Текст книги "Сиротка. Книга 2"

Сердце Эрмин билось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Во рту пересохло. Она с недоверием смотрела на мать.

– Неужели это правда? Он убил его? – едва слышно спросила она.

– Да, но позже он объяснил, что это был несчастный случай. Они подрались, и этот человек упал на спину и ударился головой о камни мостовой. Напрасно Жослин пытался привести его в чувство. Он был мертв, а я лежала в нескольких шагах без сознания. Знала бы ты, какая нас охватила паника! Мы быстро запрягли собак, стараясь как можно меньше шуметь. Ты спала среди подушек в плетеной корзинке. Я успела переодеть тебя и тихонько поблагодарила хозяйку за ее доброту. Мы уехали до наступления полуночи, сходя с ума от страха. На Жослине лица не было, он вел себя как сумасшедший. Мне даже казалось временами, что рядом со мной незнакомец. Когда мы останавливались вечером, он отказывался разжигать огонь и все время был начеку, ни на секунду не выпускал из рук ружья. Я умоляла его сдаться полиции, объяснить, что произошло, но он отказывался.

Лора замолчала. Она плакала. Растроганная Эрмин погладила ее по руке.

– Выпей немного вина, – предложила она. – Я понимаю, тебе тяжело рассказывать мне об этом.

«Тяжело врать тебе, моя дорогая, – думала женщина. – Я-то прекрасно знаю, почему Жослин отказывался. Он хотел уберечь меня от бесчестия, от людского осуждения…»

Лора заговорила снова:

– Твой отец боялся тюрьмы. Ему была невыносима мысль, что мы с тобой останемся одни в целом мире. К сожалению, он не успел ни забрать деньги из банка, ни продать шкурки.

Эрмин кивнула. В ее голове кусочек за кусочком складывался пазл[2]2
  Эту игру изобрел англичанин Джон Спилсбери (ок. 1760 г.); изначально она была обучающей.


[Закрыть], а она очень любила эту игру. Она понимала, что, когда все фрагменты займут свое место, перед ней появится картинка ее собственной истории.

– Одна из монахинь, сестра-хозяйка, говорила, что меня нашли завернутой в меха на пороге монастырской школы, – сказала девушка.

Лора сжала ладони и тихонько раскачивалась из стороны в сторону.

– Это я посоветовала сделать так, дорогая, – сказала она. – Но мы пока еще до этого не дошли. Знай, что, когда мы убегали, я не понимала, каким опасностям тебя подвергаю. В конце октября начались снегопады. В ноябре день ото дня становилось все холоднее. Я кормила тебя, как могла, но ты все равно худела. Я носила тебя за пазухой, чтобы тебе было теплее. Я представить не могла, как мы переживем длинную канадскую зиму в лесу, без настоящей крыши над головой. Если Жослину удавалось по пути найти заброшенную хижину лесорубов, мне казалось, что я остановилась в настоящем дворце. В хижинах мы могли наконец развести огонь. И тогда я поила тебя разведенным в теплой воде сухим молоком. Я никогда и никому не рассказывала об этих страшных месяцах, мне больно вспоминать об этом. Твой отец сильно изменился. Перестал за собой следить, стал суровым и замкнутым. Ночью часто просыпался с криком: «Я убил его!» Я теряла последние силы. Однажды мне удалось уговорить Жослина заехать в небольшой поселок. Он продал несколько шкурок, и мы смогли нормально поесть. Но через несколько дней я заболела. Меня сжигал страшный жар, ужасно болела голова. У меня не было сил ухаживать за тобой. Твой отец делал это вместо меня с неловкостью, которая меня умиляла. Но скоро ты тоже заболела, и я чуть не сошла с ума от горя. Жослин был уверен, что мы заразились оспой, а это ужасная болезнь. У меня по всему телу пошли красные пятна, и я очень ослабела, даже не могла подняться на ноги. Мне казалось, что жар у тебя не спадает. Я была уверена, что скоро тебя потеряю. Ты не улыбалась, а все время спала и стонала во сне. К счастью, на нашем пути попалась хижина. Ночью я услышала звон колоколов. Значит, где-то поблизости была церковь. Я снова стала умолять отца пойти попросить о помощи и сдаться властям. Я мечтала о том, чтобы мы с тобой оказались в тепле, в хорошей постели…

– Это была церковь Валь-Жальбера? – спросила Эрмин, хотя заранее знала ответ.

