Текст книги "Сиротка. Книга 2"

– У тебя есть ангел-хранитель, – сказала Эрмин, которая одновременно плакала и смеялась.

– Может быть… Но Ханс повел себя как герой. Я не думала, что он способен спуститься по склону, рискуя упасть!

– Это правда, он не колебался ни секунды, – подхватила девушка. – И я до сих пор не поблагодарила его. Я не осмелилась посмотреть ему в глаза. Ни ему, ни Бетти. Они знают, что это я тебя толкнула. Я сама им сказала.

– Я все устрою, об этом не тревожься. Я совру еще один раз, последний.

Мирей постучала и пропустила в комнату доктора. Пока он осматривал Лору, Эрмин стояла в коридоре перед спальней и с ужасом думала о том, что ее мать наверняка увезут в ближайшую больницу.

«Я буду ухаживать за ней, буду читать вслух, – говорила она себе. – Астры еще цветут, и я расставлю в ее спальне букеты».

Злости и презрения как не бывало. Ей стало казаться, что теперь она любит мать еще сильнее. Доктор Демиль наконец вышел и ободряюще улыбнулся девушке.

– Не беспокойтесь, мадемуазель, – сказал он, потрепав Эрмин по щеке. – Ваша мать поправится, но будет лучше, если она пару недель полежит в постели. Переломов нет, но есть небольшое растяжение мышц плеча. Я наложил бандаж. Ей следует поменьше шевелить правой рукой. Что до раны на лбу, то она скорее пугающая, чем серьезная, – большая гематома и царапина. Я оставил рецепт экономке. Послезавтра снова к вам заеду.

Эрмин задохнулась от радости. Она сердечно поблагодарила доктора и влетела в комнату матери. Мирей поправляла подушки и одеяла, расспрашивая Лору о том, что ей хотелось бы съесть за ужином. С обрадованной улыбкой на лице экономка выскользнула в коридор.

«Жизнь продолжается, – подумала Эрмин. – Наша милая рутинная жизнь… У меня будет время приласкать маму и поговорить с ней. Она пережила столько испытаний со дня своего приезда в Квебек!»

Лора сидела, опершись спиной о подушки. Она встретила дочь улыбкой.

– А я оказалась крепче, чем можно подумать! – пошутила она. – Мой отец часто говорил, что от сорняка так просто не избавишься.

– Прошу тебя, не говори так! – взмолилась Эрмин.

– Сядь поближе, дорогая. Я попросила Мирей позвать всех сюда. Потом я немного посплю.

– Ты ведь не расскажешь им правду?

– Нет. Это могло бы испортить наши отношения с Маруа и даже с Хансом. Ты сожжешь письмо Мари Шарден. Там, у плотины, я рассказала тебе не все. Дело в том, что твой отец, познакомившись со мной и полюбив, совершил ошибку, рассказав обо мне своим родным. Он надеялся получить поддержку, сочувствие. Но случилось обратное. Шардены пришли в ужас и запретили ему приближаться ко мне. Они поссорились, в ход пошли угрозы. Патриарх, старый Гедеон, будь его воля, сжег бы этот рассадник греха, в котором я находилась, вместе со мной. Но твой отец был упрям: вырвав из рук палача, он привел меня в дом своих родителей. Однако мы не успели даже переступить порог – Мари плюнула мне в лицо.

Голос Лоры звенел от застарелой боли. Эрмин приложила палец к ее губам.

– Т-с-с! Побереги себя. Впереди зима, и у нас будет время об этом поговорить.

– Но ведь они католики, – продолжала ее мать. – Разве не сказал Иисус, когда народ собирался побить камнями грешницу: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень». Надо думать, Шардены считали себя безгрешными, безупречными…

Раздался стук в дверь. Лора собралась с силами, приготовившись защищать свое дитя. Вошли Жозеф, Элизабет, Арман, Эдмон, Шарлотта и Ханс и встали вокруг постели.

