Текст книги "Плетущий"

Глава 8

Мне нужно несколько мгновений, чтобы я снова начал думать, и картинка, которую передают глаза в мозг, наконец осмыслена и проанализирована… Семен… Отказываюсь верить, что он так нелепо погиб. Почему он не ушел? Почему вступил в этот неравный бой? Как же глупо… Я знаю, что он не успел покинуть сон. Для этого нужна короткая концентрация хотя бы в несколько секунд. У него их не было. Я сам это видел. Его ботинок в грязи, на который я сейчас с недоумением смотрю, дает ответ на самый главный вопрос. Нет, он не успел…

– Старик! – бросаю я за спину и не узнаю свой голос, так глухо он звучит.

– Что?

– Давай сюда воинов. Всех, которые еще живы!

– Но душа…

– Ее ничто не спасет, если мы проиграем бой! – резко перебиваю его. – Это последние твари, больше их нет!

С треском рассыпается одна из крайних хижин, когда огромный кошкоподобный монстр рушит ее могучим телом. Еще две или три лачуги повторяют ее участь. Твари почему-то не спешат нападать – они лишь пялятся на нас огромными ярко-зелеными глазами. Некстати вдруг думаю, что у этих гигантов глаза другого цвета, чем у их более мелких сородичей.

Звуки шагов по сторонам. Не решаюсь повернуть голову, поэтому лишь скашиваю глаза, чтобы увидеть выстроившихся по бокам воинов Старика.

– Миша, – негромко зову друга.

– Да? – приглушенно отвечает он.

– Ты должен уйти.

– Что?

Не понимаю, в его голосе звучит недоумение или облегчение.

– Уходи, – повторяю я. – Немедленно.

– Нет, – вдруг упирается он.

Новые твари появляются на краю площади, а их зеленые глаза, кажется, заглядывают прямо в душу.

– Этот бой проигран, – злым шепотом цежу я.

– Без тебя не уйду, – он не желает сдаваться.

– Глупец! – невольно вырывается у меня. – Делай, что сказано, иначе оба тут ляжем! Уходи! Быстро! Я жду!

– А ты?

– Сразу за тобой, – хорошо, что Миша не видит мои глаза. Сомневаюсь, что смог бы соврать ему, не отведя взгляда. – Ну же!

Я уже не сдерживаюсь и не утруждаю себя шепотом.

– Встретимся как обычно?

– Да, да! Твою мать! Начинай уже!

– До встречи! – громко произносит он, и я, повернув голову, вижу, как Миша отходит назад за ряды расступившихся перед ним воинов. Я помню, что ему необходимо около десяти секунд, чтобы провести процесс ухода и покинуть сон. Значит, десять секунд…

Словно почувствовав, что добыча ускользает, монстры атакуют. В воздух, вытягиваясь в полете, взмывает не меньше десятка тварей. Ни воя, ни рыка, ни рева – молча, без предупреждения. Кажется, я даже слышу, как шелестит рассекаемый ими воздух.

Больше нет сомнений.

Больше нет страха.

Я Плетущий. Я тверд, как скала. Я силен, как тысяча диких зверей. Я спокоен, как река, неспешно несущая свои воды по зеленой равнине. Я собран как никогда и готов работать.

Ни сомнений, ни страха. Только я и проклятые твари, убившие моего друга. Миша должен уйти. Он не переживет эту схватку, если не покинет сон.

Сколько всего тварей? Какая разница?

Я вдавливаю спусковой крючок, и с радостным упоением навстречу своим жертвам из невольного плена вырывается свинцовая смерть.

Я веду огонь, охватывая широким веером падающих на меня с разных сторон монстров. Успеваю сбить в полете половину, а остальные приземляются совсем рядом, окатывая меня и воинов красноватой жижей. Аборигены действуют слажено, и за несколько секунд кончают с тварями: мгновенно подрубают им лапы, а после – так же быстро наносят стремительные удары в глаза.

При виде молниеносной расправы над огромными хищниками я не испытываю ни тени эмоций Только холодный расчет, иначе нельзя. В коробе – чуть больше половины патронов. На следующие несколько секунд должно хватить.