– Да. На следующее утро Жослин ушел и, когда вернулся, рассказал, что видел поселок возле большого водопада. Он выглядел более жизнерадостным. Я смутно помню его рассказ. Еще в свою бытность бухгалтером он читал в газете, как строился этот поселок, что в нем есть целлюлозная фабрика, рабочие получают хорошую зарплату и живут в самых современных домах. Несмотря на мое тяжелое состояние – а я была в полубреду от жара, – я стала просить его устроиться здесь на работу под вымышленным именем. Он отказался под предлогом, что он вне закона, он – пария. Мне неприятно говорить об этом, но в тот момент я его ненавидела, потому что он не думал о том, какой опасности нас подвергает. И тогда случилось самое страшное. Твой отец завел долгий разговор. С его слов выходило, что мы можем спасти тебе жизнь, только оставив тебя на попечение монахинь в Валь-Жальбере. Он поклялся, что видел в поселке монастырь и сестер в черных одеждах и белых платках. Я не соглашалась. Но я чувствовала, что умираю. Приступы кашля разрывали мне грудь. Глядя на тебя, тоже можно было подумать, что ты при смерти.

Лора налила себе стакан портвейна и выпила его залпом. Ее красивое лицо было белым как полотно. Глаза наполнились слезами, и она даже не смотрела на дочь.

– Мне не следовало соглашаться, – проговорила она едва слышно. – Или нужно было потребовать, чтобы он оставил на монастырском крыльце нас обеих. Господи! Как я горько пожалела о своем решении, пожалела в тот же вечер, когда он вернулся без тебя! Я без конца рыдала, и мне так хотелось оказаться под крышей монастыря, рядом с тобой!

– Мама, успокойся! – воскликнула девушка.

– Дорогая, я должна была остаться с тобой, никогда тебя не оставлять… Склоняясь над колыбелью, я мечтала о твоей счастливой судьбе… Боль расставания оказалась слишком сильной: мой разум не перенес удара. Очень скоро я потеряла память. Я упрекаю себя, упрекаю твоего отца. Даже сегодня…

С этими словами Лора снова встала и стала мерить шагами комнату. Эрмин не смела пошевелиться и только следила глазами за измученной угрызениями совести женщиной. Внезапно она вскочила со стула и подбежала к матери.

– Ты нашла меня, мама! Не грусти! Я вас прощаю, тебя и моего отца. Слышишь, я вас прощаю! Вы были так несчастны!

Лора обняла ее. Прижимать дочь к себе, вдыхать аромат ее молодого здорового тела было для нее величайшей радостью. Она поцеловала девушку в щеку, потом в лоб.

– Я хочу, чтобы ты знала: я любила тебя больше всего на свете. Мне всегда хотелось иметь детей, потому что я вместе с родителями похоронила двух своих маленьких братьев и трех сестричек. Как только я смогла прижать тебя к груди, такую красивую и совершенную, я полюбила тебя больше, чем себя самое, хотя ничем не заслужила такого счастья. Сама я достойна только презрения…

Последние слова матери озадачили Эрмин. Она погладила ее по плечу и сказала мягко:

– Я не могу понять одного… Это касается моего отца. Пускай он убил того человека, но кто знал об этом? Кто видел, как они дрались? Откуда он мог знать, что его ищет полиция?

– В этих краях от людей ничего не скроешь. Тем более что в Труа-Ривьер Жослина хорошо знали. И того, другого, тоже. Все знали, в чем причина их вражды. Я не хочу об этом говорить.

Мать и дочь вернулись за стол. Лора посмотрела на бронзовые часы, украшавшие каминную полку.

– Скоро полночь! Но мне совсем не хочется спать. А тебе?

– Мне тоже не хочется, – заверила мать Эрмин. – Я хочу знать, что было дальше. Ты потеряла память! Когда? Почему?

