непринятии мер по подавлению революционной пропаганды, разжигаемой принцем Александром Гогенлоэ, Ферстером и Фридом. Но еще больше они вредили за границей, куда, очевидно, писали в том же духе, что и к себе на родину. И наша бдительная цензура старалась перехватывать их письма отнюдь не случайно. Вот что, в частности, писал Фрид в Вену некоей госпоже Франкль: «Если нам не удастся решительно порвать с Германией, то мы никогда не получим того мира, который нам нужен. В этом направлении я и развиваю всю свою деятельность».

Можно только представить, какие мысли вызывали подобные опровергнутые дальнейшим развитием событий излияния у наших противников, когда такая писанина попадала им в руки!

Между тем в связи с начавшимся 18 августа одиннадцатым по счету наступлением итальянцев на Изонцо внутреннее положение в Австро-Венгрии еще больше обострилось. И хотя о начале этой операции нас заранее предупредил перебежавший к нам лейтенант с восемнадцатью солдатами 206-го итальянского пехотного полка, в ходе этого сражения мы потерпели ряд неудач, в результате чего создалась серьезная угроза Триесту.

Измена возле Карцано

Еще во время одиннадцатого сражения на реке Изонцо в руки итальянского Генерального штаба неожиданно попал план, открывавший перспективы на проделывание бреши в нашей обороне Южного Тироля и тем самым, возможно, на полное расстройство всей ее системы.

Наиболее удобным для итальянцев и самым опасным для оборонявшихся являлось направление, нацеленное прямо на Триент и открывавшее доступ вглубь нашей территории. Оно шло по долине в верхнем течении реки Брента, которую называют долиной Валь-Сугана.

Долину преграждала наша оборонительная позиция, проходившая от Монте-Чиварон к устью Мазо, а затем преимущественно по западному берегу реки. На восточном же берегу были укреплены лишь холмы выше Карцано, образовывавшие так называемый плацдарм Ментрате. Примыкавший к плацдарму с юга участок местности от Мазо до Бренты с мостом прямо на Карцано в то время оборонял 5-й батальон 1-го боснийско-герцеговинского пехотного полка, в составе которого было много чехов.

Этим батальоном временно командовал заслуженный разведчик майор Лаком, прославившийся еще и как строитель фуникулера. Наиболее храбрым офицером в нем был оберлейтенант резерва доктор Людвиг Пивко, женатый на чешке словенец, который до призыва в армию являлся профессором педагогического института. Увешанный всеми боевыми наградами, он пользовался неограниченным доверием у всех вышестоящих командиров и считался лихим воякой. Так продолжалось до его возвращения из отпуска, который он провел в Богемии в мае 1917 года.

Однако когда он вернулся, то стал искать удобный случай, чтобы вступить в связь с противником. Такой случай ему представился, и Пивко завязал отношения с неприятельской частью, стоявшей напротив позиций батальона. Со времени июньского сражения на соседнем плато Семи общин[307]307
  Имеется в виду территория бывшей Федерации семи общин. Так называлось небольшое суверенное государство на юге Тироля, ликвидированное Наполеоном в 1807 г., после поражения которого эти земли отошли к Австрийской империи. 21 октября 1866 г. территория была присоединена к Итальянскому королевству и ныне известна как «Плато Семи муниципалитетов», поделенное между провинциями Виченца и Тренто.


[Закрыть] на этом участке отмечалось относительное затишье. Мелкие же вылазки, предпринимавшиеся против итальянцев, успеха не имели, но никто даже не догадывался, что причиной неудач являлась измена.

Когда Пивко заручился доверием противника, то разработал план, ставивший своей задачей открыть итальянцам путь в расположение батальона, что ставило под угрозу весь наш фронт в долине и открывало неприятелю возможность пробиться к Триенту.

Предатель готовил свое черное дело с большой осторожностью и постепенно вовлек чехов, служивших в батальоне, в этот заговор. При этом особым его доверием пользовался один фельдфебель, которого он однажды направил в дозор, заранее договорясь с противником через перебежчиков о том, что передаст через него свои предложения. Как и было обговорено с неприятелем, дозорные подверглись нападению, во время которого фельдфебеля якобы убило взрывом. На самом же деле он прямехонько направился в Виченцу, где намеченный Пивко план был рассмотрен и в целом одобрен итальянским командованием. Выполнив поручение предателя, фельдфебель на следующий день вернулся обратно в расположение своего батальона, рассказывая небылицы о том, как ему чудом удалось спастись во время неприятельского нападения.