– Дорогие друзья, – начала молодая женщина, – я позвала вас, чтобы прояснить происшествие, которое многим показалось странным, а у иных вызвало тревогу. Все началось с письма моей невестки Мари Шарден. Эта женщина ненавидит меня за то, что я, иностранка, иммигрантка, по ее мнению, испортила жизнь ее брату Жослину. Эрмин прочла в этом письме вещи, которые глубоко ее оскорбили. Она рассердилась на меня и убежала. Я лгала ей, стараясь удержать от общения с этими злыми, скорыми на расправу людьми. Я хотела оправдаться перед своей любимой девочкой и поднялась вслед за ней к плотине. Предполагаю, что очевидцы, с которыми нас разделяла высота в двести тридцать футов, могли подумать, будто мы поссорились, но это не так. Порвался ремешок сандалии, и она стала спадать с ноги. У меня же часто случаются головокружения. Я оступилась и была так близко к обрыву, что потеряла над собой контроль. Охваченная паникой, я крикнула, что сейчас упаду. Эрмин попыталась меня удержать, успокоить, но я вырвалась и потеряла равновесие. Естественно, моя дочь решила, что она во всем виновата, но это не так. Мы обе были в состоянии шока, это случается с такими эмоциональными женщинами, как мы. Поэтому забудьте о том, что говорила Эрмин по дороге домой. Девочка была так напугана, что сама не знала, что говорит. Теперь я вне опасности, и я воспользуюсь этим принудительным отдыхом, чтобы принимать гостей, вязать, вышивать, читать…

– Дорогая Лора, трудновато вязать или вышивать одной рукой, – с улыбкой заметила Элизабет.

Мирей рассмеялась, но ее веселость была наигранной. Жозеф потирал подбородок. Он не поверил ни единому слову из рассказа Лоры.

– Хорошо, что я быстро нашел веревку! – вмешался в разговор Арман. – Я видел, как вы падали, мадам Лора, и Эрмин не успела бы вас удержать, это точно!

Сама девушка все это время стояла, опустив голову, и машинальным движением разглаживала складки на юбке. Ей хотелось опровергнуть слова матери, еще раз перед всеми признаться в содеянном.

«Я должна уважать волю матери, – урезонила она себя. – Эта история шита белыми нитками, но, если они готовы удовлетвориться ею, уже хорошо. И она все-таки упомянула об этом ужасном письме… Это придает вес ее словам. Ни Маруа, ни Ханс не станут докапываться до правды».

Ханс вздохнул с облегчением, и так громко, что все в комнате его услышали. Таким образом пианист выразил свою готовность принять версию Лоры.

– Я верил, что наша дорогая Эрмин не могла поступить плохо или жестоко, – тихо сказал он.

– Конечно, нет, – подхватила Элизабет. – Дети, поцелуйте Лору, и мы уйдем. Ей нужен покой.

Маленький Эдмон вынул из кармана засохшую ромашку и протянул ее молодой женщине.

– Это для вас, мадам, мой подарок.

– Спасибо, мой хороший. Твою ромашку я положу в книгу вместо закладки.

Эрмин подвела к кровати матери Шарлотту. Девочка легонько прикоснулась губами к щеке Лоры.

– Вы так приятно пахнете рисовой пудрой, – сказала она. – Совсем как Бетти. Мне нравится этот запах.

– Я подарю тебе коробочку пудры, – отозвалась Лора. – Ты сможешь припудривать свою куклу.

Жозеф вышел из комнаты, следом за ним поспешил Селестен. Садовник в знак прощания приподнял свой картуз и быстро спустился по лестнице, словно опасаясь услышать комментарии гостя.

«Наивные, попались на удочку! Если бы я захотел, то припер бы Эрмин к стене и заставил рассказать, как все было. Но мне это ни к чему…»

Он остановился на крыльце, под навесом, и раскурил трубку. Сейчас его единственной заботой стало сохранение своего брака. Ради того, чтобы сохранить любовь Бетти, он делал все так, как она хотела: смирился с присутствием в доме Шарлотты, стал мягче относиться к шалостям своих сыновей.

«Эрмин скоро выйдет за Цале, и я перестану быть ее опекуном. Хватит с меня этих дам Шарден…»

Элизабет подошла к мужу и, просунув пальчик за воротник сорочки, погладила его по шее.

– Идем домой, Жо. Я еле стою на ногах. Мне и так нездоровится, а тут еще эта ужасная история…

Рабочий испуганно посмотрел на жену.

– Ты не больна, Бетти?

– Нет, но в этом месяце у меня задержка, – прошептала она. – Большая задержка. И утром меня тошнило.

Жозеф обнял супругу.