– Об этом в двух словах не расскажешь, – со вздохом сказала молодая женщина. – Недавно один доктор сказал мне, что глубокое горе или другое сильное эмоциональное переживание могут спровоцировать амнезию. Это медицинское название потери памяти. Поправившись, я смогла привести в порядок некоторые свои воспоминания: я помнила свою жизнь до расставания с тобой, эпизодами – после, но некоторые периоды оставались неясными. Например, я не помнила дни, которые последовали за тем вечером, когда твой отец завернул тебя в меха, чтобы ты не замерзла, и оставил на пороге монастыря. Он заметил, что одна из сестер вышла по делам, и дожидался ее возвращения. Та самая, что нашла тебя.

– Ее звали сестра Мария Магдалина, – уточнила Эрмин. Голос ее дрожал от волнения. – Это был ангел, сошедший с небес на землю. Она умерла в эпидемию испанского гриппа. Она хотела вернуться к мирской жизни и удочерить меня.

– Я знаю, – едва слышно отозвалась Лора. – Не думай, что случайность привела меня к Маруа в начале лета. Я часто вспоминала Валь-Жальбер, поэтому решила разузнать о поселке побольше. Мои поиски привели меня в Шикутими, к сестрам Нотр-Дам-дю-Бон-Консей. Там я познакомилась с очень пожилой монахиней, сестрой Аполлонией. Она была первой настоятельницей монастыря.

– Это была монастырская школа, – поправила ее девушка.

– Да, но твой отец этого не знал.

– Значит, ты говорила с сестрой Аполлонией? – нетерпеливо спросила Эрмин. – Я прекрасно ее помню. Она была доброй. Строгой, но доброй.

– Я многое узнала благодаря этой святой женщине, – согласно закивала Лора. – Она отнеслась ко мне тепло и с пониманием, и это от нее я узнала, что ты жива, прилежно училась в школе и что Господь наградил тебя прекрасным голосом. Еще я узнала, что некий господин Жозеф Маруа стал твоим официальным опекуном, когда сестры насовсем уехали из Валь-Жальбера. Мне не терпелось повидаться с тобой, но я не знала, как ты меня встретишь. Сестра Аполлония все повторяла, как ты ждала возвращения своих родителей, и я подумала, что ты на меня сердишься и не захочешь видеть.

– Но что стало с моим отцом? Где он? Из разговоров я поняла, что ты была замужем второй раз. Он умер? Жослин умер?

– Об этом мне ничего не известно, дорогая, – ответила молодая женщина. – Это трагедия моей новой жизни, ибо я считаю, что начала жить заново, когда вновь обрела память. Я Лора Шарден, которая, будучи восемнадцати лет от роду, уехала из Бельгии в Канаду и там вышла замуж за Жослина, своего возлюбленного. Та Лора, которая родила маленькую девочку – тебя…

Эрмин посмотрела в окно. Сквозь натянутую в проеме белую сетку в комнату не проникали комары и другие насекомые, но ей удалось разглядеть спокойную поверхность озера Сен-Жан и мириады звезд на темно-синем небе.

– Но что произошло? Мама, почему ты потеряла память?

– Это случилось не сразу. Мы оставили тебя в Валь-Жальбере, и я все время плакала. Твоему отцу это решение тоже далось очень тяжело. Я помню метель, помню хижину, в которой жила супружеская пара. Они приютили нас, но надолго ли – не помню. Я все время спала и видела тебя во сне. Какая-то женщина давала мне пить. Потом, похоже, мы поехали дальше, и мне было очень холодно, я хотела есть… Единственное, что я помню из этих дней, – это ощущение ужаса. Потом я вижу себя идущей рядом с мужчиной, высоким и крепким, но это не твой отец. Я помню до мелочей свою жизнь в Бельгии, свою встречу с твоим отцом Жослином, нашу любовь, твое рождение, но о том времени – ничего. Это можно сравнить с попыткой проникнуть сквозь запертую дверь.

– А когда ты шла с тем мужчиной, ты уже потеряла память? – спросила Эрмин.