После детальной проработки итальянцами предложенного Пивко плана начальник разведотдела 1-й армии противника майор Финци, переодевшись в австрийскую униформу, при содействии предателя провел подробную рекогносцировку позиций батальона. Об этом, будучи уже полковником, написал в своих воспоминаниях сам Финци, выпустивший под псевдонимом Петторелли-Лалатта книгу «Мечты о Карцано». Он попытался опубликовать и вторую книгу о деятельности итальянской разведки, но она в Италии была запрещена.

Для прояснения возникших после рекогносцировки вопросов и снятия появившихся сомнений итальянцам потребовалось провести повторные переговоры с Пивко или с его представителями, что под покровом ночи на выдвинутых вперед постах сторожевого охранения, располагавшихся вдоль Мазо, под предлогом проверки несения ими службы сделать было не трудно. При этом условным сигналом о необходимости такой встречи служил разрыв двух снарядов в определенном месте между позициями охранения и главной линией траншей боснийцев в часы обычного затишья.

Однако еще до того, как все было решено и определена ночь для нападения, случилось непредвиденное событие. Дело заключалось в том, что один из участников заговора попытался привлечь на свою сторону недавно прибывшего в батальон повара, тоже чеха по национальности. Для весомости своего предложения он рассказал повару о визите фельдфебеля в Виченцу, а чтобы окончательно рассеять его сомнения, поведал, что обер-лейтенант Пивко в курсе всего дела.

Потрясенный до глубины души услышанным, бравый солдат не решился доложить об этом командованию батальона, насыщенного заговорщиками, и ночью отправился в штаб дивизии, чтобы сделать соответствующее заявление. Находясь в сильнейшем возбуждении, он произвел там сперва впечатление душевнобольного. А когда повар начал настаивать и заявил, что во главе заговора стоит Пивко, считавшийся у командования выдающимся офицером, то его вообще сочли за клеветника, посадили под арест, а дело передали военному дознавателю. Последний же был так убежден в лживости обвинения, что решил уличить повара в возведении напраслины на своих товарищей и провести очную ставку с обвиненными им лицами.

Единственное доказательство правоты заявителя, заключавшееся во временном отсутствии фельдфебеля, Пивко сумел правдоподобно объяснить. Поэтому повар был снова взят под арест, а обвиняемые им лица отпущены. Более того, обер-лейтенанту Пивко в виде моральной компенсации за возникшие в отношении его сомнения поручили даже возглавить делегацию при встрече императора во время приезда кайзера в долину Валь-Сугана. По возвращении, захлебываясь от восторга, он не уставал рассказывать о любезном отношении государя к солдатам и о том, как хорошо выглядел монарх, которого спустя три дня предал кровным врагам словенцев.

Между тем до итальянского Главного командования дошли сведения о том, что наш следующий удар готовится именно на Тирольском фронте. Представляя, какую неприятную неожиданность для нас составит их прорыв в долине Валь-Сугана в преддверии скорого нашего большого наступления с участием германских войск и в связи с отмеченным инцидентом, оно решило ускорить проведение хитро задуманного плана, и для его осуществления была определена ночь с 17 на 18 сентября 1917 года.

В соответствии с этим планом Пивко и его сообщники должны были подмешать полученное от итальянцев снотворное средство к ужину солдат сторожевого охранения и, по возможности, всех рот боснийского батальона. Фельдфебель пулеметного отделения позаботился о том, чтобы у пулеметчиков оставалось поменьше патронов, а телефонная связь оказалась в руках заговорщиков, которым было поручено прервать ее при первой же попытке известить соседей или высшее командование о нападении итальянцев.

Когда настала безоблачная, но темная ночь, обер-лейтенант Пивко, рота которого обороняла участок у моста на Карцано, разрешил клевавшим носом от снотворного часовым прилечь, уверяя их, что ничего страшного не произойдет, так как он сам проверит линию охранения и осмотрит лежащую впереди местность. Под тем же предлогом были отключены от питания и проволочные заграждения, обычно находившиеся под высоким напряжением.

Таким образом, для встречи итальянцев было все подготовлено. Согласно плану, пяти их батальонам в полной тишине предстояло сначала уничтожить 5-й боснийский батальон, а затем стоявшие за ним батареи. При этом солдаты передовых подразделений противника надели головные уборы австрийского образца, чтобы в случае неожиданной встречи с патрулем их приняли за своих.

Пивко предполагал, что батальон полка «Дойчмейстер»[308]308
  Полк «Дойчмейстер» – название 4-го австро-венгерского Нижнеавстрийского пехотного полка, который раннее назывался Императорский и королевский 4-й пехотный полк гроссмейстера Немецкого ордена. Полк образован в 1696 г. по договору императора Леопольда I с Великим магистром (гроссмейстером) Тевтонского ордена Францем Людвигом Пфальц-Нейбургским, который и стал первым командиром полка.


