Текст книги "Аксиомы бега. Хроника рубежа тысячелетий"

Ритуалы бега

Нет, не суждено было тогда моим мечтам сбыться. Бегать я, конечно, начал, но назвать это регулярными тренировками пока еще было нельзя. Случались перерывы по неделе, а то и больше. Слишком многим я был увлечен, и совместить все было трудно. По-настоящему тренироваться в беге я стал только после армии. И вот уже больше 30 лет бегаю почти ежедневно. Вот и сейчас, как всегда, собираюсь на пробежку выполняя привычные действия, ставшие за это время ритуалом.

Перед выходом из дома всегда тщательно шнурую кроссовки. Это важный момент, означающий завершение первой части ритуала и переход ко второй. Первая часть – это облачение в беговую форму. Футболка и спортивные трусы, если прохладно, то кофта и штаны. Если совсем холодно, то двое штанов и две кофты. А еще шапка, перчатки, носки… Летом одежды – минимум, зимой гораздо больше. Ритуал сборов растягивается. Мне иногда он кажется резиновым. То растягивается, почти до бесконечности, то резко сжимается до нескольких минут. Все зависит от погоды, настроения и жизненных обстоятельств. Выйдя за порог, начинаю разминку прямо в подъезде. Махи руками, наклоны, повороты корпуса – все это я проделываю спускаясь по лестнице. Проверяю, не слишком ли плотно зашнурованы кроссовки, или наоборот, не слишком ли слабо. Слушаю свое тело, как скрипач-виртуоз свою скрипку. Насколько забиты ноги, не побаливает ли где, не тянет? Проблемным местам уделяю особое внимание, стараюсь разогреть их упражнениями, растянуть получше. К выходу на улицу я подхожу вполне себе подготовленным. Соседская собачонка, иногда случайно встречающаяся на этом пути, громким лаем и рычанием проверяет мою готовность. Если настрой у меня боевой, то она близко не подходит. Животные чувствительней приборов. Но вот и улица, еще насколько наклонов, и я готов. Смотрю на часы, включаю секундомер и начинаю бег. Начинается самый важный и главный ритуал. Ритуал гармонии с самим собой и окружающим миром. Бег – это сакральное действо. Что бы не говорили врачи, тренеры, энтузиасты здорового образа жизни – они могут оценить лишь внешнее воздействие бега на организм. Главное же совершается внутри. Мистическая сущность бега не поддается четкому определению. Бег – это победа над расстоянием и временем, путешествие к себе. Бег – это сконцентрированное выражение жизни, метафора жизни. Все мы бежим от рождения к смерти, от старта к финишу. И самое важное, то, что мы обретаем на этом пути в своей душе. Хотя надо признать, что от внешних условий тоже многое зависит. Достаточно сравнить бег в манеже и городском парке. У меня есть несколько привычных трасс, по которым я наматываю километры. Несколько направлений, чередующихся в зависимости от настроения и погодных условий. На каждой дороге – свои особые отметки, позволяющие точно оценить расстояние. Контроль темпа, контроль преодоленных километров – ритуалы, ритуалы… Наконец, завершение тренировки – тоже важный ритуал. Выключение секундомера, переход с бега на ходьбу, обязательная растяжка – все, что позволяет вернуться к обыденной жизни.

Сколько бегунов в мире проделывают те же самые действия! Вариации разнообразны, но тема – одна. Самый главный ритуал, самое главное таинство – сам бег. Он объединяет бегунов не только разных континентов, но и разных эпох. И старые, и молодые, и те, кому уготовано судьбой бегать, но они еще не знают об этом, и многие поколения уже ушедших людей, чья жизнь была связана с бегом. Через столетия и тысячелетия можно услышать голоса ушедших, их легкие шаги. Вот так же сосредоточенно и тщательно шнуровал свои сандалии древнегреческий гонец Фидиппидес, перед тем, как отправиться в свой легендарный пробег из Афин в Спарту. Стоит лишь прикрыть глаза, и ты видишь палящее солнце, горы и каменистую тропу, ведущую в Лаконику. Сквозь тьму веков до тебя доносятся голоса канувших в Лету времен, великие тени прошлого, дошедшие до нас в древних преданиях. Проступают прекрасные силуэты бегущих мужчин и женщин, преодолевших пелену забвения.