– Да! Воспоминания о тебе стерлись из моего разума, моего сердца. Я не помнила ни тебя, ни Жослина. Я оказалась в больнице. Медсестры делали мне уколы, наверное, я была беспокойной. Меня лечили, как лечат сумасшедших, невменяемых. Мне прописали сильнодействующие успокоительные препараты и заперли в палате. Один молодой доктор заинтересовался моим случаем. Каждое утро он задавал мне вопросы. Позже он показал мне отчеты, в которых описывал процесс лечения. Приехав в Монреаль (больница, в которую я попала, была в Монреале), я говорила доктору о своем брате Реми так, словно он все еще был жив. Мы провели ночь без сна, и я начала понемногу вспоминать детали. Этому доктору по имени Овид Шарлебуа стало жаль меня. Он решил по воскресеньям забирать меня из больницы. Я обедала с ним и его супругой, очаровательной молодой женщиной. Они оба умерли в эпидемию испанского гриппа, когда жена доктора Шарлебуа ждала малыша…

К тому времени я познакомилась с отцом Овида, Фрэнком Шарлебуа, богатым промышленником. Он год носил траур по своему сыну и невестке, а потом взял меня в жены. Фрэнк был на тридцать пять лет старше меня. С ним я чувствовала себя защищенной, у меня появились роскошный дом и прислуга. Благодаря ему я смогла улучшить свое образование, научилась вести себя как леди из высшего общества и говорить, как они. У нас родился сын, Жорж, но ему не суждена была долгая жизнь. Перед родами меня осмотрела акушерка. Я слышала, как она пробормотала под нос, что это не первый мой ребенок. Я возразила, и она не стала настаивать.

Лора выпила воды. Эрмин заметила на ее красивом лбу крохотные жемчужинки пота.

– Мама, ты не обязана рассказывать мне все это. Если подумать, меня это не касается. Но что же стало с моим отцом?

– Подожди, дай мне закончить, – взмолилась Лора. – Я понимаю: то, что я говорю, не предназначено для ушей невинной девушки, но акушерки в таких вещах не ошибаются. Я была поражена и взволнована этим открытием. Роды прошли плохо. Пуповина обвилась вокруг горла малыша, и он задохнулся. Доктор попытался его реанимировать, но на следующий день Фрэнк похоронил своего новорожденного сына.

– Как давно это случилось? – взволнованно спросила Эрмин.

– В двадцать седьмом году… Мне было так плохо, что я больше не хотела детей. Что до моего бедного супруга, то он стал угасать на глазах. Смерть маленького Жоржа стала для него сильным ударом. Я же думала только о том, что сказала акушерка. Я знала, что не помню многого из своей прежней жизни, и не могла найти покоя, терзаясь мыслью о том, что где-то растет мой ребенок, рожденный от мужчины, которого я, без сомнения, любила. Но память оставалась закрытой.

И вот в прошлом году на Рождество случилось то, чего никто не ожидал. Муж преподнес мне, среди прочих подарков, чудесную муфту из горностаевого меха. Фрэнк обожал меня. Заказывал мне платья в Париже, дарил драгоценности. Только Господу известно, почему ему пришло в голову подарить мне эту горностаевую муфту. Я сидела возле елки в большой гостиной и перебирала подарки, как вдруг мои пальцы коснулись чего-то мягкого и шелковистого. Я долго рассматривала муфту, потом сунула в нее руки. Мне она очень понравилась. «Мех горностая! – сказал Фрэнк. – Этот зверек все реже встречается в наших лесах». Я гладила мех, прижимала его к лицу, повторяя про себя это слово – «горностай». Потом я вдруг заплакала, тело мое сотрясала дрожь. Мне показалось, что еще мгновение – и я умру на месте. Едва слышно я повторяла: «Белый горностай, белый горностай…» И вдруг, как во сне, я увидела лицо мужчины. Он смеялся и прижимал к груди ребенка. В сознании всплыло имя – Мари-Эрмин… Знала бы ты, моя дорогая, как странно это было… Я попыталась описать свое состояние Фрэнку. Словно передо мной была картина в рамке с матовым или запотевшим стеклом, и я пыталась очистить его, чтобы увидеть хотя бы фрагмент картины. Это мне удалось. Если так можно выразиться, я постепенно очищала это стекло, и другие фрагменты полотна появлялись один за другим. Фрэнк пристально наблюдал за мной. Спрашивал, что со мной происходит. И я ответила ему: «Я вспомнила! Я уже была замужем. И у меня была дочка по имени Мари-Эрмин».

Девушка внимательно слушала. Рассказ матери она находила одновременно увлекательным и грустным.