Сколько их всего? Неважно.

Дульные вспышки пулемета отражаются во влажном месиве под ногами, и пламя, вылетающее из ствола при каждом выстреле, жадно тянется к очередной цели. Пулемет с пустым коробом исчезает, даже не долетев до земли, когда я отпускаю его из рук. Прохладные цилиндры в моих ладонях. Чека, вторая – и я швыряю гранаты в монстров. Неистовые твари атакуют нас молча. Тишину нарушает лишь грязь, летящая в разные стороны, да мое хриплое дыхание.

– Бах! Бах! – гранаты взрываются почти одновременно. Звон в ушах. Воины по бокам от меня в точности повторяют мое движение, отворачиваются от ярких вспышек, чтобы уберечь глаза.

Я уже сжимаю в руках пулемет. Уничтожая их одного за другим, кинжальный огонь в упор сбивает безумный натиск монстров. А это что? Слева и справа за ближайшими хижинами мелькают тени. Твари обходят нас с флангов! Жаль, что я так и не нашел их хозяина. Очень жаль.

Кажется, что где-то сзади в неописуемом страхе тонко верещит Старик. Бросаю туда взгляд. Огромные кошки обошли нас с двух сторон и начали атаку. Воины с хатисами в руках моментально перестраиваются, чтобы отразить нападение.

С голодным клацаньем щелкает затвор, и я тут же выпускаю пулемет из рук. Действуя по отработанной и проверенной схеме, швыряю шоковые гранаты. Дождавшись их взрывов, разворачиваюсь к тварям, сжимая в руках новый Печенег. Я не думаю о том, чтобы не разрушить жалкие хижины. Особо не целясь, я поливаю раскаленным свинцом пространство перед собой.

Как бы много ни было тварей, но и им приходит конец. По крайней мере, тем, что нападают в лоб. Яростная схватка между ними и воинами до сих пор продолжается, и мне сложно судить, кто в ней побеждает. Аборигенов остается едва ли десяток, но и тварей не больше. Я не вмешиваюсь и наблюдаю за тем, чтобы не появились новые противники. Обращаю внимание на Старика. Он стоит неподвижно, словно истукан. Глаза закрыты, а голова и плечи опущены. Я знаю, что он делает, но не успеваю вмешаться и остановить его. Спустя мгновение седобородый исчезает, покинув сон. Я испытываю досаду и разочарование от того, что он все-таки улизнул от меня и таким образом избежал разговора. Хотя разговаривать я с ним не собирался. Только допрашивать.

Его воины, оставшись без хозяина, продолжают вести бой и сдерживать огромных монстров. Последний из них, смертельно раненный в брюхо, из которого свисают внутренности, достает последнего держащегося на ногах воина, ударом могучей лапы разрывает его пополам и валится без сил на землю. Я оглядываюсь вокруг еще раз, но больше никого не вижу. Раненый монстр лежит недалеко от меня. Даже в таком положении его огромная туша достигает мне до груди. Она ходит ходуном, жадно впуская и выпуская из легких воздух. Тварь лежит ко мне спиной, и я обхожу ее по широкой дуге, опасаясь вероятной атаки.

Тихо. Слышно только чавканье увязающих в грязи ног и частое дыхание огромной кошки. Она видит меня, но не пытается атаковать, хотя, как мне кажется, сил для этого у нее хватит. Ее огромные зеленые глаза с узкими вертикальными зрачками следят за мной с каким-то безразличием, а мой взгляд скользит по ее могучему телу и страшной ране в брюхе. Нет, она не выживет.

Тонкий лед, сковавший мое сознание и на короткое время превративший меня в машину без чувств и эмоций, трескается и осыпается тысячами невесомых осколков сожаления. Сразу же дают знать о себе ноющие шея, плечи и спина. Такое впечатление, что между лопаток вогнали раскаленный прут. Я стискиваю зубы, сдерживаю болезненный стон и сквозь зубы выплевываю тихие проклятия. Проходит несколько секунд, прежде чем ко мне возвращаются эмоции. И первая – это ярость, она придает сил, и она же душит меня. Потом настает очередь обиды и сожаления, которые теряются в ее бушующем потоке.

