Текст книги "Тайная жизнь Дилана Бладлесса"

Глава 18

Мы одеты с иголочки, сегодня наш вечер, наш триумф. Очередной. Лейтон и Майк обсуждают, какой галстук смотрится лучше, толстый или тонкий, я сижу в социальных сетях, остальные играют в гонки онлайн.

Дуглас сегодня тоже с нами, мы не могли не взять его с собой на этот вечер.

На чёрном лимузине Лексус мы подъезжаем к залу Хаммерстайна, вокруг которого уже собралась огромная толпа журналистов, приглашённых и просто зевак.

Неожиданно на меня накатывает адская скука, такая, что хочется немедленно уйти домой. Смотрю на своё отражение в стекле автомобиля, поправляю волосы.

Нас давно не номинировали, потому что мы не выпускали альбомов, не снимали клипов, а только гастролировали, гастролировали, гастролировали. Сейчас все чувствуют радостное возбуждение, а я, глядя на пёструю толпу, собравшуюся у концертного зала, ощущаю острое желание убраться отсюда. Подобные церемонии уже не те. Изначально эта премия, на которой мы присутствуем сегодня, позиционировалась как рок-премия. Это была действительно сумасшедшая вечеринка, со всеми приятными излишествами, хорошей публикой и действительно стоящим составом номинантов. С тех пор, как к рок-музыке начали добавлять приставку поп-, здесь стали появляться довольно сомнительные личности, с которыми я не желал бы сидеть не только рядом, но и даже за соседним столиком. Но Children of Pestilence ведь хорошие ребята, правильные, и даже мысль о том, чтобы получив приглашение, не прийти, просто недопустима.

Последние несколько лет, приезжая на эту церемонию, мы просто хотели узнать, победили мы или нет, что оказалось вычислить довольно просто. Если мы действительно победили, то, пока ведущий зачитывает список номинантов, операторы тычут своими камерами чуть ли не в лицо, убивая всё радостное предвкушение и вызывая желание плюнуть им в объектив.

Мы выходим из машины, и фотографы тут же начинают щёлкать аппаратами. Позируем.

Я люблю фоторгафироваться, с удовольствием готовлюсь к фотосессиям и свободно чувствую себя под прицелом объективов.

Далее происходит то, что останется за кадром. Когда речь заходит о безопасности, людей не делят на знаменитостей и простых смертных, мы проходим через рамку металлоискателя и оказываемся на красной дорожке. Снова вспышки.

Смотрю по сторонам. Вокруг одни знакомые лица. Кого-то я знаю лично, кого-то видел только по телевизору. Здесь собрались самые модные, самые яркие представители музыкальной индустрии, группы на пике, светские тусовщики. Спрашиваю себя, что Children of Pestilence забыли на этом празднике жизни и улыбаюсь симпатичной журналистке, которая подносит микрофон к моему лицу.

– Как думаете, вы унесёте с собой статуэтку? – задает она вопрос, который повторила уже не меньше десятка раз за сегодняшний вечер.

– Мы номинированы в трёх категориях, – говорю. – И в каждой у нас более чем достойные соперники. Интересно будет узнать, кто победил.

Лейтон немного сдвигает меня вправо, чтобы оказаться в центре кадра.

– На самом деле, мы уверены, что унесём с собой все три!

Дружно смеёмся.

На красную дорожку ступают очередные знаменитости, и мы проходим дальше, чтобы уступить им место у баннера с логотипами спонсоров. Улыбаюсь направо и налево, оглядываю красиво украшенный зал. Раньше, когда мы слышали, что нас номинируют на какую-либо награду, нас охватывало чувство радостного возбуждения и предвкушения. Сейчас же я не ощущаю ничего, кроме скуки с капелькой отвращения. В музыкальном мире, где настоящий успех – лишь часть создаваемого впечатления полной успешности, вся эта кутерьма с номинациями и статуэтками не вызывает ничего, кроме ироничной улыбки. Сама церемония уже не та. Из-за присутствия здесь поп-музыкантов, из-за телевидения всё происходящее вокруг напоминает ни больше ни меньше – гротескную клоунаду.