– Ты хочешь сказать…

– Конечно, старый дурачок! – откликнулась Элизабет и потерлась своей гладкой щекой о его загорелую щетинистую щеку. – Я не рожаю по ребенку в год, как другие женщины в этой стране, но стараюсь как могу.

– Идем скорее, моя Бетти! – пробормотал Жозеф.

В глазах рабочего стояли слезы.

И только Ханс задержался с отъездом. Эрмин нашла его в гостиной. Вечера стали прохладнее. Селестен растопил красивую голландскую переносную печку.

– Мама уснула, – сказала девушка. – Останьтесь и поужинайте со мной.

Музыкант посмотрел на нее, и в этом взгляде девушка прочла смутное недоверие. Она подошла, взяла его руки в свои.

– Я навсегда запомню ваш мужественный поступок, Ханс. Вы настоящий герой. А я… Я так испугалась…

Она вспомнила ужасное ощущение страха и полной неспособности шевельнуться, вспомнила, как по ногам побежала моча. Девушка до сих пор стыдилась того, что организм отреагировал на стресс подобным образом.

– Моя дорогая Эрмин, – ласково сказал Ханс, – нужно постараться забыть о событиях сегодняшнего дня. Я сожалею о случившемся. Я с такой радостью отправился бы в путешествие с вами и вашей матушкой! И как быть с прослушиванием в Квебеке? Воможно, мы сможем выехать через несколько дней?

Эрмин покачала головой и прижалась к нему. Он погладил ее по спине, нашел губами ее губы. Девушка приняла этот поцелуй, но ни тело ее, ни сердце не ответили. Девушка испытывала по отношению к Хансу искреннюю признательность за его поступок и уже давно решила, что станет его женой, поэтому сочла уместным разыграть маленькую комедию. Ханс еще не оправился от шока, эмоции били через край, потому в этот раз его поцелуи и ласки были более настойчивы и смелы, чем обычно, когда они, как было принято говорить в те времена, флиртовали. Эрмин притворилась, что испытывает столь же сильное влечение и так же сильно возбуждена.

– Мой милый маленький соловей, – шепнул ей на ухо Ханс, – как мне не терпится стать вашим супругом!

Эти слова эхом отдались в сознании девушки. Она мгновенно поняла, что они означают. Она отстранилась от музыканта под предлогом, что нужно задвинуть шторы.

«Не знаю, смогу ли я пойти до конца и выполнить данное Хансу обещание. В его объятиях я ничего не чувствую».

Она подумала о матери. О проституции девушка знала мало, но понимала, что это сексуальные отношения двух людей, которые не испытывают чувств друг к другу.

«Разве с этим можно примириться? – удивлялась она. – Но маме пришлось, потому что тот человек посадил ее под замок и бил. Но, когда я окажусь в постели Ханса, мне придется отдать ему мое тело, позволить делать с собой все, что он захочет…»

Эрмин с трудом сдерживала слезы. Она вспомнила о сладостных ощущениях, пережитых рядом с Тошаном.

«Как только его руки коснулись меня, я оказалась в раю. Внизу живота стало тепло, я вся горела, а когда он меня поцеловал, чуть не потеряла сознание. Я могла бы целоваться с ним часами. Мне показалось, что мы становимся единым целым, вместе исполняем священный ритуал – ритуал истинной любви…»

Ханс видел, как девушка вздрогнула всем телом и разрыдалась.

«Тошан мертв, и мне никогда не быть счастливой. Ни один мужчина не даст мне того, что он подарил за несколько секунд», – говорила она себе.

– Эрмин, что с вами? – с тревогой спросил пианист.

Он попытался ее обнять, но девушка довольно резко оттолкнула его руки.

– Думаю, всему виной нервы, дорогой мой Ханс. Возвращайтесь в Роберваль, а я пойду спать. Мирей принесет мне бульон.

– Конечно, я понимаю, – вздохнул он. – Тогда до завтра!

Эрмин слушала, как удаляется шум мотора. Когда стало тихо, она подошла к печке, открыла дверцу и бросила в огонь письмо Мари Шарден. Она смотрела, как листок бумаги рассыпается пеплом. Жар огня напомнил ей, какую ужасную смерть принял Тошан.

– Его прекрасное лицо сожрало пламя, его черные волосы, его белые красивые зубы… И губы, такие нежные… Огонь стер его с лица земли, единственного, кого я так ждала, кого я люблю больше всего на свете…

Мирей нашла Эрмин сидящей на полу в полной темноте.