Тьма веков

Из невообразимой временной дали появляется исполинская могучая фигура. Широкие плечи, ноги и руки, увитые мускулами, борода, резкие черты лица, львиная шкура на плечах. Геракл! Величайший из героев Древней Греции. Это он целый год неустанно преследовал Керинейскую лань, во время своего четвертого подвига. Четвертого из своих самых знаменитых двенадцати, которые он совершил, находясь на службе у Эврисфея. Целый год непрерывного бега, с краткими передышками на чуткий сон. Но на этом испытания на выносливость не закончились. Во время своего десятого подвига Геракл предпринял путешествие на край земли, туда, где заходит солнце, за коровами великана Гериона. Затем отправился в подземное царство мертвых, откуда до него не возвращался обратно ни один смертный. И, наконец, во время двенадцатого подвига совершил кругосветное путешествие, добыв волшебные яблоки Гесперид. Те самые, что дарят отведавшему их вечную молодость. Сколько стадий было пройдено пешком и бегом, кто сможет сосчитать? Сколько сражений, поединков, побежденных противников… Именно Гераклу приписывают основание Олимпийских игр.

Под стать ему и быстроногий Ахиллес – самый прославленный герой из тех, что воевали под стенами Трои. Никто не мог соперничать с ним ни в беге, ни на поле брани.

А вот прекрасная охотница Аталанта, которую не мог обогнать ни один мужчина. Всех сватавшихся к ней, она заставляла состязаться с ней в беге. Победившему наградой должна была стать она сама, проигравшего ждала смерть. Многих мужчин погубило это соперничество, и неизвестно, сколько бы погубило еще, если бы не вмешательство богини любви Афродиты.

Хитроумный Одиссей, прославившийся своим умом и долгими странствованиями, был непревзойденным бегуном.

А дальше те, чье существование подтверждено историческими источниками. Уже знакомый нам Фидиппидес, Корэб – первый Олимпийский чемпион в беге на одну стадию, родосец Леонид – 12-кратный олимпийский чемпион, Гермоген из Ксанфа…

Спартанцы, афиняне, микенцы, аргоссцы и жители других греческих полисов-государств.

Игры в Олимпии, Немее, Дельфах, Пифии, Афинах… Расцвет физической культуры и агонистики.

А там, в темноте, притаились Древний Египет, Ассирия, Персия, Македония, грозный Рим.

Тысячи и миллионы ног утаптывали дороги Европы, Ближнего Востока, Азии. И сквозь непроницаемую тьму веков доносится до нас топот бесчисленного множества ног.

Форма одежды – «Голый торс»

Топот множества ног, грохочущие по полу сапоги, застегивающиеся на ходу гимнастерки, торопливое построение. Спустя сорок пять секунд второй танковый батальон кадрированного полка выстроен в одну шеренгу в длинном коридоре казармы. В будние дни подъем в армии всегда ровно в 6.00, независимо от времени суток, как говаривал прапорщик Голопупов. Старшина Попов, отдавая честь, рапортует дежурному по батальону: «Товарищ капитан, второй танковый батальон построен!» Флегматично обведя нас взглядом, капитан Сосновский, ровным, ничего не выражающим голосом командует: «Строиться на зарядку перед казармой, форма одежды номер два». Номер два – это значит голый торс. Штаны и сапоги. Торопливо сбрасывая гимнастерки, поглядываем в окно. На улице темень и холод, типичное ноябрьское утро. Размышлять некогда. Капитан Сосновский – командир строгий и два раза не повторяет. Надо отдать ему должное, всегда сам пример показывает. Строимся перед крыльцом. Падают снежинки. Температура, наверное, плюс два или три градуса. Плюс явно, потому, что на лужах льда не наблюдается. А всего два или три из-за того, что снежинки не торопятся таять. Трава уже засеребрилась под светом казарменного фонаря. Холодно, стоим, идет перекличка. Хорошо, что нас только тридцать человек, а не сто, как в полной части. Старшина торопливо выкрикивает фамилии, ему так же торопливо отвечают: «Я! Я! Я!..». Сосновский в одних брюках и сапогах, как и все мы, равнодушно смотрит куда-то в пространство, словно все происходящее его не касается. Похоже, что холода он совсем не чувствует. Он его и действительно не чувствует, настоящий морж, регулярно в пруду купается, даже зимой в прорубь ныряет. Многолетняя закалка, у нас такой нет. Кое-кто начинает усиленно дышать на руки и тереть уши. Мгновенно следует команда: «Отставить, смирно!». И как заметил, ведь и не глядел на нас вроде. Вытянувшись в струнку, дожидаемся окончания переклички.

