Текст книги "Сиротка. Книга 2"

– Тебе не следовало вставать, Бетти! Ты еще очень слаба. Скажи, ты не расстроишься, если я пообедаю у мамы?

– Нет, конечно. Тем более ты разогрела нашу еду перед уходом. Я поем и снова лягу.

Они обменялись нежными понимающими взглядами, которые разбудили в Лоре ревность. «Но что я могу с этим поделать? Эта женщина и моя дочь столько пережили вместе! Они так близки, понимают и любят друг друга… Я же оставила ее годовалой крошкой и только теперь обрела вновь. Мы еще чужие друг другу».

Эта мысль приводила ее в отчаяние. Но Эрмин об этом не догадывалась. Она вернулась к Лоре и ласково ей улыбнулась.

– Я сильно проголодалась, мам. Наверное, всему виной сырость и холод. Погода скоро поменяется.

– Ты права, я тоже вся продрогла, – ответила молодая женщина. – Давай поскорее вернемся домой!

К обеду Мирей приготовила курицу в сливочном соусе, картофельное пюре и яблочный пирог. Экономка любила повторять, что готовит на французский манер. Эрмин не видела большой разницы между ее яствами и блюдами, которыми кормила свою семью Бетти, однако помалкивала.

Лора попросила накрыть к обеду круглый столик в гостиной. Серебряные приборы и хрусталь сияли. Накрахмаленные и безукоризненно чистые салфетки были подобраны в тон скатерти.

– Можно подумать, что мы в «Château Roberval»! – весело заметила Эрмин. – По крайней мере, мне кажется, что твоя гостиная так же красива, как номер в отеле.

Они сели друг напротив друга, под люстрой с подвесками. Из кухни доносился грохот кастрюль.

– Мама, почему Мирей и Селестен обедают отдельно, даже когда меня нет?

– Им было бы неудобно сидеть со мной за одним столом, дорогая.

– Это странно, – сказала Эрмин. – Мне не верится, что ты была такой, как мы, когда родила меня.

– Что ты хочешь сказать этим «такой, как мы»?

– Как Бетти, мадам Мелани, Мирей… Простым человеком, у которого нет больших денег. Мне кажется, ты всегда была богатой. У тебя изысканные манеры, правильная речь… Даже меховая шубка, в которой ты пришла на мессу, – я никогда не видела ничего красивее…

Уязвленная словами дочери, Лора нервно покусывала нижнюю губу.

– Эрмин, я прожила почти двенадцать лет в тени Фрэнка, который родился в очень состоятельной семье. Благодаря ему я многому научилась. Как тебе объяснить?.. Он показал мне другой мир, изменил меня. Я не смогу стать прежней Лорой. Хотя так ли велика разница между мною тогдашней и мною теперешней? В первый вечер, который мы провели вместе, я рассказывала тебе, что на родине, в Бельгии, я училась, да и твой отец получил хорошее образование. Я не могу говорить, как местные жители, потому что я иностранка. И не надо на меня за это сердиться, дорогая.

– Но я и не сержусь, мам, – поспешила заверить ее Эрмин, которую удивил сухой тон матери. – Бетти часто говорит, что сестры дали мне неплохое образование и привили хорошие манеры. Надеюсь, что тебе за меня не стыдно.

Мирей вошла в комнату, неся блестящую от жира курицу и блюдо с картофельным пюре. Она услышала последние слова девушки и не смогла удержаться от замечания:

– Ну как твоей матери может быть за тебя стыдно, Эрмин? Как только тебе такое в голову могло прийти? Ты состоишь из одних достоинств: милая, всегда готовая помочь, ласковая, скромная!

Лоре вмешательство экономки пришлось не по вкусу, и она сделала ей знак выйти. Потом спросила тихо:

– С каких это пор Мирей говорит тебе «ты»?

– С тех самых, когда я ее об этом попросила, – отрезала Эрмин. – Еще я просила, чтобы она перестала величать меня «мадемуазель». Это слишком помпезно. И поскольку я не могу познакомиться со своими дедушкой и бабушкой со стороны отца, я представляю себе, что моя бабушка – Мирей.