– Неплохо в этом году постарались организаторы, – замечает Лейтон, который, как и я, рассматривает декорации в зале.

– Одна показуха и никакой музыки, – говорю.

– Бладлесс, опять ты ворчишь, – Джей берёт бокал шампанского с подноса, проходящего мимо официанта. – Страшно подумать, что с тобой станет, когда тебе исполнится семьдесят. Превратишься в постоянно брюзжащего старика.

– Дожить сначала надо до этого возраста, – мрачно отвечаю я.

«Лучше сгореть, чем медленно угасать».

Нас провожают за столики, где стоят таблички с нашими именами и названием группы. «Children of PestilenSe» написано там. Не хочу заострять внимание на позорной опечатке и просто смахиваю табличку на пол.

– А помните, забавный был случай, когда Джек Таурас, не найдя пепельницы, бросил окурок в один из бокалов, в котором было что-то очень крепкое? Вспыхнуло мгновенно! – восклицает Энди.

Все хохочут. Выдаю пару вялых смешков, верчу в пальцах салфетку. Мне скучно.

– Я это помню! – подхватывает Джей. – Кто-то попытался смахнуть бокал на пол, какая-то дамочка, а вместо этого, задела эти жуткие сухие цветы, стоящие на столе! В тот год, они везде ставили эти цветы.

– Ужасные цветы, да, – соглашается Лейтон. – Безвкусица. Они тоже загорелись. Это ведь было за соседним столиком?

– Да, – кивает басист и грустно прибавляет. – По телевизору этого, к сожалению, не показали.

– А ты чего хотел? – фыркаю я. – Если бы это показали по телевизору, в СМИ раздули бы неслабый скандал, остракизму со стороны блюстителей морали подвергся не только сам Таурас, но и организаторы премии.

– Видимо, поэтому под прицелом камер все выпрямляются по стойке смирно, – Майк окидывает взглядом присутствующих.

Вот-вот, знаменитости, примеры для подражания. Многих здесь я знаю лично уже очень давно, и могу рассказать, кто заядлый кокаинщик, а кто обожает групповой БДСМ-секс. Притом, что в обществе они слывут приверженцами здорового образа жизни и примерными семьянинами. Да у каждого третьего здесь столько скелетов в шкафу, что жёлтой прессе и не снилось. У меня тоже есть. Но вот появляется оператор с камерой, я делаю глоток из бутылочки Эвиан, абсолютно игнорируя стоящий рядом виски. И они все улыбаются, держат за руки своих спутниц, стараясь не встречаться глазами с любовницами. Точнее не встречаться глазами ни с кем. Ибо в лучшие годы рок-н-ролла все здесь спали со всеми. Скоро это безумное время станет мифом, а пока мы, его ветераны, ещё живы, мы, не зная, куда себя деть от скуки, вспоминаем, как это было раньше.

Раньше. Неужели я действительно превратился в брюзжащего старика, который постоянно сравнивает прошлое с настоящим. Прошлое. Это было действительно отличное время для рекорд-компаний, артистов и всего музыкального бизнеса. На вершины поднимались те, кто был действительно талантлив, а не те, у кого есть деньги, чтобы записать альбом и снять клип. Процветавшие тогда группы, в число которых Children of Pestilence однозначно входили, были более независимы, меньше поддавались контролю, меньше сами загоняли себя в рамки, могли позволить себе больше, сделать что-то по-настоящему рок-н-ролльное. Сейчас этого нет. Возможно, как раз из-за телевизионщиков, которых здесь, как иногда кажется, больше чем гостей. Если раньше они только посещали церемонию, снимали репортаж, брали несколько интервью и убирались восвояси, сейчас всё действо превратилось в ежегодную телевизионную программу.

