Текст книги "Сиротка. Книга 2"

Женщины поднялись по лестнице и пошли по коридору. Из комнаты справа вышла Эрмин.

– Мама, спасибо, что пришла так быстро! И вам, Мирей, тоже спасибо.

Экономка прямиком направилась к постели Элизабет. Лора глазами указала дочери на комнату напротив, в которой тускло светился ночник. Одетый в пижаму Эдмон лежал на полу лицом вниз и плакал. Девушка подбежала к нему и подняла малыша.

– Не бойся, Эдмон, дорогой, твоя мама поправится, – ласково сказала она. – А теперь нужно высморкаться и вытереть глазки. Я не могла прийти к тебе раньше. Я положу тебя спать в мою постель.

И добавила шепотом, обращаясь к Лоре:

– Я не осмеливалась оставить Бетти одну. Она так мучится!

– Арман побежал к мэру просить, чтобы позвонили доктору, – сказала ее мать.

Девушка отнесла Эдмона в свою комнату на первом этаже. Лора последовала за дочерью. Ей было неудобно ходить по дому вот так, без приглашения хозяев.

– Раньше это была гостиная, – дрожащим голосом пояснила Эрмин. Веки ее распухли от слез. – На прошлое Рождество Маруа устроили мне сюрприз – повесили новые шторы, перекрасили стены, купили электрофон. А в этом углу стояла наряженная елка.

Она заботливо уложила Эдмона на кровать и подоткнула одеяло.

– Засыпай скорее, дорогой. Завтра я испеку кексы и угощу тебя черничным вареньем.

Лора задумчиво смотрела на Эрмин. Под крышей этого дома ее дочь росла, играла, ухаживала за младшими детьми. Перед ней открылась еще одна грань жизни Эрмин.

«Да, она прекрасно поет, – думала Лора. – Но в придачу она умеет делать всю работу по дому, умеет готовить и заниматься с малышами. И она привязана к этому поселку, к этой семье. Я же ворвалась в ее жизнь внезапно. С чего бы ей любить меня?»

Эрмин пообещала Эдмону, что оставит дверь приоткрытой, чтобы ему было спокойнее.

– Мама, мне нужно вернуться к Бетти! Ты пойдешь со мной?

– Но она будет стесняться, – предположила Лора. – Я для нее чужая.

– Прошу тебя, идем со мной! Я так боюсь, что она умрет! Наверху не слышно криков, вообще ничего!

– Мирей спустилась бы сказать, если бы случилось несчастье. Дорогая, от преждевременных родов не умирают!

Лора прочла в голубых глазах дочери такую мольбу, что сразу сдалась.

Элизабет, казалось, дремала, сложив руки поверх простыни. Лицо ее было мертвенно-бледным. Сидя у изголовья кровати, Мирей читала молитвы, перебирая крупные бусины великолепных четок из слоновой кости.

– Она отдыхает, – сказала экономка. – Я поменяла все постельное белье. Грязные простыни спрятала в чулан. Милой даме я дала понюхать камфарного спирту, и это ее успокоило.

Эрмин потрогала лоб молодой женщины. К ее величайшему облегчению, кожа была влажной, но теплой.

– Она все еще теряет кровь? – спросила девушка у Мирей.

– Да, мадемуазель. Доктор объяснит лучше, если только приедет! Побудьте с ней, а я спущусь в кухню и приготовлю какое-нибудь теплое питье. Это придаст бедняжке сил.

– В синей кастрюле осталось немного куриного бульона, – тихо сказала девушка.

Лора чувствовала себя ненужной. Она отошла к окну, выходившему на улицу Сен-Жорж. Кое-где горели фонари, но в целом улица казалась темной.

Эрмин молчала, прислушиваясь к неровному дыханию Элизабет. Время от времени она поглаживала ее по руке или по волосам.

– Будет ужасно, если наша Бетти умрет, – наконец проговорила она. – Эдмон еще слишком маленький, чтобы остаться без мамы. Арман станет нехорошим. У него трудный характер.

– И для тебя это стало бы большим несчастьем, – сказала Лора. – Я приехала сюда счастливая как никогда, но, увидев тебя под этой крышей, стала во всем сомневаться. Наверное, в глубине души ты ненавидишь меня, Эрмин. Элизабет стала тебе матерью, это она баюкала тебя и заботилась о тебе. Я никогда не смогу искупить то горе, которое тебе причинила!