– А Селестен – дедушка? – с улыбкой спросила Лора. – Моя дорогая девочка, прости меня. Я знаю, что настроение у меня иногда быстро меняется, и не могу это контролировать. Думаю, это последствие многих лет амнезии. Один доктор из Монреаля объяснил, что механизм работы памяти очень и очень сложен. Я помню свою жизнь до брака с Жослином, помню жизнь в браке с Фрэнком Шарлебуа. Но иногда мне кажется, что во мне живут две разные женщины. И, если бы я тебя не нашла, думаю, в конце концов я сошла бы с ума.

После этих слов пришла очередь девушки кусать губы. Она нашла не один повод упрекнуть себя.

«Бедная мамочка, наверняка все это ужасно! Она не хочет жаловаться, но, конечно же, страдает от одиночества и оттого, что не может узнать правду о моем отце!»

Когда Мирей внесла теплый яблочный пирог, щедро политый сливками, Лора посмотрела на часы.

– Я пригласила Ханса на десерт. Он опаздывает. Это один из его недостатков. Вернее, единственный его недостаток, других я не вижу.

– Мама, я бы предпочла провести это время с тобой наедине. Если Ханс приедет, вы станете просить меня спеть или повторить арию из «Богемы».

– Тебе нужно выучить другие оперные арии к следующему лету. Я твердо решила представить тебя директорам театров. Потом, получив признание на родине, ты сможешь рассчитывать на контракты в Европе. Я мечтаю посетить Италию со своей любимой дочерью. Ты будешь петь в «Ла Скала» в Милане, мы побываем в Венеции…. Быть может, возьмем Ханса с собой? Он будет аккомпанировать тебе на фортепиано. Вы уже привыкли работать вместе.

Эрмин вздохнула. Однако было видно, что слова матери не доставили ей удовольствия.

– Прошу тебя, дорогая, не хмурься! Я не хотела спешить с этим разговором, чтобы тебя не смущать, но это надо сделать. Я хочу поговорить с тобой о Хансе. Несколько дней назад я сказала тебе, что он в тебя влюблен. Это правда. Я задала ему прямой вопрос, и он ответил. Но он полагает, что ты к нему равнодушна, что он тебе не нравится. Он молча страдает, хотя я пообещала, что поговорю с тобой о нем.

– Ханс очень милый, мама. Но я считаю, что он слишком взрослый для меня. Он годится мне в отцы!

– Знаю. Он тоже говорил об этом. Это доказывает, насколько он деликатен. Он понимает, что ты еще очень молода. И он готов подождать год или два. Дорогая, хотя бы подумай об этом! Если ты все-таки выйдешь за него, то получишь самого нежного и уважительного супруга в мире! Признай, он очень элегантен, образован и просто само очарование!

– Ты целыми днями хвалишь его, мама, – возразила Эрмин, рассеянно глядя в окно. – Он нравится мне, но совсем не так, как мужчина должен нравиться женщине.

Ветер раскачивал кроны деревьев. Шел дождь. Эрмин уже мечтала о длинных снежных месяцах, которые не позволят Хансу выезжать из Роберваля, чтобы давать ей уроки вокала. В прошлый четверг робкий пианист расхваливал ее на все лады. Объясняя, как выполнять дыхательное упражнение, он коснулся рукой ее груди. Девушке запомнилось это неоднозначное прикосновение, поскольку она испытала одновременно смущение и отвращение.

– Мама, мне совсем не хочется выходить замуж за Ханса, – заявила она категоричным тоном. – Ни через год, ни через два. Никогда! И я не хочу путешествовать.

– В твоем возрасте это захватывающий опыт – открывать для себя мир. Многие молодые люди мечтают об этом. Ты ведь не можешь всю свою жизнь просидеть в Валь-Жальбере. Это просто смешно!

– А почему нет? Тем более теперь, когда ты купила такой чудесный дом! – возразила девушка. – Мне будет приятно жить здесь с тобой, в тишине и покое. Иногда ты ведешь себя, как Жозеф. Он хотел, чтобы я пела во всех роскошных отелях на берегу озера Сен-Жан, и даже в Ла Бэ и в Шикутими. Хотел, чтобы я записала диск. А у тебя другая навязчивая идея – представить меня директорам театров, увидеть на сцене исполняющей оперные арии. Ты никогда не думала, что нужно спросить у меня: а понравится ли мне это?

