Текст книги "Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке"

Своего первого успеха в разоблачении подозрительных типов я добился, столкнувшись с одним мужчиной 15 апреля 1910 года у Гордлички, ставшего к тому времени уже бригадным генералом. Этот человек явился с предложением добыть за хорошее вознаграждение у некоего Гуго Поллака последний план крепости Перемышль с неизвестными нам тайными ходами.

Соответственно, мне была поставлена задача прояснить вопрос у этой личности, которую якобы звали Хуго Барт. Сначала я дал возможность этому болтливому еврею поговорить и вскоре раскусил его попытку выведать у меня определенные сведения путем постановки разных наводящих вопросов. Естественно, это ему не удалось.

В ходе беседы он поведал, что уже делал подобное предложение нашему атташе в Париже, но передал ему только отдельные «сегменты» плана, поскольку остальные были припрятаны им в Австрии. Затем этот тип заявил, что, по его мнению, выкупленный у Поллака план стоит предложить для продажи русским. И сделать это якобы следовало для того, чтобы выяснить, заполучили ли они такой документ или нет. При этом Хуго Барт попытался меня уверить в том, что старый план, который имеется в распоряжении русских, якобы давно устарел, так как после его кражи крепость была в значительной степени перестроена.

Все это было, разумеется, полнейшим вздором, но я сделал вид, что не заметил этого, и дал ему возможность говорить до тех пор, пока, несмотря на прохладную погоду, на его высоком лбу и безусых губах не выступили капельки пота. В конце концов, мне удалось выяснить, что его большая осведомленность по этому вопросу объясняется связями с французским и русским Генеральными штабами. Постепенно истинная сущность этой личности становилась для меня все яснее и яснее, и в конце концов я предложил ему продолжить переговоры на следующий день в нейтральном месте, то есть в не вызывающем опасений кафе «Европа». Делалось это мною для того, чтобы дать возможность негласным сотрудникам полиции поглядеть на него и опознать, если они с ним уже сталкивались.

Не успел этот тип удалиться, как от нашего парижского военного атташе пришло сообщение о том, что некий Барт, назвавшийся, однако, Германом, предлагал добыть у Поллака план ходов крепости за 1500 франков. Со мной же он, благодаря своей блестящей идее обмануть русский Генеральный штаб, намеревался провернуть гораздо более выгодное дело. Те 100 000 рублей, которые он рассчитывал при этом получить, должны были быть честно поделены между «Эвиденцбюро» и им.

Возможно, этот аферист собирался таким образом выманить у нас реально имеющиеся сведения о плане крепости, а потом заявить, что сделка, «к сожалению», из-за ареста Поллака, чего реально можно было ожидать, сорвалась. Но он оказался столь наивным, что на мой вопрос о масштабе и величине плана сказал, что план составлен в масштабе 1:120 000, и показал при этом на половину бильярдного стола, чтобы продемонстрировать его размеры, хотя при таком масштабе для подобной демонстрации хватило бы растопыренных пальцев одной руки. Этого я уже не выдержал и приказал арестовать его. Так совпало, что в тот же день на него пришел запрос из германского Генштаба, так как там он утверждал, что состоит на службе у русских.

Полиция установила, что под личиной Барта скрывался высланный из Вены и многократно судимый вор-рецидивист Иозеф Иечес, который признался в том, что состоял на службе у русских военных атташе в Вене и в Берне – полковников Марченко и Ромейко-Гурко. Его дело передали для дальнейшего рассмотрения советнику юстиции земельного суда доктору Шауппу, ставшему настоящим специалистом в вопросах расследования случаев, связанных со шпионажем.

Во время судебного разбирательства под председательством советника юстиции земельного суда доктора Райхеля и с участием прокурора доктора Эрнста, защитника доктора Тюркеля, а также эксперта подполковника Редля этот Иечес на хорошем еврейском жаргоне, нередко вызывая смех присутствовавших на процессе зрителей, поведал о своей истории. Он рассказал о том, как явился в Париже к полковнику Дюпону, располагавшемуся по адресу: Университетская улица, дом номер 75, и о том, что сразу же сообщил в русском посольстве в Париже о задании, полученном от этого полковника, и о том, как занимался шпионажем практически во всей Европе. По его словам, ему «из любви к императору» претило шпионить только против Австрии!