– Мама, не говори так! В моем сердце хватит места для вас двоих!

Элизабет застонала. Она открыла глаза и посмотрела на Лору.

– Мадам, я узнала вас по голосу. Эрмин никогда не испытывала к вам ненависти. Это добрая и милосердная девочка. Берегите ее, вверяю ее вам. Еще не поздно, у вас впереди много счастливых лет, чтобы любить ее и беречь!

– Бетти, не говори так! – взмолилась девушка. – Ты не можешь меня бросить! Держись!

Эрмин со страхом смотрела на ласковое лицо молодой женщины, окруженное потемневшими от пота золотистыми кудрями.

– Мы отпразднуем Рождество вместе! Слышишь, Бетти? Я буду петь в церкви, а потом мы все вместе поужинаем у мамы!

– Мне бы очень хотелось, чтобы все так было, Мимин, но я чувствую себя такой слабой!

Утирая слезы, Лора снова повернулась к окну. К дому подходили Жозеф и Симон.

– Эрмин, идет твой опекун, – прошептала она. – Господи, у меня совсем нет настроения с ним ссориться!

– Я потеряла ребенка по вине моего мужа, мадам, – сказала Элизабет. – Ничего не бойтесь.

В кухне Мирей встречала Жозефа и Симона Маруа. Рабочий успел протрезветь и теперь с удивлением смотрел на чужую женщину, полную и седовласую, которая суетилась у печки. Симон шепнул, что это, должно быть, экономка мадам Лоры.

– Что она делает на нашей кухне? – спросил Жозеф.

– Грею куриный бульон, который я сдобрила перцем, месье! – ответила экономка. – Мадемуазель Эрмин позвала нас, мадам и меня, потому что ваша супруга очень больна.

– Мама больна? – встревожился Симон.

– Хуже, мой милый юноша, – вздохнула Мирей. – Я отправила вашего брата туда, где есть телефон, чтобы быстрее вызвали доктора.

Жозеф потер подбородок. Гнев и необъяснимая злоба вдруг потеряли свой смысл. Судьба Бетти – вот единственное, что его сейчас волновало.

– Что с моей женой? – испуганно спросил он.

– Преждевременные роды, месье. Я говорю как есть, в этом нет ничего постыдного.

Симон вздохнул. Жозеф тяжело опустился на стул и стукнулся лбом о стол. Он чувствовал себя виноватым в этом несчастье.

– Вы можете подняться наверх и утешить супругу, месье. Это все же лучше, чем пытаться себя добить, – сказала Мирей. – Но предупреждаю: в ее комнате моя хозяйка и мадемуазель Эрмин. Я много чего знаю, и вот вам мое мнение: сейчас самое время заключить мировую. Ваша жена и так настрадалась, лишившись малыша.

Жозеф встал. Казалось, он постарел лет на десять. Симон нашел отца на заброшенном фабричном вокзале. Юноша говорил прямо и безжалостно:

– Я всё рассказал маме. Всё: и что ты хотел ударить Мимин, и что тряс ее… Если это повторится, я чувствую, что могу тебя убить, отец, хотя знаю, что за это меня посадят в тюрьму. Хотя я и так в тюрьме – в этом твоем поселке…

Мирей поставила на поднос дымящуюся чашку и с любопытством посмотрела сначала на хозяина дома, потом на Симона. Однако в этот момент послышался шум мотора. Доктор Демиль остановился у крыльца. Арман выскочил из машины и ворвался в дом.

– Мама жива? Скажи, пап, скажи, Симон?

– Жива, мой мальчик, – успокоила его экономка.

Врач сильно постарел. Он не бывал в Валь-Жальбере со времен ужасной эпидемии испанского гриппа 1918 года. Лысый и располневший, он теперь носил очки. Поприветствовав Жозефа, он провозгласил:

– Если кровотечение сильное, я не смогу ничем помочь вашей супруге, месье. Что за блажь остаться жить здесь, вдали от всех удобств, которые предоставляет нам современный мир!

Рабочий в замешательстве кивнул. Он впервые задумался, как будет жить без своей Бетти. Эта мысль была ему невыносима. На верхних ступенях лестницы появилась Лора. Враги смотрели друг на друга, в то время как доктор медленно поднимался.

– Спасибо, мадам, что поспешили прийти, – пробормотал Жозеф.

– Соседи должны помогать друг другу, – ответила Лора.