– Тише, дорогая, успокойся, – проговорила Лора смущенно. – Все, о чем я говорила, всего лишь планы – как предложение путешествовать, так и брак с Хансом. Нам некуда торопиться. Послушай, я хочу одного – чтобы ты была счастлива. Я никогда не стану тебя принуждать. Даже если ты откажешься петь, я приму это и пойму. Но ведь у тебя восхитительный голос! Это дар неба, дорогая.

Молодая женщина с трудом сдерживала слезы. Эрмин вдруг стало стыдно за то, что она дала волю чувствам и расстроила мать. Лора не могла понять ее решимости остаться в поселке, да это и неудивительно. Мать предлагала ей увлекательную и обеспеченную жизнь, но в этой жизни не будет места Тошану. А это было для нее невыносимо.

– Мне очень жаль, я не хотела тебя обидеть. Мама, мне тоже нужно кое-что тебе рассказать. Я скрыла от тебя нечто очень важное, – призналась девушка. – Я хочу остаться в Валь-Жальбере, потому что влюблена в юношу, который живет далеко отсюда. Мы пообещали принадлежать друг другу. Он вернется в июле. Я все время думаю о нем и считаю его своим женихом. Я очень сильно его люблю. Он пообещал, что не женится ни на ком, кроме меня, потому что ни одна другая девушка не смогла покорить его сердца.

– Кто он, этот юноша? – спросила ошеломленная Лора. – Тебе следовало сразу рассказать о нем. Сколько раз вы встречались?

Дрожащая, с порозовевшим от волнения лицом, Эрмин начала свой рассказ:

– Это сын того самого золотоискателя, который приютил вас с отцом. Его зовут Тошан Дельбо. Мы встречались четыре раза. Два первых раза – больше года назад, но в начале прошлого лета мы снова встретились в каньоне, где я гуляла с Шарлоттой. Он был очень внимателен к бедняжке, носил ее на плечах…

Девушка частично пересказала матери их разговор, не забыла упомянуть и то, что ей сказал Тошан. Ее глаза сияли. Но она сохранила в тайне прекрасный поцелуй, который соединил их лучше всех обещаний мира. Несмотря на постигшее ее разочарование, Лора решила, что не стоит недооценивать силу чувств своей дочери. В таком разговоре нужно взвешивать каждое слово, быть особенно осмотрительной. Эрмин только что доказала, что может взбунтоваться. Под обличьем ласковой и послушной девушки скрывалась страстная натура.

– Дорогая, супружество – исключительно важный шаг, – начала Лора. – Ты мало знаешь Тошана и еще очень молода. Вам нужно обручиться и какое-то время общаться, чтобы лучше узнать друг друга. Если я правильно помню, когда мы еще были в отеле, ты говорила, что этот юноша работает на лесоразработках, он лесоруб. Это значит, каждую зиму он будет уходить и оставлять тебя одну. Ты быстро родишь ребенка, потом еще одного. В этих краях достопочтенные жены каждый год рожают по ребенку. И у них одна роль – выращивать свое потомство, стирать белье и пеленки, готовить, убирать в доме и шить. И все это – на протяжении многих лет!

Эрмин смотрела на мать так, словно не верила своим ушам. Лора говорила раздраженным, язвительным тоном.

– Но мама, это то, о чем я мечтаю больше всего на свете! – возразила она. – Создать семью, большую и счастливую семью. Когда я была совсем маленькой, я утешала себя тем, что придет день – и у меня будет свой дом, муж и дети. В монастырской школе сестры хорошо ко мне относились, но каждый вечер я смотрела, как другие ученики спешат по домам. Знала бы ты, как я им завидовала! Мои подружки рассказывали, что происходит у них дома: мама вышивает воротничок для летнего платья, отец чинит мебель… По вечерам, лежа в кровати, я представляла себе сцены домашнего уюта и плакала от отчаяния. В моих мечтах у меня тоже был отец, который, вернувшись с фабрики, усаживался у печки и курил трубку. И мать, красивая ласковая мама, которая что-то шила или вязала шаль. Еще хуже мне было в те недели, когда я жила в доме Бетти. Она всегда была добра ко мне, она меня обнимала, причесывала, баловала, но я не могла называть ее «мама». Арман мог, и Симон тоже. Когда по воскресеньям мы ходили гулять, я везла коляску с Эдмоном и представляла, что я его мать. На улице Лабрек я выбирала дом и обещала себе, что через несколько лет буду жить в нем со своими собственными детьми.