– Фрэнк очень рассердился, я никогда не видела его в таком состоянии. Он вырвал муфту у меня из рук и бросил ее в камин. Я не находила смысла в этом поступке. Мне показалось, что он хотел сжечь мое прошлое – то прошлое, которое занимало все больше места в моих мыслях. Он допрашивал меня с таким пристрастием, словно я была преступницей. Хотел знать, где мой первый муж, но я не могла ему ответить. Мы сильно поссорились. В свою защиту скажу, что, беря меня в жены, он знал, что я потеряла память.

На следующий день он успокоился. Пришел наш семейный доктор, и я говорила с ним более двух часов. За ночь ко мне вернулось многое из того, что я забыла. Это были мучительные часы. Без труда я подсчитала, что тебе, моей дочке, уже пятнадцать. И я, твоя мать, прожила в разлуке с тобой четырнадцать лет. Я предложила Фрэнку развестись. Я полагала, что это будет достойное решение в такой сложной ситуации. К тому же я хотела снова стать свободной, хотела найти вас, Жослина и тебя, но особенно тебя. Фрэнк согласился, но неделю спустя умер у меня на руках. Его сердце не выдержало всех этих волнений. Какая ирония судьбы! Я осталась вдовой с солидным состоянием. Об остальном ты догадываешься. Я нашла тебя и решила остановиться на лето в этом отеле. Дорогая, я очень устала. Давай ляжем на кровать.

Лора встала, хрупкая, но сильная. Не дожидаясь ответа дочери, она легла на кровать и положила голову на подушку. Потом грациозным движением сбросила свои атласные туфельки. Эрмин тоже чувствовала себя усталой. Долгая исповедь матери вызвала в ее душе массу противоречивых эмоций.

С робкой улыбкой она прилегла рядом с матерью, и та сразу же притянула ее к себе.

– Теперь мы можем говорить сколько угодно долго, я и ты. Время у нас есть. Я намеренно не стала вдаваться в подробности. А ты, мое дорогое дитя, еще ничего не успела рассказать мне о своем детстве под строгим надзором монахинь, о своей жизни у Маруа…

– А мой отец? – грустно спросила Эрмин. – Ты правда не знаешь, что с ним случилось?

– Нет! Может, он все еще прячется на севере страны, в лесах. А может, он умер. Я все же думаю, что его нет на свете. Иначе как он мог меня оставить? Но он оставил. Когда и где? Я не могу вспомнить. А ведь он так меня любил! Что-то с ним случилось, скорее всего, несчастный случай.

На Эрмин снизошло внезапное озарение. Приподнявшись на локте, она заглянула в лицо Лоре.

– Мама, ведь его могла задержать полиция! Ты везде искала?

– У меня достаточно денег для таких поисков. Я звонила во все мэрии крупных городов, в больницы, в полицейские участки, в тюрьмы. Но никто не мог мне сказать, что случилось с высоким черноволосым Жослином Шарденом. Я сама съездила в Труа-Ривьер. Представь себе, деньги Жослина до сих пор лежат в банке. Там же хранилось и наше свидетельство о браке.

Лора коснулась губами лба дочери, погладила ее по волосам.

– Ты здесь, со мной, и это самое главное, моя маленькая Эрмин!

Девушка вздохнула. Она посмотрела в глаза своей матери, которые были так близко, и сказала:

– Мама, я думаю, что отец исчез, когда ты потеряла память, когда тебе было холодно и голодно. Сделай усилие! Люди, которые вас приютили, кто они? И кто был тот мужчина, который отвез тебя в Монреаль? Ты должна вспомнить его имя, имя его жены… Были ли у них собаки, дети? И в какой местности это случилось?

Молодая женщина смежила веки, словно прячась от пронизывающего взгляда девушки.

– Я пыталась десятки раз, дорогая. Но ничего не выходит. Хотя нет, я помню, что Жослин говорил о Перибонке. Однажды я это вспомнила. А теперь я очень устала.

– Перибонка! – повторила Эрмин. – Ты говоришь о реке Перибонке? Но она очень длинная!

– Я это знаю. Отец хотел подняться вверх по течению и поселиться в отрогах гор Отиш. В середине зимы! Это было все равно что перейти через белую пустыню! – вспомнила Лора.