Похоже, примирение состоялось. Эрмин тоже спустилась на первый этаж. Она старалась не смотреть Жозефу в глаза, когда они столкнулись возле комнаты Бетти.

– Господи, сделай так, чтобы Бетти поправилась! – сказала она.

– Она поправится, мадемуазель. Я молилась за нее всей душой! – отозвалась Мирей.

Экономка оказалась права. Доктор тщательно осмотрел больную и вынес вердикт: молодая женщина вне опасности. Указав на клочке бумаги сумму своего гонорара, он уехал. Симон и Арман пошли спать.

Эрмин вышла проводить Лору и Мирей. Она одолжила им фонарик. Все трое так устали, что большую часть времени молчали, а если и разговаривали, то шепотом.

– Доброй ночи, мама! Доброй ночи, мадам Мирей! Мне намного спокойнее теперь. Спасибо еще раз, что пришли.

Лора порывисто поцеловала дочь.

– Все устроится, правда? – шепнула она на ухо девушке.

– Конечно, устроится, мама. До завтра!

Девушка повернулась и пошла к дому. Она решила не рассказывать матери о недостойном поведении своего опекуна. Бетти спасена, и это единственное, что было сейчас для нее по– настоящему важно.

Близилась осень. За ней следом явится и зима со своим кортежем холодов и метелей. Пройдут месяцы, и между Жозефом и Лорой воцарится мир, а может, и дружба. Эрмин очень хотелось в это верить. Ибо это была цена ее счастья.

Глава 13
Modus vivendi

Валь-Жальбер, 30 сентября 1930 года

Из окон гостиной открывался прекрасный вид на разливы пурпурной и золотой листвы. Дом Лоры со всех сторон окружали молодые еще деревья, создавая восхитительный пейзаж. Стоящее в зените солнце освещало даже мельчайшие листики, ласковый ветерок колыхал ветви.

Сидя за фортепиано, Эрмин без устали любовалась прекрасной картиной, которую являла собой природа в осеннем наряде.

– Modus vivendi[9]9
  Компромиссное решение; соглашение, выгодное обеим сторонам (лат.). (Прим. пер.)


[Закрыть]! Мама столько всего знает!

Прошлым вечером Лора зашла к Маруа. Она принесла для Элизабет, к которой медленно возвращались силы, хинную настойку – тонизирующий напиток с горьковатым вкусом. Жозеф был подчеркнуто любезен с гостьей. Они даже вместе выпили кофе. Когда Эрмин с матерью уже были на улице, Лора сказала: «Мы нашли modus vivendi ради спокойствия и благополучия Бетти».

Вспомнив лукавую улыбку, которая осветила при этом лицо Лоры, довольная Эрмин тоже улыбнулась. Она опустила руки на клавиши и сыграла «К Элизе» Бетховена. Ханс Цале задерживался, и это огорчало девушку.

«После урока я поведу маму на экскурсию по Валь-Жальберу. На этот раз нам ничто не сможет помешать. Казарки улетели на юг, значит, близятся холода. Сегодня или никогда! С того дня, как она переехала, мы ни разу не гуляли вдвоем!»

На дороге появился автомобиль. Это был черный «форд» Ханса Цале. Эрмин никогда не была кокеткой, но ей льстило внимание этого тридцатипятилетнего мужчины. Внешне он был не слишком привлекателен, но Лора находила его весьма обаятельным и располагающим к себе.

– Он хорошо воспитан и образован, – говорила она дочери. – И еще у него приятная улыбка и умные глаза.

Мирей ввела Ханса в комнату. Девушку забавляло лукавое выражение лица экономки, с которым та смотрела на них с музыкантом, хотя она полагала, что Мирей недостает деликатности.

– Месье Цале, мадемуазель!

Эрмин вскочила с табурета и быстрым шагом направилась к своему учителю. Он с улыбкой поприветствовал ее, но девушка догнала экономку и удержала ее за оборку белого фартука.

– В следующий раз, Мирей, ты скажешь: «Эрмин, приехал Ханс!» В противном случае я буду брать уроки музыки в лесу и играть мне придется на губной гармошке!

– Это было бы очень неудобно, мадемуазель! – возразила экономка.

– Конечно! И все из-за твоего упрямства! – пошутила девушка, желая ее подразнить.

Она решила, что будет называть Мирей, которая ей очень нравилась, на «ты». Они с экономкой прекрасно ладили.