Голос девушки сорвался. Она резко встала.

– До пятнадцати лет у меня не было семьи, не было родителей! Я не хочу становиться великой певицей, не хочу путешествовать, зарабатывать кучу денег! Я хочу выйти за Тошана и родить ему ребенка. И если каждую зиму он станет уходить, я буду его ждать. Я буду вязать для него, буду печь ему сдобные пироги. Ничего другого мне не надо, понимаешь? И если я буду бедной… Пусть так и будет!

Эрмин, сдерживая душившие ее слезы, вышла из гостиной. Лора сидела за столом. Она только что пережила шок.

«Я снова обидела ее, – сказала она себе. – Господи, до чего я бестактна!»

Она встала и пошла искать дочь. Эрмин стояла под навесом на крыльце, прижавшись лбом к деревянной опоре. Она смотрела, как обрушиваются на землю потоки воды. Порывы ветра трепали кроны деревьев, срывали красные и коричневые с позолотой листья, и те, кружась, падали на землю.

– Моя дорогая, здесь холодно. Иди в дом, – попросила Лора.

– Нет. На воздухе мне лучше.

– Эрмин, я только хотела предостеречь тебя, и ничего больше. Если ты любишь Тошана, ты за него выйдешь. Я испугалась, что потеряю тебя. Наше знакомство проходит не так гладко, как мне бы хотелось. Представив, что следующим летом ты выйдешь замуж, я испугалась. Я ведь так тебя люблю!

– Но ты не выглядела испуганной, когда только что подталкивала меня к браку с Хансом! – возразила девушка.

– Это совсем другое, – возразила Лора. – Я думала, что вы могли бы пожениться через год или два. Думала, что ты соединишь судьбу с человеком, который поможет тебе построить карьеру, человеком серьезным, который всегда будет с тобой рядом, куда бы ты ни отправилась. Ханс никогда бы не бросил тебя.

– А Тошан, значит, меня бросит? – возмутилась Эрмин. – Мама, повторяю тебе, я никогда не полюблю Ханса! Я люблю Тошана! Мне не нужно встречаться с ним каждый день в течение полугода, чтобы понять это. Я никогда раньше не испытывала подобного чувства! Хотя, пожалуй, я солгала. Всем сердцем я любила сестру Марию Магдалину, хотя это была совсем другая любовь. Мне было всего четыре, когда она умерла, но я помню, что любила ее безгранично. Несколько недель я называла ее «мама»… И продолжала называть много лет после ее смерти. Я разговаривала с ее портретом и до сих пор разговариваю…

Лора вздрогнула. Она взяла дочь за руку, чтобы увести ее в дом.

– Идем, лучше поговорим в тепле.

Эрмин все еще плакала. Она дрожала всем телом, веки ее распухли. Мирей, которая видела всю эту сцену из окна кухни, решила не торопиться подавать кофе.

– Не все идет гладко между мадам и крошкой Эрмин, – шепнула она Селестену.

– Не вмешивайся, – проворчал тот.

Экономка вздохнула, уперев руки в бока. Дождь стучал в оконное стекло.

– Когда начнутся снегопады, мы будем отрезаны от мира, – сказала она. – В одном я точно согласна с мадам: мадемуазель Эрмин нельзя тут оставаться на всю жизнь.

Садовник не ответил. Он был очень сдержанным человеком.

В гостиной Лора усадила дочь на удобный диван с атласными подушками.

– Прости меня, моя дорогая девочка, – умоляющим тоном попросила она. – Я не умею выбрать правильный тон в разговоре с девушкой твоего возраста. Я потеряла тебя младенцем, а нашла почти взрослую женщину, которая признается мне в том, что влюблена. Я совсем не была к этому готова.

– Бетти в моем возрасте уже вышла замуж за Жозефа, – всхлипывая, сказала Эрмин.

– Ты кстати об этом вспомнила! Она не выглядит счастливой. Дорогая, поселок почти пуст, и ты не встречалась с другими парнями, кроме Тошана Дельбо.