Этот веселый процесс закончился осуждением вора-рецидивиста и шпиона на четыре года тюремного заключения. В апреле 1914 года, едва выйдя на свободу, он сразу же опять предстал перед судом в Вене по обвинению в шпионаже, и в следующий раз мир услышал об этом «патриоте» из Брод[49]49
  Броды – ныне город на северо-востоке Львовской области Украины.


[Закрыть]только в 1922 году, когда он вернулся к своему первоначальному ремеслу – краже.

Во время мировой войны наше предположение о том, что некий Поллак появился на свет лишь в результате буйных измышлений Иечеса, подтвердилось. В апреле 1915 года у захваченного возле Перемышля в плен русского унтер-офицера были изъяты многочисленные карты, среди которых обнаружилась фотографическая копия плана окрестностей крепости Перемышля в масштабе 1:42 000, оригинал которого в масштабе 1:25 000 относился к 1895–1898 годам. Каким образом этот план оказался у русских, установить не удалось, но эта копия была датирована 1 июня 1912 года и подписана полковником Батюшиным. Таким образом, между предложением Иечеса нашей разведке и приобретением этого плана русскими лежал достаточно большой отрезок времени.

Между прочим, о том, что у русских не имелось свежих, добытых в результате предательства австрийских чинов документов, свидетельствовал тот факт, что эти фотокопии имелись у всех командиров рот русской осадной армии, где были отмечены, хотя и с заметными неточностями, сооружения, возведенные уже в самом начале войны. Подобное говорило о том, что данные сведения оказались полученными в ходе боевых действий в результате рекогносцировки, проведенной русскими разведчиками.

Как бы то ни было, Иечес после описанных событий неоднократно осуждался за кражи. Но примечательным во всем этом было то, что каждый раз, когда за вором закрывались двери земельного суда, газеты поднимали шум, рассыпаясь похвалой в отношении этого якобы выдающегося человека, который будто бы еще в 1909 году разоблачил печально известного шпиона Редля. В этом, разумеется, не было ни слова правды, о чем речь пойдет несколько позже.

Подлинный типаж шпиона, действующего из патриотических побуждений, представлял собой известный своими ирредентистскими взглядами торговец лесом Дамьяно Чис из южнотирольского города Беццекка. Он доставил на австрийскую территорию капитана итальянского Генерального штаба Эмилио Маджа, который, никого не стесняясь, приехал из Италии в почтовой карете и вышел из нее прямо у лесопилки своего доверенного лица, как раз в том месте, где предполагалось строительство нового крепостного укрепления. Об этом было доведено до сведения жандармерии, и в мае 1909 года Чис предстал перед венским судом, где мне впервые довелось выступить в качестве военного эксперта. По воле случая оказалось, что обвиняемый, его защитник доктор Кинбек и я служили в свое время в одном и том же полку «императорских егерей».

К числу типичных двойных агентов относился Алоиз Перизич. Из-за плохой репутации этого человека в 1905 году мы отказались от его услуг, а через два года он написал анонимное письмо с предложением выступить перед начальником Генерального штаба с разоблачением, касавшимся шпионской деятельности дружественной нам державы.

Через соответствующие публикации в газетах с ним была организована встреча одного из офицеров «Эвиденцбюро», на которой Перизич признался, что является итальянским шпионом. При этом он заявил, что готов сделать свои разоблачения лишь при условии освобождения его от ответственности. Такая гарантия ему была дана, но с ограничением, что в случае возобновления своей шпионской деятельности рассчитывать на пощаду он не должен. После этого Перизич сознался в том, что обслуживал и французов.

Далматинские власти[50]50
  Имеются в виду власти Далмации – исторической области на северо-западе Балканского полуострова.


[Закрыть] взяли его под наблюдение, а в 1909 году он был опознан в Землине[51]51
  Землин – немецкое название бывшего города в Сербии Земун, который ныне является районом Белграда.


[Закрыть], откуда часто ездил в Белград в качестве торговца лесом. При аресте у него была найдена австрийская армейская схема, а также военный альманах и словари, служившие шифровальным ключом, что не оставляло сомнений в его истинной профессии. На запрос гарнизонного суда в Аграме касательно агентурного прошлого обвиняемого Генеральный штаб, сославшись на служебную тайну, отвечать отказался, в результате чего Перизича осудили. После отбытия тюремного наказания в 1915 году он снова ускользнул от надзора далматинцев и был рекомендован русским военным атташе в Риме русскому военному атташе в Берне.