Зеленоглазая тварь безучастно следит за мной. Она лишь недоуменно взрыкивает, когда заглядывает в дуло моего пулемета, направленного ей в морду. Искушение оставить монстра подыхать мучительной смертью достаточно велико, но глухая ярость во мне вопит и требует крови, много крови. Я не хочу ей сопротивляться и жму на спуск. Башка твари взрывается, как спелый арбуз, когда я всаживаю в нее остаток ленты в коробе и гашу эти зеленые глаза. Несколько раз вздрогнув в предсмертных судорогах, монстр исчезает. Я тревожно и напряженно вслушиваюсь, потому что за миг до того, как прогремели выстрелы, до моего слуха непонятно откуда – слишком быстро его заглушила пулеметная очередь – донесся ответный рык. Нет, ничего не слышно. Если бы не безостановочная стрельба, я наверняка определил бы направление.

С запоздалой усталостью понимаю, что могу просто оглядеться, «созерцая» и безошибочно определить местоположение оставшихся тварей. А еще, если повезет, обнаружу их хозяина, к которому у меня появился серьезный счет. Видимо, я слишком устал, если сразу не додумался до столь очевидного решения. Не успев начать «созерцать», снова слышу неподалеку звериный рык. С закрытыми глазами безошибочно и моментально определяю направление и бросаюсь в ту сторону, на ходу «доставая» новый пулемет. Рычание твари доносится со стороны, где находится хижина с женщиной, ради которой мы сюда пришли. Ноги неохотно слушаются меня, и я не бегу, а едва тащусь, мучимый острой болью в спине. Пот заливает глаза, а грудь, кажется, сейчас просто разорвется от бешено колотящегося в ней сердца. Стоит признать: как бы ни был силен Плетущий, он, то есть я, остаюсь обычным человеком, а не машиной, не знающей усталости.

Спустя минуту короткого, но выматывающего забега, до меня доносятся знакомые звуки. Без сомнения, где-то там идет бой. Когда же закончатся эти дурацкие однотипные хижины? Мне надоело бегать по чертовому поселению взад-вперед.

Еще немного. Или я так шумно дышу, что ничего не слышу, или бой уже закончен – иначе объяснить вдруг наступившую тишину невозможно.

Добежав до места, неловко поскальзываюсь на мокрой траве и падаю. Ругаясь сквозь зубы, стараюсь как можно быстрее подняться на ноги. Пулемет весит, кажется, тонну, и я оставляю его валяться на земле. Наконец я встаю и гораздо осторожнее, не прекращая ругать себя последними словами за глупую неуместную неуклюжесть, шагаю дальше.

Вместо пулемета мои руки сжимают Абакан, который после Печенега кажется невесомым. Слышу рычание, звук удара и шум падения. Осторожно выглядываю из-за хижины и вижу тварей. Видимо, это те, которые обошли нас в последней схватке с флангов и отправились на поиски женщины – «невинной души». Я насчитываю их три особи. Одна едва держится на лапах. Ее серая шерсть побурела от крови и влажно блестит на боку и груди. Ясно, что она ранена. На земле в последних конвульсиях бьются два воина – охранники хижины. Внезапно одна из тварей поворачивается и моментально находит меня взглядом. Действуя инстинктивно, вскидываю автомат и жму на спусковой крючок. Двойной выстрел звучит непривычно тихо после пулеметного грохота, и обе пули попадают точно в цель, в огромную башку монстра. Две другие твари выхватывают меня взглядом, но остаются неподвижны. Я переношу огонь на них, поражая сначала ту, что не ранена, а потом – вторую. За несколько секунд все оказывается кончено.