– Я могла бы влюбиться в Симона, и Пьер Тибо меня поцеловал, в тот день, когда они уезжали из Валь-Жальбера…

Пришлось объяснить матери, кто такой Пьер Тибо и что его мать, Селин, умерла во время эпидемии гриппа. Лора поцеловала руки дочери.

– Прошу тебя, не плачь. Я верю, что ты любишь Тошана всем сердцем. Но уверена ли ты, что он вернется? Он мог встретить другую девушку.

– Нет, он вернется, – воскликнула Эрмин. Она была взволнована до предела. – Он все время думал обо мне, он специально вернулся в Валь-Жальбер, чтобы меня увидеть. Когда он в первый раз мне улыбнулся, я поняла, что это он – мужчина, которого я буду любить всю свою жизнь. И он сказал, что ни на ком, кроме меня, не женится.

– Хорошо, пусть будет так, дорогая, – вздохнула Лора. – Успокойся, ты вольна поступать, как хочешь. Ты познакомишь меня с Тошаном. Может, я его узнаю, ведь я видела его мальчиком. Но пока не могу вспомнить. Случай играет с нами странные шутки. Ты любишь сына золотоискателя, который спас меня. А я могла бы догадаться и раньше: там, в отеле, когда ты о нем заговорила, твой голос выдал тебя, и от смущения ты покраснела.

– Знаю, но я подумала, что ты не заметила, – сказала девушка.

– Хотя… Похоже, это судьба. Мне нужно встретиться с Тошаном, только он один может нам сказать, что стало с моим любимым Жослином. Я очень хочу поскорее с ним познакомиться. Как жаль, что у тебя нет адреса, по которому можно было бы написать!

Лора обняла Эрмин и погладила ее по волосам. Успокоенная, девушка с благодарностью приняла материнскую ласку, в которой так нуждалась.

– А ты, мама, что ты почувствовала, когда познакомилась с отцом? Ты сразу поняла, что станешь его женой? – спросила она, прижимаясь к груди Лоры.

Она не видела, что на лице матери отразился испуг. Очень быстро Лора ответила:

– Мы встретились в Труа-Ривьер. По-моему, я тебе рассказывала.

– Нет, не рассказывала, – удивленно отозвалась Эрмин.

– Странно… Он приходил обедать в ресторан, в котором я работала официанткой… Там, в Труа-Ривьер. Однажды он заговорил со мной.

Лора взяла себя в руки. Мирей, дожидавшаяся благоприятного момента, решила внести поднос с кофейным сервизом.

– Мадам, думаю, нет смысла ждать месье Цале. Погода нарушила его планы. Селестен спрашивает, не растопить ли пожарче печь в подвале. Влажный холод намного неприятнее холода обычного.

– Пусть поступает по своему усмотрению, – сказала Лора.

Экономка украдкой посмотрела на хозяйку и на заплаканную девушку и поспешила выйти, боясь нарушить наметившееся перемирие.

– Но ты не ответила, мама, – сказала Эрмин. – В книгах пишут о любви с первого взгляда. У вас с папой тоже так было?

– Конечно. Но кроме этого он показался мне красивым и серьезным, – сказала Лора. – Он был очень милым и внимательным. Да, пожалуй, увидев его, я узнала, что такое настоящая любовь. Но теперь давай попробуем яблочный пирог, иначе Мирей обидится. У нас впереди целая зима, и мы проведем ее вместе. Не нужно ссориться. Мне очень жаль, что из-за меня ты расстроилась. Каждый раз, когда ты станешь приходить ко мне на обед или на ужин, мы будем говорить о прошлом и о будущем…

Вечер в тепле уютного дома прошел на удивление приятно. Лора слушала дочь, которая поверяла ей свои детские воспоминания, грустные и веселые. Часто в них звучало имя Симона.

– Он все время надо мной подтрунивал, – говорила Эрмин. – Временами я его просто ненавидела. Однажды Бетти заплела мне в косы красивые розовые ленточки. Симон тайком взял у матери ножницы для шитья и обрезал мои ленты. Как я расстроилась! Я думала, что меня за это накажут. И все-таки мы с ним всегда хорошо ладили. Нам было весело играть вместе. Больше всего мы любили пасти корову. Дети из других семей тоже выводили на луг своих коров, и тогда Симон организовывал конкурсы на лучший бидон для молока, на самые длинные рога, или еще что-нибудь в том же духе.