Ханс устроился за фортепиано. Он на мгновение задумался, потом сыграл начало «Турецкого марша» Моцарта. Эрмин любила смотреть, как он играет, очарованная его мастерством. Тонкие пальцы с ухоженными ногтями пробегали по клавишам, взлетали, подрагивая, и падали снова. Ей часто казалось, что руки месье Цале похожи на сказочных бескрылых птиц, наделенных магической силой.

– Вы великий артист! Когда вы играете, мне хочется танцевать, – с улыбкой сказала она.

– Я никогда прежде не видел вас такой веселой, – сказал Ханс.

– Потому что я наконец счастлива, – отозвалась Эрмин. – Я могу приходить к маме так часто, как хочется. Бетти сегодня утром встала с кровати, сделала несколько шагов и поела с бóльшим аппетитом. Жозеф не пьет. Похоже, он решил вести себя примерно. Пообещал жене, что не станет гневаться. Думаю, он сдержит слово.

Лора и Эрмин посвятили пианиста в недавние события.

– И, что самое важное, мама и Жозеф нашли способ уладить дело миром, – добавила Эрмин. – Нашли modus vivendi! Я услышала это выражение вчера и не устаю его повторять. Я чувствую себя невежественной по сравнению с мамой. Даже Алис Паже, учительница, не знает этого выражения, потому что оно – латинское. А вы знаете?

– Я знаю латынь благодаря отцу, который был очень начитанным человеком. Что ж, очаровательная мадемуазель, с чего начнем?

Комплимент был ей приятен. Эрмин покраснела, быстро отвернулась, чтобы скрыть это, и выждала несколько секунд, прежде чем вновь повернуться к музыканту.

Ханс пристально смотрел на нее, не осмеливаясь высказать свое восхищение ее прекрасной фигурой, подчеркнутой новым ярким платьем из хлопчатобумажной ткани.

– Счастье делает вас еще красивее, если это вообще возможно. Вы вся светитесь, – выдохнул он.

Ему хотелось сказать: чудесная, восхитительная, прекрасная, как только что распустившийся розовый бутон… Он быстро склонился над клавишами, но перед мысленным взором все равно стояло ее лицо с мягко очерченными розовыми губами, тонким носом, восхитительными голубыми глазами, выпуклым гладким лбом, окруженное шелковистыми светло-каштановыми, словно позолоченными солнцем волосами.

Женское чутье подсказало Эрмин, до какой степени она нравится Хансу. Взволнованная, она сосредоточилась на своей тетради по сольфеджио. Вернувшись к роли преподавателя, музыкант сказал:

– Ваши гаммы, Эрмин! Постарайтесь дышать животом!

Девушка выполнила несколько упражнений, которым он ее научил. Диапазон ее голоса расширился, он лился легко и мощно. Спустя четверть часа Ханс вынул из папки партитуру.

– Я хочу, чтобы вы разучили отрывок из оперы блестящего итальянского композитора Джакомо Пуччини, которая называется «Богема»[10]10
  Опера «Богема» была представлена в Турине в 1896 году. Это первый шедевр Пуччини, автора опер «Мадам Баттерфляй», «Тоска» и «Турандот».


[Закрыть]. Эта опера популярна во всем мире. Мне удалось найти арию Мими, главной героини, судьба которой, должен вас предупредить, сложилась трагически. В этой сцене она знакомится с поэтом по имени Рудольф. Конечно же, они влюбляются друг в друга. Действие разворачивается в Париже.

– Какое необычное имя – Рудольф! – воскликнула девушка.

– В этой арии много трудных фрагментов, когда нужно брать высокие ноты, – вернул ее к уроку Ханс. – Было бы лучше, если бы сначала вы прослушали запись, но в Робервале нужного диска я не нашел. Я верю, что у вас все получится. Эта ария – прекрасный выбор для прослушивания в Капитолии, большом театре в Квебеке. Ваша матушка хочет побывать там с вами. В своих мечтах она видит вас на всех сценах Европы и Америки. Вы имели бы успех, Эрмин. Женские партии в операх часто поют не очень молодые женщины, что лишает представление интриги, не говоря уже о том, что таких красавиц среди них нет. Но вы!.. В костюме, гриме, в свете рампы! Вы будете великолепны! Публика с восторгом примет красивую девушку с таким изысканным сопрано.

Ханс говорил с энтузиазмом, глаза его горели. В них читалось подлинное чувство, и это был больше чем восторг.

«Он любит меня», – подумала Эрмин.