Я стою неподвижно. Затем меняю полупустой магазин, вслушиваюсь в шум ветра и стараюсь расслышать, не донесется ли откуда-нибудь звериный рык. Нет, ничего такого я не слышу, кроме странных звуков, а через секунду со стороны хижины – моей цели, до меня доносится приглушенное утробное рычание. Проклятье! Не раздумывая бросаюсь в ту сторону и быстро достигаю лачуги, вход в которую зияет темным провалом. Его края выглядят разломанными. Не сразу понимаю, что вижу. Через обычный проем тварь не смогла бы пролезть внутрь, вот она и проложила себе путь, раскурочив стену почти до крыши. Узкий синеватый луч фонаря выхватывает из мрака необъятную тушу твари. «Как же она тут поместилась?» – мелькает неуместный вопрос. Звуки никак иначе, кроме как чавканьем, назвать нельзя. Тварь жрет женщину! В следующий миг я вдруг понимаю, что смотрю прямо в зеленые, с широкими вертикальными черными зрачками глаза повернувшей в мою сторону голову кошки. Они моментально сужаются и превращаются в узкие полосы, когда луч света светит на них. Долгую секунду тварь пялится на меня, и я успеваю увидеть ее вымазанный в крови плоский нос и длинные усы, с которых темными тягучими каплями стекает кровь.

Автомат коротко рявкает, и башку монстра откидывает назад. Спустя несколько секунд необъятная туша исчезает, и я вытираю об себя взмокшие ладони ладони. Неприятный запах мокрой звериной шерсти раздражает, но сейчас это, пожалуй, наименьшая проблема.

Луч света скользит по стенам и наконец выхватывает из темноты распластанное тело. Стараясь не смотреть на то, что от него осталось, «достаю» большое шерстяное одеяло и прикрываю им Плетущую до шеи. Голова – единственное, что осталось нетронутым жутким монстром. Лицо женщины спокойно и безмятежно. Кажется, она всего лишь спит. Картину портят брызги крови на ее лице и неестественная бледность кожи. Больше никакой цифры на ее лбу нет… Та, которая снилась Мише шесть ночей подряд, мертва.

Я устало поднимаюсь на ноги и покидаю хижину. Тело никуда не исчезло. Оно осталось лежать внутри и будет находиться там до тех пор, пока я пребываю во сне. Так происходит всегда, если человек уходит из жизни во сне, в котором присутствует Плетущий. Тварь, сдохнув, моментально исчезает, а человеческое сознание в виде материального тела никуда не пропадает, если рядом находится один из нас.

Небо над головой уже очистилось от туч, и лишь небольшие белые барашки плывут в высокой синеве. Единственный нарушитель тишины – слабый ветер. Он тихо, почти неслышно шелестит широкими пальмовыми листьями, которыми уложена крыша жилища. Испарения от влажной земли создают неописуемую духоту, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сорвать с себя шлем, броню и не отбросить автомат. Или просто сразу покинуть сон.

Я очень устал. Чтобы сосредоточиться нужным образом и «созерцать», у меня уходит вдвое больше времени. Без особой надежды оглядываюсь вокруг и ничего, кроме серого мглы вокруг, не вижу: ни тварей, ни их хозяина. Выходит, я остался один в этом сне, ставшем последним для двух Плетущих.

Стягиваю с головы шлем и провожу рукой по мокрым, как после душа, волосам. Только сейчас замечаю, что до сих пор не снял очки. Прячу их в карман на разгрузочном жилете.

Чертовски хочется курить. «Достаю» раскладной стул, ставлю его у порога, несколько секунд размышляю и все таки отхожу на пару метров, выбираю место посуше, опускаю стул на землю и усаживаюсь, с великим наслаждением вытягивая ноги. Прикуриваю, делаю глубокую затяжку и выпускаю ароматное, с кофейным привкусом, облачко табачного дыма.

– Семен, Семен… – тихим шепотом падают на землю мои слова.

Скорбь по другу всецело овладевает мной, и перед глазами встает его улыбающееся лицо. Неизменный весельчак и неутомимый шутник, он всегда заставлял нас улыбаться, как бы тяжело или плохо ни было. Даже Марина Яковлевна, со всей ее строгостью, закрывала глаза на его шалости во время учебы. Впрочем, умение поднимать настроение, устраивать настоящие розыгрыши и беззлобно шутить никогда не мешало ему превосходно учиться. Должен признать, я долго завидовал Рыжему, точнее, его способности быть душой компании, веселить и веселиться самому. Он редко хмурился и никогда, на моей памяти, не злился. Невольная улыбка трогает мои губы, когда я вспоминаю один из его самых крупных и ярких розыгрышей. О да, я прекрасно помню созданный им из карамели, шоколада, мороженого и других сладостей мир. В этом весь Семен… был.