Звонким и звучным голосом девушка рассказывала матери о времени, проведенном под крышей монастырской школы и в доме семьи Маруа.

Открывала свои наивные детские секреты, например как Арман разбил фарфоровый кувшин и они вместе спрятали осколки за домом тележника, у которого куча мусора была больше, чем у любого другого жителя поселка.

– Но что мне нравилось больше всего, когда я была маленькой, так это первый снегопад. Все вокруг становилось белым и очень красивым. Вокруг водопада все до единой веточки, все травинки, до которых долетали капли, покрывались корочкой льда.

– Но вам наверняка запрещали ходить к водопаду, – предположила Лора.

– Вовсе нет! Бетти разрешала, но брала с нас слово, что мы будем очень осторожны. Мы надевали снегоступы. У меня тоже была пара – старенькие снегоступы, которые Жозеф взял у кого-то из соседей. Симон вез Армана на санках, которые мы сами смастерили из какого-то ящика. Домой мы должны были приходить вовремя, а если опаздывали, Жозеф наказывал мальчиков. Я никогда не могла думать об этом спокойно.

– Неужели он их бил?

– Он стегал их ремнем. Другие отцы тоже так поступали. Но мне казалось, что мне так же больно, как Симону и Арману. Да и Бетти каждый раз подолгу плакала.

«Какая все-таки скотина этот Жозеф», – подумала Лора.

– Зимой я каждую ночь ночевала в монастырской школе, – продолжала девушка свой рассказ. – Сестра Викторианна поправляла мое одеяло, и я повторяла молитвы. Как только я начала петь, сестра-настоятельница стала разучивать со мной религиозные гимны. Однажды на перемене две девочки постарше поставили меня на табурет и попросили спеть «У чистого ручья». Мальчики подошли и встали вокруг табурета. Мне тогда было семь лет. Сестра-хозяйка потом меня наказала. По ее мнению, песня была не очень пристойная, да и на сиденье ногами становиться нельзя…

Эрмин улыбалась. Лора гладила ее по волосам. Она была растрогана услышанным.

– Наверное, Господь решил тебя утешить, подарив такой чудесный голос, – мечтательно сказала она.

– Утешить? – повторила Эрмин вопросительно. – Несколько часов назад я рассердилась и рассказывала о грустном, чтобы сделать тебе больно…

– Но это все правда, – отозвалась ее мать. – Сестра Аполлония рассказала мне, как ты ждала нашего с Жослином возвращения. Ты простила меня, но в глубине души все еще на меня сердишься.

Девушка с нежностью посмотрела на Лору.

– Мама, давай больше не будем говорить об этом. Мне повезло, что меня взяли на воспитание монахини. Они были ласковы, заботились обо мне, Бетти меня баловала… Я не должна жаловаться. Теперь я вновь обрела любящую мать, у меня есть друзья и некое подобие семьи – я говорю о Маруа. И есть возлюбленный, самый красивый на земле.

«Метис! – подумала Лора. – Лесоруб, который всегда будет переходить с одной делянки на другую. Эрмин испортит себе жизнь, если выйдет за него замуж!»

Ответила же она успокаивающим голосом следующее:

– Дорогая, я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Об этом не беспокойся.

* * *

Валь-Жальбер, 24 декабря 1930 года

Поселок почти полностью засыпало снегом, который шел непрерывно целую неделю. Глубина белоснежного пушистого одеяла достигала трех футов. Прижавшись носом к стеклу, Эрмин любовалась преобразившейся улицей Сен-Жорж. На крышах соседних домов и на навесах громоздились снежные шапки. Огромные сугробы погребли под собой крылечки и деревянные настилы дорожек.

Элизабет готовила рождественский ужин, но вяло, без настроения. Жозеф зарубил петуха, и теперь он тушился в коричневом соусе.

– Странное дело, Бетти! Выпало столько снега, что не стало видно фундаментов домов. Кажется, что улицы исчезли!

– Некому их расчищать, – со вздохом отозвалась молодая женщина. – Раньше по улицам ездили машины, телеги, грузовики и прибивали снег. А теперь, даже если нас совсем занесет снегом, важные господа с фабрики не придут расчищать нам дорожки!