Жертвой своей красивой, но очень дорого стоившей «подруги», которая в конце концов предала и его, стал молодой австрийский лейтенант Противенский, состоявший на службе «мадам Бернагу» из располагавшегося на улице Мишодьер парижского пансиона «Ирис». На самом деле это была печально известная подпольная контора, которую часто использовал в своих интересах французский Генеральный штаб. В ходе следствия над этим лейтенантом в моем поле зрения впервые очутился военный дознаватель гауптман Ярослав Кунц, который сам во время мировой войны оказался под подозрением в якобы совершенной им государственной измене. Но во время многочисленных с ним встреч, происходивших по воле судьбы, я ни разу не замечал у него, что называется, «национальной жилки». Это был основательный, с крепкой хваткой и скорее наводивший страх, чем использующий дипломатические приемы следователь. Тем не менее позднее он стал генералом и главным дознавателем в Чехословакии.

Здесь уместно будет привести еще один пример. Сапожный подмастерье Баста, уже понесший кару за подделку документов, в 1909 году служил рядовым пехотинцем в 28-м пехотном пражском полку. На столе своего командира батальона он нашел несколько схем, оставшихся после маневров, снял с них копии и предложил их итальянскому посольству в Вене. Арестованный по наводке доброжелателя и прижатый к стене, Баста указал на одного совершенно непричастного к делу фельдфебеля как на подстрекателя к совершению предательства.

Этот пример наглядно показывает, как легко беспечность может спровоцировать преступление, а легкомысленное обращение с документами, оставление без присмотра приказов и неосторожно ведущиеся разговоры – создать для шпиона благоприятную возможность для проникновения в секреты. И тем не менее, несмотря на все предостережения, канцелярская дисциплина соблюдается не всегда достаточно строго, а разница между понятиями «не подлежит разглашению» и «секретно» не везде находит должного понимания. Часто служебная записка о болезни какого-нибудь лейтенанта содержится более аккуратно, чем секретный документ.

В качестве другой иллюстрации, какими бывают предатели, можно сказать и о доносившем на своих коллег шпионе Миодраговиче, и о занимавшемся шпионажем чуть ли не с детства профессиональном шпионе Брониславе Дирче. Обоих арестовали благодаря сотрудничеству с германским Генеральным штабом. Показательным является также шпион-дезертир Питковский, которого выдал Миодрагович.

В конце 1909 – начале 1910 года был обезврежен опасный шпионский центр. В ноябре 1909 года «Эвиденцбюро» стало известно о том, что один австриец передал итальянскому Генеральному штабу ряд военных документов за 2000 лир, и его фотография, на которой он был изображен на фоне памятника Гете в Риме, легла в качестве доказательства в ящик моего письменного стола. Его опознали в качестве служащего склада артиллерийских орудий по фамилии Кречмар, после чего за ним с любовницей был установлен негласный полицейский надзор, чтобы в подходящий момент арестовать вместе с возможными сообщниками. И вот однажды его заметили идущим по неосвещенной аллее в сквере позади венского центрального рынка вместе с русским военным атташе полковником Марченко. А вскоре выяснилось, что он работал не только на русских и итальянцев, но и на французов тоже.

Моим первым импульсом было желание арестовать предателя во время очередного свидания с Марченко, из-за чего русский военный атташе оказался бы в весьма щекотливом положении. Ведь ему пришлось бы предъявить свои документы, чтобы избежать ареста, воспользовавшись дипломатической неприкосновенностью. Но это намерение натолкнулось на колебания полиции, опасавшейся, что в последний момент что-то пойдет не так, а также возможного порицания со стороны министерства иностранных дел. Ведь такое противоречило обычно практиковавшемуся в то время мягкому обхождению с дипломатическими работниками. Тогда было решено провести неожиданный обыск на квартире Кречмара и его зятя, работавшего пиротехником, что и было осуществлено полицейскими комиссарами Тандлером и доктором Поллаком вечером 15 января 1910 года. Члены военной комиссии, в том числе военный дознаватель гауптман Вор-личек и я, всю ночь просматривали найденный материал, и было уже совсем светло, когда мы, тяжело нагруженные, отправились в обратный путь.