– Сестра Викторианна, хозяйка, любила поговорить, – начала Эрмин. Ей было приятно, что можно рассказать матери что-то о своем детстве. – Она часто заставляла меня повторять то, что я выучила по географии. Поэтому я знаю, что на берегах Перибонки, в песках, нашли золотоносные жилы.

На этот раз пришел черед Лоры: молодая женщина села на постели и прислонилась к спинке кровати. Красивое лицо озарилось радостью.

– Дорогая, ты сказала «золотоносные жилы»? Да, теперь я вспоминаю, что мужчина, который отвез меня в больницу, был золотоискатель! Если бы только вспомнить его имя! Он-то точно знал, что случилось с твоим отцом. Я так хочу найти Жослина! Пойми, то, что я потеряла память, все еще довлеет над моей жизнью. Это, если верить врачам, случается с людьми нечасто. Иногда мне кажется, что я только вчера рассталась с твоим отцом. Я любила его всем сердцем и до сих пор тоскую о нем. Увы! Если бы он все еще был жив, кто-нибудь знал бы, где он и что с ним. Особенно служащие банка, в котором хранятся его сбережения, мне так кажется.

Эрмин взяла руки матери и сжала их в своих ладонях. Ей в голову пришла поразительная идея, но это просто не могло быть правдой…

– Мама, у этого золотоискателя была жена, она давала тебе пить. Можешь ее описать?

– Нет, я не помню, – сокрушенно ответила Лора.

Между тем Эрмин думала о Тошане Дельбо, своем возлюбленном, своем будущем супруге. Он намеревался сесть на корабль и поплыть вверх по Перибонке, к матери-индианке, которая жила одна в хижине. Эрмин также не забыла, что его отец, золотоискатель, погиб прошлой зимой. Совпадение казалось невероятным, но ведь говорил же Тошан о невидимых дорогах, которые приводят друг к другу тех, кому суждено встретиться…

– Будет лучше, если мы поспим немного, дорогая, – сказала Лора. – Завтра нам предстоит трудный разговор с твоим опекуном. Нам нужно хорошо подготовиться.

Эрмин никак не могла решиться. Она задумчиво кивнула, соглашаясь. Она не осмеливалась произнести фамилию Дельбо. Если мать ее не вспомнит, теория о невидимых путях разлетится вдребезги.

– Мама, послушай! Я слышала об одном золотоискателе, который жил на берегу Перибонки. Его звали Дельбо. В Валь-Жальбере я познакомилась с его сыном, Тошаном. Его мать – индианка.

Голос девушки дрогнул от удовольствия, когда она произносила имя «Тошан». Лора это заметила.

– Дельбо… Дельбо… – повторяла молодая женщина. И вдруг добавила: – Анри Дельбо! Ну конечно, именно так – Анри Дельбо! Дорогая, благодаря тебе у меня появился шанс найти Жослина, твоего отца. Ты права, у них был сын, черноволосый и смуглый мальчик, который меня сторонился.

Девушка прижалась к матери. Ей было жаль ее огорчать.

– Нужно будет расспросить жену Анри Дельбо, потому что сам он утонул в реке. Мне очень жаль.

Лора еще нежнее обняла девушку и осыпала ее лоб благоговейными поцелуями.

– Конечно, мы поедем к ней, если найдется кто-нибудь, кто сможет указать нам дорогу, например этот Тошан, с которым вы познакомились. А теперь тебе нужно поспать, уже очень поздно. Это первая ночь, когда мы вместе после пятнадцатилетней разлуки. Ты уже не ребенок, но я люблю тебя так же сильно, как и раньше. Я могла бы целовать тебя до рассвета. Я так счастлива здесь с тобой, бесконечно счастлива…

– Я тоже счастлива, мамочка! – прошептала Эрмин, пряча лицо на плече у молодой женщины.

Эта правда, она уже не ребенок, но, окутанная теплотой материнского тела, убаюканная его запахом, она погрузилась в блаженство, чудесным образом похожее на ощущение абсолютного счастья, которое она испытывала в своих снах.

– Мама, мамочка, – пробормотала она. – Наконец-то ты вернулась! Ты ведь не оставишь меня, скажи?

– Не думай об этом, моя дорогая девочка, – ласково сказала Лора. – Я не оставлю тебя, если жизнь нам это позволит.

Сон смежил веки девушки, и последних слов матери она уже не слышала…