– Ты почему сидишь тут совсем одна? – спросила экономка. – Мадам проснулась. Ей будет приятно поболтать. И что за манера сидеть на полу, словно индианка!

Эрмин неуверенно встала.

– Хотела бы я быть индианкой, Мирей. Жить в лесу, быть свободной в своем выборе… Но уже слишком поздно.

Эрмин вышла из гостиной. Озадаченная экономка включила свет.

– Что за мысли бродят в голове у нашей девочки, – задумчиво протянула она. – Если ей так нравятся дикари, зачем выходить замуж за блеклого простофилю, пресного, как несоленая отбивная? Но это не мое дело. Спасибо, Господи, я-то осталась старой девой!

* * *

Роберваль, 24 декабря 1931 года

Церковь Сен-Жан-де-Бребеф сияла золотистыми огнями свечей и электрических люстр. В этот святой вечер все скамьи и боковые приделы были полны прихожан.

– Первая рождественская месса в новой церкви, – говорила одна из дам своей соседке. – Мы ждали этого с марта. Мне уже стало казаться, что строительные работы никогда не закончатся. Но оно того стоило, какая получилась красота! Самая красивая церковь в регионе!

Возле крестильных купелей стояли ясли. За статуэтками Марии и Иосифа виднелись глиняные фигурки лежащих на соломенной подстилке быка и ослика. Не хватало только маленького Иисуса, но его фигурку кюре принесет в полночь.

Внезапно по залу пробежал шепот. Некоторые вытянули шеи. Заплакал ребенок, которого случайно толкнул его братик.

– Снежный соловей будет петь!

– Посмотрите, вон она, молодая девушка возле алтаря!

– Какая она красивая!

Эрмин улыбалась в пустоту, безразличная к энтузиазму, вызванному ее появлением. Священник между тем расставлял детей, которые пели в хоре, вокруг певицы. Лора и Ханс сидели на скамье в первом ряду. Оба с нетерпением ожидали начала выступления.

– Платье так ей идет, – сказала пианисту Лора.

– Моя невеста прекрасна, – ответил он. – И так талантлива!

Темно-синее приталенное платье с широкой юбкой восхищало его куда меньше, чем нежная округлость груди и стройная белая шейка девушки, украшенная жемчужным ожерельем. Волосы Эрмин были собраны в высокий шиньон, усеянный перламутровыми цветами. Девушка была очень хороша собой и соблазнительно женственна. Лора, одетая в узкое черное платье со стразами, тоже привлекала немало мужских взглядов. Она недавно подстригла и завила свои платиновые волосы, что сделало ее еще моложавее.

Наконец прозвучали первые аккорды фисгармонии. Эрмин запела «Святую ночь» – гимн, который они накануне репетировали с Хансом. Будущая семейная пара возобновила уроки пения и музыки, пока Лора поправлялась, и та получила возможность в своей спальне наслаждаться пением дочери.

 
Полночь, о братья, —
священный тот час,
Когда к нам снизошел Господь…
 

Чудо повторялось снова и снова. Ясный и сильный голос девушки, усиленный прекрасной акустикой храма, звучал в полной тишине, вызывая всеобщее уважение и восторг. Люди смотрели на ее тоненькую изящную фигурку и удивлялись, как такая малышка может издавать столь гармоничные и прекрасные звуки.

 
На колени, люди! Ждите Рождества!
Но-эль, Но-эль…
 

Эрмин отдалась пению. Ее ясные голубые глаза были устремлены на распятого Христа, пролившего свою кровь ради спасения всего человечества. Даже закончив песню, она не могла отвести от него взгляд.

Далее ей предстояло исполнить «Ангелы в нашем краю» и закончить гимном «Тихая ночь». Подслеповатый семидесятилетний пианист за фисгармонией не торопился начинать новую песню. Он отказался уступить свое место Хансу Цале, и тому пришлось довольствоваться ролью зрителя. Он наслаждался счастьем, гордый своей ученицей и тем, что сидит рядом с такой красивой дамой, как Лора.

Наконец зазвучала музыка, и Эрмин запела. Чуть дальше от алтаря сидело семейство Маруа. Элизабет в восхищении вслушивалась в проникнутый волнением голос девушки. «Еще немного, и моя Мимин расплачется! Как она хороша собой! И какой талант! Она кажется ангелом, сошедшим с неба!»