В дальнейшем выяснилось, что Кречмар начиная с 1899 года шпионил в интересах тогдашнего русского военного атташе, с 1902 года – французов, а с 1906 года – и итальянцев. При этом он заработал всего лишь 51 000 крон. За свою большую доверчивость, вылившуюся в пособничество, поплатился увольнением его друг – и без того находившийся на пенсии управляющий арсеналом морской секции, а также штрафом его тесть. Пострадали и пятеро офицеров артиллерийского депо, которых приговорили не только к большому штрафу, но и отправили в отставку.

На этот раз граф Эренталь, который обычно с негодованием относился к инцидентам, вызванным деятельностью наших агентов, воспринял случай с Марченко очень снисходительно и лишь дал понять русскому поверенному в делах Свербееву, что для австрийской стороны желателен скорейший уход полковника в отпуск без возвращения его в Вену. Однако при этом его больше всего заботило, чтобы возникшая неловкая ситуация разрешилась максимально тактично, о чем он и написал военному министру генералу от инфантерии барону Францу Ксаверу фон Шенаиху. Марченко не воспринял произошедшее как трагедию и даже побывал на очередном придворном балу, на котором, впрочем, кайзер Франц-Иосиф его «не замечал».

В том, что взамен Марченко мы получим не менее опасного руководителя агентурной сети, сомневаться не приходилось. А поскольку организовать негласный полицейский надзор за его преемником полковником Занкевичем было нельзя, то я, желая все-таки затруднить его деятельность, организовал за ним под свою ответственность наблюдение, осуществлять которое поручил одному оплачиваемому «Эвиденцбюро» агенту.

Я не ошибся. Занкевич начал проявлять весьма неприятную любознательность, появляясь два-три раза в неделю в канцелярии имперского военного министерства и задавая гораздо больше вопросов, чем это делали другие военные атташе, вместе взятые. На военных маневрах его вообще приходилось ставить на место. В военных же учреждениях он появлялся под предлогом размещения заказов, рассчитывая таким образом узнать мощность того или иного производства. При всем этом Занкевич оказался весьма хитрым и вскоре заметил, что за его жилищем установлен надзор. В общем, нам потребовалось немало времени, чтобы разгадать его уловки.

Не менее деятельным был и сербский военный атташе полковник Лесянин, который так искусно скрывал свою деятельность под видом исключительного интереса к любовным похождениям, что его считали безвредным. Только после его поспешного отъезда в связи с началом мировой войны полиция во время обыска в его квартире обнаружила не только связанную с разведывательной деятельностью обширную частную корреспонденцию, но и около тридцати томов документов, показавших, что он нисколько не уступал своим русским коллегам.

Передышка. Профессиональный шпион Бартман. Ветераны разведки. Глухонемой разведчик

В разразившемся аннексионном кризисе Италия и Россия отчетливо увидели необходимость того, что для осуществления своих далекоидущих завоевательных планов им следует лучше вооружиться. Италия, в частности, наряду с введением двухлетней действительной военной службы занялась в 1910 году развитием своей армии и строительством укреплений, уделив внимание развертыванию кадров мобильной милиции таким образом, чтобы обеспечить лучшую боевую способность второго эшелона.

В то же время значительно увеличила численность своей армии и Россия, отойдя от практики концентрации войск на своих западных границах, что благодаря созданию на французские деньги развитой железнодорожной сети уже не требовалось. Взамен этого в районе Волги русские создали «центральную армию» в составе восьми корпусов, которые в случае возникновения любых возможных военных конфликтов были всегда под рукой.

В связи с этим полковник Август Урбанский фон Остримец, назначенный в октябре 1909 года начальником «Эвиденцбюро», начал постоянно хлопотать об увеличении ежегодных дотаций на содержание разведывательной службы.

Большую поддержку мы нашли со стороны развернутых с некоторого времени в Тироле и Каринтии для обеспечения службы пограничной безопасности частей ландвера, при штабах которых возникли хорошо работавшие разведывательные пункты. Кроме того, еще в 1908 году удалось ликвидировать совершенно ненормальное положение, наблюдавшееся в работе почты, когда вся военная корреспонденция из Южного Тироля в прибрежные области – Далмацию, Боснию и Герцеговину шла через Италию.