На сцену выходят ведущие. В этом году ими стали знаменитый радио ди-джей и главный редактор известного музыкального журнала.

– Давайте выпьем, – шепчу ребятам.

На столиках стоят бутылки со всевозможным крепким и не очень спиртным, но никто почти не прикасается к нему. Группы, ведущие здоровый образ жизни, медленно потягивают сок через соломинку, а потом, выходя на сцену за своей наградой, чётко произносят благодарственные речи. Скука. Всё это больше походит на школьную театральную постановку, нежели на мероприятие для рок-звёзд.

Мне ещё никто не успевает ответить, я открываю бутылку водки и с трудом подавляю тяжелый вздох. К нам движется Роб Уайтхарт. Точнее то, что от него осталось. Этот человек, ранее считавшийся настоящим рок-н-ролльщиком, с каждым годом всё больше и больше скатывается в гламурное существование светского льва. На нём уже нет живого места от бесчисленных пластических операций, сгнившие в своё время от наркоты зубы, заменены на вставные, в глазах – ярко голубые линзы. Кожа на лице натянулась настолько, что, похоже, сейчас вот-вот лопнет.

– Children of Pestilence! – восклицает он, открывая свои силиконовые губы.

Почему-то он напоминает мне рыбу. Огромные глаза и огромные губы на сухом гладком лице выглядят пугающе.

Уайтхарт пожимает нам всем руки, кожа на его ладонях такая же мертвая, как на лице, и начинает строить догадки, кто в какой номинации победит.

– А мы, как считаешь, возьмём «Группу года»? – спрашивает его Лейтон.

Тот задумывается и выдает:

– Нет.

– Нет? – удивляется гитарист.

– Нет.

Мне хочется плеснуть водкой ему в лицо.

– Потому что ваши соперники – дебютанты, – поясняет Уайтхарт. – А дебютанты всегда выигрывают. Это ясно, как день.

Сказав это, он делает красноречивый жест рукой и удаляется, преисполненный напускного пафоса.

– Мерзкий тип, – говорю.

– Забудь о нём, – отмахивается Энди. – Давай послушаем.

Мы обращаем взгляды на сцену, где ведущие бубнят о достижениях минувшего года, о том, сколько прекрасных дебютов было на сцене, какова статистика золотых и платиновых альбомов.

Чёрт, а вдруг Уайтхарт прав, и мы напрасно тратим здесь время? Вдруг «Группа года» действительно уйдёт этим соплякам из Бруклина? Этого просто не может быть. Хотя, кто знает, люди непредсказуемы, они могут выкинуть что угодно. Ладно, чёрт с ней, с «Группой года», но «Вокалист года» должен достаться мне и никому больше.

Ведь по каким критериям происходит выбор победителя?

Естественно, продажи, ротация на радио и телевидении, публичные появления. Но является ли это всё показателями успешности? У тебя может быть куча времени в эфире, но во время твоего клипа зрители переключают на другой канал. Неприятно, но таковы реалии.

Я медленно потягиваю водку, невидящим взглядом смотря на сцену. Какие-то странные перфомансы и совместные выступления скучных исполнителей. То и дело обзор перекрывают камера-мэны. Да, всё это действо не для нас, а для телезрителей, что печально. На экранах всё выглядит помпезно, гламурно и показушно, но участвовать в этом совершенно неинтересно.

Чувствую, что одной водкой я здесь не спасусь. Раздумываю, где можно взять порошка. Идей нет, сейчас не девяностые, и мне не двадцать лет. Вся группа внимательно смотрит на сцену.

Толкаю Джея локтем в бок:

– Вам что, действительно интересно?

– А что плохого? – удивляется барабанщик. – Довольно занятные номера.