Рыжий, я отомщу за тебя. Плевать, кем окажется мой враг – я все равно его достану, даже если придется перевернуть весь мир. Жалею лишь о том, что так и не смог поговорить с тобой и узнать, что же так беспокоило тебя, мой друг.

Часть 4
Запертые воспоминания

Мне дороги мои воспоминания. Это все, что у меня есть. Это единственная истинная ценность…

Клиффорд Саймак

Глава 1

Докуренная до фильтра сигарета летит на землю и с коротким шипением гаснет, попав в одну из многочисленных луж.

Просовываю под подбородок руку и вытягиваю ожерелье из табичей. Опускаю взгляд на послушно растянувшуюся нить и выбираю похожий на кусок янтаря табич. Без всякой надежды сжимаю его в ладони, вызывая перед внутренним взором образ Семена. Проходит минута, прежде чем я оставляю бесполезные попытки связаться с тем, кого растерзали проклятые твари.

Следующим я вызываю Мишу, сжимая его табич. Молчание. Но это как раз и не удивительно: он сам говорил, что у него очень мало времени и скоро должен просыпаться. Перезвоню ему с сотового, когда проснусь.

Единственное, о чем я сейчас жалею, – что у меня нет табича Марины Яковлевны. Одно из немногих правил Плетущих гласит о том, что Учитель не может раздавать ученикам свои табичи. Воздержусь от высказываний на этот счет, потому что именно сейчас, как никогда, нужна связь с ней.

Сколько уже прошло времени с тех пор, как я заснул и попал в сон Миши? Не могу сказать точно, но по внутренним ощущениям поезд, в котором я еду в Минск, в скором времени достигнет границы, и мне необходимо будет проснуться. Надеюсь, у меня хватит времени посетить место, что снится мне уже две ночи подряд. Да, я намереваюсь попасть туда, где на восьмом этаже жилого дома, в квартире на диване лежит девушка с огненной цифрой на лбу. Простые подсчеты говорят о том, что сегодня на ее лбу должна гореть пятерка.

Об этом также следует рассказать Марине Яковлевне и не столько из-за того, что мне может потребоваться помощь, сколько из-за того, что странное явление происходит не только со мной. Может быть, еще кого-то из Плетущих посещают аналогичные сны, и, вероятно, существует некий алгоритм действий, направленных на нейтрализацию или противодействие подобному явлению. Однозначно нужно сообщить о смерти Плетущей, которую растерзали твари. И о гибели Семена, чье тело я так и не нашел. Само собой, его семья не будет нуждаться в деньгах. Его близкие в течение двадцати лет будут получать компенсацию из нашего собственного фонда. Ежемесячные взносы незначительны, но общая сумма получается значительной. Ко всему прочему, некоторые из нас страхуют свои жизни от смерти во сне в обычных компаниях. Это немаленькие деньги, и их достаточно для того, чтобы семьи погибших ни в чем не нуждались долгое время. Семен, как я и Соня, застрахован.

Плетущие погибают редко, но время от времени это происходит, и никуда не денешься. Семен – первый погибший из нашего класса. Если не считать Клауса, но это другая история. К тому же, Марина Яковлевна, когда спросила меня о нем вчера, ясно дала понять, что он скорее всего жив. Никто в классе не любил его. Никому из пятерых его одноклассников он не нравился. Сейчас, с высоты собственных лет, я понимаю, как глупо и неразумно мы себя вели. Но тогда, на занятиях, никто не был в восторге от того, что Учительница выделяла его и ставила в пример остальным. Никто не хотел быть хуже или казаться глупее. Со временем, еще в процессе учебы, мы узнали, что Клаус занимался у Марины Яковлевны дополнительно. Любимчик – такое у него было прозвище. Чем дольше мы учились, тем больше он отстранялся от коллектива. Нет, Клаус не был задирой или хвастуном. Он вообще мало с кем общался. «Самовлюбленный индюк», – сказала ему однажды в лицо Катя, и никто не стал с ней спорить. Клаус, по своему обычаю, высокомерно проигнорировал ее слова, даже такие обидные. Никто не сомневался, что он лучше всех покажет себя на выпускном экзамене, который состоялся по окончании учебы, через десять лет после того, как мы впервые оказались в классе у Марины Яковлевны. Конечно, с течением времени мы стали более сдержанными по отношению к нему, потому что все больше становились Плетущими, а значит, лучше контролировали свои эмоции, глубже познавали человеческую психологию. Однако полностью поменять отношение к нему никто не смог. И в последнее время нашей совместной учебы между Клаусом и остальным классом сохранялся напряженный нейтралитет – все старались его не замечать, а он как обычно отвечал тем же.