Месяц назад на учениях у нас при переправе через реку застрял танк. Очень нехорошо застрял. Переправлялись по дну реки, специальные выхлопные трубы на танки установили, высотой в 5 метров. Когда переправлялись над водой только полметра этой трубы виднелось. Значит, глубина где-то четыре с половиной метра. Дно илистое, вести машину надо аккуратно, если газовать, или наоборот, плестись – засосать может. И вот засосало. Точно посередине переправы. Река не узкая, не широкая – метров семьдесят. Из них самая глубина метров двадцать. Вода мутная, холодная, ничего не видно. Только по рации связь. За рычагами управления – узбек Турдыев. Впрочем, у нас – половина батальона узбеки. Но Турдыев был вечный залётчик. То на посту заснет, то запчасти перепутает. И вот – застрял. Самостоятельно ему не вырулить – это ясно. Выход один: надо цеплять трос и тянуть танк другим танком. Вопрос один: как его зацепить в ледяной воде на глубине четырех метров, при нулевой видимости? Команду дали, чтобы не газовал, лишнюю муть не поднимал. А дальше? Октябрь, он и на Западной Украине – октябрь. Желтеющие кроны деревьев, по обеим сторонам реки застыли грозные боевые машины и одна – на дне. А резерв воздуха в танке, между прочим, тоже ограничен. Полчаса – не больше. А там, кроме Турдыева, еще и командир танка сидит – сержант Поляница. В целях безопасности переправа проходила рядом с мостом, но немного в стороне. Вот на мосту и собралось экстренное совещание офицерского состава. А метрах в десяти от них труба из-под воды торчит, указуя место застрявшей бронетехники. Комбат – подполковник Перелыгин, нервничает, офицеры трос приготовили, лебедку. А уже минут десять прошло. В этот момент капитан Сосновский, не говоря ни слова, отделился от общей группы, ушел на берег и снял с себя одежду. Вернувшись в одних семейных трусах на мост, он взял тяжеленный стальной трос с железным крюком в руку, и прямо с моста нырнул. Больше минуты его не было. Затем вынырнул, стал тяжело отдыхиваться.

– Зацепил? – кричит комбат.

Сосновский только отрицательно головой помотал и снова нырнул. В этот раз он вынырнул чуть скорее и подплыв к берегу, пошатываясь, вышел из воды.

– Ну?! – в один голос закричали все, кто был рядом.

– Зацепил. Можно тянуть, – ответил Сосновский. Обтерся какой-то тряпкой и стал одеваться. Через несколько минут танк был вытащен на берег, Турдыеву объявлено взыскание, а Сосновскому – благодарность.

Это событие еще было свежо в нашей памяти.

Старшина командует; «Напра-во, на зарядку ша-а-агом марш!» Идем невольно ускоряя шаги. Капитан Сосновский роняет: «За мной, бего-ом марш! Старшина – замыкающий. Следи, чтобы не растягивались».

Наконец-то побежали, можно хоть немного согреться.

Кто-то спрашивает у Попова:

– Сколько градусов?

– Плюс два, – роняет старшина. Значит все верно. В казарме то градусник давно разбился, а у Попова в каптерке, куда простым смертным вход запрещен, свой имеется. Бежим, не останавливаясь, прямо через приоткрытые ворота КПП, на волю. Там уже предупреждены и препятствий батальону не чинят.

Капитан грузный, плотно сбитый, бежит не очень быстро, по крайней мере дышит носом, но половине личного состава такой темп не по силам. Батальон растягивается. Слышится ругань старшины, который словесным убеждением, затрещинами и пинками старается заставить отставших ускориться. Маршрут пробежки стандартный – выбегаем из расположения части, немного по улице, затем сворачиваем в парк, где обегаем вокруг местного озерка и возвращаемся обратно. Всего около 3-х километров. Мы бежим прямо за капитаном. Нас всего человек пять-шесть, привыкших бегать. Остальные сзади. Вот уже и озеро. Темная вода контрастирует с побелевшими берегами. Падает снежок, вокруг спокойствие и тишина, нарушаемая только нашим топотом и криками старшины. Если отрешиться от насущной обыденности и воспарить разумом, то можно наслаждаться элегической картиной засыпающей на зиму природы. Но мы не воспаряем и не наслаждаемся, мы, пыхтя, бежим за капитаном. Вдруг, откуда-то сзади доносится крик, потом другой, еще. Крики все приближаются и уже можно различить обрывки ненормативной лексики. Мы оглядываемся, пытаясь понять, что происходит, и в этот самый момент бегущий со мной Поляница подпрыгивает и дергает за согнутую под тяжестью мокрого снега ветку. Снег обрушивается на бегущего следом Додобаева и крик, переходящий в ругательство, звучит уже в непосредственной близости от нас. Капитан чуть замедляет бег и вполоборота, громко, как всегда, без выражения, командует:

– Отставить! Старшина, следить за порядком!

Откуда-то издалека доносится приглушенное:

– Есть!

А мы бежим дальше.

Острова памяти

Они всплывают откуда-то из глубины моего «Я». Без предупреждения и какой-либо системы. Сверкающие жемчужины на дне океана. Океана, более бездонного, чем мировой. Глубины человеческой памяти бесконечны, и еще более бесконечны глубины времени. Какие воспоминания хранятся в этих безднах?

Нас сегодняшних, со всеми нашими чувствами, желаниями, мыслями, сформировало наше прошлое. Все, что происходило с нами от рождения, до этого момента.

Вот – остров детства. Издалека виден мыс надежды и познания мира. Остров приближается, становится все больше и больше. Уже можно разглядеть бухту утешения, пещеру детских страхов, холм радостей, залив первых разочарований, скалы непонимания. А за ним следующий остров, еще один и еще… Острова друзей, событий, встреч и разлук. Из них складывается целый архипелаг. Если пристально вглядываться в него, то проливы между островами уменьшаются, начинается отлив вод забвения, появляются перешейки, вырастают новые горы… И вот уже перед внутренним взором встает огромный материк моей жизни.

Но вот сигналит телефон, и материк снова погружается в пучину, подобно древней Атлантиде. Лишь внезапный толчок, случайная встреча, заметка в газете или мимоходом прочитанное сообщение, вновь приведут в движение воды океана забвения, и на горизонте опять появится остров прошедшего.

Из описания таких островов и получилась эта книга. Я лишь постарался расположить события в хронологическом порядке, так как они развивались в реальном времени.

Первые шаги

Самым первым моим детским осознанием стало воспоминание о том, как я начал ходить. Вернее, бегать. Ибо я сначала побежал и только спустя какое-то время сбавил обороты и стал ходить. Помню, как меня ставили на ноги, и я держался за какие-то подпорки, чтобы не упасть. Это были так называемые «ходунки». Ходить и передвигаться с их помощью было страшно тяжело и неудобно. Наконец, воспользовавшись моментом, я просто отбросил их и побежал. Именно тогда обрел я чувство свободы и полета, которое сохранилось у меня на всю жизнь. Пространство создано для того, чтобы его преодолевать. Огромный мир распахнулся мне навстречу. Я бежал по длинным аллеям парка МГУ и впитывал в себя все впечатления окружающего мира. Через двадцать лет, совсем близко от места моих первых шагов и пробежек, пройдет трасса моего первого марафона. Прошлое и настоящее начнут свою перекличку. Вся наша жизнь – беспрерывный бег. Подтверждение этому – моя судьба. Первые шаги по земле, первые шаги в спорте, первые шаги в науке, искусстве. Можно преодолеть их не спеша, шатаясь и неуверенно оглядываясь по сторонам, а можно бегом. Я выбрал бег. Стремительность, быстрота и натиск, веселье и спрессованное время, насыщенное событиями. Что же принес в мою жизнь бег? Преодоление пространства и времени, открытие своих внутренних ресурсов, познание себя. Сверкающий, огромный мир, распахнутый навстречу. Встречи, соревнования, разговоры и тренировки… Жизнь, подчиненная режиму и достижению большой цели. Радость бытия, переполняющая душу.

Чувство полета…

Колыбель советского спорта

Чувство полета в полной мере охватило меня после демобилизации из армии. После казармы и армейской дисциплины передо мной раскрылись неограниченные возможности. Я поспешил ими воспользоваться. В полной мере, насладившись свободой и самостоятельностью, за две недели после дембеля я приехал на собеседование. Вернее, приемный экзамен на подготовительное отделение института физкультуры. – Расскажите, как работает система пищеварения человека.