– Благодарю вас за то, что вы так верите в мой талант, – сказала она растроганно. – Может, когда-нибудь я и поеду на прослушивание, но это будет позже, намного позже. Я не хочу уезжать из Валь-Жальбера.

– Будущим летом вы будете к этому готовы. К тому времени мы поставим вам голос. Да и летнее путешествие по Сагенею на пароходе – прекрасное развлечение!

И пианист представил себя на борту судна, между Лорой и Эрмин.

– Только не будущим летом! – заявила Эрмин.

Ханс не стал настаивать. Он чувствовал, что его подопечная обладает задатками уникальной артистки, из тех, кому прощаются любые капризы.

– Простите, – вздохнул он. – Тогда через два года?

– Это подходит мне больше, – ответила девушка, вспоминая Тошана.

Ни за что на свете не пропустит она назначенного им свидания.

«Я не могу рассказать Хансу о Тошане, – думала она. – Это причинило бы ему боль».

Больше часа они репетировали арию Мими из оперы «Богема». После нескольких неудач Эрмин виртуозно справилась с задачей.

– Это было великолепно! – воскликнул Ханс.

Вошедшая беззвучно Лора зааплодировала. Ее примеру последовали Мирей и Селестен, привлеченные хрустальным голосом девушки.

– Браво, дорогая! Какая легкость, какое блестящее исполнение! Однажды Фрэнк взял меня с собой в Нью-Йорк, и в «Метрополитен Опера» мы слушали оперу «Богема». Я плакала. Эта история берет за душу!

Эрмин кивнула. Она смутилась – это случалось с ней каждый раз, когда в разговоре Лора упоминала Фрэнка Шарлебуа. У девушки появлялось смутное ощущение причастности к невольной измене своей матери отцу, таинственному Жослину Шардену, который пропал без вести много лет назад.

Ханс Цале принял приглашение на чашечку кофе. Экономка накрыла столик на «закрытой террасе» – так Лора называла широкое крыльцо. Навес защищал площадку от дождя, вдобавок отсюда открывался чудесный вид, который хозяйка дома находила великолепным.

– В Монреале у меня не было сада, всего лишь балкон. Мне казалось, что это идиотизм: такой огромный дом – и ни клочка травы вокруг, – рассказывала она пианисту. – Здесь я практически живу на свежем воздухе – завтракаю, обедаю и ужинаю на этой террасе. Правда, Эрмин?

– Да, мама. И когда Ханс уедет, мы пойдем гулять, ты и я! Ты мне обещала.

– А если дорогой Ханс захочет пойти с нами? – предложила Лора. – Ханс, вам, конечно же, будет интересно прогуляться по Валь-Жальберу!

Ханс тактично отказался, хотя ему очень хотелось принять приглашение. Он догадался, что тем самым расстроил бы Эрмин, которая, услышав слова матери, едва слышно вздохнула.

– Приятной прогулки! – пожелал он, садясь за руль.

– Он с удовольствием пошел бы с нами, – тихо сказала Лора. – Дорогая, ты не могла не заметить, как он тобой восхищается. Думаю даже, он влюблен. И это случилось давно, во время твоих первых выступлений в «Château Roberval». Когда ты пела, он не сводил с тебя глаз.

– Мама, Ханс очень милый, но он… не молодой. Ему тридцать пять. У его сверстников давно есть жены. К тому же я хочу погулять с тобой, только я и ты!

– Если так, забудем о бедном Хансе! Наденем шляпки – и в путь! – смеясь, сказала Лора.

Эрмин заранее определила маршрут – он кольцом опоясывал поселок. Они шли с матерью рука об руку, и, если бы в Валь-Жальбере было несколько сотен жителей, как пять лет назад, их одинаково тоненькие и миниатюрные фигурки в шляпках из тонкой соломки привлекли бы внимание многих. Лора все еще носила черные одежды, но иногда разнообразила ансамбль сиреневой или светло-серой блузкой. О вуали больше не было и речи, потому что она скрыла бы ее лицо, а Лора хотела как можно чаще улыбаться своей любимой девочке.

Они прошли мимо монастырской школы и свернули на узкую тропинку.

– Сейчас мы поднимемся по улице Лабрек, которая тянется вдоль реки. На ней много пустых домов. Они похожи как две капли воды, эти дома. Раньше здесь находились бараки, в которых жили неженатые рабочие, нравы которых и пристрастие к пиву вызывали порицание со стороны отца Бордеро. Сестра Викторианна постоянно жаловалась на таких соседей. Позже месье Дюбюк приказал построить хорошие дома, в которых с удовольствием поселились порядочные семейные люди.