К сожалению, оставляло желать лучшего наблюдение за приезжающими на австрийскую территорию итальянскими офицерами. Дело заключалось в том, что по дипломатической линии нас извещали об их прибытии лишь только тогда, когда они уже покидали пределы нашей страны. Но мы были не настолько слепы, как это изображал в своих «сенсационных разоблачениях» некий Анжело Гатти в газете «Корриере делла сера», описывая разведывательную деятельность капитана Ойгена де Росси. О том, что этот капитан присутствовал в числе других в разведывательных целях на маневрах кайзеровской армии в Каринтии, было нам известно. Знали мы и о том, что впоследствии он должен был завербовать агентов в Галиции и у дунайских мостов, которые в случае начала войны необходимо было преодолеть семи галицинским кавалеристским дивизиям при их выдвижении на юго-запад, поскольку существовало опасение насчет заблаговременного наступления кавалерии через Изонцо на Пьяве[52]52
  Пьяве – река в Северной Италии.


[Закрыть].

Гатти хвастался, что ему удалось великолепно справиться с этой задачей. Но так ли было на самом деле, проверить, естественно, не представлялось возможным. Примечательным в этой связи является тот факт, что весной 1915 года эти агенты не оказали итальянскому Генеральному штабу никакой помощи, оставив его на произвол судьбы. И я не знаю, виноват ли в этом Шлойма Розенблат из польского города Жешува или Бенно Шефер из Черновиц.

В любом случае содержание донесений капитана Ойгена де Росси было нам известно. Одно из них, приходящееся на конец 1909 года, в частности, заканчивалось словами: «Оборудованные в инженерном отношении склады возле Кракова, Лемберга и Перемышля находятся в состоянии явного запустения. На них нет даже охраны, но такое положение, по-видимому, объясняется обильно выпавшим снегом». Эти сообщения, составленные на основании сведений сарафанного радио, казались нам тогда не столько тревожными, сколько смешными.

Старательно составленные донесения итальянского консула Сабетты, отправлявшиеся им из Зары[53]53
  Зара, или Цара, Задр, – главный город королевства Далмация, вассального государства, существовавшего с 1815 по 1918 г. под властью Габсбургской монархии. Ныне Задар в Хорватии.


[Закрыть] в Рим, могли принести больше неприятностей. Однако о содержании его военных донесений мы были постоянно осведомлены.

Результаты расследования нападения на кассу «Кооперативного банка» в Триенте, произошедшего в конце августа 1909 года, привели к разоблачению одного весьма опасного итальянского шпиона. Взломщик с самого начала повел себя не особенно хитро, так как сразу оказался среди трех подозрительных лиц. Да иного, видимо, и быть не могло, поскольку преступником оказался служащий банка и известный ирредентист Иосиф Кольпи.

При обыске его жилища наряду со стилетом, шпагой, взрывчатыми веществами и богатым набором инструментов для взлома были обнаружены сотни фотографий военных объектов, таблицы с армейскими данными, а также письма, адресованные на уже знакомый нам условный адрес «Аливерти» и начальнику итальянской разведслужбы полковнику Негри. За шесть лет шпионской деятельности Кольпи явно потерял бдительность.

Через несколько дней после ареста Кольпи монах Марко Мориццо вернул обратно в банк украденные 350 000 крон, являвшиеся, как позднее хотел уверить Кольпи, «принудительным займом для национального дела». Этот монах сообщил, что деньги были ему переданы от имени одного иностранного священника, назвать которого ему не позволяла обязанность соблюдать тайну исповеди. Но имя этого человека мы установили и сами.

После ареста мать и сестра Кольпи, которые вначале все отрицали, признались, что о том, где хранились украденные деньги, узнали из спрятанной в грязном белье Кольпи записки. После этого женщины поторопились передать их профессору семинарии дону Пецци с тем, чтобы тот отправил их дальше.

«Друзей» Кольпи, образовавших разветвленную шпионскую сеть, в скором времени разыскали. Всего их оказалось пятнадцать человек, за которых ирредентистский депутат Аванчини, являвшийся, как это выяснилось в ходе войны, шпионом на итальянской службе, хлопотал перед министром юстиции. В результате состоявшийся в Триенте суд вынес в высшей степени мягкий приговор – Кольпи сохранил даже возможность продолжать обмениваться корреспонденцией с полковником Негри. Военный надзор за осужденными тоже ничего не дал, и поэтому всю компанию шпионов пришлось перевести в Вену, где их передали в руки советника земельного суда доктора Шауппа. Для уточнения деталей дела, необходимых для судебного разбирательства, я отправился вместе с ним в Триент, где осмотрел укрепления Секстена, игравшие для предстоявшего процесса большую роль.