Шарлотта сжала руку приемной матери, шепнув ей, что это прекрасное Рождество. Лора пригласила Маруа на ужин после мессы. На улице шел снег, и столбик термометра опустился до минус пятнадцати, но дороги еще не занесло. Селестен поставил на роскошный автомобиль своей хозяйки специальные зимние покрышки. Снедаемый завистью Жозеф по пути в город пообещал себе, что к старости купит такую же машину.

Эрмин перевела дыхание, прежде чем начать «Тихая ночь». Она снова посмотрела на Христа с полузакрытыми глазами и терновым венцом на лбу. Она часто обращалась к чтению Евангелия, и в этот праздничный вечер постоянно напоминала себе о том, что Спаситель завещал любить ближнего как самого себя.

«Господи, дай мне силы сделать Ханса счастливым», – взмолилась она, не осмеливаясь поднять глаза на своего жениха. На пальце у нее был аквамарин в оправе из серебра, подаренный Хансом пятнадцатого декабря, в день ее семнадцатилетия.

По этому случаю Лора устроила праздничный обед.

«Господи, я пообещала, что двадцать первого мая стану его женой и мы проведем медовый месяц во Франции! Но он для меня только друг…»

 
Ночь святая, ночь чудес!
Звезды свет струят с небес,
Совершилось, чему надлежит,
И младенец, что в яслях лежит, —
Это Божья любовь, это Божья любовь…
 

В глубине зала, опершись о колонну, стоял и слушал какой-то мужчина. Голос молодой певицы волновал его, будил в памяти счастливые воспоминания. Благонравные робервальские дамы недовольно косились на его странный наряд. Устав от перешептываний и недвусмысленных улыбок молодой нарядной дамы, он вышел из церкви и зажег сигарету.

Спустя полчаса зазвонили колокола. Прихожане направились к выходу. Мороз усиливался. Стояла светлая и звездная ночь. Толпа начала рассеиваться. Эрмин и Лора вышли, держась за руки, обе в меховых шубках и шапках. Их украшения сверкали в свете уличных фонарей. Ханс, в цилиндре и каракулевой шубе, засыпал невесту комплиментами.

– Мой милый соловей, вы снова усладили наш слух своим райским пением, – говорил он.

Следом за ними вышли Маруа.

– Я голоден, – пожаловался Жозеф.

– После моего ужина вы не сможете идти, – гордо пообещала Мирей, чьи губы были ярко накрашены дешевой помадой.

Эрмин слушала их разговор, но мысли ее были далеко. Она увидела, как по бульвару Сен-Жозеф, на который выходила паперть, пробежал рыжий кот. Животное направилось к стоявшему неподалеку мужчине. Она окинула незнакомца взглядом. У него были длинные черные волосы и загорелое лицо. Одет он был в странную кожаную куртку с бахромой и кожаные сапоги. В темноте светился красный огонек, и она поняла, что он курит. Наконец фары проезжавшего автомобиля осветили его лицо.

«Тошан! Это он, я его узнала! Тошан, он жив!»

Не думая больше ни о чем, она бросилась навстречу своей любви, которую считала потерянной и которую ей только что вернула ночь.

Глава 17
Соловей улетает

Роберваль, 24 декабря 1931 года

Эрмин остановилась в трех шагах от молодого человека и внимательно посмотрела на его лицо, желая удостовериться, что все это ей не снится. На какое-то мгновение она решила, что стала жертвой галлюцинации, потому что Тошан, вне всяких сомнений, увидев ее, улыбнулся бы, бросился бы ей навстречу… Неужели перед ней случайный прохожий, тоже метис, настолько похожий на Тошана, что она могла обознаться?

– Это ты? – спросила Эрмин срывающимся голосом. – Тошан, это ведь ты?

Вместо ответа он отшвырнул в сторону окурок и смерил ее взглядом с головы до пят.

– Ты меня узнаешь? – спросила девушка. – Я могла измениться, это нормально, ведь прошло полтора года.

Чем дольше всматривалась Эрмин в его надменные черты, в рисунок его губ, тем меньше у нее оставалось сомнений. Даже если бы он явился перед ней обезображенный, она бы не ошиблась, увидев эти черные глаза, страстные и грустные.