Лора слушала, получая удовольствие скорее от звука голоса дочери, чем от рассказа. Вид вытянувшихся вдоль улицы многочисленных домов с заколоченными дверями и закрытыми, кое-где разбитыми окнами был ей неприятен.

– Грустное зрелище, – сказала она наконец. – Господи, посмотри-ка – тыквы! Огороды продолжают давать урожай, хотя за ними никто не ухаживает!

– Этим летом было много дождей, поэтому семена проросли.

Девушка давно привыкла к атмосфере поселка, которую многие приезжие находили унылой. Такое же впечатление было и у Алис Паже.

Эрмин перебралась через окруженную высокой пожелтевшей травой ограду.

– Конечно, раньше здесь было веселее, – сказала она своей матери. – Женщины развешивали во дворах белье, на крыльце дома играли дети. Было много живности – коровы, овцы… Многие выращивали свиней, но их, конечно, не выпускали – они хрюкали в сараях. Мы еще пройдем по улице Сен-Жозеф и Сен-Анн. А сейчас поднимемся «в центр», как говорили сестры. Хотя этот «центр» – всего лишь несколько спаренных домов на площадке перед фабрикой.

– Нам точно нужно идти так далеко? – спросила Лора. – Ты ведь хотела сводить меня в гости к пожилой даме, Мелани Дунэ, или я ошибаюсь?

– Это на обратном пути. Она живет на улице Сен-Жорж.

Продолжая следовать по маршруту этой импровизированной экскурсии, они прошли мимо здания фабрики. Водопад искрился на солнце, словно расплавленный слиток серебра.

– Мне бы хотелось подняться к вершине водопада! – воскликнула Лора. – Сколько живой силы, сколько яростного буйства!

– С плотины в это время года открывается прекрасный вид на поселок, – подхватила Эрмин. – Вот только подъем отнимает много сил. Да и кусты разрослись так, что местами забили тропинку. Когда фабрика работала в полную силу, у подножия водопада, возле огромной трубы, которая питает турбины, складывали отходы древесины. Мы приходили сюда с корзинками – Симон, Арман и я. Компания разрешала рабочим забирать домой все отходы, которые могли пойти в топку. Наверх мы сходим в другой раз, когда ты наденешь ботинки покрепче.

Лора решилась заглянуть на железнодорожную станцию, где в свое время вагоны дожидались загрузки кипами бумажной массы. В теплом воздухе все еще можно было уловить запах дегтя и железа.

– В августе двадцать седьмого года, когда фабрика закрылась, я написала сочинение, – сказала девушка. – Я написала о «сердце, которое перестало биться», думая обо всех этих станках и машинах, которые остановились навсегда. Несмотря на шум водопада, в поселке стало очень тихо. Раньше самым шумным был цех корообдирщиков. Хотя в цеху, где размалывали дерево, тоже никогда не бывало тихо. Прекрасные сосны превращались в крошку и становились бумажной массой, которую потом отправляли в Соединенные Штаты и в Европу.

– Дорогая, это так трогательно! «Сердце, которое перестало биться!» – повторила Лора. – У меня сердце сжалось. Идем, нам еще многое нужно увидеть!

Когда они проходили мимо спаренных домов, вдоль которых стояли гидранты, а к ветвям деревьев были привешены фонари центрального освещения, Лора остановилась.

– Эрмин, мне становится не по себе, когда я смотрю на эти заброшенные жилища! Покажи мне лучше места, в которых еще теплится жизнь!

Девушка поцеловала мать в щеку. Скоро они оказались в начале улицы Сен-Жорж. Мелани Дунэ сидела на пороге своего дома. Она издалека помахала им рукой. Когда Эрмин и Лора подошли поближе, пожилая женщина крикнула:

– А вот и мой маленький соловей!

Они заглянули к ней в гости и выпили холодной воды с кленовым сиропом.

– Мадам Мелани, хочу познакомить вас с моей мамой, – сказала Эрмин. – Когда она переезжала, вы ушли домой еще до ее приезда.