То, что случилось с ним на экзамене, стало для нас настоящим потрясением. Сам экзамен был очень сложным. Сдача длилась десять дней, в течение которых мы должны были показать все, чему научились. Он был разбит на множество этапов. Большую часть из них мы сдавали индивидуально, потому что чаще всего Плетущие работают самостоятельно, и лишь когда необходимы общие усилия, мы консолидируемся и решаем сложности сообща. Подобное случается крайне редко, поскольку мало что или кто может противостоять Плетущему во сне. В основном проблемы возникают из-за самих людей, чьи сны мы посещаем, из-за их страхов и зачастую – хронических фобий.

Я невольно вздрагиваю, отгоняя нахлынувшие воспоминания. Мертвый город, ржавая земля под ногами, унылая песнь тоскливого пыльного ветра… Бесчисленные твари, отупляющая усталость, непрерывные схватки… Огромное здание, на пятом этаже которого была зеленая дверь – выход… Невероятная, не поддающаяся описанию тварь, последний бой, смертельный вирус… Пыльная бездна, и Клаус, хватающийся за мою руку… Как же давно это было… Больше 15 лет назад. Как быстро летит время… Что изменилось с тех пор? Ничего. Кроме того, что мы стали сильнее, опытнее, искуснее. Как-то некстати вспоминается беседа с Мариной Яковлевной, другими Учителями и Плетущими, занимавшимися расследованием гибели Клауса. Как оказалось позже, наша группа единственная за последние несколько десятков лет, которая с первого раза сдала экзамен. Это вовсе не означает, что никто до нас не мог найти выход из последнего мира. Вовсе нет. Как раз находили и немедленно покидали опасный сон, потому что в последнем мире появлялась некая чудовищная тварь, уничтожить которую с использованием личного оружия и без возможности полноценно работать с тканью сна, не было никакой возможности. По крайней мере, именно так казалось тем, кто бежал от нее в поисках спасительного выхода. И как оказывалось позже, именно уничтожение этой твари или хотя бы нанесение ей существенного урона являлось необходимым условием прохождения последнего этапа экзамена. Со второго раза испытание проходили все. Факт нашей неординарности служил для меня слабым утешением по известной причине. Клаус смог меня вытащить, а я его – нет. Какое-то время я все еще пытался использовать его табич по назначению, периодически предпринимая попытки вызвать его на связь. Никто из моих друзей не знает об этом. И, надеюсь, не узнает. Сейчас черный, как смоль, камешек лежит дома в старой деревянной коробке из-под какой-то игрушки вместе с другими ненужными вещами из детства и юности.

Вода в лужах еще не успела высохнуть и напоминает о недавно бушевавшей здесь стихии. Я тешу себя надеждой, что успею побывать в ночном городе и добраться до молодой женщины на восьмом этаже. За то время, что я позволил себе потратить на отдых и нахлынувшие воспоминания, я чувствую, что набрался достаточно сил, чтобы совершить задуманное – выяснить, куда ведет тот жгут, канал энергии, который исходил от девушки из моего сна.