– Да, это я, – сказал он наконец. – Но я не уверен, что нам есть о чем говорить с вами, мадемуазель.

Он говорил ей «вы». Сделал ударение на слове «мадемуазель» и произнес его презрительно. Но все это не обескуражило Эрмин. Она сделала еще шаг вперед, сходя с ума от радости, ведь Тошан наконец был рядом.

– В моей памяти осталась девушка в простом льняном платье, с которой я повстречался на лугу, и девочка-подросток в шерстяной шапочке, – сказал он. – Но теперь ты выглядишь роскошной дамой, вся в мехах, драгоценностях и с накрашенным лицом…

– Я оделась так к рождественской мессе, – попыталась объяснить она. – Я должна была петь, поэтому выбрала нарядное платье… Все это не важно!

Эрмин этот разговор казался глупым. Они с Тошаном чудом встретились – и говорят об одежде и косметике!

– Тошан, я думала, что ты умер, – сказала она. – Я прочла о тебе в газете в прошлом апреле. Там было написано, что Клеман Дельбо сгорел заживо во время пожара в хижине на лесоразработках в Абитиби. Я так горевала! Но в глубине души верила, что однажды мы снова встретимся. Ты давно в Робервале? Ты приходил за мной в Валь-Жальбер? Не молчи!

Ей хотелось потрясти его за плечи, чтобы заставить заговорить. Он же продолжал смотреть на нее, иронически улыбаясь.

– Разумеется, такая дама только и умеет, что отдавать приказы, – тихо сказал он. – Зря я пришел. Я узнал, что ты будешь петь в церкви Сен-Жан-де-Бребеф, проходил мимо и решил зайти.

– Ты не проходил мимо, – возразила она. – Ты пришел, чтобы меня увидеть. Зачем ты все усложняешь?

– Потому что ты слишком сильно переменилась. Я жалею о том, что пришел. В церкви все на меня косились. Но я крещен и имею право слушать мессу вместе с остальными.

Эрмин с растерянным видом обернулась. Все Маруа, Лора и Ханс продолжали стоять на паперти. Они что-то оживленно обсуждали, и только пианист сделал ей знак вернуться. Она же взмахнула рукой, прося подождать.

– Тошан, с прошлого лета много чего произошло. Я хочу рассказать тебе все, но сейчас у меня нет на это времени. Тошан, ты вернулся, и ты жив! Я так счастлива! Разреши мне прикоснуться к тебе!

Он посмотрел на нее и, судя по всему, по выражению ее лица понял, что она не лжет, потому что взгляд его смягчился. Девушка коснулась его щеки… Руки… Ее охватила радость, граничащая с экстазом. Волны тепла разливались по телу, делая его легким, как пушинка.

– Мой Тошан, я никогда не переставала любить тебя…

– Ты не замужем? – спросил он.

– Нет! Нет! Нет! – пропела она и бросилась ему на шею.

Тихий голосок в глубине души что-то забормотал о бедном Хансе, но она не хотела ничего слышать.

Жозеф указал пальцем на Эрмин и незнакомца. Потрясенная происходящим Элизабет взмолилась:

– Ты должен вмешаться, Жо! Это какой-то бродяга! Он напился и пристает к Мимин!

– Подождите, – остановила Жозефа Лора. – Если бы это было так, Эрмин позвала бы на помощь. Возможно, она встретила товарища по монастырской школе. Подростки растут так быстро…

Ханс покраснел от удивления и обиды. Он обратился за поддержкой к своей будущей теще:

– С каких это пор воспитанные девушки обнимают школьных товарищей на улице в Сочельник? Да еще на глазах у своего жениха?

– Какой-то подозрительный тип, – сказал Жозеф. – Еще один неудачник, метис, который пришел сеять смуту.

Метис… В устах рабочего это слово прозвучало как ругательство, но Лора вздрогнула. Она мгновенно поняла, что речь идет о Тошане Дельбо.

«Господи, он не умер! Эрмин не бросилась бы навстречу незнакомцу, – испуганно подумала она. – Что же теперь будет?»

– Смотрите, Мимин возвращается! – воскликнул Арман.

Девушка остановилась посреди улицы, на равном расстоянии между Тошаном и своей матерью. Она буквально светилась от счастья. Никто и никогда не видел ее такой красивой и очаровательной, как в эту минуту.