– Я спрашиваю себя, как живется в такое время в лесу бедным лесорубам, – сказала Эрмин. – Раньше эта мысль не приходила мне в голову. Они наверняка мерзнут, и кормят их плохо…

Она очень волновалась о Тошане. Жизнь на лесоповалах была опасной и полной трудностей.

– Они живут в хижинах, у них есть женщина, чтобы приготовить еду и просушить белье, – пробормотала Бетти неохотно. – Но многие из них пьют слишком много спиртного. В былые времена отец Бордеро навещал поселковых лесорубов, и часто они не были рады его видеть. Этим людям не хотелось слушать проповеди, а еще меньше – упреки!

После преждевременных родов молодая женщина сильно изменилась: перестала радоваться жизни и совсем не следила за собой. Волосы она теперь повязывала платком и носила старое серое платье. Такой наряд старил ее лет на десять, не меньше. Эрмин это очень расстраивало.

– Бетти, почему ты не поставила елку? – тихо спросила она. – Эдмон очень расстроился. У нас еще есть время. Я могу тебе помочь.

– Ну конечно! Ты пойдешь в лес, где снегу по пояс, и срубишь дерево? – иронично отозвалась хозяйка дома. – Жозефу нужно было позаботиться об этом и самому все сделать. – Я не пойду в церковь. Корова все время лежит. Думаю, вечером она отелится.

Эрмин ответила не сразу. Она как раз думала о том, что яркое радостное пламя, которое зажглось в ее душе с приездом матери, превратилось в кучку раскаленных красноватых углей.

«Хотя от них по-прежнему исходит тепло», – утешила себя девушка.

Элизабет словно прочла ее мысли.

– У Лоры все в порядке? – спросила она.

– Иногда – да, иногда – не очень, – ответила Эрмин. – Последняя метель напугала даже экономку, а ведь Мирей родилась в этих краях. Но мама не испугалась. Думаю, у нее очень сильный характер.

– Жаль только, что из-за снегопада почта опаздывает. Сегодня утром почтальон не приходил. Бедная моя Мимин, мне кажется, Шардены тебе не ответят.

– Я отправила письмо три недели назад. Может, они еще не успели его получить. Только бы оно дошло! У меня ведь не было точного адреса.

Это был их с Элизабет секрет. Только мадам Маруа знала, что девушка написала своим бабушке и дедушке, указав на конверте: «Семья Шарден, город Труа-Ривьер».

– Если повезет, местный почтальон поймет, о ком речь, – сказал им начальник почтового отделения.

Эрмин не послушалась предостережений матери, тем более что некоторые части ее рассказов казались девушке туманными. Эрмин догадалась о существовании какой-то недосказанности, какой-то тайны и, несмотря на нежелание расстраивать Лору, решила связаться с семьей отца.

– Не волнуйся, из домашних никто об этом не знает, – сказала ей Элизабет. – У Симона своих дел хватает. Знаешь ли ты, что весной он решил уехать? Я потеряла ребенка, поэтому у него нет причин оставаться в поселке. А у меня больше не будет детей, Мимин. Я уверена, что носила маленькую девочку. Я думаю только об этом и во всем виню Жо. Он больше не прикоснется ко мне, я поклялась в этом на своем крестильном крестике!

Молодая женщина, заговорив об этом, нарушила строжайшее правило, предписывавшее благочестивым и сдержанным супругам не посвящать в такие вещи детей. Эрмин невольно покраснела. «Он больше не прикоснется ко мне!» Эти простые слова приподняли покров таинственности над интимной жизнью супружеской четы, отчего акт сотворения ребенка вдруг стал шокирующе реальным.

– Бетти, скажи, ты жалеешь о том, что выбрала Жозефа в мужья? – спросила Эрмин. – Я вижу, что ты несчастлива. Может, с другим, более нежным и не таким властным мужчиной тебе жилось бы веселее?

Элизабет положила ложку, которой взбивала сливки. Теперь нужно было добавить в белую массу нарезанные орехи пекан и кленовый сироп.