– У вас очаровательная девочка, заботливая и ласковая, – объявила Мелани. – Знаете ли вы, что зимой, в сильные морозы, она приносила мне горячий суп, да еще и пела, чтобы порадовать старуху? Если бы вы только слышали, как однажды на Рождество она пела в церкви! Совсем крошка, лет восьми, не больше! Но голос уже тогда был ангельский, великолепный голос!

Лора кивнула в знак согласия, но была слишком взволнованна, чтобы говорить.

Она завидовала пожилой женщине, что та имела возможность слышать, как поет ее дитя. Никогда ей не увидеть Эрмин восьмилетней, окруженной монахинями и прославляющей своей песней рождение младенца Христа…

– Это должно было быть восхитительно! – все, что она смогла сказать.

– О да! Это было незабываемо! – согласилась мадам Дунэ.

– А я все время боялась, что забуду слова, – сказала Эрмин.

После этого они поговорили немного о самых обычных вещах – об очередном приезде булочника и о том, как трудно стало купить хорошего мяса, когда закрылся мясной магазин[11]11
  Мясной магазин находился рядом с гостиницей. Там продавалось то, что нельзя было купить в центральном магазине. В 1920 г. мясником в Валь-Жальбере работал месье Леонидас Парадис.


[Закрыть]. Лора намеренно продолжала тему домашнего хозяйства, поскольку боялась расспросов о своем прошлом.

«Эта милая женщина в конце концов спросит меня, почему я бросила своего ребенка в Валь-Жальбере», – думала она.

Однако аббат Деганьон, который в последнее время часто навещал больную Элизабет, из уст той же мадам Маруа уже знал историю в общих чертах и пересказал ее самым любопытным своим прихожанам. Мелани Дунэ эта история тоже была известна. Пожилая вдова оказалась дамой восхитительно тактичной.

– Заходите ко мне почаще, мы ведь теперь соседки, – сказала она, когда Эрмин и Лора стала прощаться.

Перед универсальным магазином, на втором этаже которого все еще располагались гостиничные номера, наши дамы ненадолго остановились. Жозеф и Симон сидели на террасе в компании седого, сгорбленного годами мужчины.

– Мама, я знаю этого господина! – сказала девушка. – Это Эрнест. Когда-то он жил в поселке и работал сапожником. Сестры носили ему мои ботинки, чтобы он поставил новые подметки. У него еще был маленький белый песик, Жок, который ходил за мной хвостиком!

Эрмин кивком поздоровалась со стариком. Он приподнял картуз и снова взялся за кружку с пивом. Симон улыбнулся дамам. Жозеф едва заметно мотнул головой. Отношения между девушкой и ее опекуном оставались прохладными. Жозефу было стыдно за свое поведение, Эрмин же не могла простить слишком тесных объятий во мраке ночи и угрозы отстегать ее ремнем. Но ради Бетти они соблюдали перемирие. Рабочий каждое утро упрекал себя за все огорчения, которые доставил своей жене, и особенно за то, что она потеряла малыша.

– Здравствуйте, мадам Лора, – с преувеличенной любезностью поприветствовал он мать Эрмин. – Ваша хинная настойка пошла Бетти на пользу.

– Я рада, – ответила Лора.

Эрмин взяла мать за руку и потянула на другую сторону улицы, к почтовому отделению.

– Бедный месье Эрнест понемногу впадает в детство, – прошептала она. – Сейчас он живет у детей, в Шамборе. Они наверняка приехали в поселок, раз он здесь.

Стоя на пороге солидной постройки, которую недавно перекрасили и в которой размещалось почтовое отделение, почтальон подставлял лицо солнцу.

– Добрый день! – звонко поздоровалась с ним Эрмин.

– К сожалению, не для всех он добрый, – отозвался почтальон. – Месье кюре только что получил письмо, которое его очень огорчило. Да вот и он сам!

Увидев Лору, аббат Деганьон поклонился. Он считал ее пламенной католичкой, ведь молодая женщина каждое утро приходила в церковь молиться и присутствовала на воскресной мессе.

– Ах, мадам, знаете ли вы новость? – начал он. – Скоро поселок останется без священнослужителя. В конце декабря я уезжаю[12]12
  На самом деле религиозные службы были прекращены в сентябре 1929 года, и аббат Оде, последний священник Валь-Жальбера, продолжил выполнять свою миссию в поселке Миль-Ваш, в церкви Святого апостола Павла.