После осуждения Кольпи за ограбление кассы на шесть лет каторжной тюрьмы состоялся процесс о шпионаже, в котором я принимал участие в качестве эксперта. Поскольку обвинение в государственной измене было недостаточно обосновано, то из-за опасения того, что присяжные его не поддержат, от него пришлось отказаться.

Между тем процессы, наблюдавшиеся в Сербии, вынудили в феврале 1910 года, несмотря на опасность возникновения столь ненавистных для графа Эренталя «серьезных дипломатических осложнений», вновь усилить работу разведывательной службы. Непосредственной причиной для активизации нашей работы послужил арест в Сербии проводившего рекогносцировку обер-лейтенанта Раяковича, которого удалось освободить лишь через большой отрезок времени, и то за взятку в несколько тысяч динаров некоторым высшим сербским чиновникам.

Так как для подготовки агентов для действий в случае начала войны была введена практика их отправки на маневры армий соседних государств, а выделение дополнительных средств на осуществление разведки в отношении Италии и Сербии не предусматривалось, то расходы на ведение работы против России опять оказывались более чем скромными. Впрочем, в этом вопросе до некоторой степени пришла на помощь Германия. При начальнике германской разведки полковнике Брозе и сменившем его майоре Вильгельме Гейе связь немецкого разведывательного ведомства с нами стала еще более тесной. Я несколько раз побывал в Берлине, а майор Гейе в ноябре 1910 года посетил Вену, в результате чего общие подходы в ведении разведывательной работы были изложены в меморандуме «Об организации разведдеятельности совместно с Германией».

К сожалению, успехи агентов, завербованных «Эвиденцбюро» для ведения разведки в России, порадовать не могли. Только один из них показал хорошие результаты, прислав снимки важных объектов на железной дороге и других магистралях. А вот работа разведывательного поста в Лемберге, развернутая инициативным гауптманом Генерального штаба фон Ишковским, приносила отличные плоды. Кроме того, неплохо проявили себя и находившиеся в России консульства, которые во время аннексионного кризиса в условиях сильно обострившейся обстановки внимательно отслеживали происходившие там процессы с военной точки зрения.

Благодаря усилиям гауптмана Ишковского удалось также привлечь к разведывательной работе против России некоторых членов Польской социалистической партии, в чем был приобретен настолько хороший опыт, что в конце 1910 года моральные препоны отпали и партия сама стала предлагать нам кандидатов для агентурной антироссийской деятельности. Однако до юридического оформления подобных отношений дело не дошло.

В самой же Австро-Венгрии возросшая активность шпионской деятельности во время аннексионного кризиса в 1910 году привела к невиданному ранее росту числа обвинительных приговоров. Вновь возобновил свою деятельность и профессиональный шпион Бартман. После отбытия своего первого наказания он снова был осужден на три с половиной года тюрьмы за попытку шантажировать тогдашнего начальника Генерального штаба фельдцейхмейстера Фридриха фон Бека[54]54
  Имеется в виду фон Бек-Ржиковский Фридрих (1830–1920) – начальник Генерального штаба вооруженных сил Австро-Венгрии в 1881–1906 гг.


[Закрыть], которому он прислал соответствующее письмо. Затем Бартман объявился во французском Генеральном штабе с предложением внедрить новый способ прерывания работы телеграфных линий связи, после чего вместе со своим другом Реннером оказался в Ницце для получения в находившемся там французском разведывательном пункте задания по работе против Германии и Австро-Венгрии. Во время маневров немецких войск в Силезии Бартман неосмотрительно приблизился к майору Брозе из разведывательного отдела Шб и был арестован, но по какому-то недоразумению оправдан имперским судом в Лейпциге.

Тогда в Горице[55]55
  Имеется в виду княжеское графство Горица и Градишка в составе Австрии, существовавшее на приграничных территориях современных Словении и Италии.


[Закрыть] он сбрил себе бороду, подстриг усы и, изменив внешность, объявился в Риме у французского военного атташе под видом итальянского агента, работающего против Австро-Венгрии, где предложил «секретную карманную книжку австро-венгерского Генштаба». За книжицу, открыто продававшуюся в Вене, на титульном листе которой он сварганил оттиск: «Для строго секретного использования, господину…», этот проходимец выманил у француза 1200 лир.