Понятно. Занятные номера. Что я здесь делаю? Мне нужен порошок, иначе я умру от скуки, так и не дождавшись своей номинации. Всё происходящее здесь упрощено до невозможности и сведено к одной лишь формальности: бесконечные категории, в которых номинированы одни и те же артисты по несколько раз, а каждый победитель, выходя на сцену, дотошно перечисляет всех, кого хотел бы поблагодарить за любовь и поддержку: бога, родителей, жену, любовницу, фанатов. Это всё так одинаково и так замылено, что потеряло всякий смысл.

– Прошу меня извинить, – говорю, вставая. – Мне нужно отлучиться.

– Дил, – тянет меня за рукав Лейтон. – А если сейчас будет наша номинация?

– Предлагаешь мне описаться, получая награду?

Гитарист убирает руку, и я двигаюсь через зал, лавируя между столиками. Нужно. Найти. Порошок.

Улыбаюсь направо и налево, глядя в пустые глаза своих коллег по цеху. Все, словно под гипнозом пялятся на сцену. Даже почти не разговаривают, а если и открывают рты, только для того, чтобы сказать какую-нибудь колкость про соперников. Мерзко. Да, эта награда заметно поднимет самооценку, но музыку лучше не сделает. Тогда, по сути, для чего она нужна? Для коллекции.

Для каждой мелочи существует отдельная номинация, а свою церемонию имеют почти каждое крупное издание, телеканал, радиостанция и тому подобное. А что у нас есть в итоге? Этими статуэтками можно обставить весь дом, размером с мой, но они ничего не стоят. Значимость наград тем меньше, чем большее количество их возникает. Жаль, что мы позволили нашей музыкальной индустрии скатиться так низко.

Кто-то должен перевернуть всё, вернуть в нужное русло. И этим кем-то буду я. Дилан Бладлесс.

С трудом проталкиваюсь к выходу из зала, у дверей стоит швейцар, услужливо поднимая для меня красный канат.

– Спасибо, – буркаю я.

Ещё одна глупость. Мероприятие «только для своих», но повсюду развешаны эти идиотские канаты. Чтобы все чувствовали себя ви-ай-пи. Всё здесь делается на камеру, все эти интервью на красной дорожке, зачитывание списка номинантов, церемонные обмены приветствиями, а музыке уделяется всё меньше внимания. Из мероприятия сделали телевизионный хит, который показывают в прайм-тайм, а обыватели по всему миру на это глазеют: кто во что одет, у кого с кем роман. Мерзко.

И это вечеринка для рок-звезд? Здесь есть всё, кроме, пожалуй, рок-н-ролла. Ничего, мы это исправим. Надо сделать что-то, что расшевелит, наконец, этих сонных людей, прессу, телевизионщиков, зрителей. Что-то, что заставит говорить об этой чёртовой премии, как о действительно стоящем мероприятии, а не об очередной сопливо-сентиметальной посиделке. Я сделаю что-нибудь по-настоящему рок-н-ролльное, что надолго останется в памяти людей.

Замечаю двигающуюся по коридору Линдси Свон. Так, поп-рок певичка формата эфирных музыкальных каналов. Но сейчас меня не волнует наличие у неё голоса или слуха. Я знаю, что у этой ципочки всегда есть с собой порошок.

– Линдси! – восклицаю я, широко улыбаясь. – Отлично выглядишь!

– Спасибо, Дил, – живо отзывается она. – Ты тоже!

– Скучная публика, правда? – морщу нос.

– Да, немного, – соглашается Линдси.

– Есть предложения, как повеселиться?

Она смотрит на меня, размышляя.

– Поделись тем, что у тебя есть, – говорю мягко. – Я в долгу не останусь.

Снова долгие секунды её раздумий.

– Ты хочешь умереть от скуки, ожидая объявления твоей номинации?

– Ладно, пошли, – сдается, наконец, Линдси и тащит меня в сторону туалета. – Только никому ни слова. Я сказала своему парню, что я в завязе и я, честно, пытаюсь. Дилан Бладлесс, ты – змей-искуситель.