[Закрыть]. Хуже того – мне сообщили, что в будущем году или еще через год нашу церковь разберут на части. Что-то уйдет в приход Сен-Эдмон-ле-Плен, часть – в приход Сен-Люджер-де-Мило. Алтарь и скамьи, скорее всего, будут проданы. Но что я могу с этим поделать? Можно попрощаться с нашим муниципалитетом!

– Отче, это невозможно! – вскричала Эрмин. – Нам нужна церковь!

– Прихожане будут ездить в Шамбор, – вздохнул аббат. – По крайней мере те, у кого есть средства передвижения. Я не в силах ничего изменить.

– Искренне вам сочувствую, – сказала Лора. – Хорошо, что мы сможем все вместе отпраздновать Рождество.

– И я буду петь, – добавила девушка. – Я спою много-много гимнов, чтобы развеять хоть немного нашу тоску. Поверьте, нам всем будет очень грустно, особенно потому, что вы уезжаете!

Аббат Деганьон невесело улыбнулся. Он искренне любил эту милую девочку.

– Наш соловей пообещал, что споет, и у меня сразу стало легче на сердце! Но до Рождества еще далеко. Нужно насладиться прекрасной осенью. Не хочу вас больше задерживать, ведь вы гуляете!

Он ушел, и его высокая фигура в черном еще долго виднелась в конце улицы. Лора предложила вернуться домой. Встреча с кюре окончательно ее расстроила. Настолько, что она не смогла этого скрыть.

– Мама, тебе нехорошо? – обеспокоенно спросила Эрмин. – Ты очень грустна. Я чувствую, что Валь-Жальбер тебе не по душе. Ты ведь жила в Монреале, так что я могу это понять.

– Скажем, Роберваль нравится мне куда больше, – вынуждена была признать ее мать. – Порт дает городу жизнь: процветает торговля, приходят и отплывают суда, всюду суета… Но здесь мне хорошо, потому что ты рядом. Когда ты думаешь переехать ко мне? Я заказала мебель для твоей комнаты, и Селестен хоть завтра покрасит ее в цвет, который ты выберешь.

– Я хочу подождать, пока Бетти совсем поправится.

Лора не осмелилась настаивать. Она боялась сделать неверный шаг, позволить семейству Маруа вовлечь себя еще в одну бесполезную ссору.

– Разумеется, так будет лучше. Я говорю глупости. Но это не помешает нам обустроить твою комнату. Если ты когда-нибудь останешься там на ночь, я уже буду счастлива!

Эрмин взяла мать за руку. Они как раз поравнялись с монастырской школой. На последней ступеньке крыльца сидела Шарлотта. Между коленями у девочки был полотняный мешочек.

– Шарлотта! – позвала ее девушка. – Онезим не пришел забрать тебя?

– Нет. Мой брат получил новую работу в Робервале, там же, где и папа. Никто не может забирать меня в такое время. Мама говорит, что я перестану ходить в школу.

– Ни в коем случае! Знаешь, что я придумала? По вечерам я стану отвозить тебя домой на Шинуке. Ты будешь ездить верхом. А сейчас давай руку, и пойдем домой. Мама, ты не соскучишься без меня? Увидимся завтра. Я пообещала Бетти, что приготовлю ужин.

Молодая женщина отрицательно помотала головой. Она устала, и разговаривать не хотелось. Лора стояла и смотрела вслед Эрмин и Шарлотте, пока девочки не скрылись за углом домика священника.

«Сколько лет мне придется прожить в этом поселке, который скоро исчезнет с карты страны? – спрашивала она себя. – Ну почему Эрмин так хочется жить именно здесь? Похоже, она раз и навсегда решила провести свою жизнь в Валь-Жальбере, где нет ни врача, ни магазинов и скоро не будет даже церкви. Потом и монастырскую школу закроют. Как только вырастут последние ученики…»

Через неделю, после мессы, они снова вернулись к этому разговору. Эрмин вместе с Лорой пришли на службу. С другой стороны прохода сидели Маруа. Все вместе они занимали целую скамью: Жозеф в коричневом костюме и при галстуке, Симон – в синем, Элизабет, которая в этот день впервые вышла из дома после болезни, Арман и Эдмон.

Аббат Деганьон объявил об окончательном прекращении церковных служб с первого января 1931 года, чем очень огорчил своих прихожан.

На выходе из церкви Жозеф несколько раз повторил мэру, что много месяцев назад заподозрил, чем кончится дело. Бледная и исхудавшая, Элизабет смотрела и слушала с отсутствующим видом. Эрмин подошла и поцеловала ее.