Мне не нужно бродить по мирам сновидений, менять реальность, чтобы найти тот единственный, нужный мне сон. Мне необходимо меньше минуты для того, чтобы передо мной на мокрой земле появилась дверь. Она самая обычная на вид, выкрашенная в белый цвет. Никаких запоров или замков – лишь металлическая ручка отсвечивает медью на солнце. Я встаю со стула, поставив на землю опустевшую пластиковую бутылку из-под воды, и подхожу к двери. Металл приятно холодит ладонь. Прежде чем толкнуть ее, я в последний раз проверяю одежду и амуницию: ботинки зашнурованы и крепко держат стопу, наколенники и налокотники на своих местах, шлем на голове снова застегнут, а бронежилет я и вовсе не снимал. Ничего из оружия, кроме Беретты в набедренной кобуре, я не несу – не хочу раньше времени нагружать себя лишним весом.

Все. Пора. Ничто больше не держит меня в этом мире, ставшем последним для Семена. Погибшая под когтями монстра женщина-Плетущая, которая шесть ночей снилась Мише и которая лежит сейчас в хижине, исчезнет, как только я покину это место.

Дверь с легким скрипом поддается под моим легким толчком и открывается. За ней виднеется знакомая картина – освещенная желтыми фонарями улица ночного города. В лицо приятно тянет прохладой, и я не мешкая переступаю порог. Свет из дверного проема рисует на темном асфальте светлый прямоугольник с моей тенью в нем, и в следующий миг я спотыкаюсь о порог и падаю. Мне необходимо совсем немного времени, чтобы понять, что я оказываюсь уже совсем в другом месте. Не раздумывая, начинаю процесс ухода, потому что, упав, я продолжаю падать. Надо мной – черное небо, с которого на меня злорадно пялится полная луна. Ветер свистит в ушах и рвет одежду. Меня разворачивает в воздухе, и теперь я лечу лицом вниз. Концентрация моментально сбивается, и приходится начинать процесс ухода заново. Под безумным напором встречного ветра мне удается приоткрыть глаза, но от увиденного сердце на миг сбивается с ритма. Оказывается, я лечу с невероятной высоты, а внизу находится земля. И она горит. Вся видимая поверхность, к которой я так стремительно несусь, объята пламенем. Кажется, будто кто-то облил землю бензином и поджег ее. То тут, то там высоко в воздух бьют огненные фонтаны. Безумный свист и вой ветра сильно отвлекают, влияя на мою концентрацию, и я покидаю сон с небольшой задержкой.

Вздрагиваю и рывком сажусь. Сердце бешено колотится, но лишь от чрезмерного возбуждения, а не от страха. Несмотря на поздний час, свет в купе горит, а мой единственный сосед глядит на меня со смесью сочувствия и раздражения.

– Кошмар? – спрашивает он.

Киваю в ответ.

– Бывает, – и добавляет: – Подъезжаем к границе.

Снова киваю и машинально «достаю» стакан с водой. Точнее пытаюсь это сделать, но у меня, разумеется, ничего не получается. Еще секунду я непонимающе смотрю на свою пустую ладонь, пока полностью не осознаю, что проснулся.

Понимаю, что сейчас достаточно поздно для телефонных звонков, но и я не просто поболтать звоню. Набираю номер Марины Яковлевны и до автоматического отбоя слушаю долгие гудки. И так несколько раз. Она не берет трубку. Перезвоню утром, если она не свяжется со мной первой. Ищу в телефонной книге другой контакт. То, что Миша не отвечает на вызов, действительно странно. Судя по разнице в наших часовых поясах, он должен был уже проснуться, встать и добраться до работы. Пытаюсь дозвониться до него несколько раз, но все безрезультатно – Миша упорно не поднимает трубку. Забыл сотовый дома? Все может быть, поэтому я оставляю телефон в покое.

Равномерный характерный перестук колес замедляется. Отодвигаю штору, но за окном – лишь высокая бетонная стена и яркий свет несколько ярких прожекторов, мощными лучами разрезающих ночную темень. Со скрипом и едва заметным толчком поезд окончательно останавливается, и сразу становится тихо. Проверка документов таможенниками и пограничниками проходит штатно и без эксцессов.