– Прошу вас, дайте мне еще немного времени, – дрожащим от волнения голосом сказала она. – Это Тошан, Тошан Дельбо. Я должна с ним поговорить. Мама, прошу тебя, объясни им…

Лора на ходу придумала какое-то объяснение, потом энергично взяла Ханса под руку.

– Мы подождем тебя в «Château Roberval», дорогая. Горячий чай поможет нам согреться! Селестен, оставьте машину здесь, я вас приглашаю. Мирей, возьми на руки маленького Эда, он засыпает на ходу. Жозеф, идемте!

Рабочий вполголоса повторял имя: «Тошан Дельбо». Прищурив глаза, он сердито и с подозрением смотрел на длинноволосого незнакомца.

– Я где-то видел этого парня, – проворчал он.

– Жозеф, идем. Не вмешивайся! – тихо сказала ему Элизабет.

Эрмин стояла и смотрела им вслед. Ханс обернулся, и в его выразительном взгляде она прочла все обуревавшие его эмоции. Но Эрмин не сжалилась над ним и вернулась к Тошану.

– Сколько минут тебе дала твоя семья? – презрительно спросил он. – Мне нужно быть настороже, они могут вызвать полицию.

– Не сердись так, – тихо попросила Эрмин. – То, что я вижу тебя, – чудо. Только что, когда я пела в церкви, я смотрела на распятие и просила Христа помочь мне. Увидеть тебя на противоположной стороне улицы – это было как ожившая мечта, как божественный знак, как если бы ты воскрес, потому что я так этого желала…

Руки Эрмин скользнули под плотную куртку, пахнущую сырой кожей. На Тошане был толстый шерстяной свитер, но она все равно ощутила тепло его тела. Он склонил голову и посмотрел на нее долгим изучающим взглядом. Его нервные пальцы поглаживали мех куницы, защищавший девушку от холода.

– Ты правда рада, что я вернулся? – спросил он тихо.

– Да! Очень рада! – выдохнула она, устремляясь в его объятия. – Прошу тебя, обними меня, обними крепко!

Он прижал ее к себе и зарылся носом в ее шелковистые, пахнущие розовым маслом волосы. В следующее мгновение их губы соприкоснулись и слились в бесконечном поцелуе. Эрмин не ощущала неловкости и стыда, как это часто бывало, когда ее целовал Ханс. Каждая клеточка ее тела знала, как ответить на прикосновение того, кого она так долго ждала. Их языки играли друг с другом, их жадные губы не могли друг другом насытиться. Тошан, ослепленный страстью девушки, дрожал от возбуждения. Она же не могла оторваться от него – сладострастная, открытая ласкам, опьяненная внезапным пробуждением своего девственного тела. Груди ее набухли, внизу живота рождались тысячи восхитительных ощущений.

– Едем со мной, – прошептал он, переводя дыхание. – Едем прямо сейчас! Иначе семья тебя не отпустит. Я отвезу тебя к матери. Я уже сказал ей, что мы приедем вдвоем.

– Сначала нам нужно поговорить, – сказала девушка, касаясь пальцами его щек, лба, кончика носа.

– О чем? Горожане, фермеры, они слишком много говорят, но в их разговорах нет ни крупицы правды. Они строят электростанции, лесопилки, вырубают деревья и меняют течение рек. Железная дорога разрушает невидимые пути, проложенные по нашей земле. Я больше не стану работать на тех, кто уничтожает леса. Это правда, я чуть не погиб на пожаре. Мое имя напечатали в газете, но я успел выбраться из хижины. Во сне пришла мать и предупредила меня. «Вставай, мой сын, – сказала она. – Иначе вас пожрет пламя». Я проснулся и стал будить своих напарников. Но этим вечером мы как раз получили зарплату, и они напились. Они были уже мертвы, задохнулись в дыму, и я не мог их спасти. Потом обрушилась крыша. Моя одежда загорелась, я выполз наружу и стал кататься по земле. Я содрал с себя одежду и побежал к лесу. Там я зарылся в снег, чтобы смягчить боль от ожогов. У меня вся спина в шрамах, и пониже спины тоже.

Эрмин залилась краской. Представив Тошана обнаженным, она испытала такое волнение, что почти позабыла о трагической стороне рассказа.

– Но почему в газете написали, что ты тоже погиб? Твоя мать, наверное, очень горевала.