После этого Бартман бросил притворяться почтенным мыловаром, облик которого служил ему прикрытием, и под видом туриста занялся изучением итальянских укреплений возле Венеции. В результате на свет появилась памятная записка под названием «Оборона», где описывались разные диковинки, якобы изобретенные одним итальянским капитаном. В частности, им был изображен «форт будущего», который на поверку в дальнейшем оказался австрийским изобретением.

С этой памятной запиской Бартман явился к нашему военному атташе в Риме и начал вести переговоры о ее продаже, во время которых явно старался выведать секреты наших военных приготовлений, надеясь узнать об этом из неосторожно оброненных слов. В общем, он превратился в настоящего афериста, подвизающегося на поприще шпионажа, использующего реальные навыки шпиона, приобретенные в начале своей деятельности. Потерпев неудачу, Бартман отправился в Истрию[56]56
  Истрия – название полуострова в Адриатическом море в северной части Хорватии.


[Закрыть], где на острове Луссин в городе Луссин Пикколо был арестован. Затем по его делу было проведено расследование, которым руководил уже упоминавшийся советник юстиции доктор Шаупп.

Типичным шпионом-пройдохой был Герман Ганс Кордс. В начале декабря 1909 года он представился нашему военному атташе в Лондоне в качестве многолетнего друга майора Дюпона (начальника французской разведки) и обвинил некоего Гофрихтера в шпионаже в пользу Франции. В дополнение этот Кордс написал даже, что отправлял пропитанные ядом письма с венского Западного железнодорожного вокзала. В общем, было ясно, что в его лице мы имели дело с настоящим аферистом.

А в сентябре 1910 года к нашему военному атташе в Риме явился некто Лестер и сообщил, что по заданию итальянского Генерального штаба у него предстоит встреча с одним австрийским морским офицером в Триесте. При этом он упомянул о своем знакомстве с неким офицером Генерального штаба, якобы продававшим документы французам, что дало нам основание догадаться, что Лестер и Кордс являются одним и тем же лицом. Тогда с ним договорились о встрече в Триесте, на которую его пригласили в Вену, а уже там полиция установила, что он недавно был осужден за мошенничество в Англии. В результате этого типа тоже арестовали и открыли по нему следствие, которое проводил советник юстиции доктор Шаупп.

Расследование продолжалось больше года, так как Кордс постоянно сочинял новую ложь и пытался оклеветать ни в чем не повинных людей. При этом доктор Шаупп специально не упоминал в материалах дела его настоящей фамилии, чтобы по возможности держать арест в секрете, рассчитывая раскрыть соучастников и не встревожить их раньше времени. Он обращался с подследственным очень хорошо и снискал к себе его доверие до такой степени, что Кордс рассказал ему обо всей своей агентурной работе, доказать которую на тот момент мы не могли.

В числе шпионов-аферистов следует упомянуть и Сарию, который уже был один раз осужден в 1900 году. В 1908 году этот Сария за 20 000 рублей всучил русским не представлявшее никакой ценности расписание движения поездов. Чтобы и дальше тянуть деньги у русского военного атташе в Берне полковника Ромейко-Гурко, он вступил в сговор с неким Эрзам-Стахелем, а летом 1911 года, когда я находился в отпуске, решил попытать счастья у нас. И действительно, наша разведка купила у некоего Цулиани якобы новый план Венеции с внесенными в него изменениями.

Когда я вернулся из отпуска, эта покупка показалась мне подозрительной. Мы провели экспертизу почерка Сарии, которая дала интересные результаты. Выяснилось, что в 1894 году он работал в гастрономе, хозяином которого являлся Цулиани. Озадачивало то, что последние его письма приходили не только из Швейцарии, но и из Италии и даже из Австрии, в то время как Сария, как было установлено, за последние годы из Цюриха не выезжал. Получалось, что он пользовался услугами одного или нескольких третьих лиц.

Повторная его попытка надуть нас в 1912 году успеха не имела, так как я сразу узнал «старого знакомого». Однако арестовать его удалось только в сентябре 1914 года. Он предстал перед Верховным судом в Цюрихе по обвинению в обмане Италии, Франции, России, Англии, Австро-Венгрии, Голландии и Бельгии. Тем не менее Сария со своим пособником сумел избежать наказания и принялся вновь фабриковать всякого рода фальшивки, обещая дочерям владельцев домов, в которых он снимал квартиры, жениться на них, чтобы уменьшить свои расходы, и обманывая даже своих подельников.