Честно говоря, меня все время удивляют одни и те же вопросы на тему провоза чего-либо запрещенного: оружия, наркотиков и контрабанды. Хотя я понимаю, что, спрашивая о запрещенном и вроде бы глядя в предъявляемые документы без внимания на пассажира, сотрудник на самом деле чутко следит за реакцией отвечающего.

Спустя час поезд проверяют но уже белорусы. Они кажутся более вежливыми, но в отличие от украинских коллег просят предъявить личные вещи к досмотру.

– Сувенир, – спокойно поясняю я пограничнику, доставшему из моей сумки подарочный набор – бутылку водки, медовой с перцем, и три рюмки. Он кивает, возвращает документы и желает счастливого пути.

Смотрю на часы. До Минска отдохнуть успею, а большего мне сейчас и не нужно. Сотовый коротким сигналом и вибрацией извещает о входящем сообщении. Просматриваю его и узнаю, что телефон подключен к сотовой сети белорусских мобильных операторов. Еще раз пытаюсь дозвониться к Мише, но он снова не отвечает на звонок – наверное, забыл сотовый дома.

Лежа на узкой койке под включенным ночником, предаюсь невеселым размышлениям о событиях последних трех ночей. Все началось с того, что мне снился один и тот же сон о незнакомой девушке. Сегодня я не смог даже попасть в тот сон и по странной причине: дверь, через которую я попытался войти, выкинула меня неизвестно куда, и из-за смертельной опасности я был вынужден в спешном порядке покидать это «неизвестно куда». Невольно передергиваю плечами, вспоминая безумное падение, объятую пламенем землю и рев ветра в ушах. Вот, кстати, еще одна интересная деталь. Миша рассказывал, что не может воспользоваться дверью, потому что она выводит его куда угодно, но только не к жилищу женщины.

Что мне до сих пор остается не совсем ясно, – каким образом нас нашел Семен. Он, конечно, объяснил, как самостоятельно оказался во сне Миши, но сейчас, при стороннем взгляде на события минувшей ночи его объяснения кажутся сомнительными. С другой стороны, это уже не имеет особого значения, потому что Семен погиб. И я до сих пор отказываюсь поверить, что его больше нет. Будь твари, что нападали на нас, обычными, мы втроем без труда бы их перебили. Но ими кто-то управлял. Говоря «кто-то», я имею в виду Плетущего – хозяина и создателя многочисленных монстров. К сожалению, мы так и не смогли его обнаружить. Еще мы встретили странного человека, который назвался Стариком. С ним были его собственные создания, выглядящие, как люди. К моему огромному разочарованию и недовольству, побеседовать с таинственным Стариком не получилось: сначала было не до разговоров, а потом, когда нашим жизням угрожала смертельная опасность, он трусливо покинул сон. Он всем своим видом давал понять, что не знает, кто такие Плетущие, хотя сомнений, что он лжет, нет.

Как бы то ни было, на данный момент я могу с уверенностью утверждать, что виновником моих однообразных, но последовательных снов о девушке с цифрой на лбу и снов Миши о женщине из затерянного в джунглях Южных Филиппин селения, является один и тот же человек. И он же руководил нападением тварей на это поселение. Несмотря на все наши усилия, монстры все-таки сумели прорвать оборону и добраться до той, что снилась Мише шесть ночей подряд. Они убили ее, и они же убили Семена. И сейчас у меня нет желания сильнее, чем добраться до неведомого противника. Но в то же время другая мысль мучает меня своей неопределенностью: неужели и мне предстоит сражаться с огромным количеством тварей, когда более чем странный отсчет буде близок к завершению, и у девушки на лбу будет гореть единица? Что же, пусть так и будет. И если Миша, который только в прошлом году закончил обучение, едва успевал плести во время схватки, то я не позволю лишить меня инициативы, и ни одно контрплетение меня не остановит. Мне достанет опыта, сил и мастерства не дать монстрам начать атаку. А потом я найду их хозяина. На моем лице появился злой оскал, когда я представил, что сделаю с негодяем. При мыслях о Мише возникает смутная тревога, ничем не обоснованная, но от этого не менее неприятная. Единственное, чем я могу заглушить ее, – это мысль о том, что Миша банально забыл сотовый дома и поэтому не отвечает на звонки.