– О таких вещах никто не может знать заранее, Мимин. В твоем возрасте я с ума сходила от любви к Жозефу. Когда мы только поженились, мне казалось, что передо мной открылись ворота рая на земле. Но годы проходят… Может, Жо прав, и было бы хорошо, если бы вы с Симоном поженились. Вы хорошо ладите и уважаете друг друга, этого довольно для создания крепкой семьи. Ты уже достаточно взрослая, чтобы выйти замуж.

У Эрмин появилось желание заткнуть уши. Вот и Бетти о том же… Однажды вечером, в четверг, когда Ханс Цале уехал, преподав девушке очередной урок, Лора заявила, что видит в нем идеального спутника жизни. «Музыкант, галантен, образован, прекрасные манеры, говорит по-английски! Он всюду следовал бы за тобой, куда бы ты ни поехала!» – говорила мать.

Эрмин принялась перетирать вымытую посуду. По лестнице спустился Эдмон. Мальчик простудился, и мать не разрешала ему вставать с постели. В пижаме, босоногий, он подбежал к Эрмин.

– Что случилось, Эд? Быстренько возвращайся в кровать!

– Нет, Мимин! Мне скучно в спальне. Скажи, мне можно побыть в твоей комнате?

– Идем, постреленок! Я принесу тебе лечебную настойку и поставлю диск с рождественскими песнями, – пообещала девушка.

– Мне больше нравится слушать, как ты поешь! – воскликнул Эдмон. – Тем более что сегодня вечером я не пойду в церковь и не смогу послушать твои песни.

Эрмин постаралась утешить мальчика, устроив ему настоящее гнездышко из одеял и подушек. Был канун Рождества, и ей хотелось быть веселой и беззаботной.

– Эд, дорогой, будь послушным мальчиком. А я схожу в хлев, дам сена Шинуку и посмотрю, как там наша корова. Твоя мама думает, что теленок родится сегодня.

– Но тебя ведь с нами не будет! – захныкал мальчик.

Из разговоров своих старших братьев он понял, что сегодня после мессы Эрмин уйдет к Лоре и останется там на ночь.

– Арман говорит, что твоя мама украсила большую елку и повесила на нее электрические гирлянды, которые светят ярко-преярко! Вчера, когда стемнело, он заглядывал в окно.

– Если ты постараешься выздороветь, я возьму тебя с собой к маме в гости и думаю, для каждого из вас под елкой найдется подарок. Но только никому не рассказывай. Это сюрприз!

Убедившись в том, что мальчик согласен лежать в кровати, девушка надела ботинки и толстую шерстяную куртку. Элизабет сидела в кухне и чистила картошку.

– Надень шапочку и шарф, Мимин. Снова начинается снегопад. Валь-Жальбер скоро совсем исчезнет под снегом, если так пойдет и дальше. Я живу здесь восемнадцать лет и ни разу не видела, чтобы столько снега выпало в декабре!

– А мне это даже нравится! – призналась девушка. – Но Симону и Жозефу приходится нелегко! Им ведь надо не только дойти до фабрики, но и вернуться обратно. А по такому снегу трудно идти даже в снегоступах! Местами я проваливаюсь по колено!

– На то они и мужчины. Скоро они соберутся за столом, голодные, с обсыпанными инеем усами и окоченевшими пальцами. И я должна их накормить, дать им чистое белье, – сквозь зубы пробормотала Элизабет.

Эрмин поспешила выйти из дома во двор. Холод взбодрил ее. Ветер во дворе совсем не ощущался. Девушка вошла в хлев. Шинук приветствовал ее ласковым, почти музыкальным ржанием. Корова, которую Жозеф назвал Эжени в честь нелюбимой тетушки, лежала на боку. Ее раздутый живот рывками опускался и поднимался. Увидев Эрмин, она испустила пронзительное мычание.

– Тебе больно, моя бедная Эжени! – пробормотала девушка, склоняясь над коровой. – Сейчас придет Бетти и позаботится о тебе.

Девушка погладила лошадь и дала ей несколько кусочков сахара. Потом почесала корову меж рогов.

– Когда у меня будет свой дом, я вас заберу к себе, – серьезно объявила она. – Шинука уж точно. А ты, Эжени, знай: если ты родишь девочку, Жо и Бетти оставят ее себе. Вокруг прекрасные луга, хватит для целого стада коров!