– Так меня ещё не называли.

Мы заходим в туалет, конечно, мужской, там почти всегда пусто, и закрываемся в кабинке. Линдси извлекает из клатча два маленьких стеклянных флакончика. Один даёт мне, со вторым расправляется сама. Вот так: ни тебе золотых подносов, ни скрученных в трубочку купюр – с руки.

– Не говори никому, Бладлесс, – с глупой улыбкой произносит она, медленно опускаясь на унитаз с таким видом, будто это кресло. – Это секрет.

– Да, секрет, – соглашаюсь, вытирая нос.

Сверху вниз смотрю на Линдси, на её лице застыло выражение полного блаженства и отрешённости. Совсем не может контролировать свою мимику, в отличие от меня. Я сейчас поправлю волосы и выйду отсюда таким же твердым шагом, каким вошёл, а она будет объясняться перед журналистами, почему претендентка на звание «Фронтвумен года», сидит в мужском туалете в невменяемом состоянии. Я мог бы отыметь её прямо в этой кабинке, это было бы достаточно рок-н-ролльно, но это уже было до меня и будет после. Дилан Бладлесс не повторяется. Дилан Бладлесс идёт своей дорогой.

Спустя двадцать минут я возвращаюсь за столик.

– Дилан, – сердито шипит на меня Дуглас. – Где ты был?

– Ходил по нужде.

– Что-то слишком долго…

– Не больше и не меньше, чем мне требовалось, – выдерживаю его взгляд.

Если хочет постоянно держать кого-то под контролем – пусть заведёт собаку. Со мной не пройдёт.

Ребята сидят насупленные.

– Что случилось? – спрашиваю.

– Мы не взяли «Группу года», – отвечает Энди.

– Не может быть! А кто?

– Не разгуливал бы невесть где – видел бы своими глазами, – вставляет Дуглас.

– Дебютанты, – говорит Лейтон.

Всё-таки они. Проклятый Роб Уайтхарт оказался прав. Значит, не зря произошло то, что произошло.

Тысячи настроений сплелись в тугой клубок. Вечер оказался куда более насыщен событиями и впечатлениями, чем я предполагал. И он ещё не окончен.

– Что мгновенно пленяет вас, когда вы включаете радио? – томно интересуется со сцены ведущая.

– Что заставляет сердца девушек в первых рядах биться чаще? – перехватывает эстафету её напарник. – Приятный баритон или сексуальный бас? Наверное, вы догадались, что речь пойдет о «Вокалисте года».

Пока ведущие зачитывают список номинантов, я неотрывно смотрю на сцену.

– Итак, кто же получит заветную статуэтку?

– Представляю, как напряжены наши номинанты…

Не представляешь.

Как нарочно, они медленно открывают конверт, вытаскивают карточку с именем победителя, а потом с полминуты на неё таращатся.

«Читать разучились»? – хочется крикнуть мне.

– И Вокалистом года становится… – начитает ведущий.

Его подруга подхватывает:

– Становится Дилан Бладлесс!

Зал разражается аплодисментами, перед моим лицом маячит камера, делаю вид, что не замечаю её, иду к сцене. По моей твёрдой походке и сосредоточенному взгляду нельзя сказать, что час назад я нюхал кокаин. Интересно, как там мисс Свон?

Поправляю микрофон, беру в руки статуэтку:

– Спасибо, – вспышки фотоаппаратов ослепляют. – Не хочу показаться заносчивым, но я знал, что эту награду получу я. Просто стараюсь быть объективным. Хочется поблагодарить голосовавших за адекватность, это редкое качество в нынешнее время. Наших фанатов хочется поблагодарить за то, что выбрали нас и остаётесь с нами не смотря ни на что. Будьте с нами, Children of Pestilence умеют удивлять!

Спрыгиваю со сцены и легкими шагами возвращаюсь к своему столику. Ребята хлопают меня по спине и обнимают, всё происходит под прицелом, камеры, конечно.