[Закрыть], составлявший гарнизон плацдарма Ментрате, увидев противника, занявшего у него в тылу Карцано, спешно отойдет на северо-запад. При этом он исходил из собственных наблюдений, сделанных при посещении плацдарма еще весною, не зная, что с тех пор его расширили и оборудовали новыми сильными опорными пунктами, вследствие чего старые укрепления можно было использовать для прикрытия тыла.

Согласно намеченному плану, ведомые Пивко передовые подразделения противника захватили врасплох крепко спавшие посты нашего сторожевого охранения и уничтожили их. Спастись удалось только командиру и еще одному солдату. Патруль батальона «дойчмейстеров», ничего не подозревая, тоже попал в плен к итальянцам в австрийских пилотках, но и из этих трех человек одному удалось бежать, и он поднял свой батальон по тревоге. Затем были разбужены спавшие крепким сном солдаты одного взвода и пулеметного отделения боснийцев. Командир их роты попытался было поднять свое подразделение по тревоге, но заговорщики, стоявшие с оружием в руках, чтобы присоединиться к противнику, «поприветствовали» его ручной гранатой, от взрыва которой обер-лейтенант был ранен.

Эти случайности не дали неприятелю возможности бесшумно овладеть всей позицией. К тому же улизнувший от плена начальник охранения сумел по телефону предупредить «дойчмейстеров» и командира своего батальона. Связь, конечно, сразу же оборвалась, но это только лишний раз показало, что речь действительно идет о широкомасштабном нападении, а не о внезапной вылазке противника против сторожевого охранения, что первоначально можно было предположить. Это подтверждал и разгоревшийся у Карцано огневой бой, который всполошил соседнюю бригаду на участке Чиварон южнее реки Брента.

Хотя к Карцано стали пробиваться лишь наши мелкие подразделения, но шуму они наделали много, нападая на вторгшихся в город итальянцев со всех сторон. В результате у заговорщиков, служивших согласно детально разработанному итальянцами плану проводниками передовых подразделений противника, началось замешательство. К тому же направлявшийся к мосту патруль «дойчмейстерского» батальона по воле случая натолкнулся в темноте на взвод итальянских телефонистов, пытавшихся установить связь между своей группой в Карцано и резервами, находившимися в распоряжении генерала Дзинконе. Взвод был полностью уничтожен. В воздух стали взмывать осветительные ракеты, а прожекторы осветили местность около моста, благодаря чему ружейный и пулеметный огонь «дойчмейстеров» исключил для противника любую другую возможность установить связь со своим командованием.

Около трех часов ночи в перестрелку с обеих сторон вмешалась артиллерия, и надежды итальянцев на незаметное овладение всей позицией рухнули. Обстреливаемые с тыла с плацдарма Ментрате, оказавшись без связи с командованием и отрезанные от единственного пути отхода через мост, итальянцы стали думать, что их намеренно заманили в ловушку. Тогда командир их передовой группы майор Раморино приказал арестовать Пивко, потеряв в его лице ценного помощника, хорошо знавшего все местные особенности.

Путь итальянским резервам преградили подразделения на плацдарме Ментрате и проволочные заграждения, на которые снова был подан ток высокого напряжения. В то же время в образовавшийся полукруг возле Карцано хотя и по крупицам, но неуклонно стали прибывать наши подкрепления. С рассветом и артиллеристы получили возможность вести прицельный огонь, обрушив его на начавших скапливаться возле городской церкви чужаков. В результате, потеряв надежду на помощь со стороны резервов, в девять часов утра жалкие остатки от пяти батальонов сложили оружие. Уйти через речку Мазо удалось лишь немногим. Среди них оказался и Пивко, который, воспользовавшись возникшей суматохой, сбежал от охранявших его людей и, совершая чудеса эквилибристики, цепляясь руками за балки моста, несмотря на свистевшие вокруг него пули, живым и невредимым перебрался на восточный берег.

А вот офицеру разведки 1-й итальянской армии первому лейтенанту Юлию Артому повезло гораздо меньше. В мирное время он занимался коммерцией и якобы был агентом в Германии, а в описываемых событиях, стоя у истоков задуманной вместе с Пивко операции, желал получить признание, как говорится, из первых рук. Однако судьбой ему был уготован плен. Находясь в Триенте, где выяснялись подробности этой операции, он стал призывать жителей города к государственной измене, за что оказался под следствием.

К сожалению, далеко не все столь тщательно разработанные предательские планы заканчивались подобным провалом. Но в данном случае примечательным является то, что предатель не только не затаился, а, наоборот, выпустил брошюру с воспоминаниями о своем бесславно закончившемся деянии. А ведь даже генерал Дзинконе не подал Пивко руки, когда он прибыл к нему после своего удачного бегства, ограничившись лишь ироничным приветствием: «Вы доказали, что являетесь великим стратегом».