– Уверенно работает. Переваривает пищу.

– Перечислите органы пищеварения, расскажите об их функциях.

– Что вы от меня хотите? Я только что вернулся из армии. Я все это выучу до лета.

На парте перед преподавателем мы сидели вдвоем: я, и чернявый парень, с несколько развязанной манерой общения.

Я завороженно слушал диалог моего визави и заинтересовано ждал, чем это все может кончиться.

– Какой у вас разряд и специализация?

– Кандидат в мастера, тройной прыжок.

– Понятно, подождите в коридоре. А вы что знаете о работе желудка? – этот вопрос был обращен уже ко мне. И я начал отвечать то, что успел изучить за последние две недели, поскольку раньше желудок меня не особо интересовал. Вот если бы про кровообращение спросили…

На подготовительное отделение поступили мы оба. Всего людей, успевших поработать, отслужить в армии и после этого не утративших тяги к знаниям набралось больше пятидесяти человек – две группы. Подготовительное отделение, или, как его иногда называли по старинке, «рабфак», было предназначено исключительно для подготовки к вступительным экзаменам в ГЦОЛИФК – самый первый, самый лучший и вообще самый, самый спортивный институт в СССР, созданный еще в далеком 1918 году. Разумеется, Государственный и центральный, ордена Ленина, имени премии ЮНЕСКО и Хуана Антонио Самаранча, лично посетившего данное заведение в мою бытность студентом. Ныне он гордо именуется университет РГУФКСиТ. Великий кормчий олимпийского движения был очень доволен увиденным и милостиво разрешил в неофициальных обращениях ссылаться на его имя.

Полгода мы усиленно готовились к тому, чтобы стать настоящими студентами. Готовились по специальной программе, которая ненамного отличалась от той, которую преподавали тем самым настоящим студентам: теоретические занятия и тренировки по гимнастике, легкой атлетике и плаванию. Ведь помимо сочинения, биологии и химии нам предстояло продемонстрировать и свою физическую подготовку, а нормативы в инфизкульте были вполне серьёзные.

За полгода мы сдружились, сплотились и к экзаменам подошли единым фронтом. На подготовительном я приобрел и настоящих близких друзей. Первый – Паша, высокий, широкоплечий красавец-москвич, КМС одновременно по боксу и хоккею. Помимо спорта он интересовался литературой и философией, сочинял и пел песни, руководил районным ансамблем и был душой любой компании. Дима – интеллектуал и марафонец. Виталик – вечно улыбчивый и спокойный, КМС по прыжкам в длину. И еще, еще… почти о каждом можно написать если не книгу, то целую главу. Обо всех все-таки не получится, но кое о ком – обязательно.

Вскоре мы привыкли к тому, что в институтских коридорах запросто можно встретить Олимпийского Чемпиона, а уж чемпионов мира и Европы было и не сосчитать. Сегодняшние рейтинги ВУЗов, составляемые различными агентствами и кампаниями, применяют непонятные обычному человеку и абсурдные с точки зрения здравого смысла методики оценки, и зачастую противоречат друг другу. Ведь каждому надо соблюсти свой интересы, а они, интересы эти редко совпадают. В советское же время все было унифицировано и твердо. ГЦОЛИФК всегда входил в первую десятку или двадцатку самых важных ВУЗов страны, уступая только МГУ, ЛГУ, МИФИ, МГИМО и еще нескольким заведениям подобного уровня. А уж в области физической культуры и спорта он всегда был самым лучшим, неизменно опережая своего вечного соперника ленинградский институт им. Лесгафта. Уровень преподавания зависит в первую очередь от кого? Конечно, от преподавателей. Даже группами нашего подготовительного отделения на легкой атлетике занимался двукратный бронзовый призер Олимпийских Игр 1956 и 1960 г., двукратный рекордсмен мира и трехкратный Чемпион Европы в десятиборье Василий Дмитриевич Кузнецов. Мы застали и легендарного Озолина, появлявшегося тогда еще в институте. И каждый из видов спорта мог похвастаться великими личностями. По теоретической части тоже имелся целый ряд имен, открывших новые горизонты в науке. Одно слово – передовое учебное заведение, и мы себя тоже ощущали передовым авангардом советского спорта, науки и всего прогрессивного человечества. Это конечно обязывало. И мы старались, грызли фундамент науки, не хуже подопытных крыс, мышей, кроликов и собак вместе взятых.