Тошан засмеялся, отчего его лицо стало еще красивее.

– Моя мать не читает газет, а если бы даже и читала, сердце подсказало бы ей, что я жив, – пояснил он. – Мой дед был шаманом, и он передал ей умение прибегать к помощи сил, которые белые, в отличие от индейцев, считают таинственными.

– Странно, обычно они не пишут, что кто-то умер, если на самом деле он жив, – продолжала сомневаться Эрмин. – Для меня это стало большим горем.

– На лесозаготовках нас разбили на бригады по три человека и каждой присвоили номер. Наша хижина значилась под тем же номером. Поэтому они решили, что погибли все трое. Газетчики любят страшные заголовки, они хорошо продаются. Чем больше трупов, тем для них лучше.

Слова Тошана были проникнуты горечью, причины которой были Эрмин непонятны. Она прижалась к нему и обняла еще сильнее.

– Значит, тебе ничего не мешало прийти на свидание? – осмелилась она спросить. – К июлю ты уже поправился…

– Раны на теле зарубцовываются куда быстрее, чем раны душевные, – ответил Тошан. – Мать вылечила меня. Но дорога к ней была долгой. После пожара что-то в моей душе сломалось. У моих напарников были жены и дети…

– Я понимаю, – сказала она. – Но ведь ты мог мне написать, и тогда я бы не плакала днями и ночами.

– Зачем было писать, если я не был готов увидеться с тобой?

Они могли бы проговорить всю ночь. Эрмин посмотрела на наручные часы, которые ей подарила ко дню рождения Лора, и вздохнула. Пора было возвращаться в «Château Roberval», к матери, но ей абсолютно этого не хотелось.

– Мне пора. Сегодня вечером у нас, в Валь-Жальбере, накроют праздничный стол, и Маруа приглашены в гости. Если я не вернусь в отель, они будут волноваться. Ты все поймешь, когда я расскажу тебе, сколько всего случилось за эти полтора года.

Тошан кивнул, но вид у него был недовольный.

– Вечером я проезжал через Валь-Жальбер, – сказал он. – Искал тебя. Поселок показался мне мертвым, нигде ни огонька. Лапуанты, которые живут возле дороги на Шамбор, помогли мне советом. Это от них я узнал, что ты будешь петь в церкви в Робервале. Я спрятал свои сани за складом, на вокзале, и там же привязал собак. Я могу переночевать с ними, но думаю, что лучше уехать прямо сейчас. Уехать с тобой, потому что ты все еще меня любишь.

Эрмин пребывала в растерянности. Это правда, при встрече с Тошаном она испытала ни с чем не сравнимое счастье, но оставить мать и уехать из дома в Сочельник, когда морозы крепчают с каждым днем, казалось ей неразумным.

– Тошан, думаю, нужно сделать все как положено. Я познакомлю тебя с мамой, и мы поженимся. Не могу же я уехать, как есть, в вечернем платье, без сменных вещей…

Взгляд его снова стал презрительным и высокомерным.

– У тебя есть все, что нужно. Меховая шуба, ботинки. В санях ты не замерзнешь. Я укрою тебя одеялами и мехами. Не стоит даже пытаться вести меня к себе домой. Никто из твоих меня не примет.

Словно в подтверждение его слов издалека донесся чей-то крик. На улице кроме них никого не было. Но вот Эрмин увидела Жозефа, который бежал к ним.

– Хватит! – закричал он. – Мимин, быстро в отель! Я все еще твой опекун, а ты несовершеннолетняя. А тебе, индеец, советую держаться от нее подальше. Белые женщины не для таких бродяг, как ты. Убирайся, и поскорее, а не то…

– Жозеф, замолчите! – возмущенно воскликнула Эрмин. – Как вы можете? Я люблю Тошана.

За Жозефом по пятам следовал Селестен с железным ломиком в руках. Как и Жозефу Маруа, ему не пришелся по нраву цвет кожи молодого человека. Эрмин испугалась. Это было похоже на оживший кошмарный сон. Она попыталась защитить Тошана, загородив его от взбешенных мужчин, но тот ее оттолкнул. К счастью, вслед за Жозефом и Селестеном прибежали Лора с Элизабет. Мирей, не такая проворная, догоняла их вместе с детьми. Арман подбежал к отцу и схватил его за руку.