– Дилан, ну ты всё-таки и засранец, – беззлобно говорит Дуглас. – Но другого я от тебя не ожидал.

Конечно, он имеет в виду мою короткую, но ёмкую речь.

– За это надо выпить! – Джей уже трясёт бутылку шампанского и, с хлопком открывает.

Мы подставляем бокалы под фонтан.

– За Дилана! – восклицает Энди. – За Вокалиста года!

Осталось только узнать, кому достанется «Альбом года», и можно идти по домам. Лейтон ёрзает на стуле.

– У меня уже задница затекла от сидения на одном месте, – жалуется он.

– Последуй моему примеру, – говорю. – Прогуляйся.

– Ну, нет, – отвечает гитарист. – И пропустить самое интересное?

– А мы подошли к одной из самых интересных номинаций! – весело щебечет ведущая.

– Наши номинанты вложили в это дело всю душу, и сейчас мы узнаем, кто постарался лучше всех! Они проводили часы в студии, сочиняя и записывая новый материал, издали свои творения, лучшие из них номинированы на «Альбом года».

Лейтон под столом сжимает мою руку. Это важно для всех нас.

– Сейчас мы узнаем, чья пластинка стала лучшей из лучших, – ведущий снова возится с конвертом.

На этот раз он быстрее извлекает карточку и восклицает:

– Children of Pestilence!

Мы срываемся с мест и почти бежим к сцене. На весь зал звучит наш последний сингл, зрители хлопают, но не все за нас рады. У некоторых на лицах написана откровенная зависть.

Пропускаю ребят чуть вперёд. Майк принимает из рук ведущей статуэтку, а Джей берёт микрофон.

– Да! – кричит он и продолжает уже спокойнее. – Это большая честь для нас. Запись этого диска далась труднее, чем предыдущих. Мы работали в перерывах между гастролями, были большие разногласия с лейблом, мы не успевали в срок. Но мы прорвались! Всё потому, что мы – Children of Pestilence! Мы – семья, и когда мы вместе, нам не страшны никакие трудности.

Чувствую, как на мои плечи ложится рука Лейтона, обнимаю его за талию, к нам присоединяется Энди. Джей продолжает:

– Мы безумно горды и рады, что этот альбом пришелся по вкусу нашим слушателям, мы постараемся и впредь не разочаровывать их, а только приятно удивлять. Спасибо всем, кто нас поддерживал, нашим родным и друзьям, я знаю, что вы смотрите на нас сейчас по телевизору, мы вас безумно любим! Спасибо нашим поклонникам, что вы с нами! Если бы не вы – это всё было бы невозможно! Спасибо, ребята!

– И ещё кое-что, – наклоняюсь к микрофону. – Мы поблагодарили всех: друзей, семью, фанатов, но остался ещё один человек, сказать «спасибо», которому никогда не будет достаточно за вёе то, что он для нас сделал. Без него Children of Pestilence никогда не были бы такими, какие мы есть. Это наш директор и тур-менеджер Дуглас Хоббс! Я хочу пригласить его на сцену! Он очень поддерживал нас на протяжении всей работы над альбомом, и его частичка тоже присутствует на этом диске.

Дуглас, чуть ли не со слезами на глазах, поднимается из-за столика и идёт к нам. Никто, кроме Children of Pestilence, не догадался разделить свою победу с тур-менеджерами и директорами или даже пригласить их на мероприятие. А ведь эти люди, невидимые для публики, выполняют всю самую сложную работу при подготовке к шоу, без них нет концерта. Без них нет ничего.

– Это тебе, – Майк протягивает Дугласу статуэтку.

Тот поднимает её в воздух, свободной рукой обнимая гитариста. Операторы едва ли не дерутся за самый выгодный ракурс, фотографы щёлкают аппаратами, звучит музыка, снова аплодисменты. Это наш триумф. Мой триумф.